Груша и безлунная ночь (1/2)

"Домой".Руки неторопливо возились над столом, собирая немногочисленные остатки документов в папку. Усталый взгляд окидывал все происходящее мягкими кругами, словно циановым прожекторным светом с вышки маяка. Оторвавшись от рабочего места, Йан сожалеюще обежал глазами пустой кабинет, где хотелось побыть чуть дольше, и направился у выходу. Автоматические лампы погасли сами собой, что еще больше погрузило детектива в уныние."Так не хочется домой".Эта мысль, такая обычная и близкая любому трудоголику, сначала пронеслась почти мимолетно и естественно, но сознание Киркманна успело поймать ее за кончик ускользнувшего слова, и от этого натяжения между бессознательным и рациональным он задумался." Почему я не хочу домой? Меня там ждут. Каждый день. Это хорошо. Меня любят, ценят, тянутся ко мне. Ежечасно. Снова и снова. Это же хорошо.Снова и снова.Снова и снова.

Снова и-"Ряды размышлений поплыли, наслаиваясь друг на друга, как слои прозрачно-коричневой слюды. Это сбивало, и блондин встряхнул головой, чтобы взболтать взвесь белого шума в мозгу. Пыль осела.

Но вылезла игла." Это даже не твой дом".Рука, коснувшаяся ручки дверцы машины, застыла, а Йан тяжело моргнул. Он бы хотел прогнать отменить эти мысли, как жмут перезагрузку на компьютерах.

Потому что жить с этим в голове уже полмесяца было выше его сил.***Четырнадцатый этаж. Где-то в глубине квартиры тускло горит свет, вероятно, торшер. Теплый, дружелюбный свет, манящий мотыльков в ночи. Но тебе, сидящему в салоне авто, он кажется слишком ярким, болезненно режущим взгляд. Хочется остаться тут, в теплой гудящей утробе машины.

"Нет. Он тебя ждет. Встань и иди. Люди не должны ждать. Это не вежливо. Это против правил".

Четырнадцатый этаж, путь наверх длиной в вечность. Твой рост упрямо несет тебя туда, но все, чего тебе хочется - сопротивляться, убить время. Оттягивание неизбежной встречи, открытых дверей, терпких объятий и мягкого, еле сдерживаемого в узде поцелуя. Жадного, потому что нет слова настолько широкого, чтобы выразить степень его тоски по тебе, желания любой близости, крошечного контакта. Входная дверь так близко, но с каждым шагом ты мысленно делаешь два назад. К концу пути, видя перед собой монументальный прямоугольник металла квартирной двери, в мыслях ты снова стоишь у подножия лестницы.Такая огромная дверь. А ты такой маленький рядом с ней."Не стой столбом. Не пугай его. Он слышал каждый твой шаг, и ты это знаешь. Хватит думать о глупостях, зайди и просто будь собой, ведь именно это и нужно. Просто будь. Просто люби".Щелчок ручки.И он тут. Непоколебимо хранит свой пост. Каждый вечер, он знает, где он должен быть. А ты?Ты знаешь, где твое место?Его мягкий поцелуй - твое нежное отчаяние. Он отдает тебе все, что у него есть, а ты отдаешь преступно мало. Чем больше дней вы делите вместе, тем больше это заметно. Неравнозначный обмен. Он меняется ради тебя, преодолевает слабости. Его любовь движется и развивается. А ты просто сидишь рядом, держа его за руку. Этого недостаточно. Тихой любви не бывает. Нельзя любить, стоя на месте. Нет движения - нет прогресса. Он говорит тебе, что это то, чего он ждет, он говорит, что это то, чего он желал всегда, просто кого-то рядом, кого-то, кто смотрит и слушает. Но ты видишь эти глаза, и слышишь эти слова. Разум, годами избиваемый в академии, вышколенный и выправленный на то, чтобы видеть каждую мелочь, каждую чертову деталь, отчаянно вопит, что его слова - постоянные попытки удержать тебя рядом. Он говорит это тебе вслух, но вынужден повторять и себе в голове.

Ему приходится убеждать себя, что ты любишь его.

Потому что он-то света белого за тобой не видит.

А ты плохо стараешься.Ты вор, самый худший из них.Ты крадешь его время.- Что на работе? Я поставлю чайник, пожалуй.Шелковая, чистейшая и мягкая улыбка против твоей лживой, подрагивающей усмешки. Ты думаешь, он дурак? Ты думаешь, он не видит, что ты через силу возвращаешься сюда? Ему мало твоей любви, но он возьмет и эти крохи, а ты бессовестно и нагло носишь маску счастья. Ты все рушишь, ты портишь, ты отравляешь. Посмотри на него: он выглядит как тот, кто держит в руках треснутый, расколотый хрустальный шар, с силой сжимая и зная, что если отпустит, не сможет собрать осколков. И гадает, сколько еще времени он сможет сохранить то, что есть. Потому что он боится потерять, в отличие от тебя."Это ложь, я тоже боюсь".Правда? Докажи."Я не обязан доказывать правду. Это бессмысленно. Нерационально".Скажи это понятию людей о чувствах, олух.Теплые чашки медленно нагреваются от чая, отвлеченный рассказ о работе, но так же, как и эта температура, растет твой стыд. Коллапсирующий, безграничный позор. Он так смотрит на тебя, и мягкое мерцание этих глаз как окурки от сигарет прожигают твое лицо. Тебе гореть в этом розовом огне до конца твоей жалкой жизни. Нет, ты не заслуживаешь пылать, ты не стараешься. Он будет, потому что подозревает, что с тобой что-то не так.А твое дело обугливаться у его ног и сдерживать агонию, потому что он не должен видеть, как ты корчишься, ведь ему будет еще больнее от этого.А ты должен только радовать. Ничего другого.Поразительно, в какую ловушку сознания человек может сам себя загнать. Еще недавно все было так хорошо, а сейчас у тебя абсолютная мрачная убежденность, что ты устал, выгорел, и это пугает тебя. Потому что ты не знаешь, что делать.Ты бы ушел.Но ты любишь, и твой уход убьет его.

Ты мог бы остаться.

Но сожжешь свои чувства, оставив только пепел, а он будет страдать и винить себя.

В попытках найти идеальное решение, баланс, при котором каждый из вас получит меньше всего урона, ты мечешься от одной идеи к другой, но ни одна не предполагает безопасности для обоих. Кто-то будет раздавлен. И ты сделаешь все, чтобы это был не он."Какого черта? Почему раньше такого никогда не было?"Потому что ты любил лишь единожды. А еще Джер бросала тебя на месяц из-за твоего трудоголизма. Ты узнал, каково это, без нее, и вернулся сильнее, во сто крат. Вернулся отдохнувшим. Обдумавшим. Расставившим приоритеты. Она дала тебе время понять, что она в твоей жизни.Сделай это."Нет, не могу. Она не он. Она была другой. Дерзкой. Жила сама по себе. Не ждала меня ночами. Никогда".- Йан, все хорошо?Поворот головы, мягкий взгляд, по ощущениям излишне сладкий, до приторности, голос, утробный, рокочущий, словно чужой, украденный.- Да, все отлично. Я просто задумался. Устал немного.- Стоило бы пойти спать, знаешь ли. Тебе этого не хватает.Сон.Ты собираешься сказать ему?Ты собираешься признаться, что спал на работе последние два дня не потому, что ты был занят?"Нет, это не то, что нужно знать. К тому же, я не солгал. Я ведь правда был на работе".Да. И не хотел возвращаться.Возвращаться к нему."Снова ложь, подлая. Я хочу быть с ним, здесь, я...я...я просто..."Оставь это, ты знаешь правду. Конечно, ты хочешь быть тут, это не вопрос. Загвоздка в другом: ты не хочешь быть тут постоянно.Ты пытаешься закрывать глаза на свою усталость, на то, что перестал улыбаться сообщениям, на то, что избегаешь контакта. Ты закрываешь это шторами неоспоримой константы - своей любви. "Я все еще люблю" - говоришь ты пустому залу, забывая, что если просто закрыть сцену тяжелыми гардинами, грязные декорации на ней исчезнут. Ты прячешь проблемы за святой истиной, втайне понимая, что просто боишься решать их. Подменяешь понятия, но "всегда" не равно "сейчас". Какой смысл в твоей безграничной любви в перспективе, если в эту секунду, именно в этот миг, ты ежишься от его легкого прикосновения к твоему плечу в постели, словно на тебя упало и скользнуло мертвое тело мирового змея?

Он раздавит тебя своей любовью. А ты слишком трепетно хранишь его доверие, чтобы попросить воздуха для себя.

- Спокойной ночи, Йан, - шепчет он тебе в шею, обнимая мягче, чем сатиновый платок. Но ты чувствуешь это как полиэтилен на голове, усасывающий остатки дыхания, забивающий нос. Закрываешь глаза так сильно, что яблоки ноют.

Сделай то, что делал тогда.Исчезни, пока ты не сломал жизнь вам обоим.***Первый луч солнца косым ударом сияющего лезвия безжалостно взрезал веки Йана. Сквозь тонкую щель разрыва блеснули голубые лампочки радужек, а спустя минуты Киркманн уже покинул не только постель, но и комнату, абсолютно одетым. Легкая сумка на плече, с минимумом необходимого, ставила точку. На выходе он не обернулся.

У кухонного стола мужчина сделал выбор в пользу кофе и включил машинку. Одна из тех покупок, что были принесены в дом им, потому что Блез не пил "жижу из бобов", как он это называл. Наблюдая за тягучей тёмной струей, напоминающей черную кровь, блондин думал о том, как сказать то, что давило на него уже много дней.Голова неимоверно болела, а ноющая тяжесть во всех конечностях лишала всяких возможностей быстро и умело справиться с чашкой дымящегося напитка. Внутри кружки поверхность жидкости расходилась неровными резкими кругами от отдающих дребезжанием трясущихся рук.Йан опустил чашку на уровень стола, боясь выронить ее, и прикрыл глаза. Челюсть словно свело в судороге, отчего стук зубов в голове казался какой-то демонической чечеткой. "Пляска Святого Вита", - пробежало у детектива в голове."Сегодня воскресенье. Почему? Почему именно сегодня я понимаю, что позже будет поздно".- Ты быстро поднялся, я не ожидал. Ну и ладно, плевать. Доброе утро, - Повернувшийся на звук голоса медленно, словно в рулоне упаковочной пленки, Йан увидел Фостера, идущего к столу. Рыжий умиротворенно смотрел на следователя и, поднявшись на высокий барный стул, сложил руки на дереве, подпирая одной щеку.Ноги блондина проделали два шага, стоившие колоссальных усилий. Он склонился над врачом, и, запустив руку в его волосы, поцеловал. Йан вложил вэтот единственный поступок все, что смог выжать из себя: кричащее, нежнейшее и отчаянное прикосновение, преисполненное вселенской заботы и глубинной боли. Киркманну буквально хотелось кричать, потому что это последнее, что он оставлял после себя человеку, который был ни в чем не виноват. На секунду детективу показалось, что у него все-таки вырвался горестный писк, но он не мог понять наверняка. Оторвавшись от рыжего врача, детектив, уставившись в пол, провел рукой по его щеке. Поднять глаза и взглянуть на Блеза, было выше его сил. Эмоционально вложившись в этот выплеск чувств, Киркманн исчерпал себя. Он готовил речь, но все, что смог выдать его истощенный, изъеденный разум, вышло сиплым шепотом:__________- Мы (Йан,) должны (что за-) расстаться.Они выговорились одновременно, но более громкий, хриплый голос Фостера заглушил шепот. Интонация врача, напряженная, не оставляла сомнений, что он ощутил призрачную угрозу. И, похоже, крохотный человек услышал каждое слово. Йан понял это в ту же секунду, когда рука партнера сомкнулась на его запястье, а в одно мгновение осипший голос, как сдутая шина, стравил:- Нет..."Блять, бог, дай мне сил, умоляю. Один раз, прошу".Киркманн медленно накрыл нервную цепкую кисть врача своей рукой и мягко разжал хватку. Он видел капли, падающие на сиреневые домашние брюки, превращавшие чистый пастельный цвет в вульгарный горошек. Он видел, но не мог заставить себя взглянуть на лицо. Не готов и не вынесет.- Нетнетнет, Йан, нет, - прерывистый шепот, влажный, душный от жаркого опаляющего осознания давил на голову блондина. - Нет, погоди, Йан, умоляю, давай поговорим, я прошу. Я хочу понять, что не так. Я умоляю, Йан, я пойму все, только скажи, поговори со мной. Что бы я ни сделал, или ты, я уверен, мы преодолеем, только пожалуйста, пож-- Ты не виноват, не плачь, не нужно. Я просто... Я... Блез, я хочу, чтобы ты знал, я люблю тебя больше жизни, но я не могу сейчас...быть с тобой. Я должен вернуться на свою квартиру. Моих вещей не так много, но ты можешь поступить с ними как тебе захочется. Ты...ты заслуживаешь все, что у меня есть.

Наконец, детектив сумел заставить себя и встретить взгляд врача. И его поглотили безмолвные океаны. Взгляд не бушевал, не злился, не метал искры. Это было чистое лицо смертельно испуганного человека, того, у кого прямо перед самым носом произошло что-то, меняющее сам ход его жизни. Глаза Джеки Кеннеди, исступленно собирающей мозг мужа по металлу кабриолета. Глаза последней российской императрицы, жмущей руку супруга перед дулами автоматов большевиков. Глаза, узревшие черноту ничего, вышедшего за грань ада.

- Йан, останься со мной. Я стану лучше, обещаю, только не оставляй меня, я не могу снова пройти через такое, Йан, я прошу, УМОЛЯЮ, ЙАН. - Он явно этого не хотел, но срыв на крик произошел так же внезапно, как и новая волна слез. Блез молнией слетел со стула и впечатался лицом в живот блондина. Смяв руками край футболки обессиленного этим утром Киркманна, он тихо рыдал, прижимаясь плотнее и надеясь на тепло, крохотное касание, утешение.От этого акта привязанности Йана передернуло, как от сильного заряда тока. Он сам хотел бы так выражать чувства, но сил рыдать не было. Сил вообще не было.

Смотря в потолок и боясь даже коснуться головы Фостера своими порочными руками, Киркманн внезапно ощутил что-то, заставившее его вырваться из хватки мужчины и броситься к двери. Кровь стучала в ушах, но и сквозь нее он слышал какие-то слова Фостера, теряющие смысл за секунды до их фиксации. Киркманн вылетел в подъезд и пустился вниз так, словно за ним гналось все небесное войско Архангела Гавриила. И поделом, ведь предательство - страшнейший из грехов.

Он не знал, что он оставил в квартире после себя. Но, сидя в машине и прислонившись лбом к рулю, все мысли он направлял только на мимолетное, но стойкое чувство там, наверху.

Раздражение.

"Ты сбежал так позорно.

Но так вовремя".

***Следующие пара дней были пыткой. Телефон звонил практически неустанно. Сообщения лились рекой. Йан знал, что Блез не вышел на работу, от Альберта и вместе с этим узнал о себе от друга Фостера еще много нового. Выдержки и согласия хватило только на 25 месседжей, и теперь чат с Беккером полнился гневом со внушительной скоростью, переваливая уже за 50 отметок.

Детектив не знал, что он забыл на работе. Итак нулевая концентрация снова и снова разбивалась уведомлениями, а попытки причаститься к святой обязанности, долгу, имели скромный десятиминутный лимит.

Но тем не менее, сейчас блондин ощущал в себе силу жить. Он впервые за длительное время мог дышать полной грудью. Первое, что он сделал, приехав в уничтоженную квартиру, которую так никому и не сдали - упал и уснул. Все воскресенье детектива прошло в забытье без сновидений. Проснувшись, он увидел 24 пропущенных звонка со знакомого номера, но перезвонить означало вернуться в круг. А, только, вырвавшись, это было глупо. Самоубийственно.

Нужно научиться жить заново.

***Этот план провалился.

Тебе хватило двух следующих дней, чтобы начать видеть его во снах, а на следующий же ты поймал его в отражении и порезался бритвой.

Ты не берешь трубку, хотя он звонит каждый день. Чуть реже, но все еще больше десяти раз. Да, не берешь. Но слышишь его голос.

Тебе мерещится запах. Неуловимый запах одежды, волос, кожи и другой, более тайный, но такой же знакомый. Повсюду.

Каждое уведомление от него впивается в сердце новой иглой. Это физически больно, эта тоска рвет, дерет, крошит душу.

Ты засыпаешь с воспоминаниями.