1. (1/1)

Здесь снег лежит столько, сколько местный народ себя помнит. Он почти не тает, лишь сереет и чернеет от грязи, и нет в нем ничего прекрасного, сколько бы лет ни прошло, но тепло сюда приходит редко. Дома?— точно пряничные домики со страниц детских книжек. Здесь должны жить феи, ведьмы и сахарные человечки, а не прачки, повара и ремесленники со своими семьями.Что-то похожее есть в Мондштадте, но Синцю был там слишком давно. В воспоминаниях все стерлось, за последние несколько лет они с Чуньюнем увидели целый мир, и целый мир для них слился в одно многорукое нечто со шпилями Города Стекла, улочками Ли Юэ и переходами Снежной. А скоро нужно домой. Позади?— долгая дорога.Синцю оглядывается, едва улыбаясь: местная шаманка пообещала, что скоро прошлогодний снег сойдет и на несколько дней покажутся маленькие цветки, она назвала их пролесками. Здешние дети редко видят траву и землю, как Синцю раньше не видел снега даже в зиму. Это было давно. А потом он познакомился с Чуньюнем.Синцю наконец спускается со ступеней гостевого дома и идет к беседке, с которой открывается вид на синюю реку. Она, как сказали дети, зачарованная?— никогда не замерзает, всегда в ней есть рыба, а если заглянуть под золотые камни, то найдешь свою смерть. Синцю бы рискнул, но оставлять Чуньюня здесь одного?— сущее преступление. От этой мысли он смеется себе в кулак.Беседка прячется за голыми деревьями?— они уже давно мертвые от недостатка тепла, но их все равно не срубают в уважении к лесным духам, которые жили здесь когда-то, а потом ушли, прогневавшись на людей, и с тех пор не возвращаются. Может быть, думает Синцю, если они когда-нибудь увидят эти мертвые деревья, то растрогаются и вернутся. Он садится в плетеное кресло, очищенное от снега, и достает книгу из складок плаща. Синцю в последнее время редко читает?— он почти не успевает следить за своей жизнью, не то что за сюжетами книг. Но сегодня день спокойный?— не нужно никуда бежать, нет необходимости в покупках и спорах с купцами. Снежная на своих окраинах спокойна, даром что проклята. Магия отсюда уходит, и даже глаз бога на поясе Синцю чувствует это.Он раскрывает книгу на последней прочитанной странице, но не читает. Перед ним разворачивается сцена интереснее горных баталий: дети бегают за Чуньюнем и уговаривают его зачаровать снег, чтобы он сам складывался в снежки. Пока Чуньюнь отказывается и уверяет их в том, что это против правил, они умудряются вцепиться ему в ноги и повалить его в снег, пытаясь, кажется, в нем же и утопить.Синцю улыбается. Почитать ему сегодня вряд ли удастся?— сейчас дети вспомнят, что у него тоже есть глаз бога, и тогда начнется: ?Господин Синцю, помогите нам!?, ?Господин Синцю, господин Чуньюнь, а давайте вы нам сделаете ледяную горку??, ?А вы, господин Синцю, правда-правда умеете придавать воде любую форму??За свое долгое путешествие ни Синцю, ни Чуньюнь так и не научились правильно общаться с детьми, хотя они не раз обсуждали историю с наследником. В основном он нужен гильдии, но у экзорцистов тоже свои виды на детей, так что… ну, от разговоров про великого и ужасного ?наследника?, который везде Грядет, Синцю и Чуньюнь сбежали пять лет назад. Наверное, Сянлин в Ли Юэ до сих пор злится.Синцю иногда вспоминает дом. Скоро они туда вернутся, а за эти годы речь так себя и не написала. Они оставляли Ли Юэ юными, знающими лишь горы и шум ветра на их вершинах. Ну, еще Мондштадт?— это было давно, а Люмин нуждалась в компании. Интересно, как она сейчас? Синцю скучает по ней. Он скучает по всем, но Люмин, в отличие от остальных, может исчезнуть в любой момент. Кто знает, куда ее поведет дорога, когда придется выбирать?Чуньюня до сих пор терроризируют дети?— Синцю слышит его протесты, которые тонут в детском галдеже. Может быть, когда ?наследник? все же Грянет, найденный у доков в Ли Юэ, с ним будет так же? Синцю вздрагивает?— он не хочет думать о собственном ребенке, которого еще надо найти. Ни в этой жизни, ни в любой другой он не расстанется с Чуньюнем, так что обо всех остальных способах получить ?наследника? даже не приходится задумываться.Дети хватают Чуньюня за подол плаща и тащат за собой, а он делает вид, что не может им сопротивляться. Синцю неосознанно поддается ближе и даже тянет руку за спину?— почему-то чувствуется опасность. В последний раз он сражался почти год назад, но руки помнят, и становится тоскливо, когда ладони уже мягкие и даже без мозолей. Как мало времени должно пройти, чтобы тело забыло себя. Но что-то еще осталось.Синцю отвлекается от Чуньюня и детей, а когда взгляд возвращается к ним, уже начинается перестрелка снежками. Чуньюнь прячется за ледяной стеной, пока орава мальчишек пытается закопать его в снегу. Дети?— красные и желтые пятна на бело-сером, с которым Чуньюнь сливается.Из самого ближнего дома выходит старуха-шаманка, укрытая в черную вуаль. Пока она медленно шаркает к нему, Синцю успевает разглядеть ее и прийти к выводу, что с прошлого вечера она совсем не изменилась: зеленые глаза смотрят вниз, рот дрожит, иногда сам собой складываясь в гримасу, а пальцы у нее вечно в вуали, кажется, намертво.Она идет медленно, и снежок едва не попадает в ее горбатую спину. Но не долетает. Чуньюнь успевает избавиться от него быстрее, чем шаманка Агата обращает внимание хоть на что-то. Она шепчет себе под нос, со своего места Синцю разобрать не может. Когда шаманка Агата подходит ближе, он вскакивает со своего места и предлагает ей присесть.—?Ты бы лучше свои силы поберег, голубчик,?— кряхтит шаманка Агата, но все равно садится в кресло.Синцю заламывает руки и не смотрит на нее: там у детей и Чуньюня начался второй раунд смертельной борьбы. Двое мальчишек поняли, что против них почти не используют глаз бога, так что они просто прыгают на Чуньюня и снова и снова пытаются повалить его в снег и оставить там. Синцю думает, что раньше тот бы и сам утопился в снегу.—?Ничего не меняется? —?спрашивает Синцю тихо, боясь, что кто-то другой может услышать.—?Может и меняется, да я не вижу,?— причитает шаманка Агата. —?Ты отмечен смертью, тут я ничего не могу поделать.—?Никто не может,?— добавляет Синцю. —?Ты видишь, сколько осталось?—?Не вижу,?— ворчливо отвечает шаманка Агата,?— все помрем, чего боишься?—?Ничего,?— Синцю вздрагивает,?— я бы хотел научиться ценить каждый день.—?Если бы кто-то наслаждался жизнью постоянно, то ничего хорошего в смерти бы не увидел,?— шаманка Агата криво ухмыляется. —?Но ты не жалей, вот это главное. Тот, кто жалеет, хуже покойника.—?Я и не жалею,?— Синцю разводит руками,?— но мне становится тоскливо.—?Я как о смерти думаю, внутри все холодеет,?— доверительно сообщает шаманка Агата. —?Так теперь прям тут ложиться и реветь?—?Да нет же… —?Синцю чувствует, как начинает раздражаться,?— а, забудь. Тебя я точно переживу.—?Вот так и надо! —?шаманка Агата улыбается, обнажая золотые зубы. —?Когда отчаливаете?—?Завтра поезд,?— говорит Синцю,?— нужно собираться.—?Ну-ну, один снег ест, второй со мной треплется. Иди давай, собирайся.Синцю удрученно вздыхает и уходит, оставляя шаманку Агату и беседку позади. Поезд здесь называют адским?— это ближе к столице в Снежной все прогресс любят, а на самых окраинах крестят бесовским и читают заговоры от поездов и механических птиц. Там люди одеваются по-другому, там от снега избавляются с помощью магии и огромных машин. А здесь… здесь снег лежит годами. Проклятые места.И Синцю тоже чувствует себя проклятым. Агата сказала ему в первый же день, что на нем осталась метка смерти, а значит, жизнь его в опасности. Синцю стоило бы не обращать на это внимание, но стало почему-то очень страшно. Говорят, смерть приходит, когда не ожидаешь. А он совсем молод. Еще и мысли о ?наследнике?, еще и возвращение домой. Все это валится на голову, и Синцю чувствует себя тонущим. Даже глаз бога не поможет.Он идет быстро, но Чуньюнь все равно успевает выбраться из снега и перехватить его запястье. Синцю оборачивается и облегченно улыбается: рядом с Чуньюнем все тревоги отступают подальше. Спокойствие, которое Чуньюнь пытается найти в себе, достается Синцю. И это, быть может, несправедливо, но они оба уже привыкли.До гостевого дома идут молча. Синцю больше не может думать о словах шаманки Агаты, и все его мысли занимает лишь скорейший отъезд. Они возвращаются домой. Совсем скоро Ли Юэ будет?— руку протяни, и все в голове путается, заполняя тело радостной дрожью предвкушения. Домой. Домой. Скорее домой.—?Мне не верится, что мы не видели Сянлин пять лет,?— тихо говорит Чуньюнь. —?Я даже скучаю по ее острой еде.—?Ты пробовал острое в городе Стекла, помнишь? —?Синцю легко пихает его локтем в бок. —?Вот она удивится.—?Я сам удивляюсь,?— с улыбкой произносит Чуньюнь. —?Оказывается, нужно было просто повзрослеть.—?Нужно было перестать прятать свои эмоции,?— парирует Синцю. —?Они есть у всех.—?Ну-ну, прекрати уже,?— Чуньюнь смеется. —?Все-все, я понял, что ты у нас умнее всех.—?Как ты мог заметить, я прав всегда,?— глубокомысленно изрекает Синцю.Они вдвоем поднимаются по лестнице в домик, все еще держась за руки. Синцю чувствует усталость от этого места и от Снежной вообще. Слишком холодно даже для Чуньюня. Когда они прибыли в столицу полгода назад, все казалось волшебным. Сейчас оно только утомляет. Синцю устало трет лицо?— все его существо уже просится в Ли Юэ.Обстановка в домике скромная, с налетом бардака, который Синцю умудряется устраивать везде. Везде?— его любимые книги, которые он перечитывает в пути, кое-где?— старые и новые вещи, которые в срочном порядке должны оказаться в сумках. Синцю удрученно вздыхает.—?Нечего разводить свинарник,?— констатирует Чуньюнь, вытаскивая из-под кровати свой меч. —?Поверить не могу, что тебя до сих пор не прибило полками в библиотеке.—?Я уехал раньше, чем смог осознать всю прелесть городской библиотеки,?— с тоской сообщает Синцю. —?Ты, между прочим, тоже.Он садится на кровать, разглаживая складки на своей длинной накидке. Она ярко-синяя, чем-то похожа по цвету на его волосы, и Синцю привык к ней, но ему хочется скорее вернуться к привычным одеждам, расшитым золотом. Он так скучает по Ли Юэ. До того, как они с Чуньюнем отплыли, там все казалось ненастоящим. Сейчас?— единственное настоящее, что осталось во всем мире.—?Наш медовый месяц как-то затянулся,?— констатирует Чуньюнь, падая на кровать.—?Ничего, скоро он закончится,?— Синцю поворачивается к нему и целует в нос. —?Дома нас уже заждались.—?Знаю,?— Чуньюнь обнимает Синцю одной рукой и притягивает поближе к себе.—?Мой дом?— ты, любовь моя, но можно было и сказать это в ответ,?— Синцю притворно хмурится.—?Тебя заносит,?— шепчет Чуньюнь.Это правда. Время от времени Синцю будто вспоминает все романтические книжки и начинает изъясняться, точно там. Это раздражает почти всех, с кем он говорит, но Чуньюнь находит эту привычку забавной.Они целуются, и Синцю чувствует только спокойствие и нежность, расцветшие за годы вместе. Любовь?— слово сильное, наделенное властью большей, чем любой глаз бога. Только Синцю не боится. У его любви самая красивая улыбка. Когда-нибудь он точно напишет книгу?— тот же любовный роман, которыми так зачитывался в юности, чтобы хоть немного выразить все свои эмоции и ощущения.Синцю вплетается в Чуньюня руками и ногами, стараясь как можно быстрее снять с него эту дурацкую рубашку. Внутри, совсем как очень давно, все кипит и немного дрожит?— Синцю любит Чуньюня так сильно, что не находит слов. Ему сложно говорить об этом серьезно, до сих пор сложно, но он верит, что Чуньюнь знает сам. Синцю не выдержит, если не знает.Эти ощущения, все до одного?— очень знакомые. Когда они стукаются голыми коленями, Чуньюнь издает что-то между хихиканием и вздохом, и Синцю сцеловывает этот звук с его губ, крепче прижимаясь.Он любит, когда эти пальцы вплетаются в волосы. Он любит, когда под ладонями?— эти ключицы, бедра и острая линия позвоночника. На ухо?— шумное дыхание, и сам Синцю тоже дышит шумно, это всегда похоже на возвращение домой, но он всегда дома, потому что, где бы он ни был, Чуньюнь всегда будет рядом.Потом, лежа на кровати единым многоруким чудовищем, они играют в слова от скуки. Собираться ни Синцю, ни Чуньюню не хочется, но все равно скоро нужно будет, и это совершенно несправедливо. В Ли Юэ, конечно, очень хочется, но сборы утомительны. Синцю немного отстраняется и приподнимается, чувствуя себя пустым и опустошенным. Себя бы тоже не мешало привести в порядок.—?О чем ты говорил с госпожой Агатой? —?зевая, спрашивает Чуньюнь.—?Она говорит, ничего не меняется,?— Синцю вздрагивает, на мгновение возвращаясь к ожиданию смерти.—?Ты ведь в курсе, что метка смерти бывает и защитной? —?осторожно спрашивает Чуньюнь, приподнимаясь на локте.—?А если нет? —?Синцю обнимает себя руками. —?Я не хочу оставлять тебя одного, и я не хочу умирать, и…—?Ты не умрешь,?— твердо говорит Чуньюнь. —?Я обещаю тебе.—?Ты так уверен в этом,?— Синцю грустно усмехается. —?Мне бы твою уверенность.—?Я верю за нас двоих,?— Чуньюнь обнимает его и целует в лоб. —?Помнишь, как ты когда-то верил в меня.Синцю помнит. Конечно, он помнит. Ему остается лишь довериться этим сильным, как любые другие, словам и забыть о том, что говорит шаманка Агата. Впереди долгий путь домой. Он зевает, думая об этом, и закрывает глаза. Ему снится женщина с грустными глазами. Но, когда Синцю смотрит на нее, она улыбается и приветливо машет рукой.Он просыпается на закате, чувствуя себя еще более уставшим ото сна. Оглядевшись, Синцю видит лишь собранные сумки и порядок, который этот комната не видела уже несколько недель. Он улыбается и встает, потягиваясь. Почему-то Синцю совсем не удивляется, обнаружив себя совершенно чистым.—?Ты мог меня разбудить,?— говорит он, замечая Чуньюня в кресле.—?Тебя утомила госпожа Агата,?— он пожимает плечами и возвращается к заточке своего меча. —?Мне несложно.—?А где…—?Твои дорожные одежды в шкафу, меч там же, одеваться сегодня уже не стоит,?— Чуньюнь поднимает взгляд на Синцю. —?Помнишь, о чем мы говорили?—?Нет,?— Синцю широко зевает.—?И хорошо,?— Чуньюнь тепло улыбается и встает.Синцю и правда не помнит, но, обнимая Чуньюня, он думает, что все встало на свои места. Что именно?— непонятно, но, кажется, та женщина из сна сейчас бы наконец повеселела. Почему-то это кажется важным. Синцю прячет лицо в изгибе шеи Чуньюня, обещая себе, что никогда его не отпустит.Только вот… о чем они говорили перед тем, как Синцю заснул?