Часть 2. Глава 1. Перетягивание каната (2/2)
Милосердие. Добровольное перерождение. Только не в отношении Рея - он сейчас где-то далеко, спит, не пробуждаясь, а все, что хочется сделать Люцу по ночам - спрятаться от всех и смотреть в никуда. Ему было ужасно больно - боль разрывала от одиночества, от разлуки, боль расцветала от осознания, что скоро все рухнет окончательно, от собственного бессилия, боль душила из-за понимания, что когда очнется, Рейвен возненавидит самого себя еще сильнее. Он ведь с искренним человеческим сердцем ненавидит все нечеловеческое, - и скоро, безумно скоро, он будет ненавидеть весь мир. Что может сделать Люцифер, чтобы облегчить его ношу?******* Он привычным движением отпусти стражу и отодвинул полог. Ему не хотелось ни с кем говорить, он был не в настроении, а в шатре стоял полумрак. Жаровня давала слабое освещение, но темные глаза были настолько же зоркими, насколько опасными - Александр видел все, что хотел увидеть.
Мальчишка продолжал спать и выглядеть невинно и почти прекрасно, и его в этом долгом сне ничто не смущало и не тревожило. Мужчина подошел к нему, присел возле. Погладив узкий светлый подбородок, он осторожным и ласковым движением отбросил с близкого лица длинные светлые волосы - они отросли с момента их встречи - и вгляделся в умиротворенные черты.
Они с ним так и не поговорили. Все, что мог сделать Александр, все, что было в его силах - это продолжать приходить сюда, ждать, двигаться в том же направлении, что и раньше, и терпеливо готовиться к тому, что скоро еще одна жизнь сломается. Готовиться сломать эту жизнь.
Однако, оборотень не мог поступить иначе - все, что ему оставалось, это обратить Рейвена Истера. Тот уже начал обращаться, но в ту тварь, которых вервольфы терпеть не могли. Остаться человеком - вот чего хотел бы благословленный, однако одного желания в этом мире бывает недостаточно. Эта маленькая жизнь в ломком теле - ничто; мужчина видел лишь обреченное создание - знаки особой воли на спине (раз), сродство с одним из вампирских Лордов (два), предназначенность ему, его пара (три). Так ли легко остаться человеком и сохранить себя при таком раскладе?.. Единственной надеждой, самой маленькой и тусклой, для Рея - Алек все времямысленно повторял про себя это имя, говорил с молчаливым собеседником, так как понимал, что не отличается ни легким нравом, ни сопереживанием к чужим людям, а мальчишка будет для него чужим пока не откроет свои прекрасные зеленые глаза и не произнесет слов, лишенных яда ненависти, злости, боли - этой надеждой был тот Пес, который почти полгода назад чуть ли не с истерикой покинул их поселение. Алек тогда оставил ему на память пару шрамов, оставил как раз на открытой, подставленной в знак смирения шее в напоминание и предупреждение. Он давно не играет в игры, и сейчас играть тоже не станет. Алеку было одновременно просто и непросто отпустить Охотника на его новую, похоже, что последнюю Охоту. Тот клялся собственной душой, что найдет выход, позволяющий Рейвену остаться человеком. Еще один глупый и наглый мальчишка - перебороть кровь сложнее, чем чувства, веру или случайность, потому что кровь есть закономерность и связь. А отпустить Цепного Пса с поводка все равночто дать ему надежду и возможность бороться за мальчишку, но это ложь. Вождь клана должен был думать о клане, и он думал: давал своим людям привыкнуть к мысли, что Алек больше не один, что на их территории полукровка, что появился еще один отмеченный волей Бога и скоро он станет частью их семьи. А стража около шатра не давала отчаянным причинить Истеру вред. Что значило для него, гордого и привыкшего к повиновению, отпустить того Охотника? Он дал ему шанс, дал своему особенному, своей паре шанс сохранить все, как оно есть, а когда все рухнет - причину для успокоения совести: они пытались, но не смогли. Алек не был человеком, но прекрасно понимал, каково будет Рею по пробуждении. Что значило для него, внимательного и жесткого, отпустить того Охотника? Александр наступил на горло рычащему хищнику внутри себя, что делал редко, отпустив мальчишку и позволив ему жить, а также - сохранить жизнь, сбежав, а не убив наемника он не позволил своей ревности взять верх, не поддался искрам и огню из них. Эти искры тлели в каждом из его рода и будут тлеть до самого конца.
Александр очертил овал чужого лица, ощутив ладонью прохладу размеренного и еле уловимого дыхания. Постепенно сердце Рея останавливалось, и мужчине вместе со Старейшинами приходилось усиливать его стук искусственно. В полукровке сейчас было столько наркотиков и стимуляторов, что он наверняка пребывает на десятом небе и видит летающих пони. Пусть ему снятся лишь светлые и приятные сны. В воздухе начинает разливаться прохлада - скоро ночь. Беспокоить его, пока он в этой палатке, со своей парой, никто не стал бы, но сам вождь знал, что его ждут. На нем лежит ответственность и ему нужно принять наконец решение, когда случится то, что должно. - Прости меня.
Александр осторожно поцеловал чуть теплые губы мальчишки, безвкусные и сухие, чувствуя томление в теле. А в голове звенела печаль.
- Прости нас, - осторожно потянув шерстяное покрывало вниз, он прислонился щекой и после - ртом - к чужой груди, где затихало упрямое сердце. Он будет биться всегда, продолжать бороться за каждый кусочек вечности, который предложит ему Александр. Мальчишка даже не шелохнулся, такой же отстраненный и слабый, нагой, светлокожий, прекрасный. И мужчина, который бесконечно устал ждать, (а ждать чего-то или кого-то приходилось все время, чтобы приблизить мгновение, когда пушистые ресницы затрепещут и откроются изумрудные глаза), мужчина хотел бы прилечь рядом, уткнувшись носом в мягкие пшеничные волосы, обняв тонкокостного юнца, смежив веки и уснув. Рядом со своей парой. Однако то - щенячьи мечты, незамысловатые желания звериной сущности, которые когда-нибудь исполнятся. Алек подкармливал эту часть себя обещаниями и представлениями, что вскоре все изменится, и даже если Рейвен будет злиться на него, ненавидеть его, мужчина хотя бы сможет бороться за его внимание и любовь. Сейчас, когда Рейвен в коматозном сне, всякая борьба есть только лишь суррогат той, которая случится, или даже подготовка к ней.
Поправив покрывало, Александр заправил мягкие солнечные пряди за ушко, о которое потерся кончиком носа и прошептал: - Еще рано просыпаться, но если хочешь бросить вызов мне, или всему миру, переживи это все и тогда… “... и тогда посмотри на меня, заговори со мной на любом языке и любыми словами - я стану твоим, а ты - моим”. Александр поднялся и тихим, полуночным шагом покинул обитель сновидений. В них, однако, не было ни летающих пони, ни светлых и приятных картин.
В них человек в черных одеждах, спотыкаясь, брел по пустыне.
Это было давно, в те времена, когда Тьмы боялись, потому что Огня еще не добыли. И человек, который брел, падал с подгибающихся ног, поднимался и, оставляя за собой кровавые следы, брел к людям - первым людям. Он сам оставался частью Тьмы, но хотел выйти на свет, ведь ему было что предложить этому миру. Этот же человек, что-то шелестя на незнакомом наречии, гладил скалы, закрыв глаза. Что он делал и чего добивался? Неизвестно. С его плеч стекали зеленые летящие ткани, а за его спиной, с холодными, будто выточенными из камня этих скал лицами, стояли люди. Десятки, сотни людей, готовых разорвать любого, кто появится на горизонте. А появление их самих - лишь ошибка и случайность, однако теперь он ответственен за это. Когда незнакомец поворачивается к ним, все глаза обращаютсяк нему, и он улыбается. У него черные, длинные, блестящие волосы и смеющийся взгляд. - Теперь вы можете постигать простор, вы свободны.
Они хмуро глядят в ответ, пока наконец первый вождь среди равных не говорит глухим голосом: - Мы не хотим тебя покидать, Отец. Незнакомец печально-светло улыбается, но молчит. Когда-то в глухой древности он так же говорил своему Отцу, но сейчас он не хотел повторения тех же событий. Эти дети не заслужили войн или крови, ихстезя - мир, прекрасный и незамутненный. - Подойди, - мягко подозвал он первого вождя, и когда тот без страха, без удивления или смятения подошел, приложил ладонь к его лбу и произнес, - я благословляю тебя своим именем. Отныне ты - Ками, тот, кто видит меня. Ками отступил, и там, где ладонь коснулась его лба, возникла первая буква, знак начала и старшинства.
Этот же человек спал беспробудным сном, пока вокруг него ходили люди в белых халатах. Они не могли коснуться его - невидимое поле опаляло их, грешников, но они не прекращали попыток, пока незнакомец, сильно раненный, спал тихо и вечно. От него исходил мягкий призрачный свет, и этот свет улавливали датчики, тихо попискивающие.
Незнакомцу тоже что-то снилось - что-то далекое, струящееся. Песня. Слова про небо и мечты, она звучала раньше, до того, как два друга были навечно разлучены. Он не хотел больше сражаться - никогда, ни за что, во имя самой жизни. С каждый разом борьба для него становилось все тяжелее - сначала от любви к кому, во славу кого-то, после - по чьему-то приказу, против себя, сейчас - от неизбежности, против дорогого сердцу чужака (когда-то - друга).
“Хочешь все прекратить?” - услышал он как-то от единственного выжившего в мясорубке. Говоривший, хватаясь за плечи нашего странника, дышал ему в лицо могильным холодом и кровью, а его глаза уже различали что-то нездешнее. Они вдвоем стояли посреди моря трупов - скоро взойдет солнце, и кто-то из них развеется пеплом, а остальные - его собственные дети, он почтит их память, почтит - остальные станут частью чего-то более великого, общего. Они обратятся в клановую память. “Да”, - отвечает незнакомец, и вдруг слышит в голосе мертвеца знакомые певуче-прекрасные нотки: “Тогда давай сделаем ставки, мой друг, чья же тень будет темнее и длинней?” - и в кровавом дыхании чувствуется аромат луговых цветов. “Тень?” “Не нравится? Но ведь это - правда. Каждый их них - лишь отзвук, лишь отблеск нас самих. Чья же тень поглотит другую, разве тебе…” “Нет”, - глухо отвечает наш странник. “Почему?” - почти неуловимо шелестят губы. “Они намного больше того, что мы думаем. Каждый из них это искра, которой суждено вспыхнуть пламенем. Для нас они - искры над пеплом”. “Как же нам остановить эту вражду?” “Борьба невозможна с изначально более слабым, лишь с равным, разве ты забыл?” Ему уже никто не ответил, и вот он лежит, увлеченный потоком собственных сновидений, став частью сновидений чьих-то чужих. Он ранен, потому что смертен здесь. Для него смерть - это дверь, но он не спешит ее открывать, пока вместе со старым другом не найдет выхода из этой войны. Рею снился один из Прародителей и те три коротких мгновения его бытия, когда он бродил по земле.******* К вечеру, уставшие и покрытые кровью, они с Валефором и его воспитанницей вернулись в Полуночный. Кровь на них - вследствие зачистки одного из “гнезд”, в которые сбивались бесклановые кровопийцы, и в Полуночном этим никем не удивишь. Здесь удерживали свой пост те, кто любит рубить и резать, кто не пускает тьму в сердце Юты. Стражники, - назвали бы мы их, но это не так.
- С тебя еще уроки по стилетам. - Я помню, - обегая хмурым взглядом полутемную залу клуба, отозвался Люц. Среди Охотников было мало умельцев управляться со стилетами, и Валефор знал об этом. Поскольку его ученица (Люцифер в своей голове честно не осмысливал ее появление всеми возможными способами, так как не хотел лезть в чужую жизнь), ее звали Ригги, предпочла другим видам вооружения кинжалы, обращение со стилетами для нее становится важным пунктом становления профессиональным убийцей. У нее было мало индексов - недоучка, слабая, таких Люцифер встречал редко. Убить таких легко. Внезапно взгляд Пса споткнулся о чужое навязчивое внимание. С тихим звуком опустив стакан на барную стойку, на него смотрел молодой мужчина неуловимо знакомый лицом. Лицом ли?.. Словив взгляд Охотника, он медленно поднялся - четыре человека подобрались, охрана - и направился в их сторону.
- Неприятности? - Тихо поинтересовался Валефор, не изменившись в выражении и почти не двигая губами. - Пока не знаю. - Так же незаметно ответил Люц. Мальчишку он видел впервые, это точно. Тот, оценивая взглядом кровожадный вид Охотника и его вооружение, его компанию и выправку, поджал губы, а после с неуловимым акцентом спросил: - Вы - Люцифер? - Зачем он тебе? - Спросил мужчина в ответ так быстро, что почти перебил чужака. Мальчишка дернул бровью, однако спокойным и собранным голосом произнес: - Хотел бы узнать про одного человека. Люцифер так сильно привык к чужим попыткам его убийства, что ощутил легкую растерянность. Его почти звериная интуиция молчала, а значит, мальчишка сейчас не врет. - И про кого же? - Его зовут Натаниэль О`Кензи.
Люцифер подавил дрожь, так как вдруг понял, что речь идет о Натане, Нате. Ни он, ни Тайлер не знали фамилии своего предыдущего работодателя, однако теперь, услышав это имя, мужчина понял, что показалось ему знакомым в этом мальчишке. Он был того же роста, что и Нат, и довольно сильно был похож на него внешне. - Вы его родственник? - осторожно поинтересовался Охотник, уже предчувствуя положительный ответ. - А вы - Люцифер, верно? - Согласный кивок в ответ, - Да, мы с ним родственники. Меня зовут Юджин, я - сын Натаниэля. Перед желтыми, почти дикими глазами шатена вдруг явственно, как будто это произошло недавно, в той бойне с бесклановыми вампирами, встала картина - высокий сильный мужчина, брюнет, загорелый и с темными глазами, чьи пальцы терялись в чужих волосах. Этот мужчина держал в руке оторванную голову Натаниэля.