Глава 2. (1/1)

Отчаяние. Тягучее, обволакивающее сознание, слепящее глаза. Страх. Яркий, парализующий тело и сознание, сковывающий липкими неподъёмными цепями. Паника. Подчиняющая и лишающая воли. Боль. Острая, пронзающая насквозь и разрывающая холодным лезвием изнутри.Мне страшно. Мне больно. Я загнан в клетку, из которой не сбежать. Холодный грязный пол и стальные прутья решёток. Теперь это моя реальность. Я хочу кричать, но голоса нет, лишь пустые судороги, переходящие в хрипы. Я хочу закрыть глаза, но слёзы настолько разъели их, что кажется, будто на них положили раскалённые монеты, которые плавятся прямо на веках, с кровью проникая в глазницы и отдаваясь пламенем во всём теле. Это больше не моё тело. Не моя жизнь.Меня лишили дома, семьи, чести, собственного имени и даже возможности закрыть глаза. Лишили возможности жить. Безвольной куклой заваливаюсь на бок, корябая кожу о шершавый бетон. По телу расплывается болезненный жар, а сознание проваливается в липкую беспросветную тьму.Белый потолок. Полумрак комнаты. Тишина. Моргаю, смахивая остатки... сна? Нет, воспоминаний. Мне уже не снятся сны. Воспоминания тоже больше не воскрешаются в моей памяти. Не воскрешались... Почему вдруг сегодня?...Поворачиваю голову к окну, где сквозь прорезь между задвинутых плотных штор просачивается полоска тусклого света. Слабая тонкая полоска, едва ли способная развеять полумрак комнаты, плавно рассеивается в пространстве, распадаясь на тысячу частиц, исчезающих во мраке. Мне нравится разглядывать танцующие частицы света вперемешку с микроскопическими частицами пыли, плавно оседающими и развеивающимися в пространстве. Теперь я могу их различать.Сажусь в кровати, отбрасывая одеяло и вставая на ноги. Прохлада комнаты окутывает голые ноги, посылая телу успокоение. Я по-прежнему чувствую холод. Я по-прежнему хочу верить в то, что я человек. Распахиваю плотные шторы, подставляя лицо уходящим предрассветным сумеркам. Дождь закончился ещё ночью, забрав с собою тучи и порывы всё ещё по-летнему прохладного ветра. Скоро эта приятно освежающая прохлада сменится пронизывающим холодом осеннего ветра. Ночь, окутывающая сад, плавно отступает, давая проявиться более чётким очертаниям деревьев. Сколько помню это место, оно всегда было окружено пеленой деревьев. Пожар не затронул ни одного дерева, только поместье. Уничтожил только скверну, оставив нетронутой невинную природу. Но вопреки всем существующим законам мира скверна вновь проникла в это место. И деревья вновь призваны скрывать её. Впитали ли эту скверну деревья за всё это время? Вряд ли. Природа выше скверны. Предрассветные сумерки уже начинают медленно отступать, уступая место ещё еле улавливаемым первым несмелым лучам солнца. Вот жёсткая сумеречная тень от куста рассеивается мягкой предрассветной дымкой, а на ветках деревьев становятся различимы силуэты птиц. Последние несколько дней мне сложно справляться с ночью. Я перестал нуждаться в каждодневном сне. Первую неделю после обращения я не чувствовал изменений, продолжая к вечеру испытывать усталость и ложиться спать каждую ночь. Теперь же, когда тело полностью восполнило свои ресурсы, сон мне нужен раз в несколько дней. Чем большее ресурсов у демона, тем дольше он может обходиться без сна и отдыха. Так ты сказал мне. А сколько можешь обходиться без сна ты, Себастьян? Вероятно, довольно долго. Я никогда не задумывался, нужен ли демонам сон. Нужен ли он тебе. Как ты справляешься с этим давящим чувством бесконечности? Днём кажется, что время можно скоротать за делами, и всё проходит своим чередом. С наступлением же ночи время растягивается в бесконечность. Остаёшься ты, тишина и бесконечность. Сначала ты смотришь, как всё вокруг поглощает ночь, потом испытываешь умиротворение, возможно, даже ложишься в кровать и пытаешься призвать спасительный сон, ворочаешься. Потом в сознании начинают всплывать обрывки картинок. Что было, что есть и чего никогда не будет. Прошлое, настоящее, будущее — что угодно. И ты пытаешь ни думать об этом, пытаешься закрыть своё сознание, прогнать мысли. Ты проигрываешь. Вновь и вновь. Сегодня я проиграл в одиннадцатый раз. Не остаётся ничего, кроме как слушать шелест листвы за окном и тиканье настольных часов в паре метрах от тебя. Теперь для меня эти стрелки на циферблате не значат ничего. Моё время остановилось ещё там, на острове Демонов, когда два демона насмерть сражались за то, что уже никогда не смогут получить. Два демона, один из которых должен был проиграть, а другой победить. По итогу же проиграли оба.Сражались бы они так же отчаянно, если бы знали исход? Ослеплённые демоны, которых оставил в дураках сумасбродный мальчишка. Алоис Трэнси, а ведь именно ты вышел из этой игры победителем. Единственный, кто обыграл всех. Твоя душа нашла покой, а наши обречены на вечное бессмысленное существование.Уверен, ты меня ненавидишь, Себастьян. Быть навечно привязанным к душе, которая полагается тебе по праву, и которую ты никогда не сможешь поглотить. Должно быть, это настоящее проклятие для тебя.За окном, в первых рассветных лучах, стали расползаться первые тени, а едва слышные шаги слуг внизу ознаменовали начало нового дня. Отворачиваюсь от окна, окидывая взглядом полумрак комнаты. Плохо различимые очертания предметов начинают проясняться, мрак рассеивается, а на картины больше не кажутся тёмными прямоугольниками на стенах, приобретая очертания изображений. Если бы ночью я попытался рассмотреть эти картины, я бы увидел их, как днём. Каждую деталь, вплоть до трещинок на картинных рамах. Темнота больше не может ничего скрыть, став для меня светом. Как бы я ни цеплялся за мысль, что я прежний, как бы ни желал этого, это не так. Я больше не человек. С каждым новым днём я всё больше буду терять те привычки, что были для меня такими знакомыми, а их место будут занимать новые, чужие для того Сиэля, которым я был, и такие знакомые для Сиэля, которым я стал. И эти новые привычки тоже станут такими же до боли знакомыми, окончательно стерев из этого мира прошлого Сиэля, заменив его новым. Я никогда не боялся смерти или демонов. Я боялся забыть, кто я. Тихий щелчок двери. Поворачиваю голову, встречаясь с твоим взглядом.— Доброе утро, господин, — немного удивляешься моему бодрствованию, — Вижу, вы уже проснулись, — мягко улыбаешься, плавно катя перед собой тележку с завтраком. — Сегодня на завтрак овсяные лепёшки, в дополнение к ним круассаны с ягодной начинкой. К ним я заварил молочный ?Тейлорс?.Останавливаешься около кровати, поднимая крышку подноса, из-под которой начинает расползаться ароматный пар. Человеческая пища по-прежнему кажется мне вкусной. Пока она ещё может удовлетворить мой аппетит. Пока всё остаётся под контролем. Наливаешь в чашку дымящийся чай, протягивая мне. Делаю глоток, ощущая его аромат. — Неплохой, — ставлю чашку на блюдце и приступая к еде. — Какое у меня на сегодня расписание?— Сегодня в полдень у вас встреча с главой торговой компании ?Бредс?, после вы полностью свободны.Несмотря на то, что дела компании теперь отошли для меня на второй план, я продолжаю возглавлять её, занимаясь управлением и поддержанием лидирующих позиций на рынке. Эту игру я завершу достойно.— Что с Датсвудом? — отодвигаю от себя поднос с едой и сажусь на край кровати, наблюдая, как ты достаёшь костюм.— Как вы и приказывали, всё полностью готово к отправлению.Ловко расстёгиваешь ночную сорочку, снимая её с меня и аккуратно складывая.— Тогда отправляемся сегодня. — Как прикажете, — киваешь, надевая на меня повседневную рубашку и застёгивая её.Ты одеваешь меня молча, на автомате застёгивая пуговицы и завязывая ленты.— Можешь связать потуже, — усмехаюсь, когда твои пальцы на секунду останавливаются на завязанном банте ленты на шее. Борешься с желанием придушить меня, да, Себастьян? Смотрю на тебя, не отводя взгляда.— Нет, — спокойной поправляешь ленточку на моей шее, отходя от меня.— Подготовь экипаж к двум, — ставлю пустую чашку на поднос и встаю с кровати.— Слушаюсь, — короткий кивок в ответ.***Протяжный лязг открывающегося замка и звон связки ключей. Чьи-то пальцы больно впиваются в кожу, выдёргивая сознание из темноты.Я никогда не видел их лица. Маски и капюшоны чёрных мантий надёжно скрывали их личности. Безликие тени, приходящие каждый день. Или ночь? Здесь, в густом мраке подземелий и клеток, невозможно отличить день от ночи. Всё слилось в бесконечность непрекращающейся боли и холода. Руки сводит от впивающихся в них пальцев, а окоченевшие от холода ступни отказываются находить под собой опору. Меня подхватывают под вторую руку, так же до боли впиваясь пальцами в кожу. Колени, стёртые до крови, снова начали кровоточить от соприкосновения с каменными плитами пола. Проносящиеся мимо коридоры с такими же тюремными камерами с железными клетками, полными изнывающих от боли тел. В нос ударяет железный запах крови и гниения. Их стоны разносятся по темноте, отражаясь от каменных стен. Многие из них уже не могут больше кричать. Темнота бесконечных коридоров заканчивается, и в глаза ударяет яркий свет тысячи факелов, висящих на стенах. После темноты коридоров, свет от факелов кажется слишком ярким, ослепляя, а дым от я зыков пламени словно состоит из страха и отчаяния, окутывая всё вокруг. С меня срывают рваную пропитанную кровью рубаху, бросая на каменный алтарь. Холод камня впивается в кожу сотней острых иголок, проносясь по всему телу. Несколько ледяных щупалец фиксируют мои ноги и сжимают до боли запястья, лишая возможности шевельнутся. Я и не пытаюсь. Больше не пытаюсь. Слёз больше нет. Есть только мольбы о смерти. Здесь все молятся о смерти. Потому что жизни у нас уже нет, а единственная мысль, не покидающая разум — ?Лишь бы всё закончилось?.Жар опаляет кожу на боку, а по залу эхом проносится мужской голос. Латынь. Заклинание или молитва? Губы сами собой кривятся в подобии улыбки. Молитва на латыни? Скорее уж погребальная речь.— А-а-а-а! Боль пронизывает тело, разрезая кожу изнутри и сосредотачиваясь на боку. Пахнет палёной кожей и кровью. Бок начинает пульсировать жгучей болью. У меня больше нет имени, только клеймо.Голос, зачитывающий что-то на латыни, продолжает звучать из каждой клетки моего сознания, не давая мне провалиться во тьму.Закрываю дерущие от несуществующих слёз глаза. Прошу... пожалуйста... Тело содрогается от пустых всхлипов, а чужие руки только сильнее смыкаются на моих конечностях. Пожалуйста...Клеймо отдаёт болью, пульсируя. Открываю глаза, смотря в каменный свод над собой.Приди... Я больше не отделяю боль конкретных частей тела. Весь я — сплошной клубок боли и кровоточащих ран. Мольбы и отчаяния. Мне больше не страшно, а мысль о смерти больше не пугает меня. Так приди и забери меня!Открываю глаза, развеивая тени прошлого. От дорожной качки уже болит спина, а мелькающий за окном однотипный пейзаж давно надоел. Мы ехали целый день и ночь, и сейчас, по моим подсчётам, уже должны быть где-то в окрестностях города. Очередной захолустный городок, недалёкие жители и кто-то, возомнивший себя богом и управляющий всем этим стадом. Это всегда наводило тоску, сейчас же это не вызывает у меня никаких эмоций. Просто очередное дело, омрачающее мысли Её Величества. Дело, после которого Пёс соскочит со своей цепи.Отворачиваюсь к окну, где пейзаж постепенно сменяется городскими постройками, а вскоре его полностью сменяют выцветшие от времени и сырости дома, суетящиеся на улице люди и грязная скотина. Просёлочная дорога сменилась брусчаткой, а на узких улицах появились повозки, навьюченные разным хозяйственным грузом. Блёклые каменные дома и такие же блёклые люди возле них.Слышится фырчание лошадей, и мы останавливаемся у каменного дома с потускневшим белым фасадом. Открываешь мне дверь, придерживая её. Вокруг собираются люди, оживлённо перешёптываясь и рассматривая нас, а из здания выбегают трое запыхавшихся мужчин.— Граф Сиэль Фантомхайв, полагаю? Мы ждали вас позже. Толстый мужчина с масляным взглядом расплывается в лебезящей улыбке, тут же промакивая блестящий лоб платком. — Приказы Её Величества безотлагательны, — обострившееся обоняние улавливает запах пота. Подавляю в себе желание поморщиться. — Это комиссар полиции Томас Болл, а это старший инспектор Саймон Рич, он возглавляет расследование дела, — поочерёдно указывает на выбежавших с ним мужчин. — Позвольте представиться, Джозеф Беррисон, управляющий этого города. Прошу, — улыбается, указывая приглашающим жестом на открытую дверь. Киваю, следуя за стариком по тусклым коридорам. Ты следуешь следом, как всегда непроницаем и сосредоточен. Двое других молча спешат за нами. Могу поспорить, тебя тоже воротит от этого запаха. Большой кабинет, такой же тусклый, как и здание, в котором он находится. Тяжёлые занавески на малочисленных окнах, дубовый стол, мягкие кресла и антикварные вещи по всему кабинету. Да вы жадный, господин Беррисон. Губы сами складываются в усмешку. Провожаю взглядом подходящего к столу Беррисона и садящегося в массивное кресло. — Прошу, — жестом указывает на кресло напротив себя. — К сожалению, думаю, вы знаете, что произошло.— Это вся информация, которую удалось собрать, — один из мужчин протягивает тонкую картонную папку. — Наши шерифы тщательно занимаются этим делом, но следов крайне мало, не говоря уже о подозреваемых. За последний месяц было убито пять мальчиков от двенадцати до шестнадцати лет. На телах всех пятерых были найдены следы удушения. Мы предполагаем, что перед смертью все подвергались пыткам.Открываю папку, пробегаясь глазами по тексту и фотографиям. Первые пять фотографий — прижизненные фото убитых мальчиков, последующие же — их трупы. Это дело должно быть более интересным, чем я предполагал. Закрываю папку, передавая её тебе. Молча берёшь её, не открывая. — Я приступлю завтра же. А сейчас прошу меня простить, нам нужно разместиться, — киваю Беррисону, вставая с кресла и направляясь к двери. За спиной слышится пыхтение недовольного инспектора. Третий мужчина так и не проронил ни слова. — Что думаешь? — спрашиваю, когда мы выходим из здания.— Думаю, что это достаточно зловонное место.Усмехаюсь, подходя к экипажу и забираясь во внутрь. Трогаемся с места, сопровождаемые взглядами проходящих мимо людей.