Часть 3. Ничего не говори (1/1)

Он чуть не умер. Простудился, видно, на выезде, когда по октябрьскому дождю поехали на очередной выезд поутру. Он и так себя неважно чувствовал, ходил, чихал, но не критично. А домой уходить отказывался. На выезде шутил, весёлый был, и вроде ничего так у него самочувствие. Рано ещё было, луна всё обволакивала молочным светом, роняла белые лучики на деревья да на травы, приглаженные ночным ветром. Конечно, такого света операм не хватало, и они включали свои фонарики, прожигая темноту столпами яркого белого света, освещающего капли дождя. Котов стоял у стены, а по спине хлестал дождь, пока он пытался достать пулю из отверстия в бетонной стене пятиэтажки. Селиванов был с ним на выезде, он не знал, зачем, но в морге сегодня была Валя Антонова, а он пришёл хрен пойми зачем, и поэтому не отказался поехать на выезд вместе с Костей. Он осматривал труп, у которого голова пробита молотком, молодой парень лет восемнадцати, высокий, статный, красивый, такого не грех убить, особенно из ревности. Рядом они под светом фонарика обнаружили размытые следы, единственное понятное – это женщина. След от сапог на шпильке был полностью размыт, а значит, преступник тщательно выбирал день и погоду для убийства.Когда приехали в контору, Костя уже плохо себя чувствовал, но наотрез отказывался ехать домой и даже слушать об этом не хотел. Чуть не кричал. Потом, откашливаясь, допрашивал преступника, а когда вышел, уже горел. Весь был красный, его било в ознобе, но он всё ещё отказывался ехать домой, всё облизывая сухие губы. Он то краснел, то становился бледным, но поехал на следующее убийство. Борис за него переживал, но заставить его уехать домой не мог, тот зло смотрел в ответ на эти просьбы, пока не слёг.- Костя, но ведь у тебя может быть пневмония, как не понимаешь?! – уже чуть не плача от переживаний, убеждал его Селиванов. Дождь хлестал их по лицам, и они стояли друг напротив друга, схватив друг друга за грудки. Костя резанул его злым взглядом по груди. – Ты… Я не хочу тебя потерять! – дождь набирал силу, шёл уже не первые сутки, был мрачным и холодным. – Я знаю, что ты чувствуешь, Костя! Сколько таких как ты, бесстрашных и влюблённых померло! Я же видел их трупы своими глазами, я воевал в Афгане, Костя! Ребята, надеясь на лучшее, защищали Родину, хотели вернуться к любимым, но… Они умерли, Кость! – Котов смотрел на него безразличным взглядом, обнажая дьявольскую ухмылку. – Их не расстреляли, нет! Они… Так, как ты. Слегли с пневмониями, бронхитами, затяжными тифами и ангинами, а потом… Не вернулись, понимаешь, нет?- Всё-то я понимаю, - тяжело вздохнув и отвернувшись, сказал Котов. – Но в чём смысл продолжать вот это, - он обвёл рукой вокруг и указал после на Селиванова. – Мучение, когда тот, за кого ты жизнь готов отдать, не такой, каким бы хотелось, чтобы он был? А? - Ты… Ты об этом? – Костя не ответил. Он сильно закашлялся и, зажмурившись, прижал руку ко лбу. Селиванов тревожно и грустно глянул на него, после чего протянул руку. – Костя, я не могу этого допустить. Мы едем в ФЭС. Немедленно! – он глянул на него с явным превосходством и потянул за собой к внедорожнику.Он мучился в жару. Его жарило, а потом кидало в озноб, и потому Селиванов повёз его домой. Тот впал в забытьё, постоянно дрожал и дышал только через рот. Борис его укрывал, а сам думал, что же такое он чувствует, что жизнь готов за него отдать? Нет, эту дикую влюблённость нельзя было понять, но он её увидел и почуял. Сидел на кухне, глядя на закат и думал, что за сбой произошёл в жизни его напарника в последнее время. А дождь хлестал по стёклам, диким ветром расшатывало деревья. Солнца не было видно, проглядывались только золотые края толстяков-туч и маленьких ажурных облаков. Вздыхал, а потом, вколов спящему Котову лекарства, поехал домой. - Борис, ну что ты творишь? – обращаясь к самому себе, задавал Селиванов вопрос. Раз за разом становилось сложнее отвечать. – Разве ты тот, кто ему нужен? Разве ты заслужил его любовь? – он сидел, не понимая ничего, пока не услышал скрип шин во дворе. Ничего не понял, остался сидеть на кухне, выпивая очередную чашку чая. Он так и не переоделся из рабочего костюма, задумчиво сидел, уткнувшись взглядом в столешницу. Звонок в дверь вернул из воспоминаний и раздумий. Он встал и грустно дёрнул дверь, но удивился, увидев того, кто позвонил.- Ну привет… - стыдливо произнёс Котов, улыбаясь. У него был горячий лоб, и он дрожал. Однако улыбка не слезала с его лица, и он без спроса зашёл, весь мокрый, и разулся, захлопнув дверь.- А теперь объясняй! Ты чего припёрся? Ты болеешь, Костя! – прижав его, произнёс Селиванов. Тепло разливалось по душе, потому что рядом был он. С ним всё проще и лучше. Он не мог понять, но не мог не увидеть эту дикую влюблённость. Вместо ответа Котов просто встал на носки и прижался в поцелуе. Ему не хотелось говорить, он цеплялся за воротник костюма Бориса, отдавая часть своих мыслей. Неумело целовались, пока Котов не отлип и не прижался в объятии.- Я… Не смогу объяснить. Ничего не говори. Просто пойми меня, - Котов смотрел на ошарашенного Селиванова, который ничего не понимал. А солнце уже всходило. Костя закашлялся, и, бросив ещё взгляд на Бориса, обулся в мокрые ботинки. – Я… Правда не объясню. Но ты ничего не говори. Иногда лучше промолчать, - он оделся и вышел, заставив Селиванова провести целый день в растерянности.