Глава 7. (1/1)
POV Шивон.Я пью вторую неделю. Много пью. Очень много. Настолько, что вся одежда и квартира пропитались этим едким и горьким запахом. Настолько, что сам Ли Суман пригрозил расторгнуть контракт, если я не перестану пить к концу месяца. Менеджер скорректировал мое расписание, кому-то приврав, кому-то доплатив, чтобы меня оставили в покое на несколько дней. Вот только это слишком затянулось.
Отвратительное пойло обжигает нёбо и горло. Сигаретный дым методично заполняет легкие, заставляя непрестанно кашлять, уже почти кровью, но хоть немного заполняя сосущую пустоту внутри. Я пытаюсь вытравить из себя тебя, Чонун. Мне не удалось это сделать за много лет с помощью веры, которую я предал, глупо надеяться, что получится за 12 дней с помощью бессчетных пустых бутылок и переполненных окурками стаканов.Несколько раз приходили ребята, когда позволяло расписание. Они долго стучали, звонок поломался на третьей шестиминутной трели лидера, но снова уходили ни с чем, оставляя приготовленную Реуком еду под дверью. Запах свежей выпечки и жареного мяса перебивал даже устойчивый перегар в квартире. А я не мог открыть дверь, ведь слышал твое дыхание, Чонун, и видел знакомую непослушную прядь в глазок. Ты не умеешь лгать и прятаться, не то, что я.На тринадцатый день я съел последнюю пиццу, со вкусом картона и засохшего содержимого помойного ведра, заказанную еще в среду. Нужно было сходить за едой, мучительно умирать от истощения не входило в мои планы. Встав, пошатываясь, я медленно побрел к ванной, то и дело натыкаясь на пустые бутылки и смятые коробки из-под еды быстрого приготовления, в которых вот-вот зародится новая цивилизация.
Нашарив ладонью выключатель, я на минуту зажмурился от яркого света – все эти дни шторы были плотно зашторены, а пил я при свете двух скульптурных свечей. Черт поймет, что отражало тусклое зеркало: борода, отчего-то клочками, равномерно красные белки глаз из-за лопнувших сосудов, невозможно опухшие веки, волосы, свисающие неопрятными прядями.
Постепенно безразличие во взгляде сменилось осмысленностью и брезгливостью. Я с ненавистью разбил зеркало, вновь оцарапав зажившие за две недели костяшки. Сбросив грязную одежду прямо на пол, побрившись, я встал под душ, растирая тело до покраснения кожи, словно пытаясь соскоблить с себя эти отвратительные последние дни. Тело истосковалось по горячей воде, и я, набрав полную ванну, закрыл глаза и заснул.С наслаждением потянувшись в теплой постели, я почуяледва уловимый аромат зеленого чая с лавандой. Уже на грани сна что-то показалось неправильным. Я резко распахнул глаза и приподнялся на кровати одним рывком: в квартире было светло и чисто, а к аромату чая примешался запах еще шипящей яичницы. Желудок недовольно забурчал и я, поправив сбившийся за время сна халат, медленно пошел к кухне.За столом сидел Чонун, я остановился в дверях.- Садись есть, завтрак остывает, - произнес он бесстрастно, прихлебывая чай из своей чашки.
Я молча сел и взял вилку. Забинтованная правая рука мелко тряслась и, чтобы это скрыть, я начал ковырять глазок яичницы, затем настороженно поднял глаза на Йесона. Он смотрел прямо на меня, неотрывно и прищурившись, тяжелым взглядом пригвоздив к стулу.
- Я бы спросил, какого черта ты творишь, да боюсь, что объяснение причины, по которой можно ТАК пить, затянется до вечера, а тебе еще мусор выносить, а потом ехать со мной в салон мебели за новым диваном. Теперь я живу с тобой, - сказал Чонун, отставляя пустую чашку.- С чего бы? – охрипшие от долгого молчания и сигарет, связки отказывались слушаться. – И как ты сюда попал?- Например, потому что спать в полной ванной не лучшая идея. И твоя мама была необыкновенно любезна, когда дала мне запасные ключи, чтобы ребята могли устроить тебе сюрприз на прошлый день рождения, а вот вернуть их у меня времени за целый год не нашлось. Иди, одевайся, я пока помою посуду, в качестве части оплаты за жилье.Йесон практически все время молчал, изредка немногословно оценивая очередную модель. Когда мы нашли диван, который вписался бы в мой интерьер и не причинял вреда больной спине Чонуна, уже темнело. Ужин мы заказали с собой в небольшом ресторанчике возле дома – плохая идея сидеть в зале с моим опухшим лицом и синяками под глазами, которые даже знаменитые очки WHYSTYLE не в состоянии скрыть.Когда мы ужинали, Йесон включил телевизор, и с необыкновенной сосредоточенностью стал смотреть какую-то программу Discovery. Целый день его молчание раздражало меня, а сейчас это достигло точки кипения. Две недели, две чертовых недели я не знал, как смогу вернуться в группу и столкнуться с ним, а он бесцеремонно вторгся в мое личное пространство тогда, когда я совсем не был к этому готов. Глухая злость заставила тихо прорычать, на что Чонун наконец-то оторвался от своего увлекательнейшего занятия:- Ты что-то хочешь сказать? Можешь даже не пытаться упрекать меня в своеволии и наглости, эти две недели я не знал, что с тобой и как ты. А когда услышал звон осколков, едва не поседел, и это в неполные тридцать лет. В подробности твоего нынешнего состояния можешь меня не посвящать, теперь за всеми его изменениями буду следить я, практически 24 часа в сутки. Менеджер отклонил новые контракты на съемки, и теперь ты больше времени будешь проводить с группой. Как в тебя влезло столько алкоголя и как ты после этого жив, мне, конечно, интересно, но это не суть важно. Ответь мне только на один вопрос: где твой крестик? – прямо в точку, любимый, ты всегда отличался проницательностью.
Если бы ты не ворвался ко мне, то я бы что-нибудь придумал, чтобы не увеличивать количество твоих проблем. Но твоя бесцеремонность, уверенность в собственной правоте и этот мерзкий тон не оставляют мне выбора.- Ты действительно хочешь знать ответ? – медленно произнес я, давая ему возможность остановиться, на что он лишь утвердительно кивнул. – Закрой глаза.- Зачем? – легкое удивление, совсем как тогда.- Так надо, просто закрой, - и ты доверяешься мне, а твои ресницы отбрасывают тени.Это не момент выбора: «Все или ничего». Здесь выбора просто нет. Я хочу сделать тебе больно сейчас, пока готов к этому, а не ждать момента, когда не смогу удержаться, и больно мне сделаешь ты. У меня не осталось веры, так пусть не остается и твоего тепла. Оборвать все разом, как тогда, возле церкви. И пусть не верю я, но веришь ты. Пойми, что у меня внутри на самом деле, и оставь в пепле моих разрушенных империй.Я приблизился к его лицу, провел ладонью в миллиметре от щеки, от чего он вздрогнул, но глаз не открыл.- Я больше не могу любить Иисуса, потому что люблю тебя, - горячо прошептал я в его приоткрытые губы и накрыл своими.