Собачий лай (1/1)

Шан Хуа резко выдыхает, скидывая груз на повозку. В мешке лежали травы с пика Цяньцао, но весили они как камни, по крайней мере для нежной девичьей спины Шан. С пыхтением она переволокла ещё несколько мешков и остановилась, прислонившись к телеге в попытках отдышаться. — М-мрази..! — Хрипяще выдохнула Хуа. Ей было всего тринадцать! Почему она обязана заниматься этой тяжёлой работой?! Шан, отдышавшись, слабо пнула ни в чём не повинную телегу, натягивая поводья. Осёл, громко выразив свой протест протяжным звуком "И-хА-а", двинулся вперёд. Хуа, шипя от боли, резко вытащила из руки занозу и запрыгнула на телегу. От мешков расходился слабый и ненавязчивый сладкий аромат. Насколько Шан знала, цветы розовой зори не были ядовиты и их даже использовали для ароматизаторов. Цветочки были почти безвредными, но обладали слабым обезболивающим эффектом, а также превосходно отбивали вкус. Хуа щурится, вытаскивая парочку цветков, безжалостно выдёргивая их тычинки, и раздумывает о своих любимых ядах - и правда, если добавить в смесь пыльцу розовой зори, то характерный привкус яда ощущаться не будет, а вот пьянящий запах останется - Хуа хмыкает, она всё ещё злится на Сяоши. Телега выворачивает на дорогу, где уже стоят три таких же как и у неё телеги. Внешние адепты, сидящие там, тихо переговариваются, уже уловив ту простую истину, что адептам Аньдин лучше быть потише. Шан останавливает свою телегу рядом с ними, и на неё недобро смотрят. Шан Хуа - внутренний адепт, которого за очередной побег в качестве наказания на неделю понизили до внешнего адепта. Другие внешние адепты злорадствуют - многим из них не светит попасть во внутренние ученики, у кого-то упущено время, а кто-то не имеет достаточного таланта. Если внутренние ученики Аньдин подобны змеям, то внешние напоминают шакалов - вместе они не то что змею, вместе они и льва запинают. Шан Хуа смотрит на них, наивно хлопая густыми ресницами. У неё нет ни физических ни моральных сил устраивать сейчас разборки, так что она просто притворится, что всё в порядке. Подъезжает пятая телега и адепты Аньдин вместе с Шан трогаются в путь. Впереди едет подъехавший позднее всех Лэй Сяоши, не просто внутренний, Сяоши - главный ученик, посланный сюда чтобы набраться опыта командования. Большую часть поездки уже отдохнувшая Шан незаметно подстёбывает дурака-ученика, попутно подмешивая в одну из своих смесей растёртые тычинки цветов розовой зори - она испортила всего несколько цветов, это некритично. "Едем-едем в соседнее село! На дискотеку-у!" Шан Хуа садится поудобнее, поправляя свою кофту. Впереди ругается с остальными учениками Сяоши, мимоходом роняя свою репутацию на Аньдин ещё на несколько пунктов. Купцы ждут на оговоренном ранее месте, придирчиво проверяют товар и уходят, заплатив за него. К сожалению, Сяоши был слишком занят, ругая адептов, так что разбираться с купцами пришлось именно Шан. Это был ещё один повод пакостить дурацкому первому ученику. Шан звенит мешочком монет, подкидывая его вверх. На звук моментально оборачивается Сяоши, покрываясь красными пятнами гнева. — ТЫ-ы-ы!!! Шан Хуа наигранно-испуганно вздрагивает. — К-купцы не могли ждать, но я не посмел отвлекать этого шисюна... — Мямлит Хуа, старательно опуская взгляд в пол. Она почти чувствует, как растёт её авторитет в глазах глупых простаков - жадных внешних адептов Аньдин. По дороге обратно эта тройка ругает уже не Шан Хуа, а непутёвого Лэй Сяоши, правда шёпотом, чтобы обсуждаемый не услышал. "Как два пальца об асфальт."Шан Хуа не сбегает уже две недели. Это не может не напрягать тех, на кого скинули "сопровождение" Хуа. На третью неделю Шан тихо исчезает с пика Аньдин. Молодые адепты носятся как угорелые, метаясь по лесам предгорья и поднимая вверх дном всё общежитие. Они уверены в том, что Хуа опять сбежала, а потому слова Цун для них как удар пыльным мешком. — Он отпросился к родным, недели через две вернётся. Адепты в шоке смотрели на своего Цун. Цун ухмылялся, с искренней радостью смотря на стонущих учеников, только начинающих понимать, что весь тот переполох что они устроили был зря. — И... Раз уж у вас есть время на подобное, то лучше оббегите три круга вокруг Аньдин. — Стоны стали громче. Адепты даже не думали спорить, молча отправляясь бегать кругами. На других пиках бегали по тридцать кругов - заклинатели были выносливее обычных людей, так что могли выдержать подобные издевательства над своими телами, то адепты Аньдин мало того, что не имели высокого уровня совершенствования, так ещё и уставали как собаки, бегая по поручениям с утра до ночи, о чём не мог не знать Цун. Именно поэтому он и сделал наказание за учинённый переполох таким небольшим, даже смехотворным по меркам остальных пиков. А тем временем Шан Хуа, и не подозревающая о подобном, преспокойно летела на мече в свою любимую глухомань. Мечи на пике выдавали адептам старше двенадцати лет. Шан Хуа помнит события того дня так чётко, словно тот был вчера. Она, вместе с парой десятков адептов с других пиков, стояла в оружейном зале кузнецов Ваньцзянь. Да, на этом пике не только осваивали фехтование, но и ковали превосходные мечи. Умей на этом пике ещё и грамотно продавать их, так цены бы такому пику не было! По крайней мере в глазах Аньдин.Шан прошла по залу, молча и максимально незатратно "ощупывая" лежащие мечи своей ци. Все ощущались бездушными железками, но так и должно было быть - во вселенной ПГБД не мечи выбирали заклинателя, а заклинатель выбирал меч. Но и тут был ньюанс - мечи, что лежали перед Хуа были обычными, но адепты, совершенствуясь рядом с мечом, в конце концов устанавливали с ним особую связь, из-за которой мечом не мог управлять никто кроме хозяина. Лезвие меча, который выбрала Шан, было всего с пол метра - она взяла себе один из самых коротких - обычно мечи были длиннее сантиметров на десять-двадцать. Чем короче меч, тем он легче, тем быстрее он вытаскивается из ножен и тем больше шансов успеть среагировать. Шан Хуа не гонится за пафосной красотой длинного меча - она предпочла бы кинжал, но совершенствующиеся были зациклены на мечах. На подобное Хуа остаётся лишь кивнуть - сама виновата, надо было хоть мимоходом упомянуть о какой-нибудь совершенствующейся с кинжалами. Да, после её пришлось бы сплавить в гарем Ло Бинхе, но, право слово, ей что, жалко что-ли? Нет, конечно. Шан Хуа любовно огладила острую и бездушную железяку - оставалось лишь дать мечу имя. — Уцун. Самые высокие заросли. — Решение не заняло много времени. С тех пор прошёл целый год - Шан Хуа дорвалась до статуса внутреннего ученика, так что у неё было больше времени на самосовершенствование. Меч худо-бедно, но слушался её, так что с этой стороны проблем не было. Шан не боялась высоты, но её полёты на мече не походили на обычные - Хуа взлетала под облака, после поднимаясь ещё выше - она знала, что там можно поймать сильный попутный ветер, который ускорит её, чем и пользовалась. Подобным способом культиваторы не пользовались - в то время как Хуа писала ПГБД, она ещё не знала подобных деталей, да и куда пафоснее было писать не о помощи воздуха, а о превозмогании - за такое люди платили больше. Сейчас Шан Хуа не жалела о ненаписанном - ей же лучше, что её дорога будет короче, чем рассчитали собратья с Аньдин. Вдалеке сверкало на солнечном свете озеро. Шан Хуа, вдохнув, перестала тратить Ци на полёт на мече, став камнем падать вниз, из-за воздушных потоков планируя в нужном направлении. Шан Хуа широко раскидывает руки, смотря на приближающуюся землю. Дома внизу всё ещё кажутся не больше пуговиц, когда ног мягко касается меч, начиная выравнивать теперь уже контролируемое падение. У Хуа хватает ци, чтобы плавно перейти из падения в полёт в метрах пятидесяти над землёй. Трава тихо шелестит как до, так и после того как Шан сходит с меча на землю. Высокая но с уже то тут то там пробивающейся рыжиной, трава выражает неостановимое наступление осени. Шан проходит под ветками слив, носящих то же имя, что и она в прошлой жизни. На голову, виляя в воздухе, опускается лист. Хуа не обращает внимания, продолжая идти к деревни. Здесь всё осталось ровно таким, каким она запомнила - тот же загон для скотины, те же деревья и та же атмосфера неторопливой, но бьющей через край жизни. Шан стучит в родную дверь, за которой не была несколько лет. — А-Хуа? — Мам, я вернулся. Фея, здоровая уже псина, заливается радостным лаем. Шан неловко но искренне улыбается, почёсывая макушку. Мать, низкорослая, пухлая женщина, с любовью обнимает её и Хуа не может и не хочет сдерживать искреннюю улыбку. — А-Хуа..! — Мам, всё хорошо, просто я отпросился к вам, у меня теперь и меч есть, я совсем большой, представляешь? — Хуа говорит всякие глупости, не особо следя за языком - Шан Хуа просто рада, что всё хорошо, что все живы и что ей рады. В доме слышится топот босых ног. — Мам? — К двери подходит ннвыспавшийся мальчик с растрёпанными коричневыми волосами. — Кто это? — Мелочь хмурится, силясь что-то понять. — Это твой брат, А-Ян. Хуа с подозрением посмотрела на мелкого, получив в ответ точно такой же взгляд. — Я Шан Хуа. А ты..? — Этот А-Ян. — С детским разтягиванием гласных ответило маленькое солнышко, ослепительно улыбнувшись. К вечеру домой возвращается отец. У него уже заживший шрам на плече и длинная царапина на лбу. Шан Хуа с тревогой слушает, что её родные края в последнее время небезопасны. — К счастью, пока что никто непоправимо не пострадал, так, пустяки. — Заканчивает свою речь отец. Шан не согласна. Шрамы и раны - не пустяки. Вслух она этого не говорит - Хуа уже давно определилась, чего она хочет от семьи - быть правой в споре или же хороших отношений. Ну конечно же второе, а промолчать она сможет. На следующий день она отправляется в лес. Рядом идут мама и её братКами, как же странно ей говорить подобное, пусть даже и в мыслях, порой перебегает от одной группки к другой её непоседливый друг детства - Шао Лан, громко радуясь, несмотря на свой возраст - ему идёт уже пятнадцатая зима, порой к матери подходит отец, чаще всего шагающий рядом с ещё двумя деревенскими дядьками крепкого телосложения. Справа идут, что-то обсуждая и иногда хихикая, молодые девушки - да, Шан признаёт, что скорее всего для односельчанок девушка в мужском платье выглядит смешно. Ей просто не может прийти в голову, что её и правда приняли за парня.Шан Хуа немного отходит от группы, с наслаждением вдыхая ароматы леса полной грудью. Сверху шелестят листья, а Хуа резво запрыгивает на ветвь одного из деревьев, лихо перескакивая с одной на другую. Лес большой, местами светлый, где-то он переходит в непересекаемую тёмную чащу, в которой она и останавливается. Под ногами что-то хрустит. Шан не смотрит, она не хочет видеть кости. Нет. Нет. Не хочет и не будет. Над головой тревожно поёт какая-то птица, но Шан это не заботит - она, наклонившись, обдирает тычинки у серых цветков безжалостно выдёргивая те из сердцевин цветов. Цветы в её руках - сонные звёзды - цветут лишь там, где пролилась кровь. Как следует из названия, сонные цветы были неплохим снотворным, сильным настолько, что одна ложка экстракта из них могла убить нерасторопного заклинателя, а капли хватало, чтобы надёжно усыпить. При этом, конечно же, у цветка было и противоядие - оно делалось из маленьких белых точек, то тут тот там выскакивающих на чёрном стволе растения. Шан Хуа задумчиво смотрит на всё это великолепие безобразие, и молча срезает коробочку с созревшими семянами сонного цветка. У "сонника" есть один забавный эффект - он не действует на того, на чьей крови выращен. Тычинки, бережно завёрнутые в шёлковую тряпицу, отправляются в мешочек цянькун вместе с ёмкостью с соскобленным со ствола "сонника" белым налётом. Шан Хуа чувствует что-то неладное, а потому побыстрее присоединяется к остальным. Против её ожиданий поход заканчивается мирно и благополучно - ни она, ни кто-либо из мужиков или травниц не замечают ничего странного. Шан возвращается в деревню, с ностальгией смотря на дома. Она уже побледнела на фоне красок жизни нового поколения, дети больше не зовут её играть, а незнакомая девочка называет её дяденькой. Хуа чувствует, как грудь сдавливают воспоминания, так и норовя выйти из глаз слезами. Она не помнит лиц своих первых родителей, их образы уже давно наложились на мать и отца из этой жизни. Хуа... И правда считает их своими родителями, ей просто нравится сидеть с ними рядом, неважно, занимаясь чем-либо, или же просто слушая байки о произошедшем в какие-то лохматые года. Шан Хуа сидит на пороге, выстругивая из сучка дикой сливы полую палочку с помощью ножика и иногда подправляя порезы своей ци. Рядом сидит так неожиданно появившийся в её жизни братец Ян. Под вечер её утаскивают петь песни вместе с молодёжью, а на следующий день Шан тихо идёт к дому на окраине. Её сверстники и подростки постарше уверены, что в доме живёт они. Хуа считает подобное глупостью, о чём и говорит вслух. Говорит, видимо, зря - её таки уломали сходить и проверить. Солнце ещё не встало, лишь подсвечивая рыжеватую полоску у самого горизонта. Темно. Хуа в который раз проклинает себя за словоохотливость, обещая впредь лучше выбирать слова. Впрочем, даже это обещание не сможет ей помочь - Шан уныло плетётся к заброшенному пустому дому на окраине, нервно сжимая ставший родным за этот год меч. Хуа смотрит на калитку, стрёмно скрипящую под дуновением ветерка. "Да ну нахер!" — Думает Шан и решает дождаться восхода солнца - со светом идти не так страшно. А вдруг там и правда они? Или юрей? В конце концов какие-нибудь Аякаши?Шан Хуа еле удерживается от постыдного вскрика, когда её слух улавливает шаги сзади. — Братец Шан! — Окликает её деревенская ребятня, и Хуа остаётся лишь направиться к проклятой калитке, внутренне обливаясь слезами, потом и кровью. Вся древесина дома уже полусгнившая - надави посильнее и раскрошится. Шан заходит в дом, пытаясь абстрагироваться от настойчивого земляного запаха внутри. Когда хоронили деда Хань пахло так же. "Мерещится, только кажется..!" Хуа доходит до кухни, когда скрывшаяся из полезрения дверь громко хлопает, закрывшись. Шан мгновенно подбегает к выходу, изо всех сил дёргая дверь, но та, вопреки какой-либо логике и полностью вписываясь в правила ужастиков не открывается. — Блядь... — Тихо срывается с губ. Родители будут расстроены. Она не должна ругаться, она - надежда семьи. Она не может ругаться, это неправильно. — Бля-я-я..! — Глаза невольно расширяются, когда Хуа понимает, в какую ситуацию попала. Ранее, когда она жила в безопасном современном мире, подобный поворот в книгах вызывал скуку, и она считала его заезженным и тупым - одним словом, скорее разочаровывающим, чем страшным. Теперь она готова взять свои слова назад. Шан пиздецки страшно. Если говорить навскидку, неточно, то до того благословенного момента, когда наконец посветлеет и станет не так страшно, ещё минут двадцать. Взгляд Хуа бешено мечется по помещению, выискивая, но не находя ни окон, ни какого-нибудь другого пути к отступлению. На кухне внезапно тихо скрипят полы под чужими шагами, но заклинательский слух улавливает. Шан приходится прикусить внутреннюю часть губы и с силой закрыть рот ладонью, чтобы не заорать. Тело прошибает неконтролируемая дрожь - несмотря на обстоятельства, Хуа как была, так и осталась трусишкой. Она научилась смело говорить с людьми, когда ей не угрожала опасность, но на большее её, очевидно, не хватило. Взгляд Хуа зацепляется за доску под потолком. Бесшумно, но так и не сумев прогнать дрожь в теле, Шан запрыгивает на доску, тут же вжимаясь в стенку, стараясь стать как можно незаметнее. РазНеторопливые шаги на кухне не исчезают, даже когда Шан сосредотачивается. "Не иллюзия." — С разбившейся вдребезги надеждой констатирует одна часть Хуа, в то время как другая внимательнее прислушивается к своей ци. Два Шан замедляет проходящую по духовным меридианам ци, закрывает глаза и сосредотачивается на своей ци. Три Звук шагов нарастает, но волевым усилием Хуа удаётся унять дрожь. Она игнорирует шаги. Иг-но-ри-ру-ет. Ей всё равно. Увы, но самоубеждение не сработало.Не видеть зла. Не слышать зла. Не творить зла. Четыре Шан ничего не слышит, зажав уши руками, не видит, хотя веки подрагивают, и, наконец, старается ничем не привлечь внимания. Тщетно. Чей-то пинок сбрасывает Хуа на пол. Шан рефлекторно распахивает глаза, опираясь на меч. Перед ней стоит слабоватый осквернённый дух леса, в народе прозванный Аякаши. В его янтарных глазах кипит ярость. Шан страшно. — Я не вредил тебе, как и все живущие здесь люди. Аякаши чувствует в словах невнятную ложь, а потому без сомнений нападает. Очевидно, говорить о себе в мужском роде было ошибкой. Шан Хуа уклоняется. Уклонение от атак - единственное, в чём адепты Аньдин если не превосходят остальных, то держатся на уровне уж точно. Вообще, это едва ли не единственное, чему на Аньдин учат добросовестно, так, чтобы и в три часа ночи, спросонья адепт мог увернуться от брошенного меча или камня. Пик Аньдин отвечает за снабжение и логистику, это же относится к снабжению оружием линии фронта. Остальным пикам всё-равно, каким образом на передовую доставят медикаменты и припасы, но помогать они не спешат - единственное, чем могли помочь старшие ученики - тренировки - носили спонтанный характер, и чаще всего старшие просто швырялись в младших чем ни попадя, и иногда, но редко, заряд попадал в адепта (чаще всего молодняк хотели припугнуть, а не ударить). В этом отношении Шан Хуа могла гордиться собой - в неё попадали редко. Сначала она была слишком мелкой, а потому в неё редко кидались, а потом она научилась уворачиваться и пользоваться данной от природы гибкостью. Шан кричит, делая вид, что падает. Тварь бросается к ней, наваливаясь всем телом и собираясь распороть грудную клетку, но Хуа успевает первой - Уцун насквозь пронзает сердце аякаши и выходит через спину. Изо рта уже-не-духа леса вырывается хрип, Шан чувствует тёплые капли на своём лице, скидывая с себя тёмную твать. Цанцюн, как и другие заклинательские школы, неприемлит подобных тварей. Учит, что с такими договориться нельзя, что в любом исходе встречи прольётся кровь. Шан Хуа несогласна. Различия между расами есть, но не настолько существенные - в конце концов, она не расистка, чтобы считать тварями, недостойными жизни, лишь за другую форму ушей или другие духовные меридианы. У нормальных людей нет духовных меридианов, но заклинателей никто не спешит называть тёмными тварями, и готовить на них охоту. Хуа-Хуа, девочка из двадцать первого века, окончательно запуталась. Собственноручно написанная сказка окончательно перестала казаться доброй. Шан Хуа спускает большую часть резерва ци, очищая тело духа леса. Изначально подобные ему не должны были приносить людям горе. Духи леса нейтральны и никому не желают вреда, если не вредить им первыми - так, поиграются, запутают тропинки да пустят в лицо листопад мелких листьев - ничего смертельного. Духа леса жалко. Шан вливает свою ядовитую ци, смывая наносную тёмную. Дух леса исчезает с первыми лучами солнца, но Хуа знает, что пройдёт всего несколько лет, и тот восстановится, но к людям с местью не пойдёт - духи леса слишком инертны, да и сам аякаши, скорее всего, понимает, что произошло, так что и зла держать не будет. На земле остаётся одинокий листок лунной капли - универсального противоядия против целой группы растительных ядов. Шан улыбается, пряча маленький, живой листочек в длинных рукавах. Она живёт у родителей две недели, беспечно радуясь каждому дню. Однажды мать заводит разговор о родне - Шан Хуа не может скрыть удивления, слушая о множестве двоюродных и троюродных братьев своей матушки и множестве других родственников. Шан Хуа начинает внутренне кричать о Санта-Барбаре, когда к обсуждению родни присоединяется отец - и по его линии у Хуа тоже много родни. Шан чувствует смутную тревогу, когда с неё берут обещание посетить всю родню с родителями или без них - Шан не собирается терять родителей, таких добрых и любящих её. Когда она возвращается, Аньдин привычно встречает её суматохой и паникой горящего во время наводнения борделя. "Как и не уходила." Сейчас, только вернувшись от родителей, Шан Хуа понимает - она скучала. Аньдин со своей вечной суматохой, обидой и интригами стал ей вторым домом. "Хотя, конечно, дом роднее."