8. Горшочек, не вари, или Ван Гогу снятся маки, Ван Гогу снятся уши (1/2)

Я собираюсь сжечь этот город.(Franz Ferdinand "This fire") Дом вздохнул. Вздрогнул. Гипсокартонные панели, напоминавшие больше шоколадные плитки, нежели потолок, посыпались на несчастные головы людей, и почти сразу — штукатурка; поднялся молочный удушливый туман. Словно они оказались запертыми в гениальном мистическом триллере ?Мгла?. Белое марево облепило лицо, забралось в горло, и Юля сквозь свой надсадный кашель слышала, как зашлись в таком же кашле посетители и ребята. ?Землетрясение?, — мелькнула испуганная мысль, и тут же в голове всплыли давно канувшие в лету уроки ОБЖ, на которых Юля предпочитала спать с открытыми глазами.

Говорят, при пожаре люди спасают из горящих квартир неописуемый хлам: кто во что горазд. Тазики, кастрюли, тапки. Плюшевых медвежат. В ушах звенело, словно там не покалеченный мозг, а взаправдашняя заутреня. В зале всё ещё то тут, то там раздавался сухой кашель, кто-то просил воды, где-то слева плакали девушки. Это зона Юстаса; Юля на ощупь пошла в ту сторону, вроде бы осознавая своё шоковое состояние и неописуемое охреневание — колени дрожали, ноги подкашивались, хотелось поджать несуществующий хвост и сбежать крысой с тонущего корабля, но, насколько хватало сил и реакции, она очень пыталась оставаться в трезвом уме. Или хотя бы не растерять его остатки. — Землетрясение! Все на выход! — кричал кто-то из своих. Юля наткнулась на один из столов и навалилась на него, стараясь передышать удушливый спазм в горле. Уткнувшись в локоть, она откашлялась и незряче уставилась вперёд: дышать трудно, горло саднило, хотелось пить. Воды. Воды! Юля было повернула назад, чтобы в состоянии оглушённой рыбы доплыть до барной стойки брюшком кверху. В любой непонятной ситуации лучше притвориться дохлой, чем немножко живой и контуженной. Девушки снова всхлипнули: и чёрт бы с ними, но долг обязывал. И совесть. Юля пошарила по столу, нашла салфетки и, вытащив одну, стала вытирать лицо. ?Нашла время прихорашиваться?, — оговорил внутренний голос — с недавних пор внутренний тёмный попутчик приобрёл все оттенки интонации ?того-чьё-имя-нельзя-называть?. Чем больше Юля гнала этого пропащего человека от себя, тем крепче он укоренялся в её голове. ?Не спать?, — приказал тёмный попутчик, и Юля вздрогнула. Она чуть не уснула прямо посреди хаоса, и это несмотря на посеянное зерно панической атаки: кажется, для неё события последних двух дней оказались слишком неподъёмными. И вроде бы старик на небе давал столько трудностей, сколько мог выдержать человек, но происходящее ощущалось тем ещё тяжким грузом для хрупких плеч.

— Юля, ты как? Она обернулась — страх в унисон с сердцем стучался в рёбра, на ходу протирая глаза ото сна и от пыли, и смогла сфокусироваться на Юстасе. Он весь белый от штукатурки, призрак призраком, и посреди мертвецкого лица два живых карих глаза. Так не бывает. Мёртвые не оживают вот так: к чёрту, к чёрту! Они пока живые. — Там соседнее здание взорвалось. А как?.. Но…Ах, точно. Тут же исторический район, дома жались друг к другу, как продрогшие цыплята в пелене утреннего тумана; ни щели, ни просвета — кажется, пять или шесть двухэтажных краснокирпичных дореволюционных домиков. В соседнем, прямо за стеной — за стеной, Карл, будто не дом соседний, а квартира! — салон красоты ?Варвара-краса?. Недавно же ремонт сделали, проводку меняли, а газа у них вроде как не имелось. Юля откинула выбившиеся из хвоста пряди и покачала головой, ощутив себя игрушкой-болванчиком. Жизнь, бессовестная ты сука! Всё же налаживалось, гадина ты окаянная. — Нет, — зачем-то запротестовала она, — землетрясение. А я как назло проспала все уроки ОБЖ. Первый раз, когда жалею о том, что не слушала учителя. Она засмеялась, уткнувшись в локоть, и хохотала, хохотала, хохотала.

— Юль, — осторожно позвал Юстас и дотронулся до её плеча, — у тебя истерика. Спасибо, кэп! Да, это грёбаная истерика! Даже первый кретин на деревне наверняка в курсе, что смех в критической ситуации — первый признак основательно улетевшей кукушечки. — Не было землетрясения, — он всё ещё держал руку на её плече. — Там бахнуло, надо выводить посетителей. И вдруг навалилась болезненная, необъяснимая и мучительная паника, и Юля поползла вниз, чтобы спрятаться под столом — ?меня нет, я в домике?, — но Юстас подхватил её, не дав превратиться в человека-улитку. Обнял за плечи, и треснувшие стены сознания, кажется, перестали разъезжаться по швам, грозясь вот-вот развалиться по кирпичику.

Юля кивнула, до конца не поборов приступ липкой тревоги, и хотела продолжить путь до девушек, которые уже не плакали, — наверное, их уже вывели, если только они негаллюцинация, — но Юстас потащил её за собой. ?Я сейчас попью и помогу вам, ладно?? — промямлила она, теперь ощущая подступившие слёзы. ?Да ну брось, ты себя даже не видела: ты сейчас ни рыба ни мясо?, — отмахнулся Юстас. ?Это ты меня сейчас курицей назвал, что ли?? — возмутилась Юля, почувствовав себя пьяной, хотя ни капли алкоголя не приняла на душу. Когда они шли мимо барной стойки, точнее, Юля полувисела на парне, а он её полутащил, дом вздрогнул снова. Вздохнул. Стены качнулись, застонали, заскрипели, затрещали, заохали, и вот-вот должен осыпаться за вновь посыпавшееся штукатуркой потолок, но здание, повидавшее и революцию, и войну, и дедушку Ленина, и чёрт знает что ещё, выстояло. Крепко вросло фундаментом в землю, наверное, даже корни пустило, дескать, моё. Юстас отпустил Юлю, и она испуганно подняла глаза, прикрываясь ладонью, к громыхающему потолку, устроившему в кафе маленькую, почти миниатюрную ядерную зиму в масштабе один к страшной цифре. Всё тряслось, ходило ходуном, натужно рычало потусторонним голосом, гудело, звенело, гремело. И страх перекатывался по венам, рождаясь стонами и криками. ?Помогите!? — первый звук новорождённого ужаса. Всё вокруг визжало человеческими голосами. Стена с пиратами покрылась трещинами, и… Бах! Капитан Джек Воробей осыпался на пол, едкая пыль клубами поднялась в воздух, и ничего нельзя разглядеть. Юля зарыла лицо в ладони, стараясь изо всех сил дышать через раз; пол ушёл из-под ног с новым вздохом старого дома. ?У-ух!? — застонали дрожащие стены. ?А-ах!? — заскрежетал качающийся потолок. Воздух вздрогнул вслед за зданием, и Юля покачнулась, взмахнула руками, надеясь за что-нибудь уцепиться, пока падала, но голова встретилась с краем барной стойки, и боль стрелой вошла в висок, опоясав голову и закрывая глаза серой пеленой. ?Хорошо, это хорошо, — паника и страх легли на дно какого-то туманного озера, — может быть, я смогу поспать?. Сон и правда снился. Гарик тихо сидел на кухне, курил горькую папиросу и качал головой, а Джокер, вставший у кухонного гарнитура, тихо чеканил слова, отчитывая соглядатая. Слова что резвые пули, больно ранили, и можно было разглядеть изрешечённую душу Гарика. Губы Джокера кривились, вокруг шрамов собирались складки. Только это не старая привычная кухня в облезлом бараке, а кухня в маминой квартире. Чистота. Порядок. Уют. Тепло. Юля поёжилась, на этот раз боль в голове не такая острая. Тик-так. Тик-так. А потом шальная мысль вылезла откуда-то из уголка, как домашний паук: хорошо, если бы развивалась с рождения аллергия на дураков. Ну нет. Джокер не дурак, на него такое не сработало бы. На шизиков, безумцев, коварных и гениальных гениев — да.

Юля повернула голову, но не смогла разлепить глаза, всё ещё хотелось спать. Сонное ?так-так? крутилось в голове. Кто-то взорвал салон красоты за стеной. Она потянула за верёвку. А перед этим разгадала головоломку. А ещё раньше получила странное письмо. А до этого сбежала на автобусе. Это не мог быть Джокер, блинский блин, только не он, откуда бы ему знать, куда уехала Юля. Гарик не знал, никто не знал, даже Юля толком не знала, куда она собиралась. Никто. Никто. Мама знала. Но Юля только сегодня с ней говорила по телефону, мама и бабушка живы, очень правдоподобно живы, это важно. Ну ок, всё на самом деле просто: он добрался до её дома, проник в квартиру и установил прослушку на домашний и, возможно, сотовые телефоны.

Дура. ?Все бабы как бабы, а я Джокера купила, а потом сломала его?. Юля вздохнула.

Тишина вокруг медленно рассыпалась, звуки возвращались неясными очертаниями и обрывками. Звон угасал.

Юля медленно повернула голову из стороны в сторону, словно разрывая невидимую налипшую паутину, и приоткрыла глаза. Мир ворвался непонятным пятном, размытой кляксой, дождливым разводом по стеклу. Она облизнула сухие, покрытые пылью, губы и отвернулась от светлой кляксы оконного проёма к тёмной кляксе стены. Приподняв руку, Юля аккуратно протёрла невидящие глаза, чтобы попытаться сфокусироваться на происходящем. Ага. Клякса перестала быть кляксой — от тёмной стены отслоились силуэты людей. Карликовые. Зажмуриться. Открыть глаза. Присмотреться получше. ?Давай, Чак Норрис в крутом Уокере и не такое переживал?. Не карлики: люди, пока непонятно — много их или мало, стояли на коленях, кто-то держал руки за головой, кто-то безвольно опустил их вдоль тела.

Происходящее всё меньше нравилось Юле. Она тяжело перекатилась на бок, кряхтя и шипя на каждое движение, свесила голову на манер восставшего из мёртвых зомбяка и приподнялась на локтях. Лежачие мертвецы, блин.

— С до-обрым утром! — пропел где-то сверху бодрый мужской голос. ?Я узнаю тебя из тысячи: по словам, по глазам, по голосу?, — угрожающе пропел внутренний голос. Шутник пришёл, шутить изволит. И запоздалый страх слепо вылез наружу. — Очень смешно, — взявшись за рёбра, со вздохом разочарования ответила Юля, не оборачиваясь. — Эй, эй! Посмотри-ка на меня. Она обернулась, удерживаясь на локтях, чтобы не упасть. Герой нашего безумного времени, чёрт бы его побрал. Зелёная волна к волне, фиолетовый костюмчик как влитой, устрашающий: фиолетовый — цвет опасный. Тайна, завуалированность. Скрытность. Скорбь. Ладно, от цвета к лицу кровавого маэстро: свежий узнаваемый грим красноречивее любых слов, и сразу отпадали все вопросы о том, кто это такой. Джокер. И вишенка на торте: улыбка Глазго как визитная карточка. — Скажи мне: разве я похож на-а… хм-м… — он причмокнул, — клоуна? — Джокер поправил лацканы пиджака и склонил голову, при этом не забыв хмыкнуть. Тяжёлый взгляд из-под чёрных век пугал и не сулил ничего хорошего. Жалости точно не приходилось ждать. Именно этот взгляд красноречиво предупреждал: только попробуй сказать ?да?, рискни — не получишь сахарок. Юля зажмурилась, чтобы не видеть размалёванного лица, одновременно борясь с подступившей к горлу тошнотой. Как бы так исхитриться и постараться не выблевать желудок? Где-то в стороне тихое шептание доносилось нестройным жужжанием голосов до вернувшегося слуха: ?Джокер? Э-э-э… Он настоящий? Это представление? Нас разыгрывают?? Нет, ребята, всё гораздо хуже, потому что вам всем хана. Страшная, беспроглядная, безжалостная хана. ?Можем взяться за руки и помолиться, но официально мы все заочно уже в могилах?. Юля захотела лечь обратно на пол: может быть, если она уснёт, а когда откроет глаза, всё это исчезнет. Хоть бы да. В фильме из далёких двухтысячных, ?Ведьма из Блэр?, девочка-призрак на мосту, изломанно вышагивая задом наперёд, поделилась пугающей фразой: ?Вы привели её с собой!? Так вот, во всём, что тут сейчас случилось и ещё случится, виновата Юля. Она своеобразный гамельнский крысолов, только история не такая печальная, как в оригинале, но ужас происходящего обеспечен всем и каждому, без обид.

Или нет, крысолов тут не при чём. О чём она вообще?

Голова гудела. — Хватит отдыхать, Аврора*, — усмехнулся Джокер. Когда Юля повернулась к нему, он театрально выставил руку перед собой и жестом призвал подняться. Отлично. Цирк абсурда открывал свои двери для всех желающих. Нежелающие могли покинуть зал, но только вперёд ногами. Чудненько. Для полноты фееричности не хватало, чтобы псих достал из кармана колоду Таро и разложил тут пару раскладов. Дескать, к житью, так выживете, а нет— так пеняйте на себя, гробов на всех хватит. Опираясь на руки и помогая себе ногами, Юля отползла в сторону, но голос Джокера остановил: — Ата-та-та-та! — он поцокал языком и погрозил пальцем. — Я сказал вста-ать, а не отползать.

Пришлось превозмогать недомогание и головокружение, чтобы, покачиваясь и придерживаясь за стол, подняться на ноги. Она несколько раз осмотрела зал, всё-таки надеясь в глубине души, что найдётся джентльмен и поможет ей принять вертикальное положение. Слишком наивно. Заложники, а их навскидку оказалось не меньше двух десятков, и это включая посетителей, не рискнули бы и шагу сделать без спроса. Хотя, впрочем, никто не торопился открывать рта. Правильное решение, но жизнь вряд ли спасёт. А подельники… Чёрт возьми! Стояли в масках, как из тех новостей про ограбление банка. Юля мотнула головой и всхлипнула, тут же пряча истерику за непроизвольным смешком. Потирая ушиблено место на голове, Юля обнаружила слипшийся клок волос и, отняв руку, увидела кровь. Ну класс! Как по заказу снова замутило, паника неуютно шевельнулась в груди, обнимая ни живоё ни мёртвое сердце. — А тепе-ерь, — пропел Джокер и щёлкнул пальцами, — Юмми, налей мне кофе. И поживее.

Он небрежно взял с барной стойки меню, быстро пробежался по названиям, приоткрыв при этом рот. Вид его не то удивлённый, не то предвкушающий, Джокер словно забыл и про своих клоунов, и про заложников. Но это не так. Как доказательство, он подозвал к себе одного из преступником и что-то тихо сказал ему. Тот кивнул, обошёл зал и вытолкнул к барной стойке четверых работников. Юстас — побритый налысо и с татуировкой в виде солнца на самой макушке, Лолла — в наряде Джессики Рэббит, Питер — не то дровосек с Аляски, не то хипстер, у него по злому року нерабочий день, но по несчастному случаю он сегодня среди посетителей. И четвёртый — Михель: брутальный северянин Рагнар в кигуруми единорога.

Джокер осмотрел каждого с ног до головы. На его лице не дрогнул ни мускул, взгляд безучастный, чёрный, как кроличья нора, в которую вопреки сказке — прислушайтесь к доброму совету — не стоило. Даже если все эти люди-бедолажки задним умом всё же надеялись на какой-то невнятное светлое и хорошее, на всякий случай они играли по правилам Джокера. Хотя ответ пришёл почти сразу. Пока Джей был занят рассматриванием своих новых игрушек, Юля успела как следует оглядеться. У стены, позади заложников, лежал человек. Может быть, его оглушили или просто обморок. Но темнеющее пятно возле тела говорило убедительнее любой наивной надежды: вряд ли это разлитый кофе и уж точно не опрокинутая бутылка с колой. Всегда жди худшего. Это кровь. А человек с большой вероятностью мёртв. Ни плана А, ни уж тем более плана Б у неё не имелось. Она не фокусник и не клоун, шляпы с кроликом у неё, ах-ах-ах, не имелось.

— Ты, — Джокер щёлкнул ножом и указал им на Михеля, при этом прищурившись и чуть подавшись вперёд, — будешь Мохито. Юля чуть не осела на пол, колени задрожали пуще прежнего, захотелось раскапризничаться, выпустить истерику наружу и выплеснуть её на Джокера. Сука. Как же хотелось кричать и забиться в угол — одновременно, одно желание пересиливало другое и обратно.

Джокер тем временем посмотрел на Лоллу: — А ты Американо. Сделай мне поесть. Пошла, — последнее слово он предупреждающе опасно прорычал, обнажив жёлтые зубы. И тут же: — Стоп! Выкинешь какой-нибудь... хм… фо-окус, отправлю тебя полетать на-а-а гранате с крыши… ах!... какого-нибудь небоскрё-оба. Лолла кивнула, не в силах спрятать свой большой-большой ужас и навернувшиеся слёзы. — Умница, — Джокер облизнул несколько раз нижнюю губу и остановил выбор на Питере. — Должен быть… ну-у… человек, через которого я, ах! — могу донести весь смы-ысл происходящего. Что-обы ни у кого не осталось ни грамма сомнения, что, — он цокнул, — ни о какой безопасности речи не идёт. Он говорил это в тот момент, когда в разлом стены вошёл один из полицейских, а позади его подстраховывали ещё несколько безумцев. Никто из них не воспринимал происходящее всерьёз. — Поэтому, — Джокер аккуратно положил меню на место, — ка-аждый раз, когда не очень умные полицейские этого сла-авного города будут пытаться штурмовать это уютное кафе, я… ах… буду убивать по одному человеку. Обещаю, — он театрально положил руку на сердце, вскинул голову и тряхнул волосами. А затем с быстротой кошки сунул правую руку в карман пиджака и достал пистолет. Бах! Бах!

Два выстрела разорвали шепчущую тишину, и Питер мешковато свалился на пол, ударившись при падении головой о столешницу. Затем Джокер развернулся к полицейскому и направил дуло на него. Бах! Полицейский вскрикнул и схватился за ногу. Бах! Вскинул руками, схватившись за булькающее и хрипящее горло и упал. Стоявшее до того в проёме немногочисленное подкрепление скрылось из виду.

Крики и рёв, сразу поднявшиеся в воздухе и жужжанием облетевшие весь зал, были подавлены несколькими выстрелами в воздух. Подельники психа охаживали всех без разбора, работая прикладами, кулаками и локтями, разражаясь жуткой бранью.

Безумие. Страх. Захлёбывающаяся паника. Вопли. Слёзы. Юля спряталась за стойку и отползла подальше, закрывая рот ладонью. Джокер встал с барного сиденья и дошёл до мёртвого полицейского, по пути хлопая себя по карманам. Он сел перед ним, как раз под мигающей на потолке лампочкой, задумчиво посмотрел на неё, словно на ней что-то написано, и снял рацию с пояса мертвеца. Оглядел её так, будто первый раз видел, а затем нажал на кнопку. — Р-ра-аз Миссисипи, два Миссисипи, — проверил эфир. — С кем я говорю? — прорычали в ответ. Джокер причмокнул, не убирая пальца с кнопки и игнорируя вопрос. — Уважаемые джентльмены! Хм. Во избежание не-до-ра-зу-ме-ений должен заранее предупредить и предостеречь вас от… м-м-м… глупостей. В этом зале… — он обвёл кафе пытливым взглядом, помолчал несколько секунд и продолжил, ударяя на первый слог: — В э-этом зале девять бандитов, включая меня, жа-аждущих пролить чью-нибудь кровь. Та-ак. Вот. Вы внимательно слушаете? Да-а? Я ведь хочу вам помочь. Четверо из них, ах-ах-ах, заминированы. Хм. Или пятеро. Хех. Или шестеро. Чёрт, я уже не помню. Может, мы все обвешаны этими забавными игрушками. Вы ведь уже посадили снайперов, дали им ценные указа-ания. Ага? Он отвлёкся на зал и приказал одному из подельников: — Эй, Санчо Панса, скажи ребятам быть потише. Послышались удары и всхлипы.

— Когда будете, ну-у, выбирать, в кого стрелять, когда-а будете гада-ать, кто-о… м-м-м… не заминирован… В общем, я облегчу вам задачу и помогу это понять. Записывайте, — он усмехнулся, а потом самым серьёзным голосом произнёс:

— Первый – печальный, Второй — смешной, Третий — девчачий, Четвёртый — мальчачий, Пятый — серебряный, Шестой — золотой, Седьмой — секретный, Восьмой — потайной, Девятый — заводной. Юля, как и прочие посетители, включая злодейских злодеев, наблюдали с нескрываемым благоговейным ужасом за происходящим. Сразу видно, что Джокер купался в этом внимании, ему доставляло садистское удовольствие ощущать страх вокруг себя: неподкупный, настоящий, не каждый актёр бы слёту изобразил такой откровенный, неприкрытый испуг.

Все напряжённо ждали, вслушиваясь в тишину, Джокер тоже ждал, сложив губы уточкой и глядя на рацию. Наконец та зашуршала, и ворвавшийся голос уже не такой откровенно бодрый и наглый, как первый раз. Может быть, Джокер мухлевал, может, не было никакой взрывчатки, но проверять никто не хотел. Юле хотелось по-пластунски доползти до негодяя, отобрать у него рацию и попросить у людей на том конце ?провода? быстренько состряпать какой-нибудь аналог Бэтмена, чтобы Мышь пришёл и спас всех, не забыв накостылять главному негодяю. — Хорошо, вы в безопасности… — О, нет, нет, нет! — воодушевлённо перебил говорящего Джокер. — Никто-о не в безопасности: ни я, ни заложники, ни вы-ы. Не кормите их напрасной надеждой, потому что в случае ваших неосторо-ожных действий я разрешу своим пушистым котятам одну половину зало-ожников перестрелять, а другую прирезать. Даже позволю выбрать ребятам смерть. Соломинку потянуть, например. А пока-а… Джокер поднялся и прошёлся по залу, разглядывая заложников и кивая самому себе. Затем вернулся к рации, поднёс её к губам и мягко попросил — в случае с Джокером наигранная ласка в голосе не обещала ничего хорошего, наоборот, хотелось тут же накрыться простынкой и сию же секунду умереть смертью нехрабрых: — Мы тут хотим поболтать немного с ребятами, так что вы там займитесь чем-нибудь. Хе-хе-хе. Почитайте свои брошюрки про поимку преступников, например. Поле-езно не будет, но скоротаете часок. Х-ха! С этими словами он сунул рацию в карман пиджака и вернулся к барному стулу. Тяжело посмотрев на застывших и побелевших показавшихся из своих укрытий Юлю с Лоллой, он качнул головой и склонил её набок. — Кофе и еду, девочки, — он нарочито громко положил пистолет на стол перед собой и кивнул на него, не выпуская из поля зрения девушек. Юля, уже не пытаясь унять дрожь, повернулась к кофе-машине и зажмурилась, больше не в силах сдерживать слёзы. Джокер шикнул на неё, и ей пришлось взять в себя в руки, вздохнуть глубоко несколько раз рвано выдохнуть. Пальцы охренели в такой момент не слушаться, и Юля обожглась, когда наливала кофе. Чтобы отвлечься, пришлось взять несколько салфеток и протереть стол; усугубляло ситуацию то, что неподалёку стоял один из бандитов. Он следил и за людьми, и за Юлей. Паразиты.