21 Та шутка. (1/1)
На самом деле — они не действовали. Ни шоты алкоголя, ни веселые голубенькие с розовым таблеточки, ни косяки. Может, от силы несколько секунд. Ну, минуту — другую. А потом возвращалась она. Привычная стеклянная ясность.— Твое проклятье, — хмыкал Пугало, отхлебывая прямо из горла бутылки. — Как же это отвратительно, все время быть трезвым.Он хихикнул.— Не удивительно, что тебя так тянет закатывать истерики и косить всех направо и налево. Ты просто не можешь расслаа…. Расслабиться!Джонатан споткнулся и хихикнул, плеснув на свое пальто из заначеной бутылки. И получил за это такой ощутимый тычок в бок.— И на хрена я с тобой связался? — драматичный взгляд в мрачное Готэмское небо и заламывание бровей не оказало на Джонатана ни малейшего действия.— Потому что это была твоя идея — прошвырнуться по барам.— Потому что пока ты в меру пьян, то, по крайней мере, забавен. В трезвом состоянии из тебя и слова не вытянешь, а старый добрый Джек Дениелс вытаскивает из тебя хоть что-то близко около человеческое. Как ты ухитряешься постоянно казаться таким высокомерным старым пердуном?— Природный талант и годы упорных тренировок. А вот как ты ухитряешься выглядеть живым трупом, даже намазав себе на морду килограмм штукатурки? — Джонатан был мерзким и глумливым как пьяный школьник. И вел себя приблизительно так же. Приличный школьник-отличник, который решил демонстративно оторваться, и явно казался себе до неприличия крутым. Это было так патетично жалко, что даже трогало. Ну да, ну да. В такие моменты он был до неприличия умилительный. Хотя бы ради этого развлечения его стоило периодически спаивать.— Неблагодарная скотина, вот ты кто, — острый локоть в очередной раз ткнулся в бок, а затем Пугало, с озадаченным удивлением вперившегося в какую-то самодельную афишу, приклеенную на стенку переулка, уже тащил под руку прочь его сухопарый собеседник.— А за что мне быть благодарным? Мою лабораторию разгромили. Меня выкинули на улицу. Месяц работы коту под хвост…— И поэтому ты с мрачной миной сидел в своем закутке и дулся как мышь на крупу.— У меня в голове зрел злодейский план!— И не дозрел. Сгнил, прокис и вышел потом, мочой и блевотиной.— Дж…. Джж…. Ты вообще никогда не умел шутить, ты знаешь это? Знаешь? Ты… Ты бездарность! — Джонатан остановился и рванул руку, пытаясь высвободиться из хватки. Безнадежно. Его только повело в сторону. — Да! Бездарность, и компенсир…срир… замещающая свою творческую импотенцию запугиванием аудитории. Ты же шутить можешь, только если пистолет на кого-то наведешь, а? А вот выйди… выйди вот так на сцену — тебя опустят! Опустят, слышишь? Освистают! Будут в тебя пивными банками бросать! Потому что твои шутки… ты не смешной! Ты не умеешь шутить, понимаешь? Нет, я договорю! И не пялься на меня так! Я договорю! Ты… Ты скучный! Шутки задевают людей, потому что они про то, что они переживают! А ты вообще не человек! Ты… Ну вот, смотри…Пугало отхлебнул еще глоток.— Надо понимать людей. Сочувствовать им. Вот ты знаешь, что такое смех? А я тебе отвечу! Я тебе как доктор скажу! Смех — это стрессовая реакция, понимаешь? На напряжение. Как оргазм. Выпустить срывающий уже крышу пар. Вот вся механика абсурда. Мозг замыкает от невозможной ситуации, ломается сценарий, сочетается несочетаемое, он видит неожиданный выход — и выплескиваются дофамин и эндорфин, чтобы все это смягчить и привести в норму. А твои шутки — они не смешные. Знаешь? Ты насилуешь того, кому рассказываешь шутку. Ты не любишь людей, не пытаешься вникнуть, что же их волнует, не пытаешься встать на их место, подыграть им и посочувствовать. Люди смеются, когда видят в том, кто рассказывает шутки, почти что себя. Твои шутки не смешные, потому что безнадежные. В них нет выхода. Только…— Только что? — голос собеседника был слегка насмешливым. Рука в обтягивающей фиолетовой перчатке потянулась и отобрала бутылку виски. Узкие губы прижались к горлышку. Кадык дергался, пока он делал глоток за глотком. Затем на несколько мгновений бутылка будто повисла в воздухе сама по себе, а затем пальцы перехватили ее, и она взорвалась осколками, ударившись о стену.Джонатан попытался шарахнуться прочь от звука, но замер как вкопанный, ощутив, как розочка прижалась к его щеке. Ненавязчиво… но достаточно сильно, чтобы еще чуть-чуть, и пустить кровь.— Вот что я скажу тебе, Джоннииии…. — голос прозвучал неожиданно вкрадчиво и напевно, — я — не шлюха, чтобы пытаться понравиться всем и каждому. Подняться на сцену, раздвинуть ноги и давать то, что им гарантированно по вкусу. Знаешь, в чем дело?Он пригнулся к нему. Близко. Очень, очень близко.— Я тебе расскажу самую заветную шутку. Можно сказать, Грааль всех клоунов. Готов? Так вот.Джокер замолчал. Джонатан как завороженный смотрел ему глаза в глаза. Даже в своем опьяненном мареве понимая, что отводить взгляд нельзя, сейчас никак, ни в коем случае нельзя. Джокер слегка кивнул, будто поощряя его. Наклонился еще ближе. Так, что его губы оказались буквально в долях дюйма от губ Джонатана. Глаза того округлились. Он невольно замер, не зная, не понимая… А какая-то уже окончательно одурманенная и неожиданно лихая часть подзуживала податься вперед, и...Глаза Джокера слегка сощурились. Похоже, он улыбнулся. Похоже, он что-то прочитал в его глазах. И громко прошептал, так, что каждый выдох будто опалял пламенем:— Мы. Все. Умрем.Джонатан невольно отшатнулся. Оказывается, Джокер его отпустил, поскольку он со всей силы приложился затылком о кирпичную кладку.Клоун, будто на пружине, отдернулся назад и, наклонив голову набок, улыбался, глядя на него.— Подумай только, как же это восхитительно! Каким бы ты ни был, что бы ты ни делал, чего бы ни добился, ты все равно умрешь. И это то, что волнует каждого. И что каждый пытается забыть. Самая главная шутка. Все может прекратиться в долю секунды. Вот так! — Клоун щелкнул пальцами. — И все. А самое смешное в том, как же люди упорно пытаются это всеми силами вытеснить и забыть. И как же они визжат, когда видят это своими глазами. Смерть неминуема. И всегда внезапна. Она есть. А миллионы людей каждую секунду притворяются, будто она не существует. Нет, только не с ними.Алый язык быстро облизнул узкие губы. То ли слизывая следы алкоголя. То ли наслаждаясь каким-то другим, куда более изысканным вкусом.И вправду на какое-то мгновение Джонатану показалось, что он смотрит на Джокера, а видит что-то… он даже сформулировать не мог, что, но фигура будто на доли секунды расплылась, растеклась или размазалась, и за ней проступила что-то неправильное, нечеловеческое, которое смотрело на него сквозь Джокера как через фреску, нарисованную на полупрозрачном стекле.
Джонатан моргнул. И через секунду уже забыл об этом.— Какое же особое, изысканное удовольствие смотреть, когда эта шутка до них доходит. Видеть это понимание в их глазах.Джокер картинно вздохнул.— Правда, обычно это длится так мало. Мгновение, если это пуля, попадающая в голову. Ну, или чуть дольше — если нож. Хотя, в принципе, можно и растянуть удовольствие... но…нет.Клоун покачал головой.— Ты прав, Джонни, хорошая шутка — она должна быть как оргазм. А у большинства, сам знаешь — ох-ах, и все… Так, чтобы помнить об этом, жить этим... Вот и приходится удовлетворяться тем, что есть.Джонатан, похоже, не слушал его. С силой потирая лицо руками, он простонал:— Ты идиот, клоун! И шутки у тебя дурацкие! У меня теперь голова разболелась. Вот в следующий раз я тебя бутылкой по голове огрею, посмотрим, как ты тогда запоешь…— Ах, бедняжечка…. — притворно засюсюкал клоун, и в долю секунды снова особо ничем не примечательный долговязый человек подхватил под руки своего слегка перебравшего приятеля и, что-то внушая ему визгливым высоким голосом, потащил дальше по переулку.***— Эй!— Сам ты "Эй!" — Брюс-таки ухитрился резко вскинуться с кровати, провести обманный маневр, уцепится за руку долговязого клоуна и резко дернуть его на себя. Тот, смеясь, повалился на него, моментально начав барахтаться и почти что вырываться. Они шутливо повозились. Ну, почти шутливо. Все же пару достаточно ощутимых толчков Брюс получил. Но особо не возражал. Тем более что борьба очень быстро перешла в кое-что куда как более приятное…Брюс, наконец, отстранился, перекатившись на бок. Нашарил за спиной подушку, вытащил, протянул Джею. Тот подпихнул себе под бок, упершись локтем о кровать и пристроив на кулаке щеку, прищурившись глядел на него. Слегка припухшие губы рассеянно полуулыбались. Брюс даже невольно залюбовался — в расслабленной позе все же было что-то неуловимо грациозно-звериное.— Ты выпил? — он едва сдерживался от желания протянуть руку и коснуться волос, начать привычно наматывать их на пальцы.Джей пожал плечом.— Так. Виделся со старым другом. Поддержать компанию.— Другом?— Приятелем. Можно сказать, почти что товарищем.— Мне уже начинать ревновать? — в голосе Брюса прозвучала шутливая озабоченность. Может, чуть слишком наигранно шутливая.Джей затрясся в беззвучном смехе. Но ничего не ответил.— И что вы делали?— Так. Болтали.— О чем?Джей пожал плечами.— О всяком.— Ну а все же? — в голосе Брюса все же зазвучали, хотя и тщательно скрываемые, ворчливые нотки.Джей улыбнулся шире.— О шутках. Я рассказал ему одну замечательную шутку.— Надо же. — Брюс все-таки потянулся и позволил руке зарыться в таких непослушных лохмах. Ну, надо все же их пригладить. Непорядок такой. — А мне расскажешь?Джей молчал. Лицо на секунду напряглось, глаза прищурились. Он вглядывался. Внимательно, пристально вглядывался. Прямо в глаза. Синие со стальным отливом глаза. Будто не замечая ни руку, которая начала осторожно успокаивающе его поглаживать, ни явного настороженного удивления Брюса, не понимающего, что случилось и уже задающегося вопросом, что же и в какой момент он сделал не то. Чутко выглядывая, ища что-то.А затем внезапно фыркнул. Расхохотался, отпихнул подушку, полез, пихаясь локтями и коленками, пока не оседлал его, а затем обхватил щеки руками, прижался лбом ко лбу, с силой потерся, прошептал что-то, а затем начал жадно, голодно, одержимо целовать.Брюс не разобрал, что тот сказал.Что-то вроде: "Ты ее и так знаешь".