3. Мягко стелет, да жёстко спать (2/2)
Были искусанные губы, и он пил с них боль и срывал отчаянные стоны. Джокер вылизывал ранки и прижимал свою куколку к себе. Нависал над ней. И Юля замирала.
Её несмелые пальцы утонули в его зелёных волнах, дыхание сбилось от момента таинства. Словно что-то святое и непостижимое открылось ей. Джокер усмехнулся, и глаза заблестели, а когда Юля опустила ладонь на его щёку и провела пальцами по шраму, улыбка на губах растаяла, оставив на коже искалеченную тень, болезненное отражение от самой себя.
Были его руки. На бёдрах. На груди. На шее. Пальцы, играющие на струнах боли и наслаждения. Юля сгорала, как птица Феникс. Джокер усадил её на стол и не позволил возродиться из пепла. Она тянула его на себя, сбивчиво дышала и не жалела ни о чём, даже о своём страхе. О чём жалеть, если эти губы, с которых слетают колючие слова, созданы совсем не для них? Эти искалеченные губы хотелось целовать. Мягкие. Горькие от навсегда въевшейся краски.
Юля взяла его лицо в ладони, положила большие пальцы на шрамы и замерла. Было жарко и больно. Ненасытные, почти садистские прикосновения друг к другу. Учащённое дыхание. Юле нравилось заглядывать в глаза своего психопата и тонуть в нём. Она клала ладони на его грудь и с удивлением ощущала, как бьётся сердце, слушала тяжёлое дыхание. Человек. Её странный опасный человек.
А после всё вернулось на круги своя. Юля осталась в недоумении, что же это такое было. Джокер, как цунами, нахлынул, снёс крышу и унёс остатки самообладания. Не сломил волю, как это бывало не раз, а окутал собой. Украл её душу. Не было ни унижений, ни колких замечаний, не было даже привычного ножа, с которым секс превращался в странный тройничок. Сегодня их было двое, а лезвие, возможно, исполняло роль немого зрителя, занявшего лучшее место в партере. Криков ?Браво!? не ожидается, даже несмотря на то, что Джокер их заслуживал.
Юля натянула домашние брюки и футболку и оглянулась, поправляя одежду. Жить бы да радоваться, мол, клёвый чел, йо-хо-хо, якорь мне к глотку! Наконец-то в жизни намечались тишь да гладь, может, их даже можно будет когда-то наречь кривенькой и косенькой, но всё-таки семьёй. С кучей тараканов в качестве приданого со стороны жениха, и мазохистку, которая только с Джокером узнала про себя, что она, оказывается, мазохистка. Гладко, сладко и складно, да не всё так шоколадно. Джокер — из тех людей, по ком звонит тот самый колокол. Про таких говорит народная мудрость, выверенная веками: ?Мягко стелет, да жёстко спать?. Ведь когда он приходил — как сегодня, — они спали вместе, рядом, бок о бок. В одной кровати. Юля могла проснуться посреди ночи и увидеть в лунном свете, слишком щедром для хозяйки-луны, как Джокер разглядывал свою куколку. Его взгляд никогда не был таинственным, по крайней мере таким, каким смотрят на возлюбленную. Нет. Ни любви, ни ласки, ни наслаждения моментом. И тогда рождалось ощущение, что он ждал этого пробуждения, чтобы испить сонные эмоции.
Юля отворачивалась, завернувшись в одеяло, словно это могло спасти от глубокого, проникновенного взгляда, острого, как наточенный нож. Но каждый раз она оборачивалась, робко смотрела на Джокера и уже не могла уснуть. Каждый раз она обещала себе молчать, но молчание тяготило её так же сильно, как взгляд Джокера, и Юля нарушала таинственность лунной тишины. В такие моменты она чувствовала себя холстом, новорождённым, голым, подготовленным для чего-то более важного. А Джокер всё в одном: художник, краски, кисть, экспрессия. Он рисовал словами, вытягивал Юлину душу нить за нитью — и не сбежать. Не спрятаться.
Она обнимала себя, выстраивая раз за разом мысленные барьеры, строила невидимые стены, рушила мосты, но Джокер преодолевал все преграды. Строил мост, переходил по нему к мающейся душе и взрывал. Мост и душу. Стены — бам! Преграды — бах! Он не коршун, не хищник, не каратель — он над всем этим, вне понятий и вне времени.
Его слова выверены до мелочей, ни одно не рождалось спонтанно и из ничего. Каждое било точно в цель: в душу, в сердце, в мысли. А Юлины слова как робкая, неумелая защита.
Она вздохнула и забрала волосы в хвост. Так что сегодня изменилось? Не может быть такого, что Джокер вдруг стал другим, скорее она поверила бы, что завтра человечество оседлает мётлы и полетит на Марс, чем в это. Нежность Джокера такая же опасная, как игра с ножом. Неверное движение, и поздно что-то пытаться исправить. Может быть, сегодня Джокер сам был ножом? Аккуратным, движение пальцев выверенное, укусы болезненны, но не настолько, чтобы причинить больше боли, чем того требовала роль.
Может быть, Джокер лёг на кровать, а может, уселся на старый, продавленный диван, положив ноги на потёртый стол — Юля не оборачивалась, но внезапно на её бедро легла ладонь. Она посмотрела на руку и провела взглядом от пальцев до плеча. И выше. Заглянула в ухмыляющиеся глаза. — М-м-м… Хе. Зна-ачит, у тебя день рождения, — он не спрашивал, но голос его пропитан таинственным торжеством. Тихим. Хриплым. — И ты ждёшь какого-нибудь подар-рка? Юля молчала. К чему этот фарс теперь, после всего? Но отчего-то Джокер всё провернул именно так, в порядке, понятном только ему.
— Да или нет? — он сжал пальцы на бедре. — Нет, — Юля мотнула головой. Джокер разочарованно поцокал языком и провёл ладонью по её гладкой щеке. Коснулся уголка губ и растянул свои в улыбке. — Врать нехорошо, куколка. Давай посчита-аем, сколько раз за пару часов ты хотела обмануть меня? М? — он приподнял лицо и чуть склонил голову набок. — Смотри на меня. Голос спокойный, ровный, зато в глазах неподкупный интерес. Словно Джокеру удалось увидеть что-то воистину интересное. Если пошевелить мозгами, можно догадаться, что именно. Напрямую этот жук ничего не говорил, всё ходил вокруг да около, подкармливая загадками, и вот реакция-то как раз и доставляла ему удовольствие. Этот Соловей Разбойник задумал что-то, а карты открывать не торопился. Мол, догадаешься — молодец, не догадаешься — так тебе и пусть. Задумать этот скоморох мог что угодно, до скончания веком можно было гадать на кофейной гуще, да так ничего и не узнать. — Я правда ничего не ждала, — Юля не врала.
А чего ждать-то? И от кого? От Джокера? От этого дождёшься бомбочку под подушкой или ножичком под рёбра разве что, вот и весь подарок. Радуйся, что ничего такого от него не получила. Пока. — Но ведь у людей принято дарить друг другу подарки. Хм. А так как я че-ло-век, то вроде как ничто человеческое мне не чу-уждо. Верно? Так вот. Я не люблю безделушки. Подарок должен быть… полезным, — на последнем слове он всплеснул руками, изображая взрыв и сопровождая характерным звуком: бах!
Он отошёл от Юли к столу и, сев на диван, взял стоящую рядом спортивную сумку и расстегнул. Вжух. Юля следила за каждым его движением. Конечно, принц преступного мира мог устроить мастер-класс а-ля как собрать бомбу в домашних условиях за тридцать две минуты. Но тут же рождался вопрос: нахрена? Взять её после этого в подельницы? И ещё раз: нахрена? Джокер с дуба вроде не рухнул. Хотя после сегодняшнего может статься, что приложился где-то в городе о батарею, и тараканы нехило так головами усатыми повредились.
— Иди сюда, — вкрадчиво, не оборачиваясь, потребовал Джокер. Юля привстала на носочки и заглянула поверх его плеча на стол. Похожая на палетку вещица, неглубокая, пластиковая, белая. Небольшая серая бутылочка, непрозрачная. Салфетки. Полотенце. Крем. — Иди. Сюда, — повторил Джокер более раздражённо. Лучше его не сердить, без травм в противном случае точно не обойтись. Юля ухватилась за края футболки и потянула вниз, нервно разглядывая реквизит. А можно без подарка? Нормально же всё было, чего начинать-то не пойми что? Лучший подарок — это жизнь, которую пока никто не отбирал. Пусть так и дальше будет. Но ослушаться Юля не решилась и медленно подошла к дивану, встала за спинкой, а сердцу хотелось сбежать, да и ей, чего уж таить, тоже. Джокер оглянулся, взял её за руку и потянул к себе, так, что Юле волей-неволей пришлось обойти диван и встать рядом с мужчиной. У некоторых людей очень странные понятия о подарках, надо сказать. Женщинам, конечно, частенько дарят всякую хуету, но чтобы вот такую! А может, это яд. ?Аффтар, выпей йаду?. Смешно, да не очень. Пока Юля утопала в догадках, Джокер усадил её к себе на колено и приобнял за талию. Взял за подбородок и повернул лицо к себе. ?Связанные одной цепью?, — голос Бутусова в голове, как молот по наковальне. Заглянув в Юлины глаза и убедившись в чём-то своём, Джокер, не выпуская подбородка, повернул её голову к столу и тихо произнёс, словно раскрывая тайну: — Самая большая беда человека — это его прича-астность. Пока у тебя есть имя, — Джокер быстро закивал, облизывая губы, — беда никогда не обойдёт твой до-оро-ого-ой дом стороной. Всегда будет ря-ядом. А когда беда и имя идут рука об руку, всегда будет ш-шлейф, и уже по нему, как по нитям, пойдут те, кому бы этого делать не стоило. Полиция, — со злым придыханием произнёс Джокер. — Само по себе это слово… просто звук. Набор букв. А вот уже за-а-а буквами стоят люди: порой глупые и ленивые, которые свои задницы от головы не отличат, но-о-о всегда есть риск, что среди глупцов найдутся тала-антливые ищейки. Правдолюбы. Борцы за святой закон. И… вот они-то как раз опасны. Он говорил тихо, вкрадчиво, иногда переходя на шёпот и тут же касаясь слуха полным голосом, срывающимся и скатывающимся, как камни со скал. Слова, помноженные на тихие причмокивания, завораживали. Гипнотизировали. Он читал Юлю, как открытую книгу, и как бы она ни пыталась захлопнуться, ничего не получится. Все замки прочь, все засовы вон. С ним несказанно тяжело. Киногерой (кинозлодей), сошедший с экрана, чтобы заполнить всё собой, посеять в неокрепших умах свою странную философию, а тех, у кого оставались силы сопротивляться, сломать, сжечь, обратить во прах. Джокер вдруг выпрямился, перестал горбиться и ослабил хватку, словно проверяя, что же будет делать Юля. — Я не понимаю, — а что тут понимать? Что у Джокера кукуха поехала не в ту сторону? Загадки загадками, но нельзя же всю жизнь на них строить.
Он взял её пальцы в свои и погладил.
— Природа наградила каждого из нас персональным кодом. И… Мой подарок заключается в том, что я помогу тебе затеряться среди теней. Это не панацея от полиции, нет, но открывает те двери, которые ранее тебе не были доступны. Так. Убьёт. Убьёт? Что значит ?затеряться среди теней?? Это что за нахрен? Юля мотнула головой, заведомо отказываясь от любого предложения Джокера. Иди на фиг.
— Иди нафиг, — уже вслух повторила Юля. Он отклонился назад, касаясь спинки дивана, и изобразил наигранное недоумение. Прищурился. Затем широко открыл глаза и облизнул губы. — А я разве спрашивал, хочешь ты получить подарок или нет? Что-то не припомню. Ну-ка скажи мне. Я… просто его тебе подарю независимо от твоего желания, куколка.
Она хотела отстраниться и затеряться в комнате, а никак не среди теней, и желательно, чтобы клоун-психопат забыл на вечер про её существование. Но не вышло. Он ухватил её за руку и усадил обратно, но на этот раз спиной к себе. И обхватил её плечи, скользнул по ним и скрестил руки на груди, заключив в прочный замок. Поцокал языком и вздохнул. — Как сердце стучит, — он усмехнулся и коснулся носом её уха. Юля сидела, напряжённая, и ей всё это нихрена не нравилось. А он вдруг равнодушно сказал: — Всё это тебя не должно пугать. Нет.
Юля дёрнулась, но руки сработали на ура, и Джокер не дал вырваться. Его пальцы больно впивались. — Что ты задумал? — она едва смогла разлепить губы, а вот унять дрожь не получилось. — М-м-м… Наверное, уже нет смысла ходить вокруг да около. Вот эти… мх… капли, — он убрал одну руку и указал на серый флакон, — сделают всё как надо. Сотрут отпечатки на твоих пальчиках. Юля замерла, выждала секунду. Другую. И рванулась, но Джокер схватил её и с силой рванул обратно, вплёл пальцы в её волосы и потянул на себя, заставляя положить голову на плечо.
— Тш-ш-ш, тш-ш-ш… Тише, тише, тише. Будь умницей, ведь ты же хорошая девочка. Послушная. Да?
Юля молчала. — Отвечай, — процедил он сквозь сжатые зубы и потянул за волосы сильнее.
Юля зашипела и сдержанно ответила: — Да. Он положил одну свою руку поперёк её груди, удерживая, чтобы она не вырвалась, а второй взял бутылочку и медленно капнул на палитру. Пять капель в пяти неглубоких ямках.
— Дай руку. Юля зажмурилась, боясь шевельнуться. — Дай руку! — рявкнул Джокер. Она всхлипнула и вложила в его заботливо протянутую ладонь свою дрожащую.
Самосохранение на то и самосохранение, чтобы не вытворять всякую непотребную жесть и не позволять её творить над собой. Одно дело тягаться на словах, кто кого переболтает да у кого язык острее (и так понятно, у кого, но всё же). А тут прям какое-то ?здрасьте, приехали? начинается. И Юля вырвала свою любимую и распрекрасную руку и вскочила, а когда неугомонный Джокер ухватил её и потянул обратно, закричала: — Ты придурок! Ты вообще осознаёшь, НАСКОЛЬКО ты придурок?
Если русскую женщину понесло, то никакие кони и горящие избы её уже не остановят. Факт. Юля повертела пальцем у виска. — Шизик недоделанный! Голову свою себе чем-нибудь залей, идиота кусок!
Джокер чуть повёл челюстью и приподнял голову так, словно ему мешался высокий воротник. Язык прошёлся несколько раз по внутренней стороне щёк, от шрама к шраму, затем он приоткрыл рот и облизнул губы. Ещё и ещё. Казалось, чернота заволакивала его глаза, но Юлю этим было не взять на абордаж. — Фашист! Вот ты кто! — кричала она. — Ты даже не человек, а какая-то пародия на хуйню! Сердце захлёбывалось бешенством, жуткой яростью, и это всё, перемноженное само на себя, превратили страх в маленького злобного саблезубого хомячка. Юлю всю трясло от охреневания и злости. Придурок! И мысли о том, что она перегнула палку, лопнули аки мыльный пузырь. На эти мгновения она как будто забыла, кто сидел перед ней, с каким человеком она играла в кошки-мышки. Игры с огнём опасны, но охреневание и отсутствия желания быть покалеченной сделали своё дело: Юля наступала. Она кричала, вскидывала руки над головой и обрушивала кулаки на воздух. Как следует замахнуться на того, кто сидел перед ней, как будто спокойный, но очень внимательный, Юля всё-таки не решалась даже в почти_состоянии_аффекта. — Тебе лечиться надо! Посмотрите-ка на него! Гитлер хренов! По тебе дурка плачет! Не сводя с Юли взгляда, Джокер поставил на стол бутылочку, отряхнул руки, будто стряхивал невидимые капли, и потёр ладони друг о друга. Вместо глаз бездна. Очень внимательная бездна. Брови вздёрнуты, и на лбу собрались складки, а язык всё так же хаотично скользил по внутренней стороне щёк. От шрама к шраму.
Джокер не паясничал и не кривлялся, как это бывало обычно, он замер и превратился в кобру, и до броска только миг. И только теперь Юля осеклась и закрыла рот, чтобы больше не выпускать слова, убивающие не его, а её. Из слов она связала петлю и протянула кончик Джокеру, как подарок. Ну и пусть. Поздно. Она отстранилась, но рука-кобра совершила бросок, и пальцы обвились вокруг тонкого запястья.