Баюльный час (1/1)

Паря над башнями и пустошами,Я выпивал туманы, росы.У меня были душистые волосы,Безумные глаза, прохладные руки иБосые ноги.Но мир всё равно кружился —Стоило только остановиться!Через мост, налево, вдоль церкви…Я встретил…Встретил…Его.— Уютная у тебя норь, Кристидруг, — промурлыкал, смущённо оглядываясь по сторонам, Вит.Бледный и как будто едва живой, он сидел на широкой тёплой постели, аккуратно забранной мохнатой медвежьей шкурой. Поджимал под себя длинные худые ноги, с любопытством осматривался на то и на это, попутно наблюдая, как Кристиан разжигает в чугунном фонарике отгоняющий сумрак огонёк. Такой же горел и в очаге — оцинкованный пеплом и лесным камнем, костёр трещал золой да сухими поленьями, размазывая по стенам повенчанную с сурьмою медь.Огромные поджарые собаки, склонив головы, придавались безмятежным сновидениям, развалившись в плюше распластанной на полах бурой линялой шкурки. Вита, после согласия Кристиана, они приняли спокойно, даже радостно, попытавшись поделиться с тем замечательной пахучей слюной по вычесавшим ладоням, а после, насытив желудки брошенной хозяином кабаньей ногой, убрели в обогретый уголок, побрыкивая во сне лапами да шевеля гладкими хвостами.— Они даже там куда-то бегут, да...? — тихо, так и не дождавшись ответа на предыдущую реплику, шепнул Вит, ни к кому особенно и не обращаясь — за последний десяток лет он привык разговаривать вслух, даже если поблизости не оказывалось способных внять да услышать душ.Псы снова и снова мерещились волхву знакомыми, встречаемыми где-то прежде, хоть и непонятно, когда, почему да именно где…— О чём ты там всё бормочешь? — хмуро спросил Кристиан.Вит издрогнул, как будто напрочь позабыв, что был здесь не один, оробел, поднял глаза. Запоздало уяснил, что хозяин дома успел разобраться со своими делами и теперь возвышался над ним, очерчивая да изучая неторопливым и глубинным мрачным взглядом.— Да так, ни о чём таком, о чём стоило бы переспрашивать, — с улыбкой выдавил из заволновавшегося горла юноша. — Всё чудится, будто я собачек твоих где-то уже видал, Кристидруг. Но такого же не может быть, верно?Кристиан, задумавшись, уселся на кровать рядом с гостем, из-за чего матрасы скрипло прогнулись, а одеяло зашелестело сплетённой в узор шерстью.— Может, и видал, — наконец, выговорил тот, потирая кончиками пальцев покатую переносицу. — Дурни эти шастают, где им вздумается, и домой возвращаются только когда хотят жрать или поспать в тепле. Глядишь, и в твои степи занеслись однажды…Колдун отрицательно качнул головой.— Не могло их занести, — сказал уверенно, твёрдо. — Туда никто не может попасть. Не обладая при этом хоть какими-то умениями, по крайней мере…Кристиан какое-то время берёг не самую уютную, зато изрядно пахнущую смолой да хвоей тишину; трещало в очаге дубьё, бились в окна дикие ветки. Собаки, повиливая хвостами или щеря зубы, неспокойно поскуливали.— Что это была за птица? Из-за которой ты сбежал ночью. Тот самый твой учитель, о котором ты говорил?Вита перекосило. Невольно задохнувшись чужими словами, обладающими почему-то силой не меньшей, нежели знакомое ему колдовство, он вскинулся, не успев стереть с лица отпечатка примявшего отчаяния. Хватнул ртом воздуха, попытался хоть как-нибудь отдышаться, но, не справившись с собой и просто отведя в итоге взгляд, заговорил улыбчивым, насмешливым, но в корень жалким фальцетом:— С чего ты это взял, Кристигосподин? С виду-то и не скажешь, будто у тебя такое хорошее вообра…— Хорош уже прикидываться! — злостно рыкнул мужчина, оборвав поток очередной надуманной околесицы.Вит от его рыка снова дрогнул, поёжился, сжал между коленями взмокшие ладони…А потом вдруг, сам не заметив как, отлетел к бревенчатой стене по ту сторону кровати, болезненно ушибившись затылком, лопатками, плечами да хребтом. В следующее мгновение крепкие руки, похожие на крючья проснувшегося в середине зимы медведя, схватили его за предплечья, подмяли вниз и повалили плашмя на постель.Кристиан, поблёскивая опасным багрянцем заузившихся глаз, склонился ниже, вжимаясь почти что лбом в лоб.— Т-ты… что… чего это… ты…? — губы Вита слушались плохо. Глаза разбережённо бегали. Грудь вздымалась паникующим обескрыленным стрижом.От Кристиана дохнуло жаром, непривычной человечьей силой, непоколебимой решительностью. Схватив чудодея за тонкие безвольные запястья, мужчина вжал в кровать чужие руки, налёг всем весом на впечатанные в одеяла-подстилки ноги, и Вит под этим его действом оказался полностью обездвижен. Обездвижен, пойман, лишён возможности высвободиться и хоть что-либо за себя решить.— Заткнись, — злостно бросил Кристиан. — Не открывай рта и молчи до тех пор, пока не прекратишь мне лгать. Я не знаю, что за секреты ты хранишь и почему продолжаешь этим заниматься, но вижу, что тебе самому от них паршиво. Что возвращаться ты к ним не хочешь. Что смотришь на небо как псина, посаженная на короткую цепь. Никакой ты не ученик, а самый что ни на есть невольник у своего колдуна.Он не спрашивал это всё, нет. Он утверждал. Так точно, так уверенно и так настойчиво, будто мог видеть душу Вита, привыкшего скрываться в вечных обманывающих сумерках, насквозь, под ярким лучом прямого и правдивого солнца.— Я… я же… я не… — юноша попытался выдавить из горла хотя бы одно оправдывающее слово, хотя бы один-единственный жалкий звук; мысли, взявшие верх над всем остальным существом, хаотично носились по жилам, кусались маленькими острыми клещами, но вырваться наружу не смогли, потому что на губы, обдав солью засушенного песка, опустилась мозолистая ладонь и как следует надавила, оставляя на коже алеющие следы потревоженной крови.— Я же тебе только что сказал: молчи, пока не будешь готов сказать правду.Глаза Кристиана вспыхнули, ударились пеной страшного кровавого моря. В волооких омутах Вита, заискрившись примятой дождём травой, промелькнула странная, позабытая, несвойственная им проснувшаяся малахитинка.Вдохнув терпкого нагретого воздуха, колдун приопустил ресничный олений пух, попытался успокоиться и хоть что-нибудь, в чём он признаться без последствий мог, сообразить…И в тот же миг, потерявшись на грани между страхом, бессилием, изумлением и самовольно явившейся надеждой, ощутил, как ладонь на его губах мягко соскользнула на подбородок да сменилась губами другими — на удивление осторожными, в чём-то грубоватыми и ощутимо ничего подобного делать не наученными, но тем не менее старающимися дарить не боль, а такую редкую и такую не укладывающуюся в голове…Ласку.Не добившись реакции сгорающего на вешнем солнцепёке юнца через три пролёта утекающих сквозь пальцы секунд, губы эти, чуть отстранившиеся, попытались того было нехотя отпустить, обжечь нахохлившим шерсть холодком, да не преуспели: Вит, распахнувший ошалевшие лазурные глаза, разрумяненный и лохматый, неловко хохотнувший и почти-почти сгоревший со стыда, ощутив, что только-только сковывающая мужская хватка ослабла, высвободил извилистой гусеницей руку, ухватился за чужое плечо, вновь притягивая нависающего красноглазого человека ближе…И, задев того неловким тёплым дыханием с привкусом сладкого малинового хлеба, прижался губами к губам Кристиана сам, касаясь тех ни разу не умелым поцелуем.??????По комнате, обогретой заоконной ночью и внутренним чихающим огнём, лениво расползался густой чесночный запах. Следом за тем — привкус поджаривающейся лесной дичи да дурманная смесь диких подсушенных трав. Чёрные псы, тоже учуявшие аромат почти-почти готового съестного, подползли поближе к ногам Вита, бросая на того выпрашивающие робкие взгляды.Кристиан, всякий раз корча в их сторону недовольную мину, фыркал, в шутку грозил сжатым кулаком:— Знают же, гады такие, у кого можно выклянчить.Вит на это виновато улыбался. Смущённо хохотал в поднятый воротник или в пустоту, когда мужчина с чернью волос отворачивался, чтобы проследить за сочащимся над полыменем мясом. Прихватывал пару кусочков тушёной оленины из той порции, которая успела приготовиться первой, воровато и сноровисто бросал тут же подхватывающим голодным псам.Собаки раз за разом слизывали угощение быстро, даже не жуя. Пачкали слюной пол, подползали к ногам колдуна вплотную, принимаясь нежно касаться тех мокрыми носами и шершавыми языками.Вит, отбрыкиваясь, уже совсем откровенно смеялся. Псы виляли хвостами и довольно, но тихо лаяли — новая игра явно пришлась им по вкусу; хозяин уделял внимание редко, игр не любил, прозябал день изо дня в одиноком трясинном безумии, за которым псам не всегда хотелось возвращаться домой.Сейчас же хозяин, пусть и всеми силами пытался это скрыть, улыбался. Жил, как и весь проснувшийся дом со старыми жерновами, тронутый лёгкой танцующей рукой весёлого чудодея.— Сам есть не забывай, дурило! — предупреждающе бросал Кристиан, вновь показывая зверюгам кулак. — А то эти всё сожрут, за ними не станется, не сомневайся.Вит примирительно поднимал руки, послушно жевал сочащуюся кровью и пряностями еду, а когда мужчина отворачивался, чертыхаясь на шкодящий костёр — с безмятежной усмешкой бросал собакам ещё по кусочку, натягивая на губы самую непричастную из всех своих улыбок, и пусть Кристиан всё это видел, знал же, чувствовал и ловил в выдающем с головой воздухе, он всё равно…Не ругался.Кристиан впервые за долгое-долгое время просто был счастлив тому, что дышал здесь больше не один.Когда с ужином было покончено, Вит вдруг спохватился, торопливо полез в свою сумку. Пошебуршал, позвякал, попыхтел под самый нос и, наконец, выудил на свет аккуратную стопочку неизвестного содержимого, завёрнутого в широкие зелёные листья, заботливо перевязанные верёвочкой из жил поймавшейся да пойманной куницы.— Вот, — заявил с самым сияющим видом, протягивая мужчине странно пахнущий свёрток. — У меня тоже есть кое-какой лабаз, чтобы тебе предложить, а я и забыл совсем! Хочешь?Кристиан, припоминая неудачный опыт с заколдованными ягодами, качнул было головой, отчего Вит, посерев на глазах, уныло опустил плечи.— Почему…? — спросил раскисшим упавшим голосом. — Они хорошие, не отравленные, честно. Я их сам испёк. В дорогу брал, а дорога занесла к тебе, вот я и решил, что хорошо было бы в таком случае поделиться, тем более что ты меня своей пищей накормил…Кристиану от этих его слов сделалось стыдно, даже в каком-то смысле гадко. Мучительно тошно. В груди засвербело, горло предательски подсохло.— Ладно, давай сюда… — обречённо выдохнул он, пытаясь довериться, да справляясь с этим не то чтобы хорошо. — Попробую, что ты там наготовил...Вит, ещё только что всецело и охотливо предающийся серому унынию, невозможным, ненормальным и откровенно настораживающим разом оживился. Воссиял, будто новенькая ярмарочная монета, растёкся в счастливейшей улыбке, сверкнул хитрецой голубых крокусов по проталой певучей весне.— Они вкусные! На что хочешь поспорить готов, что ты не разочаруешься! — заверил с тонкой-тонкой чирикающей радостью. Поспешно развязал ниточку, развернул листья и протянул парочку мягких лепёшек, чудесным образом сохранивших былое тепло.Кристиан сладкое не любил, но лепёшки эти, одурманившие безумными запахами диких ягод, яблока и намешанной с корицей сахарной сладости, повертев немного в пальцах, всё же надкусил и тут же, не веря тому, что у еды вообще может быть подобный вкус, выдохнул:— И впрямь… вкусные…!Вит, подтянув под себя ноги на мурлычущий кошачий манер, довольно прищурил глаза, из-под ресниц наблюдая, как мужчина уплетает нежную сыпучую сдобу.— Я же тебе говорил! И колдовства я в них почти никакого не добавлял, Кристидруг. Совсем чуть-чуть разве что, чтобы они оставались тёплыми и…Кристиан, поперхнувшись, резко прекратил жевать.— И свежими… — с лёгким разнервничавшимся испугом стушёванно закончил Вит. — Кристигосподин…?Мужчина, обдавший похолодевшим и почерневшим взглядом, с трудом проглотил застрявший в глотке кусок. С неприязнью покосился на лепёшки, зажатые в руке. Наверняка хотел было отбросить те куда подальше — Вит наглядно это по нему прочитал, — но отчего-то не решился, сдержался, передумал, не смог: то ли его обидеть побоялся, то ли что-то ещё. Зато, потемнев лицом, обвиняюще прорычал, глядя без прежней растворившейся мягкости:— Ты же сказал, что никаких приворотов в них нет, лжец.Вит, прикусив язык, расстроенно и несколько недоумённо качнул головой.— Их и нет там, приворотов-то. Ничего такого нет — только толика простенькой безобидной магии, чтобы они подольше не портились. Я не лгал тебе, Кристи, поэтому совсем необязательно называть меня лжецом…Тщетно. Кристиан ему однозначно не верил.Прикусив губы, Вит помешкал, поглядел искоса на свою сумку. Затем, переборов скрытое сомнение, повторно полез в её пасть, доставая на свет чистый свиток свёрнутого в трубку пергамента. Развязав алую шерстяную верёвочку, бережно разложил тот на кровати, приглаживая ладонями топорщащиеся смятые края.Кристиан, сумрачно наблюдающий за его вознёй с нехорошим прищуром, предупредительно спросил:— Что ты собрался делать?— Сейчас увидишь. Я докажу тебе, что волшебство может быть и безвредным, и приятным занятием, Кристигосподин.— Эй… Не делай здесь ничего! Не смей! Я тебе не разрешал, а ты дал мне слово, помнишь?Вит, неброско оглянувшись через плечо, обдал мужчину впервые самую капельку похрустывающим инеем взглядом, в котором явственно проглядывал горличный укор из тех, с которым глядели застреленные на охоте умирающие звери.— Я отдал всю свою жизнь за право обучиться колдовству и стать однажды одним из тех, кого с трепетом назовут громким словом ?колдун?, пусть и колдун тот был бы светлым да добрым, — с горькой проскулившей смешинкой шепнул он. — Жизнь моя состояла из пяти лет, которых я не могу вспомнить, и пятнадцати последующих весён в хижине господина, и каждый день я старался чему-нибудь научиться, что-нибудь запомнить, чем-нибудь кого-нибудь удивить… Понимаешь, я больше совсем ничего кроме этого не знаю, ничего не умею, не понимаю, как могу прожить свою жизнь ещё… Магия — самая большая, самая важная часть меня. Поэтому, Кристигосподин, просто позволь мне кое-что тебе показать, ладно…?Кристиан, впервые услышавший от прежде юлящего юнца такое вот откровение, болезненно саданувшее по сжавшемуся в грудине сердцу, не смог вымолвить ни единого слова против. Сдавшись, замолк, мрачно глядя, как волхвун вынимает из сумки баночку с чем-то красным, вязким. Окунает туда три пальца, начинает выводить по бумажной поверхности непонятные ему буквицы…Запоздало он вспомнил, что юнец действительно упоминал вчерашней ночью о редком и ценном умении читать, в то время как сам Кристиан знал один только устный цифирь и во всех этих причудливых закорючках не разбирался.Собаки, тоже по-своему заинтересованные происходящим, подтекли теснее, облепили ноги Вита тёплыми мохнатыми боками; одна положила на костистые колени тяжёлую голову, другая принялась покусывать подол выпростанной из штанов рубашки.Вит, нарисовав настоящую неловкую улыбку, бывающую на его губах слишком-слишком редко, ласково потрепал зверюг по загривкам, после чего снова вернулся к своим письменам.Буквы — ровные и витиеватые — ложились на жжёно-сахарную белоснежность плавными строками, будто дождь на талую апрельскую лужу. Впитывались, наливались глубоким карминовым цветом. Когда же Вит поставил последнюю летучую точку — красный вдруг вспыхнул, обернулся декабристо-синим, заклубился пазимковым туманом, пополз, шипя и извиваясь, по комнате.Собаки, заворчав, отпрянули, внимательно уставились на незнакомые полупрозрачные пары, наливающиеся изнутренним сиреневатым свечением. Кристиан, позабыв обо всём, о чём собирался сказать мальчишке в этот неожиданный вечер, переводил потерянный, но настороженный взгляд то на волхва, то на творимое тем заклятие, то на покалывающие руку жаром лепёшки.— Это всего лишь милая домашняя магия, Кристигосподин, — шепнул, поняв всё без лишних слов, Вит, а затем, прикрыв глаза, подул на высохшие буквы, и цветастое волшебство, слетев с бумаги вместе с письменной вязью, взметнулось к потолку разнокрасными картонными птицами.Зашуршали сложенные из папируса крылья, закричали наперебой голоса невесть откуда взявшихся соек, горлиц, диких лесных голубей. Шипели озёрные лебеди, кричал охотящийся полевой сокол, чирикали скачущие по древесным брусьям синицы. Бились птичьи руки и пернатые рукава, светила окольцованным сиянием взошедшая под древесный купол луна; по стенам, перемежаясь с огнём и сине-фиолетовыми сумерками, метались тени травянистых звёзд, мерцающих огнями соцветных зверей из тех, которых никогда не улыбнётся встретить ни в глубоких безлюдных дебрях, ни на ранней весенней запруде.Отдельная стайка, овеянная сладостным запахом забытого всеми богами папоротникового цветка, оторвалась от остальных мелких пичужек, сложила объявшие спину крылья. Мягким мельтешащим танцем упала к чудодею и замершему рядом с тем мужчине, обласкала нежным шёлком пальцы, ладони, плечи, волосы и щёки, и Вит, благодарно улыбнувшись, ловко да споро сложил пополам свой непостижимый пергаментный свиток, отчего птицы, луна, звёзды и загадочное щемящее свечение разом загорелись ярким колдовским фонариком, взметнулись к распахнувшемуся самим собой окну и, кликнув напоследок гвалтом бойких голосов, растворились в опустившихся с небес потёмках.Вит нарочито долго возился с сумкой, убирал ингредиенты заклинания обратно, не решаясь поднять на Кристиана глаз. Мурлыкал что-то неуверенное под нос, чесал возвратившихся собак, искоса поглядывал за окно, наполняющееся опасной выдиченной ночью. Лишь только сильно потом, когда изображать иллюзию занятости стало попросту смешным и с концами неуместным, боязливо повернулся к мужчине…Чтобы увидеть, как тот, хмуро глядя строго себе под ноги, старательно жуёт горячие осыпающиеся лепёшки, тоже не осмеливаясь заглянуть волхву в тронутое изумлённой улыбкой лицо.??????Мальчишку что-то беспокоило — Кристиан видел это по живописным синим глазам, по необычайно бледному лицу, по кривляющимся угловатым теням, залёгшим под каждой осунувшейся ресницей. Вит дёргался и вздрагивал от любого шороха, будто ожидал увидеть на пороге самого Беспятого. Тревожливо косился за окно, умудряясь пугливо наклонять да вжимать в плечи голову, если вдруг проходил с тем рядом.Когда дело зашло за полночь и дошло до абсурдного — знахарь-наговорник то и дело спускал с пальцев цветочные искринки сорвавшегося с цепи кудесничества, обложившие уже все стены и посветлевшую собачью шерсть, — терпение Кристиана, треснув да надорвавшись, познакомилось со своим хвостом.Мужчина подобрался к юнцу, ухватил того за плечи и, как следует встряхнув, мрачно спросил, глядя прямо и точно в глаза:— Что с тобой происходит?Вит, казалось, выглядел удивлённым. Покусал губы, поводил в воздухе бесцельно болтающейся пятернёй, отчего зёрна магии вспорхнули молоденькой пятицветной радугой, и, отсчитав три или четыре вдоха, неуверенно поглядел на Кристиана, будто не в силах решить — стоит тому настолько довериться или же нет.— Послушай, — мужчине это всё начинало надоедать. — Ты не обязан возвращаться назад, если не хочешь этого делать. Более того… — он замялся, свёл на переносице тёмные косматые брови. Посерьезнев ещё больше обычного, сказал: — Я не хочу, чтобы ты возвращался туда. Понятно?Вит, моргнув, недоверчиво и испуганно отшатнулся, вжался затылком в бревенчатый стенной вал, попутно как следует о тот приложившись.— Как по мне, то не похоже, чтобы этот твой порчельник заботился о тебе.— Нет… нет, он… — Вит, будто пытаясь от чего-то своего откреститься, тряхнул туда и сюда головой, опустил веки, натягивая на губы неудачливую да тоскливую улыбку. — Ты не прав. Он заботится обо мне. Он вырастил меня, он научил всему, что я знаю. Он…— Держит тебя в неволе. Так?Вит, сглотнув, промолчал, попросту не отыскав достаточно сил, чтобы встретиться с Кристианом взглядом и облечь в слова самую большую, самую болезненно-страшную лживую тайну. Особенно тогда, когда красноглазый мужчина смотрел на него так, будто всё-всё-всё на этом свете безо всяких объяснений понимал.Время между тем уходило: собиралось стаями чернокрылых нетопырей, выходящих на первую за ночь охоту, ложилось палой листвой на исхоженную лесную подстилку, тикало в огне накалённого очага, ползало кусающими блохами в шкурах почёсывающихся сквозь дрёму собак.Где-то там, в совершенно ином мире, крапчатый ястреб с зоркими жёлтыми радужками огибал пустующий небесный склон, выискивая маленького заблудившегося ягнёнка, острым клёкотом обещая, что тому не поздоровится, если он не отыщется к предрассветному часу. Не поздоровится и новому его владельцу, когда ястреб узнает, в чей загон забежал глупый да бунтарский раскольничий барашек…— Я… сам пошёл к нему в услужение когда-то… — закусив уголок меловых губ, измученно выдохнул Вит и, ощутив, как его слова отскочили от стен, коснулись сердца Кристиана да вылетели ворохом испуганных ласточек в оконную щель, сник, наполовину убито уставившись на мужчину; он даже близко не ведал, какая нечисть потянула его за язык, какая нечисть принудила открыться этому вот, по сути, полнейшему незнакомцу.Кристиан, всецело обратившись во слух, замер, выжидающе глядя на потерянно мнущегося юнца; немая просьба и желание его были столь искренни и велики, что Вит, вопреки всем доводам сопротивляющегося рассудка, снова не сумел сдержать рвущихся на волю запретных слов.— Однажды в детстве я увидел фею… — прошептал он с набегающей тенью грустной полуулыбки. — Маленькую такую, хрупкую, безумно прелестную и хорошенькую… Она порхала над лесными цветниками, а следом за ней тянулась чистейшая солнечная пыль. То была настоящая, действительно настоящая фея, Кристи, и видел бы ты, как прекрасна она была…! — Глаза юнца занялись, посветлели. — Но приблизиться к ней я не смог. Едва попытался — фея тут же взяла и испарилась. Все ведь знают, что старый Добрый Народец не водит дружбы с теми, кто всё равно не способен их по-настоящему разглядеть и понять… А потом в деревню как-то заглянул, проезжая мимо и остановившись на ночлег, господин.— Этот твой ерестливый чернокнижник? — намеренно злобно уточнил Кристиан.Вит, поморщившись, согласно кивнул.— Я сам, хочешь верить или нет, увязался за ним. В коленях у него просил, чтобы он взял меня с собой и обучил магии, чтобы рассказал о языке фей и показал, как мне их найти, где найти, как уговорить не бояться и не убегать. Мне было нечего терять, толкового дома, как я помню, у меня не было, а господин… Господин в ту пору виделся мне очень хорошим, едва ли не восхитительным непостижимым божеством, спустившимся на грешную землю.Погружённый в льющийся и льющийся рассказ, Вит не заметил, как исказились оскалом губы Кристиана. Как, наравне с вырвавшимся с клыков сиплым дыханием, выползло из горла низкое приглушённое рычание.— В любом случае спустя несколько часов долгих уговоров он согласился и взял меня к себе под крыло. Только…— Только…?— Чародейству он учил, да. Но… На условие, что я должен буду принести ему взамен десять мешков жидкого солнечного света, если захочу хоть когда-нибудь обрести былую свободу, я по глупости своей не рассчитывал.— Десять мешков… чего? — капельку скептически переспросил Кристиан.— Солнечного света, — терпеливо повторил Вит.— Звучит как-то… нелепо, ты в курсе? Ни дать ни взять одна большая околесица такого же большого опойцы. Как солнечный свет, по-твоему, можно заточить в мешки, а? Если он просто… свет.— Я тоже поначалу удивлялся, поверь мне. И спрашивал что-то в том же духе, что как же, мол, мне это сделать, если — вот-вот — свет — он просто свет, да. А потом прочёл в какой-то книге, что сильнейшие колдуны умеют излавливать и его. Учитель пообещал, что если я принесу ему три мешка Блуждающих Огней — он обменяет мне те на десять мешков солнечного света. И тогда я буду волен идти, куда пожелаю.— И что случилось потом?Это было понятнее, потому что о Блуждающих — или Болотных — Огоньках Кристиан слышал и однажды даже повстречал одного такого сам.— Да ничего как будто не случилось… — уныло выдохнул светлоголовый юноша. — Спустя пять лет я собрал их, только… он сказал, что теперь я должен донести ещё два, так как охота, понимаешь ли, заняла слишком много времени, о котором мы не договаривались. Мы вообще ни о чём, если подумать, не договаривались, и в этом, вероятно, и кроется вся проблема… Как бы там ни было, в ту пору Огоньков водилось пока ещё много, и через четыре с половиной года я добрал оставшиеся два мешка…— И эта… погань вновь взрастила цену? — нисколько не сомневаясь, прорычал Кристиан.Вит, не видя для лжи ни единой причины, разбито кивнул. Поёрзал под пристальным взглядом алых глаз, поднял к переливчатому огнивому свету измождённое несчастное лицо.— Теперь их стало десять, верно. Хотя, говоря о верном… Десять было до этого самого утра. После того, как господин застукал меня с тобой прошлой ночью, их стало…— Пятнадцать?— Нет, не совсем. — Вит, хмыкнув, склонил голову к плечу, невесело хохотнул, поиграл пальцами в талом жёлтом свете и, не отводя от сереющего резкого лица блуждающих туда и сюда глаз, с ноткой тоски и толикой интереса выговорил: — Их стало тридцать.— Тридцать?!— Именно. За сегодняшний день, например, я не сумел поймать ни одного, так что он, по сути, прошёл с какой-то стороны совершеннейше зазря. Это ещё если не брать во внимание второе порученное задание, которое, поверь мне, во много раз сложнее и, должен признать, практически невыполнимее, Кристидруг.— Да что за дьявольщина такая? — Выражение мужчины налилось отпечатком обнажённой в своей искренности животной ненависти. — Какого беса ты продолжаешь на это вестись, если и сам, я же вижу, ни во что уже не веришь? В обещанную им свободу, во всё, что эта сволочь тебе говорит?!— Потому что, Кристи…— Почему ты не можешь просто уйти, сбежать, взять и не возвращаться к нему?! Вот же чёрт, я…— Да послушай же, Кристи…— Я не позволю тебе уйти из моего дома, ты понял? Никуда ты нынче ночью не пойдёшь, и дело само собой как-нибудь разрешится! А если эта скотина заявится сюда за тобой — то там мы с ним и моими псами как следует и потолкуем.— Да услышь ты меня уже наконец, Кристи! — Чародей, перехвативший его за запястье, оплётший пальцами и неуверенно на себя дёрнувший, глядел умоляюще, устало, с запавшими под глазами чернушными пятнами. — Я не… не могу я. Сделать того, о чём ты сейчас говоришь. Как бы ни хотел, не могу… я.— Почему? — упавшим голосом спросил мигом сникший мужчина.— Потому что. Потому… Пойми, если я нарушу договор — он отберёт у меня всё, чему успел обучить. Я больше никогда не смогу использовать колдовство, я забуду его так же, как другие, вырастая, навсегда забывают свои самые первые годы… — на дне тёмных-тёмных синялых зрачков увядающим осенним блеском промелькнуло эфемерное нежное существо с мотыльковыми крыльями за хрустальной спиной. — Я снова разучусь видеть их, слышишь?! Только на сей раз уже без надежды и возможности хоть когда-либо это исправить!— И что с того? — Кристиан, как ни старался, не понимал. Схватив юнца за плечи, он чуть аккуратнее, чем до этого, приложил того головой о стену, злостно уставился в нездорово поблёскивающие влажнеющие глаза. — Да плевать мне на этих твоих пресловутых фей или по кому ещё ты здесь сохнешь, болван! И тебе тоже должно быть плевать! Зато останешься живым и вольным поступать, как пожелаешь сам! Что, по-твоему, это того не стоит?— Да не знаю я! Не знаю, как ты не поймёшь? Я не привык к ней, к той жизни, которой живёте вы все, и я понятия не имею, чего же мне, как ты говоришь, пожелать! Я отдал всю свою жизнь этой самой магии, которая отныне заменяет мне привычную кровь. Я не могу лишиться её теперь, когда научился дышать самыми потаёнными её истоками, Кристи… Не могу я! И потом… ты прав, и он ведь наверняка придёт за мной. За мной, за тобой, без разницы… Без магии я уже ничего не смогу с этим сделать и ничем тебе не помогу, понимаешь? Он так или иначе заберёт меня и убьёт тебя… А я не позволю, нравится тебе или нет, этому случиться!Кристиан, сверкнув промелькнувшими за линией губ клыками, взбешённо сжал кулаки и, не совладав с порывом, ударил одним из них в стену рядом с головой Вита, оставляя в дереве глубокую покорёженную вмятину.Юный колдун, на чью макушку осыпалась горсть подпотолочной трухи, вздрогнул, закусил нижнюю губу, со смятением уставившись на обуянного яростью и неприятием мужчину.— Ты думаешь, что я не смогу защитить тебя...? — наконец, хрипло выдохнул тот, придя к какому-то сплошь не тому выводу, на который рассчитывал растерявшийся Вит, попытавшийся приоткрыть рот, но так и не нашедший ни малейшего подходящего слова.Синие глаза, насильно пытающиеся отвернуться куда-нибудь в сторону, но раз за разом неизбежно возвращающиеся к перекошенному серому лицу, разбито метались туда и сюда, дыхание колотилось пойманной в клетицу птахой, и белокурый волшебник никак не мог себе объяснить, почему он совершенно не ждал услышать этих слов. Почему они, всё-таки случившись и прозвучав, плеснули в нарисованную для него картину жизни незнакомой, но тёплой чёрно-красной краской, замазавшей все прежде знакомые улочки, холмы и прилесья?Пытаясь сладить с разыгравшимся болезненным пульсом, Вит опустил ненадолго ресницы, глубоко вдохнул, медленно-медленно выдохнул и, всецело себя прокляв, упрямо растянув губы в дурной, пытающейся нарисовать бесконтрольное жизненное счастье улыбке, разрезавшей ему всю воспротивившуюся плоть отравленными охотничьими ножами, поверхностно проговорил споткнувшимся оседающим голосом:— Как бы твои речи ни были сладки, мне, боюсь, всё равно пора возвращаться, Кристидруг. Ночь нынче необычайно темна, а я очень не вовремя потерял между нашими с тобой мирами единственный надёжный проход. Быть может, ты окажешься столь любезен и проводишь меня? Одному бродить там страшновато, а у тебя здесь имеются такие замечательные собачки. И сам ты, надо сказать, почудеснее любой, даже самой страшной, собачки...Вит чувствовал, надрезно чувствовал, как выливается оглушающими волнами чужая бессильная злость. Как обхватывает его за сдавливаемое горло, как сковывает по рукам и ногам…Правда, где-то там же Кристиан, кое-как с собой сладивший, пусть и, стало быть, далеко не до конца, просто взял и от него отстранился. Поднялся, отряхнувшись, на ноги, намеренно пренебрегая смотреть в оставленную за спиной запретную сторону, окликнул встрепенувшихся псов.На миг Виту, всё так же сидящему возле кроватной спинки и бесцельно наблюдающему за чужими молчаливыми сборами, почудилось, будто мужчина, пока надевал сапоги, размыто и странно склонился над его распахнутой сумкой…Но уже в следующее мгновение видение это быстро растворилось, рассеялось и ушло, сменившись угрюмой обидой в кое-как обернувшихся красных глазах.— Я готов. Пойдём, — хмуро бросил Кристиан и, рвано да угловато развернувшись на каблуках, направился, держа спину неестественно напряжённой и прямой, к двери, не дожидаясь вяло потянувшегося следом волхва.…и всё было правильно.Всё было так, как тому и должно было быть, потому что Вит не мог позволить себе рисковать ничьей больше жизнью.Особенно, когда эта чья-то жизнь внезапно становилась по-своему родной и, шутливым проклятием играющих в непостижимые игры богов, слишком и слишком…Важной.??????— Любопытно, куда мы всё-таки направляемся? — бормотал себе под нос Вит. Он то и дело останавливался, прислушивался к чему-то, что мог слышать только сам, вглядывался в караковую глубину шелестящего лесного полога, ловил облизанным пальцем ветра, втягивал чуткими ноздрями запахи.В лесной глуши цвёл сладковатым дурманом настоянный чубушник, вторил кроткой нежностью сверкающий росистый лунник. Под ногами хрустели обломанные высохшие ветки; чёрными тенями по чёрной мгле рыскали выпущенные на волю собаки, увлечённые новой захватывающей игрой.— Эй, эй, Кристидруг! Ну же, ты что, всё ещё на меня дуешься? Да посмотри ты хотя бы сюда, Кристидруг! Я для тебя цветочек сорвал. Кристидруг? Кристигосподин…?Сколько Вит ни лез вон из шкуры, мужчина внимания на него не обращал. Даже в сторону больше — очень и очень показушно и нацеленно — не смотрел.С пару раз юнцу чудилось, будто ещё совсем чуть-чуть — и тот и вовсе развернётся да убредёт обратно под крышу тёплого обжитого дома, прихватив с собой и распугивающих мелкий нечистый дух пёсьих пастырей. Правда, сколько бы времени ни проходило, Кристиан продолжал упрямо брести следом за взбалмошным кудесником, не имеющим ни малейшего понятия, куда, собственно, следует держать путь.В конечном итоге они миновали два тихих ручья, пологий спуск с мокрого шороховатого холма, поравнялись с отвесной скалой заброшенного посреди дебрей огромного валуна, что походил на молодую гору да упирался оленьими рогами в верхние ветки старых древ; у подножия его коврились сброшенные неизвестным растением стризовые лепестки и такой же расцветки листья, высушенная коряга, побелевшая от старости, да обглоданные кости умершей давным-давно косули.В нижних каменных ярусах, вея холодом зачинающейся зимы, зияла пропастью узенькая неприметная пещерка, из которой задувал воющий волками ветер, поднимающий кручёные стайки встревоженной бордовой листвы.— Жуткое, надо сказать, местечко… — прошептал, недоверчиво поглядывая на ведьмоватую лазейку, Вит. Передёрнулся так, будто старался сбросить с себя поналипший бурун, покосился с жалобной полуулыбкой на не проявляющего никаких эмоций Кристиана и, поколебавшись, отступил от гранёного камня на горсть семенящих шажков, кое-как приводя в порядок сбившееся осиплое дыхание.— Неужели? — с хмурой, но едкой, неприятной, болезненной и намеренной ссадинкой отозвался мужчина, впервые подавая голос за долгие часы их бессмысленного, как ни посмотри, блуждания. — А я думал, что тебе не привыкать ко всякой там темени и прочей противной свету дряни. Ты же ученик чернокнижника, как-никак.Вит ответил всё той же исковерканной усталой улыбкой, стараясь скрыть пронзившую сердце нарывающую трещинку, оставившую за собой крохотный кровоточащий шовчик.— Я предпочитаю магию более… чистую, — вяло пробормотал он, тут же резко прикусив губы и оборвавшись: из-за спины послышался глухой предупреждающий рык, и Вит с Кристианом, дружно обернувшись, в растерянности уставились на догнавших их чёрных псов, склонивших головы, оскаливших каркас зубов, опустивших жгуты поджарых хвостов. В проблесках мутного света блеснули лунные ломти пожелтевших глаз…И только тогда Вит, наконец, вспомнил.Вспомнил, где встречал этих двоих прежде. Вспомнил, почему псы его нового странного друга казались такими знакомыми, понятными и необъяснимо… правильными.— Послушай меня сейчас внимательно, Кристи… — непроизвольно дрогнувшим голосом позвал было он. — Я, кажется, уже видел их… всех вас… однажды… в своём сне, который сном получается назвать с очень и очень большой натяжкой…Кристиан, обернувший к нему растерянное лицо, ответил непонимающим взглядом; собаки приподняли уши, оставаясь стоять на островке опавшей хвои, между той самой гранью, что когда-то уже как будто предлагали пробить, выпустив запертую птаху наружу.Вит, задумчиво на тех поглядев, облизнул кончиком языка взволнованные губы, намереваясь сказать что-то ещё…Да, к сожалению, не успел, и слова его сорвались протяжным испуганным вскриком, когда огромный буро-рыжий ястреб, вырвавшийся из волчащейся скальной расщелины, обхватил цепкими лапами его плечи. Острые серые когти впились в надорвавшуюся плоть, ударила струями упругая маковая кровь, похожая в темноте на густую древесную чернь.Юноша закричал снова; лес, встревоженный явившимся по душу колдовством, загалдел голосами пробудившихся птиц, писком сорвавшихся в небо летучих мышей, копытным перестуком бросившихся прочь из пригретых рощиц косулей.Собаки, брызнув опавшей слюной, бросились вдогонку бьющему крыльями ястребу, на половину надломленного прыгучего шага опережая кричащего, зовущего, тщетно пытающегося ухватиться за тонкие бледные пальцы хозяина…Но не успели и они: ястреб, с лёгкостью втащив свою добычу в жерло заросшей травяным стеблем пещеры, уснувшим солнцем под набежавшей серой тучей скрылся из виду.Промелькнула лишь короткая вспышка умоляющих голубых глаз, на миг показавшиеся горы и деревья недостижимого заколдованного иномирья…После чего умершая пещера, дохнувшая углистой пустотой с терпким и слабым запахом высушенной малины, навсегда сомкнула стукнувшиеся друг с другом многопудовые створки.