Часть вторая (1/1)

Он был рад. Он был счастлив за них, пока сидел в столовой, на месте Дика, терзал куриное филе вилкой для мяса и перекидывался с Барбарой привычно-дурацкими шутками. Все было хорошо и правильно, и абсолютно нормально — Брюс и Барбара были вместе, и, конечно, у них мог, ну, получиться ребенок.Так и должно было случиться; Тим верил в это, пока смотрел на них и чувствовал их взгляды, пока улыбался в ответ.Радость закончилась, как только он вышел из столовой. Тим прижался спиной к закрывшейся двери, выдохнул и прикрыл глаза, борясь одновременно с тошнотой и глухим, мутным смехом. На самом деле, он не был рад; не был рад с того момента, как Брюс с внезапной и виноватой теплотой коснулся его плеча и сказал:— У нас с Барбарой будет ребенок.Но что Тим мог сделать — вскочить, закричать, хлопнуть дверью?Он не имел на это права — Брюс и Барбара были его семьей так долго, и теперь, теперь он просто не имел права мешать им. Только порадоваться, что у них наконец-то будет по-настоящему. В мире без Джокера это должно быть проще, разве не так?Радоваться не получалось. Это было как сотрясение мозга: ноющая боль в затылке, резь в глазах, врезающиеся в виски звуки. Этого было слишком много, и Тиму просто хотелось добраться до постели, задернуть полог и спать, спать, спать.До бесконечности, не думая и не просыпаясь.Это было глупо. Тим зажмурился, тяжело сглотнул, сделал маленький шаг в сторону, только теперь вдруг осознавая внимательный взгляд. Он был не один. Все это время он был не один — какую-то секунду Тим задыхался этой мыслью и осознанием: Альфред стоял у лестницы все это время, все видел и все понял.Он же хотел не подавать вида — Тим почувствовал, как краснеют кончики ушей, — он же хотел не мешать и не делать больно. Не давать никому понять, что там, в его дурной голове — привычная тень стыда, смех Джокера, всхлипы Барбары, шелковый шепот темноты и чертов страх одиночества.Он не хотел, но сейчас, под взглядом Альфреда, это получалось настолько само собой, что становилось страшно. Страшнее, чем от протянутой руки и отчаянно-тактичного прикосновения к плечу.— Не надо, мастер Тим, — тихо сказал Альфред. — Вы всегда будете Робином. И их сыном.Тим сглотнул.Он хотел этого больше всего на свете, но ночью, под опущенным пологом, задыхаясь в пыли и духоте, он видел расколотый шлем мистера Фриза, белый мех и дуло его пистолета и слышал голос: фальшивка-сын....Тим не знал, что стало последней каплей — в какой-то момент он просто понял, что больше так не сможет. В особняке было больно даже дышать. Здесь жили кошмары, смеялись Джокер и мистер Фриз, бледная Барбара опускала пальцы на плоский пока живот, и взгляды Брюса становились неожиданно осязаемыми — встревоженными и сосредоточенными.Просыпаясь от собственного крика — они не придут, шептал Джокер, и они правда не приходили, — Тим хотел только одного.Он хотел исчезнуть, и ничего больше.Тим ждал, кутаясь в выстывшее одеяло, пытался жмуриться и считать овец, но внутри по-прежнему было холодно. Джокер не смеялся, но мысли все равно были как будто приправленные чертовым горьким смешком: подойти к окну, посмотреть вниз, нарочно упасть неправильно.Это было страшно, по-настоящему страшно, но, опуская обе ладони на подоконник, Тим думал: что, если, — и был уверен, что это только его мысль. Другая, принадлежащая Джокеру, дрогнула в голове: зачем так серьезно??Правильно, — мрачно подумал Тим. — Джокер?.В чем-то он, конечно, был прав. Тим прикрыл глаза, заставляя себя собраться. Не обязательно умирать, чтобы исчезнуть, в конце концов, — в этом Джокер прав. Можно просто уйти. Нет, Тим все еще помнил, что такое улицы рабочих кварталов, но сейчас ему казалось: хуже не будет.В конце концов, там был его дом. Там он жил с отцом. Там он прятался от людей Двуликого. Там он встретился с Брюсом и Барбарой — они спасли его, столько раз спасали, и попросту не заслужили этого теперь: шелковых смешков, сангиновых искр в уголках незашитых губ, неигрушечного пистолета в его руках и гудящего ?банг, банг, мы пошутили?.Иногда Тиму снилось, как он целится Барбаре в живот, и фиолетовый шепот с белыми манжетами направляет его руки. ?Его не будет?, — говорил голос. От этих снов Тиму тоже хотелось сбежать, потому что, черт...Он должен был быть, этот ребенок. И он будет — темноволосый и синеглазый, как Брюс. Как Дик.Тим сглотнул последнюю мысль: как я, — и потянулся к толстовке. Ночью на улицах будет холодно, стоит взять побольше теплой одежды. Хорошо бы еще добыть какой-то припас, но для этого слишком поздно — шесть часов утра. Альфред, скорее всего, уже встал.Тим собрался быстро: вывернул кошелек, бросил в школьный рюкзак пару шмоток попроще, бутылку воды, фонарик. Поколебавшись секунду, сунул в карман складной нож. Стало как-то спокойнее.Он медленно выдохнул, отбрасывая лишние мысли, и полез на подоконник. Дальше было просто: Тим прошел по карнизу, зацепился за ветку огромного дуба, сполз по стволу, старательно прячась в тенях. Брюс еще спал, конечно, но Альфред и Барбара, теперь зачем-то встающая засветло, могли и выглянуть.Было бы ужасно некстати, ухмыльнулся Джокер. ?Да?, — подумал Тим. Еще он подумал: ?Почему??Почему он не может посмотреть им в глаза, почему не может рассказать про голос и смех, почему Брюс перестал его слышать, а Барбара перестала улыбаться, почему все полетело к чертям — с того самого дня, как он спустил курок?Это все было из-за него: фиолетовый ком на камнях, кровь у Брюса на подбородке, и та же кровь, размазанная по губам Барбары. Обглоданный аркхэмскими крысами труп Харли Квин.Тим ненавидел это.И самого себя....На чердаке было тепло. Ну, относительно — точно теплее, чем в мусорном баке.Сначала Тим хотел пробраться в квартиру — в свою старую квартиру, — но не получилось: новые хозяева были дома. Да и прекрасно Тим понимал: ничего из того, к чему тянет, там давно нет. Ни отцовских бумаг и дискет, наваленных на пыльном столе, ни фотографий Бэтмена и Бэтгерл, ни коллекции комиксов.Хотя вот комиксы как раз были, просто не его — светловолосой девчонки в розовой толстовке.Она была ничего, эта девчонка — Тим рассмотрел ее, пока таращился в кухонное окно. Невысокая, худая, остроносая, в движении гибкая и немного опасная — не по-кошачьи, а как-то как будто лоза, без этой дурацкой вкрадчивости.Тим хмыкнул, прижался затылком к горячей трубе и прикрыл глаза, заставляя себя ни о чем не думать. Просто слушать: знакомый скрип половиц, приглушенные голоса скандалисток с третьего этажа, скрипичные этюды старушки со второго.Почти оглушительный вскрик — Тим понял его раньше, чем осознал: подскочил, бросился к чердачному окошку, только усилием воли заставив себя остановиться по эту сторону хлипкой рамы. Замер, вцепившись обеими руками в подобие подоконника. Сердце стучало в груди громко и гулко, дыхание сбивалось, а тело требовало привычного — спрыгнуть на карниз, прокрасться к тому окну, вскрыть его и броситься в драку.?Это девчонка?, — медленно, как будто по слогам подумал Тим. Подоконник треснул в его руках с ровным, отчетливым звуком.— Так, — пробормотал Тим, отступая на полшага.Он хотел защитить ее, правда хотел, но просто не имел права броситься на помощь вот так — без костюма, без маски. ?К тому же, — подумал Тим, — если я прав...?Если он был прав, пара ударов по морде обидчика не сделает жизнь девчонки лучше. Тим резко выдохнул, сжимая и разжимая кулаки. Это было так тупо. Так отвратительно — осознавать свою беспомощность.Ты можешь его убить, ласково шепнул Джокер, и, черт, долгую-долгую секунду Тим думал об этом как о хорошей идее. Ему хотелось смеяться — как тогда, в промежутках между ударами тока, в наркотическом дурмане, прежде чем выстрелить снова.Он был сам как будто Джокер, и это звучало ужасно весело.— Отстань, — буркнул Тим, прикрывая глаза и отступая еще на полшага.Он неловко опустился обратно на пол, прижался к стене, снова запрокинул голову. Правда, теперь он не слушал — ни музыку, ни скрип, ни крики. Только смотрел, и треснувшее стекло в смятой оконной раме пялилось на него в ответ пыльными глазами встревоженных звезд....Ему везло. Брюс был слишком занят затаившейся где-то в доках бандой работорговцев, а Барбара — Барбара в своем состоянии могла и не заметить пропажи. Тим знал, что это не могло продолжаться бесконечно, но передовица с заметкой о результатах полицейского рейда все равно стала неприятным сюрпризом.Отбрасывая ее, безобразно скомканную, Тим подумал: везение кончилось. С чердака нужно было убираться. Все-таки это укрытие было слишком очевидным: Тим полагал, что сюда Брюс заявится, как только выяснит, что он не спрятался у Дика в Бладхейвене.Если он вообще возьмется выяснять, бодро хохотнул Джокер. В последнее время у него заметно расширился словарный запас, и Тим начал подозревать, что дело тут не в стрессе и посттравматике. Джокер в его голове был настоящим — слишком живым и мерзким для ?небольшой проблемы со сном?, которую обещала доктор Томпкинс.Тим хмыкнул, неловко потянул лямку заметно потяжелевшего рюкзака — за прошедшие дни он извел почти всю наличность, зато обзавелся спичками, какой-никакой аптечкой и запасом съестного, — и подумал о том, что тоже, вообще-то, может позвонить Дику. Попросить приютить, рассказать о дурной безысходности, о голосе Джокера в голове, о Брюсе и Барбаре.Дик бы понял. Ну, он тоже однажды сбегал из дома. Дик бы понял, чего Тим хочет, — даже если он сам не понимает до конца.Тим зажмурился, коротко выдохнул, обрывая мысль на середине, и шагнул к люку. Взломать его было делом пары секунд: Тим прокрутил в скважине заранее подготовленную шпильку, легко разомкнул дужку, отбросил в сторону тяжелый замок, толкнул люк и выбрался на крышу.Было прохладно. Тим поежился, сделал короткий шаг к краю крыши и замер, рассмотрев: девчонка — та самая, из бывшей его квартиры — была во дворе. Розовое пятно толстовки, светлый затылок, скрипящие под тощей задницей качели.Тим хмыкнул, привычно отводя взгляд. Он хотел ей помочь. Правда хотел. Но — но что он мог, черт побери, прямо сейчас. Тим дернул лямку рюкзака и сердито подумал: ?Я только спрошу. Я просто спрошу, все ли у нее в порядке?.Может быть, этого бы хватило.Тим знал, что не хватит, и знал, что никакого порядка нет и в помине. Знал еще до того, как сбежал вниз по пожарной лестнице, как свернул во двор и окликнул девчонку небрежным ?эй?. Знал еще до того, как она подняла голову.Если бы не синяки, она была бы даже симпатичной: острый нос с небольшой горбинкой, рыжеватые ресницы, злой, упрямый прищур. И глаза не то серые, не то голубые — не разглядеть.— А похоже? — буркнула девчонка.И хлюпнула носом.Тим не знал, что случилось потом. Точнее, не знал, как это произошло: он просто оказался рядом с девчонкой, обнял ее за плечи, прижимая к себе, и это было — затихший скрип, колючее дыхание у шеи, острый и сладкий запах ее шампуня и сжавшаяся на его поясе ладонь.— Придурок, — пробормотала девчонка куда-то в его плечо. — Чудовище чердачное.— Видела? — неловко уточнил Тим.Кивок девчонки он больше почувствовал, чем увидел, — та жалась к нему так, будто он был последней надеждой. Тим, вообще-то, все еще помнил — так бывает, когда ты впервые за долгое время оказываешься рядом с кем-то, кому не наплевать. И тебе уже все равно, какой он: пусть колючий, злой, не знающий ни единого доброго слова — пусть только протянет руку, и ты за ним пойдешь.Пусть только ему всегда будет не все равно — но, черт, Тим не хотел снова думать об этом. Лучше уж о характерной горбинке на переносице, о желтоватом контуре и темно-фиолетовых прожилках синяка. О своей мокрой от слез футболке.— Это твой отец? — тихо спросил Тим, касаясь кончиками пальцев острой девчоночьей скулы.— А ты как думаешь? — девчонка невесело хмыкнула и чуть подняла голову, неловко уходя от прикосновения.На самом кончике носа у нее было три золотых веснушки и еще четыре на щеке — смазанные болезненной синевой. Ты можешь его убить, снова шепнул Джокер, и что-то в Тиме — что-то осознанное и совершенно его — согласно склонило голову....Ее звали Стефани, эту девчонку, и Тим зачем-то повадился приходить к ней: садиться у ее ног, прижиматься затылком к металлической опоре, закрывать глаза и слушать размеренный скрип. Стефани любила качаться на качелях.Забавная.Тим не знал, почему это помогало, но от того, как Стефани смотрела, становилось легче дышать и все как будто затихало — шум в голове, болезненная тревога, смех Джокера. В первый раз, опуская ладонь на его макушку, Стефани сказала: не будь придурком, — во второй спросила: зачем ты пришел?Сегодня она сказала:— Тебя ищут, знаешь, — и пообещала, не поднимая взгляда от книги: — Я тебя не выдам.Тим кивнул. Он знал, еще бы не знать — пару раз он натыкался на объявления со своей фотографией, и это отдавалось в груди странным, глухим раздражением. Объявления отправлялись в ближайшую мусорку, он сам — в темные переулки, но это ничего не меняло.Его искали, и Тим не очень-то понимал, как к этому относиться.В новом кошмаре он видел зеркало, и отражался в нем — рассеченным надвое. Справа маска Робина, слева прорезанная шрамом-ухмылкой щека, — утром Тим поймал себя на мысли, что вполне понимает милашку Двуликого.Жить разорванным надвое и оставаться нормальным должно быть выше человеческих сил. Было бы проще, если бы кто-то другой взялся собрать его. Принял бы решение. Было бы проще, если бы Стефани просто позвонила — Брюсу, Барбаре, Альфреду, не имеет значения.Она этого не сделает.Тим вздохнул, приоткрыл один глаз и посмотрел на Стефани: свежие красные пятна в складках рукава, аккуратные настолько, что похожи на какой-то принт, бледные пальцы сжимают корешок книги, но в глазах — в глазах все та же сухая, насмешливая ласка.Совсем как у Барбары.Тим, вообще-то, чертовски по ней соскучился, по Барбаре Гордон. По Брюсу, конечно, тоже. И по Альфреду. Он шатался по городу чуть больше недели и уже чертовски хотел обратно, домой. Останавливало только одно: никакого ?дома? больше не было.— О чем ты думаешь? — тихо спросила Стефани.— О семье, — машинально отозвался Тим.Они же были его семьей. Они же были?.. — Тим вздрогнул, с неожиданной ясностью осознавая: вот оно. Вот она, та заноза, которую воткнул ему в шею Джокер, вот от чего он бежит — не от взглядов, не от улыбок, не от сосредоточенной бледности, — от этого вопроса.Были ли они его семьей. Будут ли.— Эй, — сказала Стефани откуда-то сверху и как будто издалека. — Давно хотела тебя спросить.?Давно хотела тебе сказать?, — с неуместным смешком вспомнил Тим. Так называлась книга, которую Барбара бросила в кабинете Брюса, а тот зачем-то не стал ее убирать, оставил валяться на рабочем столе.Тим видел ее чертову сотню раз.— Ну, — пробормотал он, и Стефани вдруг выговорила с сухим смешком:— Почему ты сбежал?— Я не знаю, — честно ответил Тим.В какую-то секунду ему показалось, что в воздухе что-то треснуло — треснуло и сломалось, а потом Стефани выпрямилась, став вдруг неожиданно острой и правильной, и тихо спросила:— Как это не знаешь? Послушай, я бы поняла, если бы они тебя били, или просто не заботились, или что-то такое, но, черт, ты говорил...Он говорил, как они помогали ему с домашкой. Рассказывал о голубой гостиной, о старых часах, о совместных просмотрах фильмов, о том дне, когда Дик приехал в гости и, старательно не глядя на Барбару, предложил свозить его в зоопарк.— Ты говорил, что они тебя любят, и вот просто так взял и сбежал?Голос у Стефани был сухой и злой, а взгляд — взгляд такой, что Тим просто не мог возразить, не мог открыть рот и сказать: ты ошибаешься, — не мог рассказать про холод, и бледные пальцы Барбары, и сухой тон Брюса, про смех Джокера в голове и все те дни, когда он приходил в себя под лекции о том, как облажался.Робин-Робин, рассмеялся Джокер в его голове.Стефани смотрела сверху вниз, и в сером вечернем сумраке ее глаза были дымчатые и как будто немного хрустальные....Тим не знал, как это случилось. Он просто услышал шум, по привычке сунулся в переулок, а потом его закрутило, стиснуло изнутри и толкнуло к Барбаре — чтобы спина к спине, и короткий синхронный выдох, ?привет, и давай как надо?-смешок, одновременный рывок вперед.Он не боялся и не медлил. Их было пятеро, местных отморозков, но с Барбарой — с Барбарой это было просто. Тим прикрывал ей спину, только и всего. Она дралась, как будто дышала — как будто чертовски по этому соскучилась, подумал Тим, уворачиваясь от удара.Пнуть по голени, дарить кулаком в живот, добавить в основание шеи, стонущую тушу — в сторону, и ни о чем не думать.Двое ему, трое Барбаре.Это было просто, и закончилось слишком быстро. Тим медленно выдохнул, открыл глаза, обернулся к Барбаре. Та прижималась спиной к кирпичной стене — румяная, тяжело дышащая и какая-то ужасно счастливая.Она смотрела так, как будто ничего не было — как будто он по-прежнему был ее Тимом.— Эй, — пробормотала она, делая маленький шаг вперед. — Тим. Тимми.— Ну, — буркнул Тим, и в этот момент Барбара вдруг оказалась рядом, почти вплотную, и крепко его обняла.Секунду Тим не мог даже сдвинуться с места: слова, и смех — такой же, как у Барбары, — и крик, и что-то еще, — все дрожало в горле, с болезненной ясностью требуя: давай, говори, будь здесь и сейчас, со мной.— Тим, — выдохнула Барбара, и это был одновременно смешок и всхлип, когда она ткнулась носом в его плечо.— Ну, — повторил он, неловко обнимая ее в ответ, — не надо. Не расклеивайся.?Я тут, — подумал он, — все будет хорошо?. Спина Барбары под его ладонями была прямая и напряженная, и он должен был бы быть совсем кромешным идиотом, чтобы не понять, что это что-то значит.Думаешь, шепнул Джокер, ты сможешь что-то исправить?Это было так четко и правильно, что какую-то секунду Тим правда хотел отстраниться, отпрянуть, закончить все прямо сейчас, но пальцы Барбары сжались на его плечах, и она подняла голову. ?Черт?, — подумал Тим.Барбара смотрела на него так, как будто он правда был ее сыном — сбежавшим и неожиданно найденным.— Да ладно, Бэбс, — пробормотал он неожиданно хрипло. — Все хорошо.— Будет, — кивнула Барбара, касаясь его щеки раскрытой ладонью, и Тим заметил: кольцо на безымянном пальце. — Когда ты вернешься домой.Вчера Тим говорил это Стефани: что не вернется, что не нужен им, что у них будет свой ребенок, нормальный и правильный, а не безумный убийца со шрамами на щеках, — но повторить это, глядя Барбаре в глаза, почему-то не получалось.— Ребенок, —только пробормотал Тим, отступая на полшага.Барбара выпрямилась. Положила ладонь на едва заметный живот — не увидишь же, если не знаешь, на что смотреть, — неловко стиснула в пальцах край легкого пуховика.— Что ?ребенок?, Тим? — спросила она, упрямо поджимая губы, и Тиму на секунду показалось: что-то в ней меняется. Прямо сейчас. — Его пока нет. Черт, я не могу быть уверена, что он вообще будет, — она махнула рукой, — и, Тим. Я знаю, ты боишься, что мы будем любить тебя меньше...— Что я стану вам не нужен, — честно ответил Тим, опуская взгляд.Барбара рассмеялась.Джокер в его голове вдруг рассмеялся вместе с ней, и сквозь шипящее хихиканье Тим с трудом расслышал:— Не будь идиотом.?Не будь идиотом, — сказала Барбара, — никто никогда не сможет тебя заменить?. Она медленно выдохнула, как будто пытаясь совладать с собой, и от того, какая она была в этот момент, Тим сам забыл, как дышать.— Послушай, — она развела руками, — даже если все будет нормально... Тимми. Этот ребенок будет чем-то другим. Не Робином, не подопечным Брюса, не моим другом.?Ты нужен мне, Тим?, — сказала Барбара, и Тим вышел за ней на свет, неловко щурясь и подмечая: она как будто стала ниже ростом — долой танкетки и каблуки, — какой-то особенно плавной и уверенной.Той уверенности и в помине не было, когда они жили в особняке. Тим хмыкнул, опустил взгляд, вдруг подавился вдохом, и крика не вышло — только хриплый, безумный шепот.— Барбара, — сказал Тим. — Джинсы, кровь....Брюс примчался так быстро, что Тим с трудом подавил желание пошутить про джет. То есть, серьезно, Тиму показалось, что между уходом врача и явлением Брюса не прошло и минуты — хотя он вполне допускал, что приличный отрезок времени просто-напросто выпал у него из памяти, как две проведенные с Джокером и Харли недели.Джокер, подумал он, жмурясь, Харли.Он не мог не думать.Он не мог не думать, когда Брюс смотрел на него тем самым бэтвзглядом, от которого он пытался сбежать. То есть, ну. Брюс смотрел так, как будто вот-вот оттолкнет, и это было больно. Не так больно, как разглядеть на джинсах Барбары кровавое пятно, но все равно слишком, просто слишком.Брюс не был идеальным отцом и идеальным мужчиной, похоже, не был тоже, но это все равно было неправильно.— Это неправильно, — пробормотал Тим себе под нос, и Брюс, сделавший было шаг к дверям палаты, обернулся.Их взгляды встретились, и Брюс спросил:— Ты что-то сказал?Глаза у него были внимательные и очень, очень усталые, и какую-то секунду Тиму ужасно хотелось проявить милосердие. Сказать: ?Ничего?. И пусть Брюс вошел бы в палату, обнял бы свою невесту — или уже жену? — и вся эта история просто закончилась бы, прямо здесь и сейчас.Бэтмен, Бэтгерл, Робин.— Я сказал, — Тим на секунду запнулся, выбирая одну из тысячи вещей, которые так хотел сказать Брюсу.Он хотел сказать про голос в голове, про хрустальные глаза Стефани Браун, про кровь на ее толстовке, про Барбару и про то, как он виноват перед ней, но вместо этого он выпалил:— Я сказал, что соскучился.Брюс смотрел на него невыносимо долго — или, может быть, Тиму это только казалось, — а потом улыбнулся. Едва заметно. Уголками губ.— Ты ужасный, — пробормотал Тим, когда Брюс опустился рядом с ним на диванчик и привлек к себе, позволяя ткнуться носом в плечо.— Я ужасный, — с тихим смешком согласился Брюс.Над этим Джокер смеяться не смог.