Глава №16: "Только змеи сбрасывают кожи" (2/2)
Локи вздрогнул – ветер, набегающий на зыбкий фантом из паутины, табачных листьев и ночных шорохов – и неожиданно, слепо протянув руку, сейчас больше похожую на высушенную птичью лапку, вцепился в запястье Тора с такой неожиданной силой, точно хотел сломать ему руку.
- Вернулся, - полуулыбка-полуволна на тяжелых водах Харона. – Значит, твой путь не окончится. Для тебя поет гармония ветров старого мира, ты растворился в их снах, и вчерашний рассвет не станет твоей тенью.- Треплется – значит, поправляется, - вполголоса вынес диагноз Клинт под дружное фырканье бравого десанта.- Как мы можем тебе помочь, Локи? – терпеливо переспросил Брюс.- Никак, - отозвался дикарь, поднимая голову – его золотые рога больше не блестели и казались тусклыми, точно окислившаяся медь. - Вы, старший из чужих, мне не поможете. Мне ничего не нужно, я восстановлюсь. Но, Тор, прошу тебя… - легкая дрожь, точно в глубине этого тускло-серого, ссыхающегося на глазах тела, пробудился вулкан, сотрясая тектонические плиты ребер и выгибая плато груди. – Вода… мне нужна вода… горячий водопад… холодно… отведи меня к горячему водопаду! – Тор тихо взывал про себя: в кои-то веки требовалось понять дикаря четко, без призрачных оттенков смысла – а приходилось вновь решать очередную загадку, чтобы понять, что этой синехвостой бестии все-таки нужно.- Отнеси его под душ, - неожиданно сказал Беннер за спиной Тора, глядя сузившимися темными глазами-колодцами на бумажное лицо Локи. – Он замерзает, просит, чтобы его согрели горячей водой, - дикарь уже трясся, точно его штормило, ломанные карандашные пальцы скользили по металлическому запястью десантника, еще окрашенному в желтые разводы яда.- Док, вы гений, - пожалуй, в тысячный раз сказал Тор, бросая вопрошающий взгляд на капитана. Тот помедлил – полстука сердца, полшепота сомнения – и кивнул: хуже не будет. Штурман, забыв о том, что всего мгновение назад его сотрясали и гнули к земле ветра собственной дикой усталости, склонился над кушеткой – слишком огромный на фоне мертвой красоты молодого дикаря – и поднял его на руки, боясь, что еще мгновение – и тот развеется прахом, оседая дымчатой метелью под ногами. Темная голова со всклокоченными, ломкими волосами, похожими на высушенные жарким южным солнцем водоросли, выброшенные прибоем на белые пески простыней, привалилась к плечу Тора, и, укрываемый полным, понимающим молчанием, который набросили на его плечи, точно петлю, коллеги по экипажу, штурман покинул медицинский отсек.__________________________________Раскаленный пар душевой обнял их удушливым облаком, оседая росой на жестких, высушенных губах – и Тор внезапно понял, что сам был готов отдать все, что угодно, лишь бы оказаться под обжигающими хлыстами бивших с потолка струй. Но сейчас было не время: как только влажный горячий воздух коснулся лица Локи, тот встрепенулся, стекая с рук штурмана на землю – длинный, колючий и нескладный – точь-в-точь перекати-поле, заброшенное сюда из самого центра пустыни. Мгновение – и горячая стена воды отделила его от Тора, а Локи превратился в колеблющегося пепельного призрака, постепенно тающего в клубящемся водном пламени.
- Мог бы и спасибо сказать, - буркнул десантник себе под нос, стремительно шагая следом, будто испугавшись, что Локи вот-вот исчезнет полностью, растворившись в говорливых струях. Дикарь стоял спиной к десантнику, подставив руки под раскаленный водопад, тяжело выдыхавший пар,– и лишь обернулся на него через плечо, не высказывая ни тени изумления. Тор закусил губу, чтобы не взвыть от охватившего его отчаяния: ни тени эмоций – ни удивления, ни испуга, ни благодарности не промелькнуло в глазах Локи – ничего из того, что совсем недавно привиделось штурману, под растворяемой туманом луной. Ни вздоха, ни единственного, почти неслышного, сбоя в дыхании и нерешительности пульса, что могли подсказать, что что-то на этот раз изменилось.Ничего.На штурмана смотрели глаза порождения Асгарда, огромные, безмятежные – тихие воды лесного озера, пронизанные теплым послеполуденным солнцем – глубокие и неподвижные, в которых, точно лучи в омуте, тонули любые проблески эмоций. Ни единого треволнения: зеленая, спокойная темнота, всепоглощающий покой и летняя, блаженная безмятежность - точно взгляд древнего хтонического бога, давным-давно растерявшего человеческие черты и растворившегося в своей стихии без остатка.И все же что-то изменилось. Тор наклонил голову, внимательно заглядывая в поднятое к нему лицо дикаря. Последние капли крови таяли на радужке глаз Локи, ныне зеленых и мшистых, а оттого кажущихся еще более змеиными – не кичливый блеск изумруда, а мягкое, глубокое свечение болотной воды, скрывающей под своей видимой неподвижностью пульсации тысяч жизней.Быстрые потоки окатывали лицо Локи нескончаемым дождем, укутывали в хрустальные ожерелья тонкую шею и рассыпали алмазное крошево по плечам – но не это привлекло внимание Тора. Водяные пальцы сердито барабанили по броне штурмана, выбирая ритмичный металлический звон из защитных пластин костюма – а Тор, точно зачарованный, протянул руку, проводя металлическими пальцами по груди дикаря - и застыл от изумления, наблюдая за тем, как его пальцы размазывают, точно масляную краску по холсту, влажный пепел по телу Локи, открывая бледную, словно слоновая кость, кожу.- Локи, что с тобой? – с тревогой в голосе спросил Тор, бессильно глядя на то, как вода в ярости срывает и уносит чешуйки кожи змееныша. – Ты… линяешь!
- Всего лишь смена проекции на ваш мир, - дикарь пожал плечами: теперь он стоял спокойно и расслабленно, подталкиваемый под ребра поднимавшимся из-под ног паром и горячей стеной обступившей их воды. – Не бойся, скоро все закончится.
- А ты точно не умрешь? – глупые вопросы гроздьями сыпались с языка, но Тор ничего не мог с собой поделать, глядя на то, как пропитываются влагой и наливаются вороным блеском волосы дикаря.
Тот лишь тонко улыбнулся в ответ, поворачиваясь к десантнику спиной – и откинул с лица потяжелевшие пряди – черная река потекла по спине меж острых берегов лопаток – космическая ночь, струящаяся по белому перламутру тела. А Тор стоял и смотрел, как слой за слоем смывается кладбищенский пепел с угловатого лунного тела, как серые воды скатываются по белоснежно-костяной, словно никогда не знавшей солнца, коже, затягивают дымными шелками тонкий стан – чтобы, сорванные разгоряченными ударами воды, превратиться в пенящиеся под ногами воспоминания.
Тор шагнул вперед – теперь он почти касался бронированными пластинами спины дикаря – и вновь тронул его за плечо. Тот развернулся - стремительно, слившись с шелестом струй – и открыто посмотрел на штурмана. Тор уже не удивлялся тому, как беспечно дикарь поменял цвет глаз – изумляло и почти расстраивало то, что тот не отпрянул, не попытался отстраниться, когда мощная фигура солдата выросла перед его глазами: ни испуга, ни вздоха неожиданности, такого естественного и такого живого. Тонкие золотые рожки стремительно истончались в горячей воде, словно карамель, таявшая во рту – вот они надломились и осколками золотого конфетти посыпались на пол, чтобы мгновенно истаять в бурлящей воде.
Тор протянул руку, медленно погружая пальцы в волосы дикаря, словно ночь ладонью зачерпывая. Тот не противился, лишь неопределенно дернув точеными ноздрями – машинальный жест дикого зверя. А Тор внезапно рассмеялся, как-то обреченно и глухо, запрокидывая выжженное асгардским солнцем лицо и ощущая, как вода вспенивается во рту. Осторожно отведя атласную ленту волос Локи, он коснулся напряженного ушного хряща, расправляя его в пальцах – теперь голову дикаря венчали кошачьи ушки, точь-в-точь такие, как у его брата.Заглянув через плечо Локи, Тор увидел, как по бледной ноге, обвивая тонкую лодыжку, спускается черная лоснящаяся змея: гибкий хлыст кошачьего хвоста с короткой гладкой шерстью безвольно опадал на пол, а яростные струи в бессильной злобе терзали и разметывали черный мех на самом его кончике.Теперь никто не мог бы усомниться в том, что Тони и Локи принадлежат одному виду.- Ты давно желал этого, - голос туземца прозвучал отзвуком его собственных мыслей, и штурман медленно кивнул. Упорядоченность и единообразие – залог душевного спокойствия.- Все, что было этой ночью… Оно случилось на самом деле, Локи? – голос оказался напряженным: где-то в горле застревали, скрипя на загустевшем масле, шестерни неведомого механизма; от жары и душной влаги плыло перед глазами.Локи, преображенный и умытый летним солнцем, стоял перед Тором, так, точно не растворялся совсем недавно в пепле, и смотрел на него немигающими змеиными глазами. Горячие капли вызванивали торжественный марш на бронированных плечах десантника, смывая желтые узоры яда, а Тор, мучительно всматриваясь в лицо, освещенное безбрежным спокойствием ночного неба, неожиданно понял, что все-таки кое-что изменилось.
Зима сменилась летом, миновав весну. Холодная, глубокая, бесконечная зима, царившая в глазах лесного дикаря, в которой Тор барахтался беспомощным котенком, с каждым мгновением все глубже промерзая до костей, наконец-то обратилась летом. На такие чудеса способны только глупости, совершаемые по наитию, по велению абсурдного, просыпающегося раз в столетие, чутья. Что-то свершилось, но что – Тор так и не понял. Зимняя отчужденная вечность, заволакивавшая раньше зрачки Локи, сменилась другой, но на этот раз – летней. Иллюзия бесконечного лета: когда кажется, что раскаленное солнце на небе никогда не сдвинется с места, а ты все так и будешь лежать неподвижно, на тихо дышащей земле, пока сам не расплавишься, как воск, стекая золотистыми струйками и впитываясь в пронизанную теплом землю.Локи молчал, и с каждым мгновением его лицо все светлее заливало зеленое бессмертное лето.Но Тор не любил тишину.И тогда он просто наклонился, положив широкую тяжелую ладонь на темный затылок – и прижался ртом ко рту Локи. Без надежды и отсвета возбуждения – глоток ледяной воды, лезвие, входящее в ладонь – механическое напоминание отом, что он все еще жив, ожидая чего угодно: удара кулаком в челюсть, пощечины, ярости, укуса, и даже того благородного безразличия мраморной статуи, что так поразило его в прошлый раз.Под губами – чужие губы, пропитанные горячей влагой, потемневшие от жара, мягкие - той особенной, цветочной мягкостью, что никогда не встретишь во взрослых поцелуях. И Тор словно потерялся. Он не помнил, отвечал ли ему Локи, не помнил, целовал ли его сам. Потому что там, в душевой, под раскаленным летним дождем, под горячим туманом, пахнущем влажным металлом – у него не осталось тела. Точно в единое мгновение дух вырвался свободу, отбросив плоть, а разум воспарил над миром, как бывает только в детстве, невинном и светлом, когда тело – лишь ненужный, мешающийся балласт, что очень любит собирать все ссадины и царапины. И вот сейчас, в прикосновении слишком неземного, слишком яркого и реального, вспыхнуло и рассыпалось звездами фейерверка потрепанное, ненужное тело, оставив парить искрящий разум. Разум, свободный от пряных открытий плоти, дух, стремительный и легкий, точно ветер – вот и все, что осталось от штурмана Тора Одинсона, припавшего поцелуем к снежно-ласковому рту.Как будто – правильно, как будто – печать на губах, союз, безмолвное соглашение, летний, звенящий поцелуй, без той томной неги, что вплетается во взрослые поцелуи – полет, свобода, опьянение, что-то густое, неизведанное, что долгие годы дремало в груди и неожиданно сейчас, разбуженное вечным летом, вырвалось на свободу, словно маятник, сорвавшийся с пружины.
Тело вернулось к штурману, обрушившись на него тяжестью бетонной плиты и тут же напомнив о себе тусклой болью в сведенных усталостью мышцах. Не сдержавшись, Тор глухо застонал, машинально упирая руку в блестящую влажную стену. Локи стоял перед ним, глядя в упор на штурмана, и внезапно поднял ладонь, медленно протягивая ее сквозь бурлящий жар к его лицу. Тонкие пальцы легли на глаза – неожиданно холодные, несмотря на то, все вокруг задыхалось раскаленным паром – погружая мир в вечерний сумрак. Когда тьма перед глазами отступила, дикаря в комнате уже не было.__________* Название главы - отсылка к стихотворению "Память" Николая Гумилева.