Глава 8. (1/1)
POV Шивон.Поцелуй получился слишком горьким. Чонун никак на это не отреагировал, равнодушно отдав свои губы в мое безраздельное пользование. А я, получив то, что так давно хотел, с силой оттолкнул любимого. Он, слетев со стула, врезался в шкаф с посудой. Дверца осталась висеть на одной петле, а белые фарфоровые чашки и тарелки посыпались вниз, наполняя квартиру мелодичным перезвоном и усеивая пол в кухне хлопьями керамического снега.
В работающую посудомоечную машину полетел стул, на котором сидел я. Техника глухо затряслась и обнажила свое нутро, устилая осколки белоснежной пеной, создавая обманчивую иллюзию мягкости.«А ведь это применимо к влюбленным: они выглядят такими счастливыми, такими нежными до поры, вот только осколки никуда не деваются и ждут, пока ты начнешь прибираться в своем сердце и изранишь пальцы в кровь. А самые мелкие и самые опасные осколки попадут в сосуды, и ты умрешь, когда хотя бы один из них окажется в твоем сердце».Я заскулил от собственного бессилия, свернувшись на холодном и мокром кафельном полу. Щеку и плечо неприятно саднило, наверное, я лег на осколки. Остывшая вода насквозь промочила домашнюю одежду, забирая последние крохи тепла. Я не мог даже дышать, что-то внутри не пускало очередной глоток воздуха, заставляя слушать перкуссию собственного пульса и чувствовать, как его ритм уменьшается с каждой секундой. Словно рыба, выброшенная на берег морем, без которого невозможно жить.Отрекшись от Бога и веры, я не отрекся от того, что самоубийство – грех. Поэтому из последних сил стал хлопать себя по щеке, наконец, начав дышать, пусть через раз. Воздух с запахом моющего средства и грязного пола казался чистым кислородом, который продают в баллонах в аптеке.Было невозможным поднять глаза. Дрожащими губами я прохрипел:- Убирайся из моей квартиры, если ты до сих пор этого не сделал. Убирайся и больше никогда не показывайся на пороге. Убирайся навсегда из моей жизни. Я тебя… - чужие губы накрыли мои, заставив захлебнуться таким трудным вдохом, а ладошки в чем-то липком подняли меня с пола, позволив опереться на стену.И я понял, что можно было не опасаться самоубийства:до этого момента мне нечего было терять.Раньше я не жил.POV Йесон.Я никогда не отличался проницательностью, подозревая одно время у себя синдром Аспергера. Шивон же всегда был скрытным, даже более скрытным, чем Кибом. Но это не оправдывает меня в моей слепоте.
Разбивающаяся посуда осколками осыпала ладони и брюки, а я не мог поверить в происходящее. Что это? Он… меня любит и только что поцеловал? И все это время я ничего не замечал, бесконечно рефлектируя и жалея себя?
Все, что было, кажется детским лепетом. В глазах темнеет и все куда-то плывет, но я слышу, как Шивон задыхается. Его сиплое дыхание перебивает даже журчание воды из развороченной посудомойки. Я хочу ему помочь, сказать, в свою очередь, о том, как люблю его, но едва могу пошевелить пальцами.
Где-то на периферии сознания всплывают слова психиатра о том, что мне нужно избегать стрессов, иначе второго раза моя и без того неустойчивая психика не выдержит.Но вот я смог наконец преодолеть эти чертовы три метра, разделяющие нас. Не обращая внимания на осколки, впивающиеся в ладони, я поднимаю его и едва не плача от бессилия понимаю, что не в силах вымолвить ни слова – стрессовая афония, о которой меня предупреждали.
Меня словно согревает светом понимания, и я целую Шивона - один-единственный выстрел, прозвучавший только для меня, но навсегда изменивший две жизни.Я его целую, и он мне отвечает, несмело обнимая.А затем все остальное теряет значимость: и мыльная пена, из-за которой невозможно встать, и разбитая посуда, впивающаяся в лопатки.
Я слышу только его прерывистое дыхание и ощущаю его дрожащие пальцы, которыми он расстегивает пуговицы на моей рубашке.Я вижу только его потемневшие от страсти глаза и могу произнести только его имя, скользящее хриплыми стонами, от которых он вколачивается в меня еще быстрее.А затем чувствую, как он поцелуями собирает всю мою боль и все мои обиды, забираяи вновь даря веру в Бога.Эта любовь – грех, осуждаемый всеми церквями.
Но для меня, наше украденное, горькое счастье – божий дар, равного которому ничего не было и не будет.POV Шивон.Небо было затянуто серыми тучами, а температура медленно скатывалась в минус. Чонун обнял меня со спины, положив подбородок на плечо. Я медленно выпускал из легких дым, прикурив по его просьбе.- Что теперь будет? О чем нам молиться, если все равно никто не услышит? – негромко спросил я, отправляя сигарету в прощальный полет, в котором она, рассыпаясь искрами, перестанет существовать.- Говорят, дождь дарует очищение и новую жизнь. Помолимся о дожде?«Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» - 1 Ин.4;16.