5. Шутки закончились. Действие второе (1/2)

Гибельный сад облачён в арлекинову робу. Ромбы и розы; под кровлей летучая мышь. Длинным пером ты берёшь из чернильницы пробу Жидкого шёлка и им тишину ворожишь. Сад безголосый – ночная вселенская клякса. В розах и робах загробная зиждется связь. Ты поклялась или сад тебе розой поклялся, Что в тишину и шелка кто-то ляжет из вас. Вот он стоит, как большой эбонитовый слиток – Ромбы на крышке кондовой – нетронутый гроб. Город почил, но ты чуешь черниц и улиток, Робы и розы, и смутного дара озноб. Татьяна Половинкина-Щедрина Когда оказываешься запертой в клетке со львом, можно, конечно, притвориться мёртвой, даже лапками кверху лечь, типа я тут ветошь, не троньте меня. Но исход всегда один: льва сердить нельзя. Вот нельзя, и всё тут. Даже если надумаешь притворяться мёртвой, делать это следует очень аккуратно, чтобы лев не оскорбился слишком уж плохой игрой. Юле не удалось ни прикинуться дохленькой, ни сохранить хиленький нейтралитет. То есть льва она разозлила.А если процитировать Фёдора Михайловича, гения пессимизма, то ?Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно?. Он поймал её; пальцы сомкнулись на шее. Визг утонул в этой хватке, не дав ему родиться на свет. Вместо него сдавленные хрипы, полные страха перед смертью. Юля ухватилась за живую удавку на своей шее, но ничего не могла сделать, к тому же в ответ на её трепыхания Джокер приподнял руку. Юле пришлось привстать на носочки, чтобы даже перед смертью урвать хоть глоточек воздуха. Он давил всё сильнее и сильнее, заглядывая в её испуганные глаза.

Свет мерк. Тьма чёрным саваном прикрывала глаза. Баюкала. Вливала яд. Вместо колыбельной предсмертные хрипы задыхающегося человека.

Страх. Слишком живой для заигрывающего со смертью. Джокер наклонился к Юле, к её по-рыбьи приоткрытому рту и накрыл его своими губами. И, заглядывая в её расширенные от ужаса глаза, отпустил горло и позволил Юле отшатнуться. Она прижалась к стене и шумно вдохнула, а вслед за долгожданным вздохом закашлялась, всё ещё хватая себя за шею, чтобы снять невидимые пальцы. Когда взгляды Юли и Джея встретились, ей стало страшно, потому что на неё смотрел человек изучающий, человек, довольный собой, растягивающий искалеченные губы в счастливой улыбке. Это неправильно. Так не должно быть. Но он склонил голову набок и рассматривал Юлю так, словно она — какой-нибудь необычайно вкусный торт на праздник, а не девушкой, которую только что попытались взаправду убить. — М-м-м, какие игры тебе стали нравиться. Знаешь, мало кому удаётся уйти безнаказанным. Ты не следишь за языком, за своими руками, — он оскалился, — и получаешь за это. Всё чес-с-тно. — Ты, блядь,— Юля кашлянула, прочищая пульсирующее горло, — это сейчас серьёзно? Он на мгновение остановился, перестав угрожающе наступать, и посмотрел удивлённо, невинно, словно это его загоняли в угол, а не Юлю.

Юля пятилась на кухню, боясь повернуться к Джокеру спиной, и что-то подсказывало ей, что она делала всё правильно, не поступая так. Дрожащая и переполненная страхом, она то и дело натыкалась то на стены, то на стулья-табуретки. Один раз даже чуть не перелетела через одну, но вовремя спохватилась и устояла на ногах. Отставив табуретку, попятилась дальше. Добравшись до дверного проёма кухни, осторожно вошла внутрь и только теперь позволила себе робко оглянуться по сторонам, выискивая хоть что-нибудь. Желательно колюще-режущее. Поварёшка. Нихрена не смешно. Можно отбиваться тарелками, яростно метая их в Джокера. Вряд ли травмируют, но разозлят его ещё сильнее, и тогда держись крепче. А бежать некуда.

Джокер предусмотрительно закрыл дверь, а ключ… А ключ может быть где угодно: и где-то в квартире, и где-то в кармане этого товарища, но лезть проверять где — всё равно что залезть рукой ко льву в пасть и попросить его не кусаться. В окно прыгать — так себе вариант. Не айс. Юля наткнулась на раковину и вжалась в неё, вцепившись в края пальцами и глядя на медленно шагающего Джокера, небрежно сунувшего руки в карманы джинсов. Сгорбленный, он надвигался как беда, которую ждёшь и знаешь, что отвести не сможешь. Боишься. Трясёшься. А сделать ничего не можешь. Голова чуть наклонена вбок, и взгляд из-под прикрытых век не сулил абсолютно ничего хорошего. Он вынул одну руку из кармана и театрально пригладил волосы, облизываясь и не переставая смотреть в упор. А ведь он даже не сверлил, но было что-то такое… От чего ледяные мурашки заставляли волосы на голове шевелиться.

Всегда есть какой-то выход. Всегда. Даже самый плохонький, хиленький или же безумный. Юля ухватилась за последнее слово, глядя на остановившегося Джокера. Между ними метр. Может, полтора. Почти достаточное расстояние, чтобы не вторгаться в личное пространство, но при этом пугающе ничтожное. Она не успеет отпрыгнуть, особенно учитывая боль в затылке и всё ещё спутанное сознание, а ему хватит и времени, и сноровки, и сил, чтобы застигнуть врасплох и порвать в клочья. Юля смотрела на мужчину и ощущала, как липкий страх блуждал по её нервам, будто по натянутым струнам. Мерзкий трепет снова вернулся, как в первые дни их развесёленького знакомства. Она не знала, на чём остановить взгляд: на руках Джокера? На его глазах? Или следить за ногами, выжидая, когда же он шагнёт вперёд? К ней. И её взгляд блуждал по нему, не в силах выбрать самую опасную точку. Каждый раз, когда она поднималась до его глаз, то мысленно содрогалась. Даже без грима у него чернели провалы вместо глазниц. И там, в этих провалах… Если бы это были лампочки, Юля уверена, он бы ими сверкал, как завод по производству фейерверков, взорвавшийся в новогоднюю ночь. Любопытство вперемешку с чем-то ужасным, настолько опасным, что даже думать об этом больно. Джокер облизнулся, и Юля непроизвольно повторила его движение, коснувшись языком своих пересохших губ. Ожидание затягивалось. Может, её спасёт безумие? Какая-нибудь опрометчивая дичь? Потому что Джокер очень не любил банальные вещи, он готов попрать их все. Юле всегда приходилось подтягиваться вслед за ним, но как бы она ни старалась, всегда отставала на несколько шагов. Кажется, своим бездействием он побуждал её к действиям. Взвинчивал панику. Давил на страх, как на назревший болезненный нарыв. Руки дрожали, как после дикой пьянки, как у Гарика, когда тот отходил от своих белочек и возвращался к жизни. А ведь безумие, за которое хотела ухватиться Юля, заключалось в том, чтобы протянуть руку, даже после попытки убить её. Дотянуться до лица Джея и дотронуться, чтобы ещё раз убедиться в том, что он живой, не плод нездоровой фантазии, слишком уже разыгравшейся. Может быть, весь фокус заключался в том, что на него действовал не один единственный закон Азимова, а все три сразу. Он мог причинить невыносимую боль, мог быть настолько ?мирным?, насколько вообще это укладывалось в эти рамки, но ещё ни разу он не довёл всё до фатума. Несколько сомнительно с законами Азимова, но… Всё может быть. Что-то же не дало ему до сих прихлопнуть Юлю. Бум, бах, хлоп. И поминай, как звали.

Но вдруг есть выключатель? Кнопка. На шее, например. А может, даже есть стоп-слово, но при транспортировке из Китая заветная бумажка с инструкцией потерялась на просторах одной из двух родин Джокера. Где родился и где пригодился. Может, в итоге и существовал какой-то смысл в том, чтобы протянуть руку и дотронуться до Джокера. Например, узнать, позволит ли он это сделать. Под безумным взглядом рождались безумные идеи: так нельзя, это неправильно. Он ждал. Он не тронулся с места, нагнетая обстановку и не давая ни единого знака, когда собирался наброситься. Юля коротко глянула на столешницу и поймала взглядом тяжёлый хлебный нож в подставке. Хоть что-то за вечер она сделала правильно! А ведь могла отступить в другой угол кухни, и тогда пиши пропало. Она знала, что Джокер уже давно знал про нож, ещё когда надвигался на Юлю. Вот чего он, кажется, ждал: рискнёт ли она. Риск — благородное дело, но, правда, тогда, когда силы хотя бы примерно равны. Юлины метр шестьдесят два никуда не шли в сравнении с ростом Джокера и его комплекцией. Подтянутый, жилистый — он словно нарочно создан для борьбы, для хитростей, для причинения боли.

Всё-таки она рискнула. Не медля, Юля выхватила нож из подставки и, выставив руку перед собой, почувствовала себя лучше, но всего на миг. Будто по венам пустили вакцину смелости и отчаяния. Крупный блестящий нож с деревянной ручкой радовал приятной тяжестью сомкнутую ладонь. Наверное, это призрачная, почти ничтожная надежда, слишком смелая для мелкой девчонки, умеющей применять лезвия по их прямому назначению. Резать хлеб, например. Но никак не людей.

И всё-таки Джокер дал ей слишком много времени. От начала её дерзкого нападения и до затянувшегося молчаливого пока ничегонеделания на кухне. Наверное, для того, чтобы Юля переполошила сама себя своими же мыслями. Что ж, если план таков, то он удался. Паника нарастала. Нож не обнадёживал. Руки дрожали. — Тебе так идёт этот нож, — почти пропел Джокер, наконец нарушив густую тяжёлую тишину, и Юля чуть не подпрыгнула на месте. Она вжалась в столешницу сильнее.

— Не подходи, — как можно опаснее прошипела Юля. Джокер поднял ладони и надел на лицо самое невинное выражение, на какое только способен, но по глазам видно, что пиздец. Чёрные. Чернее чёрной черноты бесконечности. Глубокие, как бездонный ахтунг. Злые, как у цербера, у которого посмели отобрать вкусную человечинку.

— Ну что ты! Такая опасная куколка! Я же не враг себе, — насмехался он, не скрывая сарказма и зло скалясь. Кровожадная мысль скользнула в Юлиной голове: похож ли Джокер на человека… внутри? Она же слышала его сердце. А вдруг там моторчик? Может, всё-таки робот? Она тут же скривилась, поняв, что пошла-поехала думать, как этот псих. Вскрыть и посмотреть. Тьфу ты. — И-ита-ак, — пропел Джокер, и Юля вздрогнула. — У тебя есть нож — большой нож. Кстати, ты вообще знаешь, как им пользоваться? Он наклонил голову и посмотрел на неё исподлобья. Хмыкнув и не получив ответа, он продолжил: — Что будешь делать? М? Малышка. Последнее слово он недобро прорычал, обнажая жёлтые зубы, и Юля ожидала, что он тут же прыгнет на неё, дав таким образом самому себе команду ?фас!?. Но он остался на месте. Юля вздрогнула и посмотрела на нож в руке, всё ещё дрожащей и несмелой. Ясно-понятно, что Джокер её не боялся, даже не пытался притвориться. Наоборот, кажется, его раззадоривала сама ситуация. Он небрежно положил руку на столешницу, нисколько не беспокоясь о том, чтобы его движения выглядели плавными перед человеком с оружием. От чуть резковатого движения Юля попыталась вжаться ещё сильнее, но уже некуда. — Так ты хра-абрая? Или всё-таки трусиха? А? Ты ведь никогда никого не убивала, — он не спрашивал. — Не знаешь, как нож входит в тело. Но так… хм-м… воинственно держишь нож, как будто ты… хах!.. серийный пекарь. — Отойди, — голос срывался и дрожал. — Или что? — угрожающе спросил Джокер. Он шагнул на четверть шага вперёд, нарочно сокращая и без того небольшое пространство, и Юля едва подавила желание завизжать. Пальцы едва не разжались: она вовремя спохватилась и сжала рукоять сильнее. В виски ударялась единственная правильная мысль в её положении: ?Бей. Бей. Бей!?. Потому что когда Джокер сократит оставшееся расстояние, уж он точно не станет задаваться лишними вопросами. А уж о сомнениях и речи быть не могло. И всё-таки она несмело приподняла руку чуть выше, выставляя лезвие перед собой, готовое ужалить наглеца остриём, если он всё-таки осмелится приблизиться.

Он осмелился. Юля спасовала. Так и не пырнула его этим несчастным ножом. Лишь задрожала ещё больше. Страх оказался сильнее. Даже выдрессированный, он всё равно продолжал жить в её сердце. Только Джокер решал, когда можно выпустить испуганную птичку из клетки и дать ей вволю испить ужаса.

— Стой, — умоляюще прошептала Юля, чувствуя, как на глаза навернулись слёзы. — Запомни на будущее, — угрожающе нараспев ответил он, — если не не собираешься убивать, никогда не бери нож в свои маленькие ручки. Иначе я тебе их перелома-аю. С этими словами он резко схватил Юлю за запястье и вывернул его, сжав до хруста. Она закричала от вспыхнувшей боли. Нож, выскользнув из пальцев, громко ударился о дощатый пол под ноги. И тут Остапа понесло. Юля бросилась на амбразуру, то есть на Джокера, и когда он хотел отмахнуться от неё, как от надоедливой мухи, впилась зубами в его руку. Загнанный в угол зверь — даже зверёк — может показать всё, на что способен. И Юля сомкнула зубы на руке, чуть выше запястье, не помня сама себя.

Секунда. Две. Минута. Час. Сколько прошло времени? Слишком мало или слишком много? В голове пустота и хаос одновременно. Страх взвился до небывалых высот, вот-вот что-то обещало оборваться внутри и взорваться. Хотелось закричать, чтобы снять напряжение от ужаса происходящего, и Юля замычала сквозь сомкнутые зубы. Почти сразу она ощутила медный привкус на языке. Первая мысль родилась неожиданно, удивляя и обездвиживая: ?Кровь!? И тут же ухо обожгло; Юля наконец открыла рот и отпустила руку. Отшатнулась, закатывая глаза и хватая ртом воздух, будто до этого долго находилась под водой. Ох ты ж ёпт! Когда её глаза открылись и остановились на Джокере, его взгляд наполнился жаждой крови. Кажется, сердце даже пропустило удар. Другой. Кого-то сегодня порвут на ленточки, и повезёт явно не Юле.

Он схватил её за шею одной рукой, а второй перехватил за талию и повернул к себе спиной, больно впиваясь и в горло, и в бок. Как будто хотел разорвать и добраться до сути, до того, что внутри. Горячее. Красное.Сжав пальцы на талии так сильно, что даже крик утонул в протяжном задыхающемся вздохе и почти сразу отпустив, Джокер небрежно потянулся за лежавшим на полу ножом и подхватил его. Взвесил его в ладони, прикидывая, куда и как его можно применить, чтобы уж наверняка, а потом перевёл на Юлю недобрый взгляд. Потянул за волосы, заставляя её повернуть лицо к нему. Пробежался по её лицу взглядом и остановился на глазах. Наверное, в них страх да застывшие слёзы, а вот в его взгляде что-то злое, кровожадное. Лезвие в руках как предвестник беды. Ох, что-то сейчас будет! Юля очень жалела, что она не хамелеон и не может под что-нибудь мимикрировать и под шумок уползти с вражеских половиц.

Она дёрнулась, намереваясь дать отпор, но… Джокер демонстративно положил нож на столешницу и накрыл его ладонью, похлопав по нему пару раз. Затем, отпустив волосы, положил пальцы на её плечо и сжал достаточно сильно, чтобы она подчинилась и не брыкалась. Да куда уж там! Но чтобы показать своё отношение к ситуации, она нарочито громко сопела, демонстрируя таким образом: побеждена, но не сломлена. Выкуси. Но, кажется, оказавшись на пределе своих эмоций, она всё-таки всхлипнула, точно не помнила, потому что всё как в дыму, голова отказывалась работать. И Джокер прислонился щекой к её щеке, положив голову на Юлино плечо. Вздохнул.

— Не очень разумно разворачивать войну, когда знаешь, что проиграешь в итоге. Просто делай, как я говорю.

Игры закончились. Заигрывания тоже.

— Ты как-то всё… м-м-м… неправильно понимаешь, — он причмокнул. — Синее — это синее, чёрное — это чёрное. Назови красное серым, и ничего не изменится. Понимаешь?

Она не понимала, но не ответила, чувствуя, как слёзы торят дорожку по щекам. Негромко всхлипнула, глотая тяжёлый ком в горле, мешающий дышать. — Если белый кролик прикинется зубастым волком, натянув на себя его шкуру, всё останется на своих местах. Кролик всегда кролик. Острые зубы, которыми он грызёт сладкую морковку в своей комфортабельной клетке, не делают его тигром. Хе-хе. И уж если тебе хочется… м-м-м… Ну, что ли, побыть в чужой шкуре, стоит помнить, что ушки тебя выдадут, куколка. Х-ха! Может быть, мои предупреждения не доходят до тебя без подкрепления. Ну, знаешь, собака Павлова, звонок, все дела. М-м-м. То я могу помочь тебе. С этими словами он мягко, почти осторожно взял Юлину руку и положил перед собой. Затем упёрся в края стола так, что Юля оказалась между его руками. Его подбородок до сих пор лежал на её плече.

— Насколько сильно, хм, ты любишь свои пальцы? М? Каким готова пожертвовать во благо великого урока? Она замотала головой, боясь зажмуриться и провалиться в бездонную яму своего потерянного сознания.

— О, я, кажется, понял, — серьёзно ответил он сам себе. — Ты оставляешь выбор мне. Прости, не могу сказать, что это мудрое решение. Ха-ха! Без лишних предупреждений он схватил нож и замахнулся, рыча над самым ухом. Юля закричала и убрала было руку со стола, но Джокер вернул её на место и прижал. — Ах, ах, ах! — раздался его высокий дрожащий голос, полный предвкушения.

Юля сжала кулак, пряча пальцы от ужасной участи, но Джокер приподнял его и сильно шваркнул о столешницу. Когда пальцы разжались, он больно надавил на них и прижал, не давая возможности сжаться. Юля заскулила, ощутив, как Джокер снова занёс свободную руку, готовясь вот-вот обрушить клинок. — Нет! — она замотала головой, глотая слёзы и захлёбываясь рыданиями.

— Нет? — удивлённо переспросил он. — Уверена? Она кивнула и склонила голову, уже не сдерживая эмоции. — То есть, хм-м, ты готова сделать вы-ыбор? Снова кивок. Джокер обнял её за талию и опустил нож, положил рядом с ладонью Юли, но не выпустил его. — Ну-у-у… И-и… Пальцы или отпечатки? М? Три секунды, малыш. Р-р-раз… — Отпечатки, — тихо всхлипнула Юля и согнулась, утопая в рыданиях. Джокер вздохнул. Кажется, разочарованно. — Я так и думал. Он ухватил её за плечо и сильно сжал. Утром на этом месте расцветут лазоревые цветы, но эта мысль уже не печалила и не пугала. И всё-таки даже на краю обрыва Юля боролась с искушением развернуться и ударить. Или плюнуть. В сотый раз назвать придурком. Наверное, он чувствовал её желание, потому что недобро ухмыльнулся; Юля сжалась, ожидая, что он ударит её, но нет. Только рука на плече, как напоминание, что он рядом. Джокер подтолкнул её к выходу из кухни, всё ещё придерживая, будто у неё был выбор.

Хрена с два у неё был выбор.

Юля размазывала слёзы по щекам и считала шаги до стола в комнате. Тринадцать. Всё это время он напевал что-то нестройное себе под нос. Кажется, это считалочка про негритят: насмешка, он возвращал Юле её же карту. Затеянная игра пришлась ему по душе, и он смело подхватил её, дескать, гадай теперь, пташка, как всё будет. ?А будет весело, правда, только мне?, — читалось в каждом его движении. Джокер вложил в её ладони маленькую палитру, а вот бутылочку не доверил: подмигнул, помахал перед носом и, довольно цокнув языком, повёл Юлю обратно в кухню, продолжая напевать ту же самую мелодию. Он забрал палитру и небрежно положил на столешницу, затем почти сразу открутил крышечку бутылочки и, смерив Юлю взглядом, накапал в каждую из пяти неглубоких ямок по несколько капель. — Руку, — потребовал он. Юля зажмурилась, всё ещё не веря в происходящее. Замешкалась. Авось пронесёт? Да нет, не пронесёт. Поздно пить Боржоми, когда почки отвалились. — Знаешь, — он вздохнул, — я мог бы найти удобную посуду, которая пришлась бы впору твоему личику, и… м-м… Дал бы тебе выбрать. Правая или левая половина. Какая сторона тебе меньше всего нравится? М? Обе вроде ничего, но раз уж на-адо вы-би-рать… Хе-хе. Зарыв лицо в ладони, Юля всхлипнула и, пересилив себя, протянула правую руку.

— Умница, — довольно похвалил Джокер. Кажется, его заранее продуманный план, который так хотелось нарушить, вернулся в колею, ознаменовав возвращение на изначальную позицию. Сменилась дислокация. Он явно хотел это сделать в комнате, но они снова на кухне. У раковины.