Четвертая ночь. Айвен Форпатрил (1/1)
Айвен все хорошо продумал.Тщательно, досконально, по пунктикам разложил — у него был на это целый длинный день. Интересно, один день — это много или мало? Особенно для человека, который всю жизнь считал себя твердокаменным натуралом и в чем-то где-то даже бабником. Страшным. Ну, немножечко. Да почему, в сущности, считал? Был им. И даже не был, нет! Есть. То есть, конечно, с бабником уже как-то не так чтобы очень, но к мальчикам Айвена точно не тянуло и сейчас, он на всякий случай проверил, представляя себе поочередно самых симпатичных знакомых мужчин на месте Бая вчерашней ночью. И не испытывая при этом ничего.Вернее, испытывая… Но только потому, что наглый Бай самым бесцеремонным образом умудрялся влезать даже в мысли Айвена, относящиеся вовсе не к нему. И заставлял, зараза такая, конкурентов подвинуться. И вел себя там так, что у Айвена из ушей разве что дым не валил.С этим надо было что-то делать.Не потому, что Айвен сменил ориентацию, вовсе нет! Просто Бай… Ну... Это Бай. Он — представитель собственного гендера, с ним посторонние ориентации не работают. С ним ориентация может быть лишь одна: баецентричная. Она же баестремительная.Дождаться его пробуждения и сразу расставить все точки на все нужные места греческого алфавита Айвен не смог. Ну вот просто не смог, и все! Его и так потряхивало оттого, что сам себе признался, а тут то же самое и вслух… да еще и Баю...Нет.Удрал, осторожно выбравшись из-под теплой баевской щеки за два часа до подъема, как раз удачное время охолонуться для бодрости и вышибания лишних мыслей (инструктор все еще вел группу вдоль той же самой горной речки, и вода в ней так и не стала теплее). Нет, сидеть полчаса в ледяной воде он не стал, конечно. Он же не Форратьер! Но окатиться с утречка пораньше — самое то, хорошо мозги прочищает и на место ставит.Тогда-то он и понял, что надо делать. Вернее — как. Со ?что? как раз было понятно, а вот это самое ?как? придумать не получалось никак. А тут вдруг раз — и стало ясно.Надо дать Баю возможность самому принять решение.Ведь если сейчас Айвен ему на шею бросится со всеми этими розовыми слезами-соплями в сиропе (бр-р-р, мерзость какая! От одной мысли обдает жаром и одновременно в дрожь бросает… конечно же от отвращения, от чего же еще?!), то Бай же сразу все поймет. Ну, что Айвен все понял. И может подумать, что Айвен это так, из жалости, а не на самом деле. Понял, мол, все про Бая и пожалел. И решил дать на бедность с широкого форского плеча… Вот теперь действительно передергивает уже только от отвращения, и ни от чего больше.Нет.Надо, чтобы Бай сам понял, что Айвен его тоже… Ну, что Айвен к нему тоже не то чтобы очень ровно дышит. Сам понял и сам же решение принял — надо оно ему это, айвеновское, или растереть и забыть. Как это сделать? Да херня вопрос, пример перед глазами… так и стоит, зараза, перед этими самыми глазами, никак не сморгнуть! Показательный пример, наглядный и действенный. Так что Айвену остается только притвориться спящим и повторить сегодняшнюю ночь в обратной раскладке.Фор сказал — фор сделал.Вернее — сделает...Вечером.Бай вылез из палатки такой напряженный и злющий, что Айвен еще раз поблагодарил себя за предусмотрительность: правильно он срулил первым, и вовсе не струсил, а из высших соображений — дабы не смущать и дать возможность спокойно переодеться. Если и после этого Байерли копытом землю роет — даже страшно представить, каким бы он был, не свинти Айвен так предусмотрительно.Оставалось улыбаться, шутить над тем, что для некоторых форов утро никогда не бывает добрым, и старательно делать вид, что ночью дрых как младенец и совершенно ничего не заметил. Да-да, Бай, ничего вообще. Ни ночью, ни сейчас. Ну подумаешь, ты же всегда на людей по утрам шипишь, как рассерженная гюрза. А Айвен что? Айвен ничего, на него по утрам в штабе и не такие шипели. Главное, чтобы спать не мешали, а тут Айвен даст сто очков форы любому фору — сон у него после прогулок на свежем воздухе крепок просто чудовищно (слышишь, Бай? мотай на ус, для тебя говорится!), да-да-да, просто-таки невероятно крепкий сон, из пушки не разбудишь. Ох, как же намучился он с этим во время практики в военно-космической академии… А еще больше намучились его преподаватели, святые люди, молока им за вредность...Сработало.Бай, поначалу готовый сорваться по любому пустяку и во время завтрака напряженный настолько, что становилось страшно за алюминиевые ложки, потихоньку успокоился. То ли безмятежная непрошибаемость Айвена подействовала (тот болтал не затыкаясь и словно бы не замечая отсутствия ответной реакции), то ли и в самом деле решил, что Айвен ничего не заметил. Вот и ладушки.Продолжая поступательное претворение намеченного плана в жизнь, Айвен к вечеру показательно скис. Еще до ужина начал зевать и прижмуриваться, замолкая на середине фразы, словно бы теряя нить разговора. А после ужина в общих посиделках у костра участия принимать не стал, уполз в палатку, отговорившись тем, что его рубит на месте. Видите же сами, буквально на ходу засыпаю (слышишь, Бай?). В палатке же занял стратегически идеальную позицию: лег посредине, навзничь, правую руку разложив точно поперек всей баевской спальной пенки. Баю, хочет он того или нет, а придется убирать эту руку, иначе не получится пристроиться никак, даже свернувшись калачиком: палатка слишком тесная. Ну а когда он начнет эту руку убирать — тут его Айвен и сграбастает. И, словно бы не просыпаясь, полезет целоваться, постоянно зовя по имени. Чтобы у Бая ни малейших сомнений не возникло, с кем именно в своем сне Айвен вот это самое все делает. А дальше все будет зависеть от Бая. Дальше…Если честно, дальше думать Айвен боялся. То ли сглазить, то ли… ну, просто боялся. Лучше не думать. Лучше лежать и ждать, притворяясь спящим.Тем более что долго ждать не пришлось.Вжикнула молния. Зашуршала ткань.— Айвен? — спросил Бай шепотом. — Спишь?Айвен старательно засопел. Подумал даже: а не всхрапнуть ли? Но решил, что переигрывать не стоит. Бай и так, похоже, поверил, ибо раздеваться старался как можно тише, шуршал почти неслышно. Потом снова прошипела молния закрываемого клапана.Айвен дисциплинированно дышал, изображая сонную расслабленность и одновременно пребывая в полной боевой готовности начать приставать сразу же, как только Бай попытается убрать его руку. Ждал. Хотя мог бы и заранее догадаться! Ибо когда и где Форратьеры делали то, чего от них ожидали?Вот и Бай не стал даже пытаться отодвинуть руку Айвена. Так и лег на нее, аккуратно пристроившись щекой на ладонь. Вздохнул, потерся легонько, словно котенок, только что мурлыкать не начал. И, похоже, собирался так спать.И было в этом детском глупом жесте что-то такое, отчего Айвен чуть было не отказался от своих первоначальных тщательно продуманных и до сих пор вполне успешно реализуемых планов — показалось, что теми планами он может испортить вот это, вроде бы ниочемное, но трогательное до пронзительности. А его сохранить хотелось тоже.Бай крутанул головой, пристраиваясь поудобнее. Задел губами кончики айвеновских пальцев. Вздохнул резко, прерывисто. И коснулся снова — быстро, почти невесомо и словно воруя.И Айвен решился. Раз уж так удобно получилось и Бай сам подсказал. Грех не воспользоваться.Он чуть согнул и напряг пальцы, усиливая контакт и не давая Баю отстраниться. Погладил по губам, отлично понимая, что делает: губы у Бая всегда были одной из самых чувствительных зон, особенно верхняя.Бай содрогнулся от макушки до пяток, всхлипнул, попытался вывернуться. Но Айвен бдил и не позволил: облапил второй рукой, прижал к себе плотнее, попутно словно случайно погладив по животу и удовлетворенно ощутив всем телом ответную дрожь.Бай пытался отстраниться, но как-то не так чтобы очень активно, словно не был уверен, а стоит ли? Айвен прекратил его сомнения, прижав к себе плотнее, пока спиной, и жарко дыша в шею. Очень хотелось укусить — так, слегка, чтобы опять застонал, выгибаясь, — но тут уже самого Айвена терзали смутные сомнения по поводу возможности кусаться во сне. Подумав, он решил не рисковать.— Айвен! Что ты делаешь?..Шепотом. Почти беззвучно. Словно боясь разбудить. Впрочем — почему словно? Именно что боясь!Верит. Прекрасно! Не хочет разбудить. Еще лучше!Продолжая самым тщательным образом изображать спящего, Айвен наглаживал напряженно поджатый живот (Бай втянул его на вдохе, словно пытался отстраниться хотя бы так), как будто случайно спускаясь ладонью все ниже и ниже. Бай дышал судорожно и быстро, открытым ртом, дрожал, постанывал, цеплялся за руки, шепотом уговаривая прекратить:— Ну Айвен… ну пожалуйста… ну не надо...Но — по-прежнему очень и очень тихо.И при этом извивался, дрожал и вертелся как заведенный, отираясь выпяченной задницей о самые чувствительные айвеновские места, отчего и без того уже довольно твердый в своих устремлениях член Айвена проявлял к происходящему все больший и больший интерес.Когда пальцы Айвена, проделавшие долгий путь по баевским груди и животу, наконец-то достигли цели своего путешествия и крепко вокруг нее сомкнулись, Бай задохнулся на вдохе, после чего несколько секунд беззвучно глотал воздух. А потом начал материться — грязно, тоскливо и безнадежно. И — по-прежнему шепотом. Он и стонать пытался шепотом. И это каждый раз окатывало Айвена такой жаркой волной ликующей нежности, что ему и самому делалось трудно дышать.Когда Айвен растер большим пальцем по напряженной головке первые капли и пощекотал уретру, Бай опять замолчал, давясь воздухом. Айвен, которого и самого уже потряхивало, накручивал круги большим пальцем по самым чувствительным местам под венчиком и, шалея сам от себя, думал, что, наверное, минет во сне — вещь вполне нормальная и никто ничего не заподозрит.— А пошло оно все… — выдохнул вдруг Бай. По-прежнему шепотом и все с той же тоскливой безнадежностью, однако при этом как-то совсем иначе. Но как именно — Айвен осознать не успел.Потому что в ту же секунду Бай извернулся и поймал его губы своими — крепко, яростно, плотно, взасос, и заработал языком, как сумасшедший. Так не целуются — так бросаются в последнюю атаку, с голыми руками на вражеский танк, не надеясь выжить, ни на что не надеясь…— Ты спишь… — шептал Бай, лихорадочно обцеловывая Айвену лицо, шею, грудь, вылизывая, поглаживая, прикусывая (прикусывая! су-у-ука!!!), спускаясь все ниже. — Ты спишь, ты не вспомнишь утром, пожалуйста, пожалуйста, ты просто спишь… я так давно хотел...Айвен захрипел, выгибаясь, когда губы Бая сомкнулись вокруг его члена, втянув в рот головку, и острый кончик языка пощекотал уретру… изнутри пощекотал, вот ведь сука! Бай всосал его член так медленно, горячо и плотно, что у Айвена окончательно продуло мозги и не осталось никаких мыслей и ощущений, кроме сосредоточенных вокруг этого, горячего и плотного, вязко пульсирующего и рассылающего по телу острые волны наслаждения. Бай уже не мог шептать, только стонал гортанно, и эти стоны прокатывались по члену Айвена вибрацией чистейшего удовольствия, совершенно сводя с ума. Но руки у Бая оставались свободными, и ими он поглаживал Айвена по бокам, груди, животу… вроде бы успокаивающе, но при этом постоянно задевая то соски (сука!!!), то чрезвычайно чувствительное место под пупком, то… ох…И, кажется, Айвен забыл самое главное. Назвать по имени… Надо. Ох… На-а-а...Оргазм накрыл его неожиданно и неотвратимо, словно дендарийский партизан зазевавшегося цета. И оказался таким же сокрушительным. Проваливаясь в мучительно сладкую содрогающуюся темноту, Айвен не помнил, кого и зачем он должен был называть по имени. Да что там! Он и своего-то имени не помнил.