11. Поджидающий во тьме. (1/1)

—?Ты меня бросил….Голос прозвучал тихо, почти неслышно. Может, и не голос. Может, только шелест.Брюс вздрогнул. Стряхнул тяжелое сонное оцепенение. Последнее, что он помнил?— как стоял перед могилой родителей. Держал букет лилий, ее, мамы, любимых, аккуратно, но, разумеется, неумело завернутый в бумагу. У Альфреда все было бы куда приличнее. Чинно, правильно. Как в самом лучшем цветочном салоне. Разумеется. Он тогда, выйдя из машины, медленно бредя по аллее, еще неуверенно попытался хоть как-то исправить этот кошмар, но понял, что делает только еще хуже. Стало неудобно, нет, стыдно.?Руки не из того места растут?.Как всегда, когда он пытался от души смастерить в подарок для других что-то сам. Вспомнилось, как в детстве, радостный, бежал к матери показать свои рисунки, слушал, как она хвалит его, а потом, найдя их через несколько лет, уже подростком, перебирал и аж ежился от неудобства, глядя на неумелые каракули. Рисовать он так и не научился. Даже спустя столько лет. Чертить?— пожалуйста. Набросать схему?— запросто. Не отрывая руки от бумаги несколькими штрихами наметить контур новой разработки, за которую должен взяться его отдел?— элементарно. Идеальный глазомер, твердая рука… А вот когда дело касалось того, чтобы выразить что-то… Здесь всегда были проблемы. Что в рисунках. Что в письмах. Что в словах.Просто Брюс никогда не был хорош в этом.?И вряд ли изменюсь?.Да, точно, стоял здесь. В его уголке. В месте, где не позволял себе думать ни о бесконечной возне в корпорации, ни о той, тайной части своей жизни, что в глубине души и считал единственной настоящей, ни о собственных переживаниях, неудачах и проблемах. Мерзкие, тягостные мысли, то почти исчезавшие, то снова одолевающие. Стая жестоких летучих мышей, цепляющихся острыми коготками в волосы, вырывающие пряди, назойливо стрекоча в уши. Что он устал. Что все это безнадежно. Что он никогда, что бы не делал, сколько бы сил не прикладывал, не станет достаточно хорош. Что он бесконечно ошибается, попадает впросак, и как ему сложно понять других, уловить, что надо сделать и что от него ждут. И пока его выручает спасительный этикет и корпоративный кодекс, он вполне нормально справляется. Но стоит сделать шаг в сторону, выйти за рамки официально запротоколированных отношений, оговоренных условностей деловой беседы или флирта на очередной вечеринке, как все летит к черту. И что бы он не делал, получается как с этой обёрткой для цветов?— становится только хуже. И еще хуже?— когда он пытается спасти положение после того, что наворотил.Он потрогал висок. А затем с силой потер его.Голова не то чтобы болела, скорее гудела. Позавчера он довольно сильно… Ладно, окей, по-настоящему сильно приложился, когда упал со второго этажа. Все нормально, перегруппировался, но рука подвернулась, и упал он, сильно ударившись шлемом. Вроде, ничего особенного, очередная небольшая контузия, даже говорить не о чем, он и не вспомнил о ней, когда вернулся в пещеру. Но потом, поднимаясь по лестнице, внезапно почувствовал, как закружилась голова. А потом обнаружил, что в спальне, лежит, растянувшись на покрывале, наполовину свесившись над полом и не может подавить приступ рвоты.И еще пару раз голова начинала сильно пульсировать, а затем он обнаруживал, что не может вспомнить, что делал последние несколько минут.Альфреду он ничего говорить не стал. Нечего зря тревожить. Тем более, что, похоже, даже когда выпадал из реальности, контролировал ситуацию он также, как и когда был в полном сознании. Другое дело, что сразу после он чувствовал себя… странно. Вяло, размазано, мысли хаотически метались, и разум пытался уцепиться хоть за что-то. А затем не желал отпускать. А мысли последнее время у него были мрачные.И реальность… Она тоже словно… пульсировала, что ли? Казалась размягченной, ненастоящей. Как во сне.Когда его вырубило так во второй раз, в коридоре Уэйн Манора, возле портретной галереи, он серьезно встревожился. Тогда ему показалось, что там, в дальнем конце анфилады, кто-то стоит. И по хребту пробежала почти забытая ледяная дрожь, как в детстве, когда он сидел на кровати и смотрел, как метались тени веток по занавескам. А портреты там, в дальнем конце коридора, были какие-то странные. Не такие, как обычно.Он тогда заперся в кабинете. Раскрыл свой рабочий ноут. Включил защиту, чтобы Альфред не мог даже чисто теоретически отследить поиск, и зарылся в медицинских сайтах. Да. По?— хорошему, надо сделать МРТ. Как минимум?— показаться врачу. Но, в целом, если судить по тому, что он бегло просмотрел?— ничего особо страшного. Да, лучше не спать, никакого стресса, минимум передвижения, при головных болях?— уже точно обратиться в больницу, потому что возможно скопление жидкости. Но если бы оно было?— он уже и так давно бы был в больнице… По поводу тех, беспокоивших его симптомов?— временное явление, должно было вскоре пройти. Так что надо было просто перетерпеть.Просто перетерпеть. Как-то слишком часто в его жизни приходилось с чем-то мириться.Тогда он и решил снова поехать на кладбище. К родителям. Там было спокойнее. Там должна была отпустить эта нервная дрожь, ощущение чего-то неправильного, ненормального. Затаившегося рядом. После всегда было легче. Всегда голова вставала на место.Слава Богу, у него все же хватило здравого смысла не пытаться в таком состоянии самостоятельно садиться за руль. Просить Альфреда его отвести?— даже не рассматривалось.Благо, сегодня Джей был в особняке всю ночь. И явно не собирался укладываться спать. Так что, слегка помявшись, он все же выдавил из себя просьбу, и заранее напрягся, ожидая услышать очередную колкость. Вступать с ним в пререкания сейчас просто не было ни сил, ни желания.Но Джей, как ни странно, ограничился сухим хмыканьем. Захлопнул свой лэптоп, не глядя, нажал на кнопку пульта, выключая странную заунывную механическую музыку, под которую что-то оживленно печатал, и процедил, что будет внизу через десять минут. Брюс повернулся и, с облегчением, ретировался из комнаты.Судя по всему, клоун тоже сегодня не в настроении. Но ровно через десять минут был уже внизу. В темно-фиолетовом, почти черном строгом костюме, ослепительно белой рубашке и начищенных ботинках. Будто собирался на званый вечер.По клоуну можно было часы сверять. Это он уже давно понял. Сколько их схваток прошло под мерное злобное тиканье бомб, отмерявших строго отмерянные и идеально выверенные отрезки времени, в которые должны были уложиться фигуры их танца. Джокер в этом был идеален. Режиссировать, создавать эффект, совершенно точно знать, как и сколько приложить усилий, когда и как атаковать, и в какой момент?— отступить. И, если честно, Брюс ни тогда, ни сейчас не мог сказать?— когда это было тщательно спланированным планом, когда сверхъестественной интуицией, с которой он ухитрялся вписываться в любую обстановку и использовать малейшие, незаметные для других нюансы.И да, выглядел он сейчас тоже идеально. Строго, но не мрачно. Цвета были почти скрадены чернотой. Почти. Ровно настолько, чтобы быть намеком. Но все же?— быть.Он вел на удивление ровно, не говорил, не напевал по привычке что-то себе под нос, как всегда, когда делал какую-то монотонную работу. Был почти незаметен. Почти нейтрален, позволяя Брюсу сидеть, отвернувшись и глядя в боковое стекло, погруженному в свои мысли.Но при этом подспудно тот чувствовал его присутствие. Словно всегда, когда они оказывались вот так, вместе, рядом, на достаточно долгое время, их охватывала общая аура. Это было тогда, в ночи, когда это он сидел за рулем, а Джокер, держа между коленями скованные руки, пялился в ветровое стекло, ожидая, когда они доедут до Аркхэма. Это было сейчас, когда Брюс, наконец, откинулся и прикрыл глаза, стараясь не поддастся очередной волне дурноты.Не комфортное молчание вдвоем. Между ними клубилось что-то, невысказанное, несделанное, готовое в любую минуту прорваться то ли в ссору, то ли в взрыв истеричного смеха, то ли в удар, то ли в страстное желание прикоснуться, впиться в эту белую плоть, задохнуться острым едким запахом, скрадывающимся под одеколоном, давить, сжимать, царапать, и чувствовать, как тебе отвечают, с той же силой, с той же яростью. Когда доходишь до грани, когда не знаешь, что больше хочешь?— победить или покориться. Поглотить?— или раствориться. И это кажется одинаково сладким. Сладким желанным освежающим безумием.Но сейчас это было слишком много. Больше, чем он мог вынести. Давление его угнетало, хотелось дернуть ручку двери, выскочить, идти, дальше, как можно дальше, от этого напряжения, от этой мучительной горькой боли с приторно сладким привкусом.И, когда машина, наконец, остановилась около бокового входа, Брюс выдохнул с облегчением.Джей на этот раз остался в машине. Потрясающая для него тактичность. Впрочем, он демонстративно покосился на него, добыл из кармана свой смартфон, наушники, воткнул их в уши и прикрыл глаза.***Сейчас Брюс был перед могилой родителей, но не стоял, а сидел, опустившись на колени. Сумерки, когда он только пришел, сменились ночью.Поднял голову, посмотреть вверх, на небо. Полная луна заливала все вокруг неожиданно ярким светом. От резкого движения сильно повело назад, на пару секунд реальность снова поплыла, показалась завораживающе мягкой, тягучей. Внезапно появилась совершенно странная, но весьма естественная для сна, уверенность, что если он того захочет и сейчас протянет руку вперед, то она пройдет сквозь гранит надгробия, а если сосредоточится, то и сам сможет подняться вверх и полететь над Готэмом. И не нужно будет для этого ни крыльев, ни Бэт-костюма.- Ты оставил меня.Он слышал это сейчас совершенно точно. И вот это было действительно неестественно.Оперся правой рукой о землю, а затем быстро поднялся на ноги, огляделся.Фигура стояла возле дерева. Худощавый невысокий мужчина. Тень скрадывала фигуру, так что, даже прищурившись, разглядеть особо много не удавалось. Хотя, нет. Не мужчина. Юноша.Брюса пробрал холодок. Что-то было знакомое в том, как держался незнакомец. Смутно знакомое. Почти вспоминающееся…—?Ты просто меня забыл. —?Вот это он точно услышал. Юноша опирался левой рукой о ствол дерева. Правая свисала вдоль тела. Оттолкнулся от ствола, машинально потер предплечье неподвижной правой руки. А затем сделал шаг вперед.Тот самый темно-серый костюм. Брюки с стрелкой, о которую можно порезаться. Белая хрустящая рубашка. Аккуратный пиджак, из нагрудного кармана которого высовывается край платка. Блестящие лакированные ботинки, на которых сейчас играли отблески лунного света.Лицо… Идеальное. Такое, каким никогда не было в жизни. Ни следов от юношеских угрей, ни вечных порезов от бритвы. Ни уродливых вмятин на лбу и на виске.Да, в похоронном бюро постарались на отлично. Джейсон Тодд был идеально аккуратен. Таким, каким никогда не был в жизни.—?Ну да, я ведь уличный крысеныш, да? Которого ты из милости пригрел. Как сентиментально. Потрепанная дворняга, которую взяли в барский особняк. Вывели блох, накормили от пуза, купили богатый ошейник, пустили валяться на хозяйском диване и бегать в парке. И даже с собой начали брать. Выводить на сворке на прогулку. Живи да радуйся, верно?В горле пересохло. Он сделал пару шагов вперед, к дереву.Джейсон засунул левую руку в карман, откинулся назад, покачавшись с носка на пятку. Правая рука неподвижно висела.?Выбита из сустава и переломана в нескольких местах. Наверное, в похоронном бюро не удосужились вправить. Действительно, зачем? Труп ведь не будет возражать, главное, чтобы рука вдернулась в рукав пиджака и нормально лежала на груди?.—?Ты знаешь, это на самом деле не рубашка, а манишка. Только чтобы прикрыть грудь. Трупы неудобно одевать в рубашки, а так, для гроба?— вполне сгодится. Главное?— видимость. Главное?— всегда сохранять приличный вид.Джейсон повернул голову направо, потом налево. Хрустнули суставы.—?Приличный вид… Ты ведь мастер в этом? Сохранять приличия?Голова сильно наклонилась вбок. А затем, явно забавляясь, Джейсон поднял руку, схватил сам себя за волосы и поднял голову так, чтобы она встала вертикально.—?Веришь, нет? Меня уронили в похоронном бюро. Я ударился затылком о их стол, и мне переломило шею. Какие неуклюжие уроды! Так ведь можно и убить ненароком!Он резко завопил последнюю фразу, так, что Брюс невольно дернулся.Джейсон расхохотался. Провел ладонью по пиджаку, будто вытирая пот. Сделал шаг вперед, наконец оторвавшись от дерева. В лунном свете казалось, что его волосы окружает светящийся ореол.—?Я тебе не нравился…—?Джейсон, нет… —?Почему-то сильно повело вбок. На секунду все расплылось перед глазами, в ушах зазвенела тонкая, пронзительная мерзкая нота.?Это сон. Всего лишь сон. И мне надо проснуться?.Мысль была спасительной, он попытался за нее ухватиться?— но фигура не расплывалась. И не исчезала. Только, казалось, становилась еще плотнее. Джейсон опять начал покачиваться, чуть ли не приплясывать от нетерпения на месте.—?О, нет, нет, нет… Хватит. Просто?— хватит. Я великолепно помню, как ты всегда морщился. Ох уж этот Джейсон. Вечная заноза в заднице. Строптивый, хамоватый, лезет, куда не просят. Помню, как цедил сквозь зубы, когда надо было обращаться ко мне. Думаешь, я не видел? Не понимал?Еще шаг.—?Ты хотел второго Дика. Выдал мне его костюм. Идеально подошел. Я даже волосы перекрасил. Маскировка, все такое. По крайней мере, я так себе говорил. Тренировал, учил, и каждый раз, каждый раз, когда я промахивался, когда я не делал то, что ты хотел, я видел, как ты кривил свой рот. Вот так, едва заметно. Мол, да. А что еще от него ждать. Разве можно ожидать от дворняги, чтобы она вела себя как породистая собака, несчастная шавка? Он притворно горестно вздохнул. Грудь гротескно поднялась и опустилась. И больше не шевелилась. Незачем.—?А меня воспитать не удалось. Не удалось переделать. Брюс, я ведь знаю, ты же с самого начала считал меня порченым. И знаешь?— ты прав!Он всплеснул руками. Точнее опять одной, левой. Потянулся к воротнику, схватился за него, потянул за ворот. Рубашка, действительно, не расстегнулась, а просто скользнула вниз.Обнажая плоть. Белесую. Покрытую темными блестящими пятнами. Сочащуюся.До Брюса донесся отвратительный сладковатый запах. Тошнота подкатила к горлу. Но он не мог пошевелиться. Ноги словно приросли к земле, он мог лишь смотреть, как рука сдирает манишку вниз, обнажая гниющую кожу. А затем зарылась в нее, будто забавляясь, как легко пальцы раздирают, закапываясь внутрь. Взгляд приклеился к белому осколку ребра, проколовшему кожу.—?Я порченый. Я теперь действительно порченый, на все сто. Испорченный мальчишка с улицы, которого так и не удалось сделать благородным чистеньким героем. Внушить эту идиотскую мораль, заставить играть по правилам. Потому, Брюс, что правила?— это грим на коже трупа. Чтобы жизнь казалась красивенькой и правильной.Джейсон хмыкнул. Наклонился, подобрал палку, валявшуюся возле дерева.И пошел к нему.Брюс даже и не думал шевелиться. Это был сон. Это не было сном. Это было… что-то непонятное.Джейсон остановился в шаге от него. Постукивая палкой о ногу.—?Ты не особо-то меня и искал.—?Не правда. —?Брюс даже не знал, сказал он это или подумал. Не правда. Он хотел сказать, как едва мог подавить отчаянную панику, стараясь успеть. Когда в ужасе понял, что проиграл. Как с легкостью, ни минуты, ни секунды не сомневаясь, он в тот момент отдал бы свою жизнь, только бы вернуть?— его. И до сих пор готов был это сделать. То, что он не успел?— это была его вина. И сотни, тысячи спасенных жизней, когда он все же оказывался в нужное время в нужном месте, никогда не могли искупить этого. И никогда не искупят.—?Ты был рад, когда я сдох. Вздохнул с облегчением. Надо же, как счастливо сложились звезды, избавился от своей ошибки, от дурного щенка, которого пригрел и которого совесть не позволяла выкинуть обратно на улицу, где ему и место. А ведь я тебя ждал. Я верил, что ты сейчас, ну вот сейчас, а сейчас?— абсолютно точно, ворвешься сюда, в дыму и пламени, и все кончится. А вместо этого я получил это!И с неожиданной силой ударил Брюса по боку палкой.От резкой боли тот вскрикнул.Боль была… самой настоящей. И это внезапно его отрезвило. Мир перед глазами словно сфокусировался, стал невыносимо четким и резким, настолько, что еще чуть-чуть, и он, без всяких Бэт-очков, сможет разглядеть мельчайшую прожилку на листе дерева.Брюс дернулся, пытаясь закрыться. Но руки были словно ватные. Как во сне, когда ты совершенно четко знаешь, что тебе надо или сражаться, или бежать, делать хоть что-то, но словно застреваешь в вязком киселе, внезапно понимая, что твой разум напрочь забыл, как же управлять твоим телом. Из машины для убийства ставшим неповоротливым мешком мяса и костей.Единственное, что он смог сделать?— податься назад.Еще один удар, по плечу.—?Я надеялся. Я ждал. Я верил. Я кричал этому отродью, что вот придет Бэтмен, и он ему покажет. А тот лишь смеялся. Смеялся, и повторял: ?Что же мышка не идет за своим птенчиком? Может, потому что птенчик мышке не нужен?? Я долго сдерживался. Но боль была все сильнее. И сильнее. Она разрасталась. И в какой-то момент она стала настолько большой, что поглотила меня. Как лава. Я горел. Я кричал. И я кричал, как я тебя ненавижу. За то, что ты меня предал. За то, что ты меня бросил. За то, что я для тебя никто. Никто!Удар. Еще удар. Руки пытаются подняться, но палка ударяет прямо по запястью, и Брюс слышит, как там что-то трещит. И боль?— словно от каждого удара у него что-то взрывается под кожей, расплавляет плоть, как кислота.—?Ты повесил мой костюм у себя в пещере. Ты похоронил меня здесь, рядом со своими родителями. Ты часто приходил на мою могилу? Не их, мою? Нет. Ты вычеркнул Джейсона из памяти, как только его забросали землей. Лицемер. То, что ты не спас меня?— твоя ошибка. И ты не можешь простить себе собственной ошибки. Но тебе совершенно плевать на меня! Ты меня и не вспоминаешь! Этот чертов клоун был прав!Голос Джейсона сорвался на визг. Он замахнулся, ударил еще раз. И на этот раз удар попал в висок.Ноги подкосились. Рука дернулась, пытаясь прикрыть голову, но ее прожгла резкая, будто электрическая боль. Он не упал, повалился на землю. В ушах заложило, снова начал раздаваться мерзкий писк, на грани ультразвука. Будто не человек, громадная летучая мышь кричит на него, ударяет крыльями, цепляется когтистыми лапами. Или все же Джейсон?—?Прекрати. —?Какая-то часть, та, что брала верх в самых отчаянных ситуациях, была уверена, что главное?— это выжить, и плевать, какой ценой, пыталась сейчас перехватить управление. Заставить его подняться. Схватить Джейсона… тварь… не важно, за лодыжки, дернуть на себя, заставить потерять равновесие, броситься вперед, прижать своим весом, вывернуть руку, схватить палку и уже самому ударить.Но это был Джейсон. Его Джейсон.Так было нельзя. Это же Джейсон. Не враг, не преступник. Запутавшийся, дерзкий, озлобленный и такой ранимый мальчишка.И, господи, сейчас ведь он же знал, что надо сделать. То, что он так и не сделал. Ни разу, за все эти дни, недели, месяцы. Столького не говорил. Не хвалил, не говорил, что доволен им. Как он наблюдает, как тот движется вперед, преодолевает себя, идет вверх, ступенька за ступенькой, и как он за это гордится им. Как хочет, чтобы с Джейсоном не было всех тех ошибок, какие он когда-то допустил с Диком. Что ему постоянно приходится останавливать себя, чтобы не перестраховать его. Как его самого начинало пугать, насколько он переживает от любого случайного промаха, ведь Джейсон до сих пор так часто ведет себя как ребенок, бросается в драку, будто это раунд видеоигры, сломя голову сам пытается вести расследования. Да, он привык на улице к самостоятельности, но сейчас то, с чем он был связан, было куда опаснее. Его приходилось осаживать, одергивать, и каждый раз он щерился, ершился, огрызался. Боже, и с взрослыми трудно, а с бешеным подростком… И Брюс знал, головой понимал, сколько раз Джейсону нужна была похвала, возможно, всего пара слов, сказанных по-душам.Но у него не получалось. Он не мог. Просто?— не мог. Сухо кивал, отворачивался, уходил. Или, еще хуже, устраивал разбор полетов, придирчиво и безжалостно тыкая в каждую ошибку. Одергивая, напоминая кодекс. А затем отворачивался, уходил, делая вид, что не замечает, как буравит его взглядом буквально дрожащий от ярости Джейсон.Сейчас надо было все это сказать. Признать, что да, он был неправ. Он не умел сказать то, что надо, и когда надо.И в том, что мальчишка, пытаясь самоутвердиться, так отчаянно пытался раздразнить и сразить главное чудовище Готэма?— была его вина. Но он не мог. Такой же ступор, как охвативший его тело, сковал язык. Как тогда, в похоронном бюро, в вечер, перед тем, как должна была начаться церемония. Когда он пришел туда, в полутемное помещение, один, для этого. Наедине попрощаться. И так и не смог сказать ни слова. Выдавить из себя хоть что-то.Он все же каким-то образом совладал со своим телом. И даже начал подниматься.—?Как же я мечтал это сделать. Как же я хотел, чтобы ты все это ощутил! Потому что это ты виноват! Ты!Удар по почкам. Брюс снова не сдержался, вскрикнул. По загривку.Джейсон начал хихикать. Мерзкий, тонкий звук. Почти писк.Брюс напрягся, и тут в его голове словно взорвалась сверхновая. Джейсон-таки ударил его по голове.Руки подкосились. Он упал, пытаясь втянуть в себя воздух, но боль была такой, что тело на несколько секунд разучилось дышать. Брюс уже почти приготовился к новой волне боли. Почти, потому что к этому нельзя быть быть готовому…Но боли не было. Был внезапный шум. Удивленный вскрик. И глухой удар тела о землю.Брюс попытался приподняться. А затем понял, что легче просто перекатиться набок и попытаться посмотреть, что же происходит.Джейсон валялся на спине, а сверху его оседлал Джокер, удерживая запястья притиснутыми к земле. Джейсон отчаянно извивался, крича. Правая рука по-прежнему не шевелилась, а левая отчаянно дергалась. Но Джокер, казалось, не прикладывал никаких усилий к тому, чтобы его удержать. И сидел на нем он без напряжения, грациозно, можно даже сказать, изящно. И смотрел на сверху-вниз с мечтательной полуулыбкой.—?Дядюшка Джей говорил тебе еще кое-что, птенчик. Что ты, как мне кажется, слишком быстро постарался забыть.Он слегка наклонился, улыбаясь почти теплой улыбкой.—?Продолжение было таким, детка. ?Ты должен сам нести ответственность за то, что ты делаешь.? Впрочем, я так и думал, что эту часть ты постараешься упустить.Клоун обернулся, и бросил короткий взгляд на Брюса. Даже не пытаясь ударить парнишку, только удерживая. Прищурившись, ухмыльнулся, смотря Брюсу прямо в глаза.Затем перевел взгляд нам Джейсона, притворно вздохнул.—?Боже-Боже-Боже мой. Если решил играть во взрослые игры?— ожидай взрослых последствий. Или ты всерьез думал, что костюм Робина окружит тебя божественной аурой, и ты теперь можешь играть в такого маленького своевольного божка? А ведь тебе нравилось это. Да-да. Я же вижу. Как это приятно, когда тебя боятся. Когда ты был вчера ничем?— а сегодня внушаешь ужас. Пусть даже твоя власть и тень от чужой, но ведь это хоть что-то. Только?— сюрприз!Клоун наклонился к извивающемуся нечто и прошептал громким театральным шепотом:—?Сам по себе ты?— ничто. И я это тебе доказал. Ценой твоей жизни.Брюс снова попытался подняться. Ему надо было… Надо было сейчас добраться до клоуна, оттащить его от Джейсона. Не дать ему опять причинить Джейсону вред! Не опять!Но тот прекратил извиваться. Замер. Оскалился. Впился глазами в оседлавшего его Джокера, и, казалось, напрочь забыл о существовании Брюса.—?Вот так, да… —?Снова прошептал клоун, теперь тихо, уже почти нежно. —?Отчаяние. Гнев. И ненависть. Какой коктейль! И голод. Жгучий голод. Так ведь, детка?Тварь попыталась еще раз рвануться, взбрыкнула, а затем замерла. Снова вперилась в Джокера.—?Почему ты меня…—?Видишь? —?Иронично переспросил клоун. —?Ну, смотри. Сначала тебе пытаются делать лоботомию. Потом выжечь электрошоком татуировки на извилинах. Затем обкалывают практически смертельной для любого другого доброго самаритянина дозой наркотиков, от которых ты должен превратиться в пускающее слюни дерево, но, почему-то, не превращаешься, а ухитряешься сломать руку одному санитару и свернуть шею другому. После чего на тебя натягивают смирительную рубашку, обливают ледяной водой из брандспойта, пока ты не начинаешь валиться на пол от холода, снова обкалывают. Ах да, забыл, затем еще ночью приходят дружки санитара и сначала избивают тебя до бесчувствия, а потом пускают по кругу. Это провоцирует пребывание в измененном состоянии сознания, знаешь ли. Много чего начинаешь видеть. И понимать.Он хмыкнул.—?Впрочем, говорят, что само место тоже способствует. Ну, не знаю. Хотя… что-то в этом определенно есть. Таких, как ты, везде хватает. Шастаете, ищите лазейки, поджидаете во тьме, на самой грани, и стоит кому-то дать слабину, как вы сразу тут как тут. А если еще и в ненужное время в ненужном месте, о, так тогда лезете… Накидываетесь, впиваетесь, и жрете, жрете, жрете…. Прикрывая голод местью, справедливостью и прочими дешевым благородным трепом. А по сути?— даже не хищники. Падальщики, добивающий, терзающий, пожирающий заживо. А жертва с задуренными идиотской моралью и дурным чувством вины мозгами, сама подставляет горло. Все, чтобы успокоить идиотскую совесть, даже ценой жизни…Он надул щеки и выдохнул.—?Ох уж эта игра в искупление… Все, чтобы только стать ?хорошим?…Демонстративно печально покачал головой, даже нахмурил брови, театрально печалясь. Издал подчеркнуто громкий скорбный вздох. А затем резко рявкнул:—?Так что не дергайся. Я убил тебя один раз, убью и второй.—?Я тебя не боюсь.Джокер хихикнул.—?Врешь. Боишься. Еще как боишься. Ты помнишь. Все. До последней детали. И на этот раз я буду куда более изобретателен. Потому что сейчас у меня в разы больше мотивации?— он кивнул в сторону оторопело смотрящего на эту сценку Брюса. —?Не подпустить тебя, жадная тварь, к нему. И ты знаешь, что я еще и получу от этого удовольствие.?Удовольствие? он протянул откровенно похотливым тоном. Джейсон вздрогнул.—?Потому что он?— Очнулся Брюс от того, что кто-то бесцеремонно поливал его лицо водой. Брюс замычал, попытался отстраниться, и сразу же почувствовал, как в губы ткнулось горлышко пластиковой бутылки. Сделал глоток, поперхнулся, еще один.Снова волной подкатила тошнота.На этот раз он не сдержался, повернулся, и его вырвало.—?Блевать ночью на кладбище, чуть ли не прямо на могилу родителей. Боже, Брюс какой же ты романтик! За это и люблю.До боли знакомый ироничный голос.И, как ни странно, сейчас Брюс чувствовал облегчение, слыша его. Он поднял руку, прижал к гудящей голове, аккуратно ощупывая висок. От малейшего надавливания голова взрывалась болью.Он хотел спросить, что произошло.Спиной сейчас он упирался в ствол дерева. Судя по всему, сюда его оттащили и пристроил Джей, пока ходил за бутылкой воды. А сейчас сидел рядом с ним по-турецки, прямо на траве, безнадежно портя свой костюм.—?Что будет, если голова Бэтмена столкнется с гранитной плитой? Я бы поставил на то, что плита расколется.Кошмар. Как это часто бывает, закроешь глаза на минуту, а во сне успевает пройти целый день. Все, оказывается, так просто. Контузия, усталость, голова у него уже давно кружилась, наклонился, положить букет, потерял равновесие, ударился головой о плиту, и этого хватило, чтобы он вырубился. А Джей, судя по всему, решив, что скорбь затянулась, прошел по протоптанной дорожке и нашел его. Здесь. Позорно валяющегося без сознания.Сон (Сон?) уже размывался, постепенно ускользая. Всплывали лишь какие-то отрывки.Брюс попытался встать. Джокер, разумеется, не пошевелился, наблюдая, как тот сам пытается подняться. Оперся о руку, и внезапно почувствовал резкую боль в запястье. Поднял. Поднес к глазам.Синяк. Он попытался провернуть запястье, и чуть не взвыл от резкой боли.—?И нечего на меня смотреть. —?Джокер критически рассматривал свои ногти, полируя их об рукав, а затем снова придирчиво крутя перед носом. —?Даже не представляю, как ты так ухитрился приложиться. Впрочем, ты в этом редкостный талант.Больше он никак это не прокомментировал.А Брюсу резко расхотелось расспрашивать.Он слегка виновато покосился в сторону памятника. Впрочем, действительно, надо было двигаться.Брюс оперся о землю другой рукой, подобрался и встал. На удивление, даже не пошатнулся. Джей тоже поднялся.Они оба пошли в сторону выхода. Брюс?— пытаясь сосредоточиться на каждом шаге, с облегчением ощущая, как сон постепенно улетучивается и исчезает. Джей?— легко, чуть ли не приплясывая, напевая какую-то мелодию себе под нос, и, Брюс был готов поклясться, если бы его не было рядом?— тот сейчас начал бы развлекаться, прыгая с одного памятника на другой.И Джейсон был прав?— проходя мимо, Брюс не оглянулся на его могилу.Забыл.