1. Загадочная история моей смерти. (1/1)

… Хмм… Так значит основное тригонометрическое тождество это всего лишь теорема Пифагора, но записанная с синусом и косинусом…? Получается, что, да. И это не могло дойти до моего мозга два года? Ненавижу математику. Этот предмет вызывал отвращение, заставлявшее желудок выделывать кульбиты на каждом уроке. Постоянно кричащий учитель не добавлял любви к предмету, каждый урок, каждые сорок минут в том кабинете были подобны сидению на пороховой бочке, которая была словно Кот Шредингера, - непонятно взорвется она сейчас или нет, да и взорвется ли вообще? Ученики на уроках нашей математички находились в суперпозиции. Если бы я вернулась из тьмы окружавшей меня сейчас ученые бы разобрали меня на образцы или сразу экспортировали в какое-нибудь ЦРУ или сверхсекретные правительственные лаборатории или где там посылают сигналы в космос? Однако, факт собственной смерти... Был непонятным. Мыслю следовательно существую? Тогда это странное существование. Наверное, в 19 лет уже не особо сильно удивляешься тьме снизу, сбоку, с другого бока, наискосок. Вокруг в общем. Будучи здесь понятие времени исчезает. Времени нет, но, чтобы это понять нужно время, ха-ха. Гениально. И пяти минут не прошло как я начала сходить с ума. Или сколько я здесь? Сколько времени нужно, чтобы полюбить математику? Вот те и очередная задачка... Я подобралась всем своим существом, - мысль о вечности ?здесь? пугала до дрожи. Да и где это здесь? Я так и находилась во тьме в позе эмбриона. Если у меня вообще было тело. Что было странно это место постоянно пульсировало. Будто в него кидали камни, как в обсидиановую воду. В какой-то момент на отрезке времени, я чувствую как ?пространство тьмы? вдруг сжимается, прекращая поток мыслей. Это не то чтобы меня напрягло, но внутри все оборвалось. А неизвестность и потерянность только подогревали панику. Хотя почему неизвестность? Я же умерла. А это, наверное, Ад. Ха-ха. Вот мне повезло. Или... Может быть, меня спасли? И сейчас я в больнице? В коме? Это бы объяснило почти все. Но...вытащить с того света после бесплатного аттракциона ?Сделай-из-себя-отбивную-добровольно?,... ты серьезно? Тьма вокруг не меняется до тех пор пока не происходит...повторное сокращение. Очень странное движение-сигнал, после которого со всех сторон резко и сильно начинает давить, ?обнимая? меня плотнее, пытаясь раздавить мою душу, будто бы я угроза, словно камень в стеклянной бутылке, который никак не вытолкнуть, не протиснуть через горлышко. Неизвестность накрывает с головой, заставляя забыть все тревожные мысли о будущем и о главном вопросе человечества: ?А что делать дальше??. Я двигаюсь вперед отчего появляется сильное давление на голову, и рябь проблескивает в темноте. Это что тот самый пресловутый свет в конце тоннеля? Если бы у меня было лицо это было бы выражение скепсиса, который выветрился бы еще одним сильным сокращением. Становится светло, но по прежнему ничего не видно, будто бы мутная пелена на глазах. Давление с… сверху?... С головы?... перешло ниже, а ?впереди? стало очень холодно и шумно. Чувствуя липкие касания, пытаюсь отдернуться, но тело не слушается. Голова под действием силы поворачивается в бок. Какие-то звуки смешались или...нет. Это же голоса? Да! Человеческие голоса! Во мне поднялось воодушевление. Но увидеть что-нибудь кроме мутной пленки не представляется возможным. Запахов тоже нет. Руки еле шевелятся и напоминают тяжелые штанги. Совсем не двигаются. Много криков. Будто бы сквозь воду мне посылали волну к действию. Я что чертов телепат по вашему? А!? Я все-таки в коме??? Находясь в подобном состоянии мозг способен выполнять простейшую работу воспроизведения. И сейчас я слышу врачей и...там, наверное, мама. Господи, она рядом. При мысли о ней что-то горькое и тяжелое осело на уровне подсознания и давило, давило своим существованием. Я должна что-то сделать. Но я как будто ватой набита! Тело неподвижное, даже содрогается с натугой. Ох, Боже, ну, давай! Я мысленно закатила глаза от собственной беспомощности. Двигайся! В какой-то момент ментального самомазохизма я почувствовала себя героиней ?Убить Билла?. Как-то подозрительно много шорохов рядом. И это неуходящее давление с нижней части меня как-то напрягает. Мне нужно пошевелиться. У меня должно быть что-то, чтобы двигаться, хоть чуть-чуть. Думай-думай-думай! Нижние конечности. Точно! Ноги! Даю себе мысленный фейспалм. Спустя бесконечность времени, ели как откликнувшись, ноги были готовы к дальнейшим действиям. Теперь нужно найти точку опоры. Вяло нащупав ?дно тьмы? и источник давления, я со всей силой оттолкнулась от него, наконец избавляясь от удушливых ?объятий?. Закрытые глаза насквозь режет больной свет. — I need a scalpel to cut the umbilical cord, quickly!* Вместе с освобождением, давление уходит и становится брыдко-холодно. Слышу шлепок и вместе с ним чувствуется дикая боль где-то внизу. Глаза зажмуриваются до раскаленных звезд. Что-то вышло изо рта. И горло обжигает вместе с легкими. Рот открывается в душераздирающем крике младенца:— УА! УА! УА! — Ауч! Что за тварина меня ударила? Почему здесь младенец? Слышу какие-то звуки в стороне. Речь? Очень напрягало, что я не могла разобрать о чем говорят. Потому что кричит какой-то ребенок. Нет-нет. Не так. Мой рот раскрыт. Это я кричу. Мне вдруг стало стыдно, что я тут разоралась и поспешила заткнуться, чтобы прислушаться к окружению. Но детский плач все равно доносился со стороны. Что происходит? Голова ходила кругом, если бы мне сейчас измерили мозговую активность аппарат бы взорвался от несуществующих исчислений. Я почувствовала себя в чем-то большом и мягком. Кажется, я схожу с ума. Что происходит? Хочу ли я знать, что происходит? Почему я в палате с ребенком?!—Oh? She shall be an obedient and quiet child as opposed to her older sister! — Сказал, смеясь, мужской задорный голос. Буквы как-то запоздало складывались в отдельные слоги, в слова, а потом и в единое предложение. Но я нихрена не поняла. Это...английский язык? У нас в больнице? Новое введение или что!? Нет, бред. Да и вообще речь ОЧЕНЬ странная, - не чистая речь, а с какими-то прожевыванием или проглатыванием букв, да и… слова такие старомодные, как у Шекспира… Кто сейчас вообще употребляет форму ?shall?? И почему все такое мутное? Я...лишилась зрения? Мысль о слепоте перестает быть шуткой. Отчаянно хотелось реветь, просто кричать, но я не могла. Я не могла. Ладно, спокойно. Нужно проморгаться. Так. Фух. Н-нет, кажется, я вижу...кончики пальцев в перчатках и белое мельтешение вокруг. Я чувствую холодок от перемещения в пространстве. Меня несут. Но зачем, если есть передвижные кровати? А главное куда? Меня несут...? И...почему меня никто не зовет? Где мама? Голова, наполненная бесконечными вопросами и стрессами, разбитая, треснувшая на две половины, становится слишком тяжелой. И постепенно пустеет. Сил думать просто нет, думать о том куда, почему и зачем. Я чертовски устала. Сегодня был трудный день.Перед тем как заснуть на периферии сознания мелькает безумная мысль:?Боже...только не говорите, что я только что пережила свое рождение?***— Две девочки! Я сообщу министру внутренних дел,**— Передав вторую девочку повитухе, врач вышел за внушительные деревянные двери. Акушерка, приняв новорожденных на руки, направилась в другое помещение к кормилице.Королева не скрывала своего презрения относительно кормления грудью, - это было отвратительно. Подобное поведение было достойно дойных коров, а не придворных особ и уж в тем более не Королевских.Роженица приподнялась на кровати, скривив лицо. Холодно приказывает прислуге и акушеркам удалиться за дверь и ожидать до тех пор пока она не позовет. Дождавшись появления супруга, который, кажется, был только рад растущей в его руках власти с появлением очередных наследников, тридцатисемилетняя женщина, не раз переживавшая постродовую депрессию, казалось, начала очередной скандал: — Маленькиие дети совсем не похожи на взрослых, нормальных людей. Как бы я хотела их скорейшего взросления! Наконец мы разрешились от этого бремени!*** — Она перевела дыхание.— Но зная, что это принесет тебе счастье и укрепит нашу связь, я готова претерпеть это, Альберт. У них будет все самое лучшее. — Виктория, все еще помнила о безрадостном детстве под крылом дражайшей матушки. И была категорично против Кенсингтонской системы воспитания.— Да, Виктория, — мужчина в средних летах, уже свыкшийся с подобным совершенно неприемлимым отношением к деторождению и последующим скандалам, наконец спокойно приобнял раскрасневшуюся женщину. Он знал, что она любит своих детей, но по своему. Следующие слова его супруги стали для него чем-то удивительным:— Впрочем, благодаря тебе, меня не пугает перспектива снова забеременеть и родить еще одного ребенка, — она подняла глаза, — Единственное мое желание, чтобы это блаженное состояние безграничного счастья продолжалось как можно дольше. — Она грузно прижалась щекой к месту, где находится Его сердце, прикрыла глаза, позволяя себе расслабиться. Альберт был удивлен такой откровенности, но быстро взяв себя в руки, обнял любимую за плечи. Она изменилась. И он был рад, что влияние ее матери постепенно покидало ее. Осталось избавиться от этой противной гувернантки, - Луизы Лецен. Он внутренне скривился от упоминания этой особы, с особым довольством, думая о ее скорейшей отставке, но тут же обратил внимание на уже начинающую седеть брюнетку. Он со смешинкой в голосе напомнил женщине о не менее важном вопросе:— Однако, всякому человеку надобно имя, дабы был он благословлен Господом нашим и не скитался по миру, — Он посмотрел своими теплыми карими**** глазами спаниэля, как она ласково говорила ему, в ее льдистые, найдя понимание ситуации.— Как наречем двух дочерей наших, дорогая Виктория? — Альберт, видя, как супруга устало вздохнула, собираясь с мыслями, взял ее за руки в успокаивающем жесте.— Что родилась первой, – Беатриса Мария Виктория Феодора. ?Мария? в честь герцогини Глостерской, единственный ребёнок короля Георга III, доживший до этого момента; имя ?Феодора? — в честь моей единоутробной сестры, — замолчав Королева решительно продолжила. — Ту, что родилась позже... — она задумчиво улыбнулась, подняв лицо к мужчине и посмотрев на Альберта долгим взглядом. Мужчина сразу понял, что Виктория что-то придумала. Он знал этот взгляд. — ...наречешь ты, мой дражайший Альберт! Глядя в улыбающиеся глаза, он осознал, что всегда был озадачен, как в один момент она могла железным кулаком держать бразды правления, а в другой момент быть такой ребячливой. Он, как и все мужчины, не мог понять эту ?женскую натуру?. Однако, признаваясь себе, он не мог представить себя с кем-то другим.— Ох, Виктория! Ты ставишь передо мной очередную задачу. — он усмехнулся, когда Виктория продолжила, не видя в этом никакой головоломки:— И все же? — выжидающий взгляд, значит отвертеться не получиться. И он задумался, глубоко задумался. Все имена детям до этого давала жена. Он отвел взгляд к окну. Давая имя, человек дает именам особую привязку, особое сакральное значение, которое отразится на дальнейшей жизни называемого. Пред ним впервые предстала дилемма не политического характера: Назвать мальчика было бы куда проще, однако девочка...Видит Бог как ему нелегко. Но...Виктория ждала, поглаживая его ладони. Ему нужна аналогия, но как назло в голове лишь имена исторических деятелей, теперешних заседателей, правителей соседних стран. Хотелось что-то особенное. Что-то свое. Взгляд не остановился ни на одном предмете в комнате и за ее пределами, пока он не настиг глазами ее глаза, полуприкрытые навесом ресниц. В них до сих пор были усталые смешинки. Искры. Он никогда не замечал, но сейчас, всматриваясь, он видел мерцание далеких звезд. — Астарта... — Удивительным было осознать, что он уже говорит. Но, увидев совершенно не понимающий вид супруги, ее резко очертившееся лицо, почувствовав как его ладонь сжимают в предупреждающем жесте. Что не было удивительно, - странное имя, с неизвестным значением и, возможно, языческого происхождения. Этот ребенок не приживется в обществе. Он поспешил исправить ситуацию, хотя и слабо помнил, где встречал это имя, но воспитание не позволяло отступить, отпустить свое:— Это имя греческого происхождения, как и Беатрис, — ее руки чуть разжались, но не ослабили хватки. Мужчина продолжил, поддерживая зрительный контакт, чуть помедлив, раздумывая каждое слово. Теперь, когда он сам дает имя, он не имел права отступить, уступить свое право. Хотелось оставить что-то свое.— Так звали женщину в Библии. Означает ?вечерняя звезда?, — он смотрел в ее глаза до тех пор, пока в них не промелькнуло одобрение.— Что же… Великолепный выбор, дорогой, хотя и не слишком традиционный, — Альберт вздохнул с облегчением. — Что же мы рады разрешению нелепого недоразумения. Однако, теперь извольте откланяться, - нам надобно привести себя в порядок! — Альберт, привыкший к таким перепадам настроения, лишь устало рассмеялся, надеясь обойтись без очередной истерики. За закрывающейся массивной дверью, Виктория слышит Его голос, отдающий приказ. И Королева благодарно улыбается синеве за пределами дворца. Оба еще молодые и полные надежды на счастливое будущее Королевского рода и Великобританской Империи. Оба находили поддержку друг в друге, борясь с потерями и тяжбами преследующими Королевский род. 14 апреля 1869 года в Букингемском дворце, в Лондоне, в семье британской королевы Виктории и её супруга принца Альберта; вторая девочка стала шестой дочерью и младшим ребёнком из десяти детей королевской четы.********?Ну и приснится же такая хрень!? — сонно подумала про себя я, попутно пытаясь перевернуться на другой бок. Поводом для такой реакции послужил совершенно дебильный сон со мной в главной роли. Правда, закончился он на моей смерти. Меня слегка передернуло и какой-то холодный озноб осадком лег на душе. ?Что-то не получается перевернуться.? — Я открыла глаза и единственное, что меня встретило была темнота. Пугающая, обволакивающая бездна. Опять?! Нет-нет-нет! Или...?Неужели сонный паралич?? — Где-то на краю сознания забил тревожный звоночек. Не думала, что когда-нибудь столкнусь с таким.Хотя больше меня волновала другая мысль: Когда я легла спать? В голову ударил молот. Оглушительный, вскрывающий воспоминания, впускающие Хаос в естество, словно Ящик Пандоры. Если бы я сейчас стояла я, наверняка, упала на колени, безысходно и отчаянно, — в теле распространилось чувство дрожащей легкости, а воздуха стало не хватать. Потому что у меня просто не было ответа. И навряд ли когда-нибудь будет. Рядом что-то зашевелилось и ударило меня ?щупальцем?. Я из тех людей, которые бывает идут-идут замечают сбоку что-то промелькнувшее мимо и просто стоят, замерев в страхе...от собственной тени. И в этой ситуации я не нашла ничего лучше как заорать. Но из горла вырвался какой-то писк. У меня в голове стало одновременно пусто и...горение. Осознание, будто изнутри поднимается огонь, который сожжет меня дотла. Я не выживу. Не смогу. Не выдержу. Я не переживу. Хотелось схватиться за голову, выдирать волосы, кричать. Лишь бы это закончилось. Это неправда! Это ложь.Ложьложьложь. Не может быть. Я не верю. Я не хочу верить. Как это возможно?! Но все, что я могла это скулить в темноте, часто-часто дышать неправильно детскими легкими, и дергать толстыми ручками и ножками, ощущая копошение другого ребенка. А то что это был именно он я не сомневалась, — маленькая ручка на моем лице это подтверждала лучше, чем хотелось бы. В эту же секунду почти все мысли покинули мою голову, оставив только одну: ?Боже, за что?? Но больше всего сердце обливалось кровью по другой причине. Мама. И это стало просто последней каплей в моей чаше отчаяния. Слезы уже стекали крупными каплями вниз. Вся ткань под головой была насквозь мокрая. Сопли в носу противно скапливались и также стекали по щекам и губам. И никто не придет, чтобы их вытереть. Никто не поможет. По крайней мере, никто не спешил сюда. Надо успокоится, не хватало ещё умереть, задохнувшись соплями. Ещё раз умереть, ха-ха. Слезы снова собрались, но уняв напряжение в теле, я обратила взгляд на комнату. Я снова осмотрелась вокруг. Не сказать, что картинка стала лучше, но какие-то смутные очертания можно было отличить. Например, расплывчатые силуэты предметов. На потолке были видны тени-узоры от лепнины. Это где ж я очутилась? Может я просто переела на ночь? Либо я еще не проснулась и это просто сон во сне. Или же правдоподобные глюки. Нашествие инопланетян? Матрица? План ?Глаз Луны?? Впрочем, это легко проверить, с этой мыслью я закрыла глаза и принялась ждать момента своего засыпания и последующего пробуждения. Однако время все шло и ничего не менялось. Постепенно до меня начинает доходить, что что-то тут не так и я решаю применить универсальный способ пробуждения, — ущипнуть себя побольнее. Но вспомнив о своем положении поняла, что не прокатит. И что делать? Хотя... происходящее ощущается более чем реально. Особенно беспомощность. Похоже на...Тут-то мою башку и пронзила совершенно дикая мысль — я попала. ?Да ну, не может такого быть!? — возразила я сама себе. — ?Попаданцев не существует. Они — всего лишь выдумка среднестатистических неудачников вроде меня.? Самым ужасным в этой ситуации было ощущать время. Оно шло и ничего не менялось, сколько бы ни убеждала себя в нереальности происходящего. До тех пор пока снова не провалилась в страшную темноту. ***— В моем роду этого нет, — Эта женщина смотрела на меня с явной затаенной виной, но понять причину я не могла. Чего нету? В этот проблемный временной период стыдились всего подряд. Можно, конечно, чисто логически предположить, что она имеет в виду болезнь, которая передавалась в ее роду, - гемофилия, которую наследовал принц Леопольд. Хах, я знала, что не зря училась для поступления в медицинский. Я поерзала в изящном синем кресле, на что гувернантка просверлила меня злостным взглядом, дернув рукой. Но она не могла меня ударить. Я автоматически сжала запястье правой руки и села ещё прямее, поставив ноги колени к коленям, на что женщина в чепчике и тугим пучком довольно улыбнулась. А меня передернуло от ассоциации с "мамой" из Нэверлэнда. Я опять обратила внимание на бархатный предмет мебели, что стоял в круглой комнате напичканной золотом чуть ли не изнутри. Я сжала руки на белой юбке со складками, закрывающей нижнюю часть тела почти полностью, ноги в алебастровых чулках, непрактичных жмущих отвратительного цвета морской пены туфлях. Горло сдавливал накрахмаленный воротничок шелковой рубашечки с рюшечками, оборочками... Я сжала челюсть, продолжая молчать. И, да, - в этом промежутке времени биологической матерью моего тела является небезызвестная Королева Виктория, Бабушка Европы, монарх Англии 19 века. Собственно, период ее правления так и был назван ?Викторианская эпоха?. Я скрипнула молочными зубами. И, соответственно, Альберт, обнимающий Викторию в утешительном жесте, - отец. Бредово. Как раз для такой сумасшедшей как я. Однако. Насколько бы сильно я не была поехавшей эти люди никогда не станут моими родителями. Никогда. Да, мои предки не были великими монархами вершащими судьбы людей. И Слава Богу. Но, они дали мне намного больше чем воспитание. Жаль, правда, что у нашей семьи не вышло счастливой истории любви. Мои брови не сошлись на переносице, потому что нужно было изображать из себя тупорылую блаженную овечку. Не обращая на перепалку взрослых никакого внимания, осматриваю интерьер в стиле рококко...или барокко? Впрочем, неважно, все предметы в этой комнате можно было назвать, в наше время, одним словом, - антиквариат. Дорогой и роскошный.— Стоит ли вызвать семейного доктора? Возможно, это инфекция, — А, нет. Они опять про это.— Ни в коем случае! — Виктория посмотрела на Альберта как на ума лишенного, — Ты представляешь какие грязные сплетни грозят нашему славному дому, репутации?! Дай Бог это не назовут бесовством или чем похуже! — Чуть ли не прошипела.— Я не говорю про то, что она до сих пор не говорит! Ей уже пять, Альберт. С ней что-то не так, у нее явно есть отклонения, что, если врач заметит это?! — Женщина расплакалась, спрятав лицо в ладони, причитая, — Господи, за что нам все это? Я умела говорить, но никогда не делала этого в присутствии слуг и гувернанток, а родителей этого тела практически никогда не бывало рядом, чтобы знать об этом. Конечно, это было предметом издевательств других детей надо мной, а старшие просто холодно презирали меня. Мы не говорили и никак не поддерживали контакт. У нас и попросту не было общих тем для разговора. И не было бы. Здесь меня преследовал голод информационных технологий и прогресса. Новостей, знаний. Информации в любом ее виде. Дети не разделяли этого со мной, - они не понимали почему человек или женщина может иметь свое мнение, они не понимали, что все мои смешки над прочитанным есть насмешка над их реальностью, в которую они с удовольствием себя заключили. И так почти всегда. Жаль, что медицина ещё не вышла на тот уровень, чтобы констатировать повышенную концентрацию меланина в одной радужке, а не признаком дьявольщины. И я сейчас не шучу. Кормилица, которая заметила эту ?метку Сатаны!?, так остервенело это закричала, а потом ещё и настукачила, из-за чего у меня дохера проблем сейчас и столько неприличных слов в голове. Надеюсь, она не здохнет до того как я заведу черный список, потому что она в нем будет перед цифрой ?один?. Так вот, с того дня она так и не брала меня на руки, даже не трогала. *** Я помню каждую деталь того дня. Прошло восемь с половиной месяцев после моего рождения. Плечики передернулись от этой все ещё жуткой мысли. Я, в который раз, пыталась самостоятельно встать на ноги. Это было не так просто на таких-то резиновых ногах. Серьезно. Я сначала ползу по пластунски, представляя себя суровым солдатом, пытаясь держать эту тяжеленную голову, которая поворачивается так словно ее забыли маслом смазать! И вот я опираюсь пухлыми ручками в пол, становясь в позу в форме буквы ?Л?. А затем, нужно опереться такими же округлыми ножками в пол. Это нереально. Я смотрю на эти мягкие распухшие подушечки ног, которые попросту создают батут, а не опору для ходьбы! И вот злосчастный момент! Сейчас я смогу…!… Оттолкнувшись от пола, я становлюсь на округлые ступни, качаясь на дрожащих ногах. Получилось! Да я мазафака. Я отрываю первую ногу, вынося ее вперед, когда дверь неожиданно резко открывается. Я естественно падаю, больно ударяясь телом о пол. Что за…?…А. Это она. У! Кормежка. Мое лицо скривилось, а маленькие светлые, а я уверена, что они такими были, бровки нахмурились. Фу! Ещё один ужасный момент, - кормление грудью. Я уже не говорю про поход под себя. Мои щеки были красными на протяжении всего моего бытия здесь. Это было отвратительно, в особенности, когда идентифицируешь себя взрослым человеком, как зрелую личность! А ещё здесь не было зеркал в этой комнате, насколько я поняла из отдельных слов этой женщины, - это может негативно повлиять на меня, взрастив в душе тщеславие. Я скривилась, посмотрев на женщину, и тут же улыбнулась, - в комнате было множество других отражающих поверхностей. Другое дело я до них просто не доставала. Да и, судя по всему, не светит мне уйти в этом плане куда-то дальше, чем злобный гном.Однако в поведении мельтешащей гостьи было что-то не так. Краем глаза смотрю на нее. Ее глаза расширены, показывая узкий зрачок и залегшие тени под глазами. Что с ней? Она оглянулась ещё раз в коридор, явно проверяя наличие тех, кто мог бы что-то лишнее увидеть. В корзине под рукой что-то зашевелилось, яростно пытаясь выбраться на свободу. Она закрывает дверь, ставя корзину на пол и одновременно приоткрывая соломенный верх. Из дыры, шипя и рыча, выскочила кошка. Эм, она в тайне пронесла черную кошку? Но зачем? Это такой оригинальный способ убийства? Настороженно наблюдаю за ее действиями. С ней нужно было быть на повышенной внимательности. Когда она притворно-бережно подхватывает кошку за шкирку, она идет прямо на меня. А затем сует кошку брюхом в мое лицо. В то время как кошка брыкалась и царапала руки в перчатках, пытаясь спастись. А я не могла даже встать, чтобы хоть что-то сделать. Потом эта остервенело зашипела: — Пей, дрянь! Кормись от таких же демонов. — А вот теперь совсем не смешно. Первый ее выкидон я со всей своей терпеливостью поняла. По человечески. Мне было все равно на явный напускной игнор, даже то, что она со мной не занималась, как с другими детьми, я смирилась с тем, что сама была в состоянии себя развлекать. Другие младшие дети видели это ее отношение ко мне и копировали ее, но я не обижалась, - дети же, но она… Она. Это уже переходит всякие границы. Я подняла голову к ней, смотря прямо в глаза с вопросом в глазах. Это шутка? Но ее обезумевшее выражение лица дало кристально ясный отрицательный ответ. Она стала настойчивее совать мне ее под лицо, а я вертелась как могла, пытаясь отползти, но она притягивала меня обратно за ноги, сжимая до синяков. На руках тоже были.— Я не стану выкармливать своим молоком Сатанинское отродье! — Что? Я обернулась к ней, несмотря на животный страх, преследующий всех людей, - страх смерти. Смотря в глаза напротив, я не вижу никакого понимания, - лишь такой же дикий ужас перед неизвестным. И мое дыхание удушливо учащается от того, что она может сотворить в таком состоянии. Больная фанатичка.Она брезгливо отпустила мою ногу из цепких пальцев в перчатках:— Однако я вынуждена поддерживать твою физическую форму, бес, — Она смотрела на меня не миггая, отчего детское сердце выплясывало смертельную чечетку.— Однажды они поймут, что я была права и тогда...— Она наклонилась впритык. — Ты сгоришь в священном пламени! — Мое тело занемело, не смея лишний раз пошевелиться. Я смотрела как она разворачивается на каблуках. Делает шаг. Ещё, ещё и ещё, пока не доходит до двери и наконец не покидает комнату. Я быстро выдыхаю и также вдыхаю. Горло сжало и запершило. Из глаз против воли потекли слезы. Я поджала губы. О, Господи. Сумасшедшая, ненормальная. Церковь совсем мозги промыла. Я медленно легла на бок с такими же от шока раскрытыми глазами. Слабые детские ладошки приобнимают плечи в успокаивающем жесте. И я понимаю, что никто мне не поможет. Когда тело содрогается будто от судороги в новом приступе слез, я зажмуриваю глаза крепко накрепко. Я уйду отсюда. Когда-нибудь я покину это место навсегда. Любыми способами и средствами и даже если на пути кто-то встанет я его убью. Убью без промедлений. Это уж точно! Шершавый язык оставляет след на моих щеках. Я тяжело приоткрываю глаза, видя перед собой темную теплую мордочку, ласкающуюся об мое лицо, и невероятные охристые глаза с вертикальным зрачком. Я переворачиваюсь на спину все еще не отводя взгляд от нее. И она охотно перебирается на грудь, занимая почти половину моего тела. Мурчит. И я неловко глажу ее по шерстке, неумело чешу за ухом, но делаю все, чтобы ей угодить. Она плавно встает с меня, теперь ложась рядом на полу. Живот заурчал. А мне не хотелось использовать для этого кошку. Я не могла и не хотела переступать через себя. Но… Я перевела взгляд на глаза животного. Мне придется, иначе я здохну. Да, сначала было неприятно, мерзко и просто страшно. Кошки-матери отличаются агрессивным поведением по отношению к тем, кто ворует молоко у потомства. Но котят я изначально не заметила. Отчего в моей душе черным пятном возникла чудовищная догадка. И кто после этого демон? Я подползаю ещё ближе, внимательно следя за реакцией кошки. Осторожно прикасаясь к животику, я просто напросто боюсь, что меня убьет кошка. Но она довольно спокойна, даже когда я начинаю ее стимулировать. Я наклоняюсь и прикасаюсь, все ещё кривя губы. Но, чтобы жить нужно кушать. Хоть как-то. Я не убирая ладошки, приближаю лицо, и я...честно пытаюсь. Губы дрожат, подбородок поджимается. Я открываю рот, обхватывая сосочек. Надавливаю. Хмм… Я прикрыла глаза, пытаясь понять вкус, перекатывая его на языке. Кошачье молоко очень жирное и привкус такой остается сладковатый, очень знакомый. Похоже на… сгущенку. Да. Что-то нежное, схожее с топленым молоком. Я прям Маугли или как эти...Ромул и Рем, вроде? Повеселив себя подобной ассоциацией, я через какое-то время отстраняюсь и укладываюсь рядом с кошкой. — Будешь Кузинатрой, хе-хе! — я обняла ее своей маленькой ручкой, которая была меньше ее тела, и мы грелись друг о дружку. Я засыпала не одна.*** Знаете с каким звуком лопается мыльный пузырь? Примерно так все для меня и закончилось, — ?Пам?. Просто рассыпалось у меня на руках. Даже воспоминания. Сколько бы я не старалась вспоминать образ мамы, постепенно он просто выходил из головы, оставляя лишь воспоминания от ее действий. Осталось только чувство любви не привязанное ни к чему. И все.С моего здесь появления прошло пять лет и мне пришлось просто смириться. О. Кажется, они наконец, закончили. Мы совершили ряд жестов, выученных в книжонке по этикету, я вежливо склонилась mamá и papá, прощальный идеально выточенный реверанс. Все должно быть идеально. Без сучка без задоринки. Меня выпроводили, наказав носить повязку на глазу, а я и не была против. Конечно, окончание сего балагана не отменяло того, что моя гувернантка, как тень, следовала за мной неотступно, она даже останавливалась тогда, когда я останавливалась, и ничего не спрашивала, потому что я никогда не отвечала. Она лишь следила, чтобы я... Была Леди. А если делала не так как учили. Боже, меня учили как мне жить! Меня наказывали, чаще всего физически, потому что книжный труд не был для меня наказанием. Никогда. Я улыбнулась, замерев в коридоре из арок, уставившись на вид за пределами Кенсингтонского дворца, - одноименные сады, простирающиеся на многие гектары вперед, в моих глазах блеснул свет далеких звезд, спрятанных глубоко в синеве, по сравнению с которой, я сливалась со своей одеждой и выглядела, как убогий призрак. Я была бы красивым облачком. Стражники косо уставились на меня. Многие здесь смотрели на меня с затаенной жалостью к слабоумному существу, ха-ха. Это было по своему забавно. Только в моей личной комнате, такой же ослепительно белой, потому что так порекомендовал какой-то шарлатан ментальных наук, "приставала" оставила меня. Я облокотилась спиной о дверь, осматривая свое убранство. Как монашеская келья, в которой не было ничего лишнего, - кровать, письменный стол, шкаф, тумба с графином, большой чашей и полотенцем. Мой взгляд остановился на большом окне. Ну, хоть видом меня не обделили. Уголки губ поднялись выше, я прошла к окну, по пути стряхивая осточертевшие туфли, которые мне натерли, от которых остались мозоли, я чувствую, что ткань чулок странно прилипла к верхней части пяток, которые ныли противной тянущей болью. Опять в кровь. Снова выговор за испорченные вещи и "не бережное отношение к финансам, что недостойно бла-бла-бла...". Касаюсь ладонью стекла, сбрасывая перчатки на пол, сняла повязку. Отхожу от него. Под определенным углом на поверхности стекла я вижу себя. И я даже не знала было ли мне отвратительно от того, что я просто идеальный стандарт ?послушного домашнего ангела?, как говорилось в ?Путеводитель дамы на пути к ее джентилити? 1859 года издания Эмили Торнуэлл. С чем бы сравнить? Знаете таких девочек обычно рисуют на конфетных коробках или у бабушек обычно есть такие открытки с пухленькими купидонами, - личико с румяными щечками, волосы сами от природы вьются в крупные кольца, белокурые. Ангелов так рисовали, однако глаза мои не были оба синими с тех злополучных восьми с половиной месяцев. Я притронулась маленькими ладошками к левому карему. Сделав миниатюрные светлые бровки домиком, надула губки, и вообще не поняла почему мое окружение не плющит от любви ко мне. Я опустила взгляд вниз.— М-да, — протянула я, смотря на свою доску, — Надеюсь, они будут побольше.Я бы молилась на свой светлый образ и фотографию под подушкой хранила! Я ж вылитый фарфоровый ангелочек! Легонько потрепала себя за щеки, умиляясь своей мордашке. Правда вот... смотря на свои волосы я понимаю, что с гребнями они дружить не будут. Это сейчас-то они до лопаток... А потом зубья будут попросту застревать в этих "ракушках". Я положила ладонь на эту волосяную шубу, все ещё любуясь отражением: — Ути, пусечка, — умилительно погладила себя по "ракушкам" на блондинистой голове. — Не волнуйся, я о тебе позабочусь!