Часть 2. В гнезде (1/1)

Одноцветные застенки города постепенно сменялись живописными кустистыми холмами, выгоревшими на солнце пустошами, жидкими лиственными рощицами. Желтые и зеленые пятна, сливаясь и переплетаясь, чем дальше, тем настойчивее складывались в пестрые, медленно вращающиеся стеклышки огромного калейдоскопа, и Билл, устало продирающийся сквозь колючие заросли, беззастенчиво пыхтел, буравя спину своего проводника сердитым взглядом.Неужели у всего такого правильного Джона, пусть теперь и остепенившегося скучного ранчера, но когда-то же именитого военного да почти героя, мог оказаться в знакомых такой вот чудаковатый дядька-попугай?Неужели сам этот разукрашенный павлин не мог нанять хоть какой-нибудь экипаж? Правда, по такой-то дороге, давно погребенной под сплетением неухоженной ничейной зелени, не то что телега, так даже лошадь толком не смогла бы пройти…И неужели после всего, что произошло на станции, этому чертовому мистеру Томасу было совершенно наплевать, что вот он, Билл, мог в любой момент удрать?Ведь, если подумать, дурацкий попугай даже ни разу не обернулся с тех самых пор, как выхоленные городские улочки сменились тянущимися к небу одичалыми кустами.Неторопливо брёл себе впереди, в метрах, наверное, десяти, стоически игнорировал все чересчур громкие бурчания и ругательства раздраженного мальчишки и, собственно, не говорил ни слова о том, куда они держали путь.Билл, привыкший, что у всего есть только два одинаково острых конца, никак не мог понять: ни что ему делать, ни как реагировать, ни зачем он вообще продолжал плестись за этим невыносимым типом следом.Всё это жутко-жутко злило: и сам мужчина, и эти проклятые пустоши, и провалившийся план побега, и стоящий за всем хитрющий старик, и еще что-то такое, почти эфемерное, что не позволяло просто-напросто развернуться и дать дёру.Ну не погонится же за ним этот странный человек, верно?—?Эй! —?когда и без того ободранная да ушибленная нога запнулась за очередной выбившийся корень, коварно замаскированный пожухлевшей травой, Эллиас грязно ругнулся, неуклюже поднялся с колен, на которые свалился, и, стряхнув со штанов прицепившиеся листья-колючки, крикнул в мерно удаляющуюся броскую спину:?— Тебя что, совсем не волнует, что я сбежать могу?!Должно быть, и в самом деле не волновало, потому что мистер попугай, всё так же флегматично плывущий сквозь зеленовато-бурое море предзакатным пламенем, не остановился, не оглянулся, не ответил. Лишь лениво вскинул руку, сделав короткий небрежный жест провихлявшей кистью: мол, валяй, беги себе на здоровье.Не погонится, как пить дать больше не погонится…Тогда почему, почему было так трудно сделать один-единственный шаг назад...????Огромный темный дом, скучающий на вершине поросшего сухой травой холма, встретил хозяина и его юного спутника золотисто-алым огнём уходящего за горизонт солнца, из-за которого каменные стены, покрытые отслаивающейся штукатуркой, пылали ослепительным живым сиянием, плавно перетекающим в разморенный летней сладостью зыбкий вечер.Билл, до глубины еще совсем детского сердца пораженный открывшейся картиной, во все глаза глядел на здание: по-настоящему, наверное, древнее, купающееся в рыжей лазури с величием сказочного феникса.Вдоль стен, оплетая отражающие пожар захлопнутые окна, змеились лозы плюща и дикого винограда, отливая в жидком полымени ржавой медью и красной бронзой. Выше, на самых верхушках удивительных шпилей, вырезанных в форме причудливых птиц и кораблей, играли с ласковым ветерком гирлянды крохотных колокольчиков, разбивая знойную тишину десятками тоненьких голосков. А еще выше, привязанный к изголовью самого высокого шпиля, изображающего не то башню, не то корабельную мачту, трепетал порванный флаг, цвет и рисунок которого терялись за искрами небесных костров.Но, пожалуй, самой поразительной во всём этом была дверь. Обыкновенная входная дверь, сколоченная из грубых досок, абсолютно необъяснимым образом как нельзя лучше подходящая этому месту. Дверь даже с виду шаткая, протяжно поскрипывающая при малейшем дуновении сквозняка, украшенная еще одним колокольчиком и небрежно подвешенной на веревке подковой.Словом, такая, за которой должно храниться старинным тайнам и загадочным чудесам, сошедшим со страниц пожелтевших сказочных историй…И всё-таки, несмотря ни на что, странный дом, дышащий каждой своей дощечкой, каждой щепочкой и песчинкой, казался слишком одиноким.Слишком заброшенным.Слишком пустым.Слишком… похожим, должно быть, на своего хозяина.Слишком таким, будто яркая птица, заточенная в оболочку чудно?го человека, томилась неволей в безгласой каменной клетке, с тоской дожидаясь, когда же дремлющие на крыше колокольцы запоют, наконец, давно позабытую песню.Длинные коридоры, тонущие в дотлевающем заоконном мареве, оказались грязными, зябкими и еще более неуютными, чем коридоры того дома, в котором Билл рос. Скрипучие лестницы застилали темно-бордовые половики, но то ли поднимающиеся от каждого шага облака пыли, то ли пробудившееся вдруг на такие вещи чутьё подсказывали парнишке, что постелены они здесь были вовсе не рукой нынешнего владельца. Более того, мистер попугай, наверное, так ни разу к ним и не притронулся за всё то время, что прожил здесь.—?Эй… —?неожиданно тихим голосом позвал веснушчатый мальчишка, невольно стараясь держаться к своему новому незнакомому знакомому поближе. —?Ты что… правда тут живешь?Мужчина же снова не потрудился посмотреть в его сторону: лишь едва уловимо повёл головой и, свернув за угол, скрылся за одной из дверей…Впрочем, вернувшись обратно раньше, чем Билл успел в полной мере разозлиться или окончательно растеряться.—?Эй, мистер…!Вообще-то птичий тип ни словом не обмолвился о том, что пришлый мальчишка должен куда-то за ним следовать. Поэтому никакой экскурсией в целях ознакомления с очередным местом временного жительства происходящее, скорее всего, не было. И, судя по второпях смененной рубашке, перекочевавшему в карман кошельку и на ходу опустошенной бутылке с неизвестным содержимым, мужчина всего лишь делал свои дела, собираясь…Куда-то просто собираясь.Да и Эллиаса он ходить за собой хвостом тоже не просил. Но…Но чем, черт возьми, можно было заняться еще, оказавшись в совершенно чужом месте с таким же совершенно чужим человеком, который, как начинало казаться, то ли вообще терпеть не мог разговаривать, то ли это исключительно Биллу выпала ?удача? нарваться на столь специфичное обращение?Новый пролет коридора между тем вспыхнул окутавшей с головой озверелой темнотой, слишком резкой после вскормившего глаза блестящего закатного пламени, оставшегося позади, на покинутом участке с окнами, и Эллиас, растерявшись, не разглядел поднырнувших под ноги затаившихся ступеней.Мгновение?— и мир, вспыхнувший где-то далеко-далеко внизу всё теми же калейдоскопными мазками, опасно накренился; Билл, не зная за что зацепиться, инстинктивно скользнул пальцами по лишенной поручней стенке, так на той ничего и не отыскав…А когда на кромке сознания принял, что падения уже не избежать, когда зажмурился и, сжавшись, проглотил попытавшийся сорваться с губ болезненный всхлип, то почувствовал вдруг, как его подхватили чужие крепкие руки.Сердце тут же застыло, пропустило удар, рухнуло куда-то вниз, а затем, глухо ударившись о кости-рёбра, вспорхнуло и ошалело заколотилось вновь, еще больше спутывая прошитые узлами непонимания мысли.—?Мис… мистер... Томас…? —?Тело, из самой своей сердцевины содрогнувшееся, пронзила острая конвульсивная судорога, перемешанная с противной липкой слабостью, струящейся вверх по обмякшим ногам, а мистер Томас…Мистер Томас лишь блеснул в загустевшем сумраке глазами, мимолетно провел ладонью по выгоревшим вихрастым космам и, бегло посоветовав быть впредь осторожнее, с коронной невозмутимостью направился вниз, оставив парнишку приходить в себя одного.Билл чувствовал себя слишком разбитым, слишком потерянным, слишком… жалким, чтобы броситься следом. И слишком гордым, слишком упрямым, слишком задетым, чтобы позвать, одернуть, остановить, попросить…Хоть что-нибудь попросить.Уже там, в лежащей внизу прихожей, миновав дышащую пылью лестницу, мужчина вдруг приостановился, оглянулся, приподнял голову, пристально вглядываясь в скрытое темнотой веснушчатое лицо. Густой и вязкой темнотой, бесцветной золой облепляющей каждую черточку, каждую пору, надежно скрывающей и пожирающей любые эмоции и секреты.—?Ты, должно быть, голоден? Кухня там, вниз и налево. —?Чужая рука, окольцованная по запястью звякнувшими браслетами, небрежно махнула в сторону, в то время как сам Томас вновь повернулся спиной к грызущей мальчишку черноте. —?Сам себе что-нибудь сообразишь.—?Ладно… то есть… черт… мистер… я...Билл, осоловело тряхнув головой, пытаясь сбросить с той нежеланное оцепенение, неуверенно и пьяно шагнул было вперед, отчаянно желая выбраться туда, к человеку-птице, на свет. Но…—?В общем, располагайся, малыш Билли.—?Мис… Мистер Томас!.. Постойте... постой... погоди…!Но мужчина с пшеницей охваченных осенней пляской волос, не став ни слушать, ни ждать, молчаливой тенью скрылся за тихонько тренькнувшей колокольцем дверью, оставляя своего маленького гостя наедине с гудящей тишиной навалившегося старого дома.—?Вот же… черт… дурак ты, слышишь…? Дурак…И даже ведь не сказал, глупый-глупый соломенный пучок, где именно располагаться…К моменту, когда солнце окончательно скрылось за похмурневшей к вечеру выжженной пустошью, Билл насчитал в странном доме ровно столько комнат, чтобы в голове прочно обосновался лишь один-единственный вопрос: зачем?Зачем кому-то может понадобиться столько одинаковых, абсолютно бессмысленных клеток-помещений?В быстро сгущающейся темноте да с раскачивающимся в руках фонарём, отбрасывающим тусклые медовые всполохи, особо хорошо разглядеть, что там таилось за каждой новой приоткрытой дверью, не удавалось. Свечной свет выхватывал резкие очертания сгорбившихся предметов, балансирующих на тонкой грани проблеска и тьмы, разгонял шуршащую под ногами тишину и рисовал на стенах жутковатые чернильно-черные тени. Напольные доски натужно скрипели, даже если на них не наступать, дверные петли визжали льдистыми хриплыми голосами, разгулявшийся ветер бился в стёкла приносящими ночь крыльями, а там, за его воем, сухим шепотом шумели деревья и надрывно звенели пляшущие колокольчики.Чем сильнее сжимала кольца темнота?— тем холоднее становилось внутри лабиринтов узких стен, тем больше теней собиралось за спиной, стоило лишь на миг отвернуться, и тем сильнее юному Эллиасу хотелось сбежать отсюда куда-нибудь подальше, на волю, под открытое небо и мерцающие добрые звёзды.И всё-таки нечто невидимое, почти неуловимое, продолжало гнать мальчика дальше, мимо зияющих расщелин приоткрытых дверей, мимо изредка выплывающей из ночи заблудившейся мебели, мимо дрожащих рамами окон. Всё глубже и глубже, выше и выше, пока, наконец, встревоженный желтым свечением коридор не уперся в низенькую, плотно прикрытую дверцу, сверкнувшую ярким блеском круглой позолоченной ручки.Билл осторожно, не чувствуя от замучившей за день усталости собственных ног, приблизился к той, притронулся самыми кончиками пальцев к гладкой поверхности и от неожиданности вздрогнул: мрачное на вид дерево на ощупь оказалось удивительно и необъяснимо теплым.Что-то внутри звякнуло переливом шепчущихся со звездами колокольцев, мягко подтолкнуло в спину, заставило повернуть ручку и сделать нерешительный шаг вперед, навстречу таинственному и наверняка важному, обжигающему ладонь взволнованными щекочущими язычками…Правда, лестницы, накрытой пухом неподъемной вороньей ночи, мальчик не разглядел. И потому, сделав еще один короткий шаг, с грохотом и звоном разбившегося фонаря растянулся на скрипнувших деревянных ступеньках.Ободранная, должно быть, щека нещадно заныла, наравне с коленями и отшибленным бедром, пронизанным резкой и едкой болезненной вспышкой.Фитилёк свечи, вспыхнув напоследок раздавленным слабым янтариком, растаял в пульсирующей темени, сжавшей весь окрестный мир до размеров крошечного сердца, загнанной канареечной птахой бухнувшего в груди.Позади же, за самовольно захлопнувшейся маленькой дверцей, что-то вдруг с лязгом ударилось, гулким отзвуком откатываясь да отскакивая от живущих вне времени стен…Билл впоследствии так и не вспомнил, как умудрился, поддаваясь таранящему бока страху, рвануть вверх почти на четвереньках, исступленно цепляясь за обваливающиеся крутые ступеньки всеми руками и ногами. Пальцы, занозясь, то и дело попадали мимо, ноги путались, спотыкались, поскальзывались, дверца за спиной то монотонно поскрипывала ржавыми петлями, то так же монотонно постукивала, а глухие удары в отрезанном словно бы доме и не думали прекращаться; правда, Эллиас уже и сам не понимал?— наяву или только у него в голове.Затем случился удар новый, другой, когда лестница закончилась так же внезапно, как и началась, сталкивая мальчишку лбом с шершавой деревянной поверхностью; последовало беспорядочное скольжение трясущихся ладоней, сомкнувшиеся на найденной ручке пальцы и почти бесшумный вздох еще одной отворившейся двери.Вдыхая через раз, а то и через два, паренек со всей прыти вполз внутрь, затворяя за собой дверь и подпирая её спиной, принимаясь лихорадочно вслушиваться в доносящиеся снизу звуки.Минута сменялась минутой, теряясь в обороте несуществующих часовых стрелок, бешено колотящееся сердце потихоньку успокаивалось, кровь отливала от пульсирующих висков, а о жутком грохоте, сотрясшем, казалось бы, весь дом, больше ничего не напоминало.Глаза, бесцельно туда и сюда шарящиеся, потихоньку привыкали к темноте, выхватывая из её утробы оформляющиеся очертания стен, низкого потолка, синеющего квадратика маленького окошка напротив, нагроможденных друг на друга бесконечных коробок…Здесь оказалось неожиданно тепло и спокойно, комнатёнка не давила, не скалилась чужеродным оголодалым чудовищем, а свет, кое-как просачивающийся через стекло, был самым лучшим, небесным, разбавленным крупицами серебристой звездной пыльцы.Еще же… еще тут было просто по-настоящему уютно, так, словно заточенная в огромной клетке эфемерная птица свила своё гнездо именно здесь, на крохотном пыльном чердаке, надежно запрятанном от желающих подглядеть посторонних глаз.Билл, завороженный этой переменой, этим причудливым, но льющимся и льющимся благословенным теплом, осторожно прополз вперед, к оконцу, хватаясь жадным взглядом за белесые кристаллики космических огней, омуты черничного неба, моря бушующих трав и согнутые очертания терзаемых ветром деревьев.Сердце зашлось в том сладком предвкушении неизвестного, что однажды теряется в ускользнувшем сквозь пальцы детстве, и ворох сумасшедших событий, прошивших весь пережитый день, опустился на узкие еще плечи мягкими перьями живущих в мире грёз сов.Брюхо спазменно ныло, жалуясь, что кроме куска сухого хлеба в него не попало сегодня ни крошки, потяжелевшие веки слипались, а сил пошевелиться или подумать хоть о чём-нибудь попросту не оставалось…Ветхий серый дом, живущий своей особенной ночной жизнью, понемножку затихал, когда пришлый веснушчатый ребенок, кульком свернувшийся на полу чердака, тихонько засопел, проваливаясь в нашептанные севшим солнцем тревожные сновидения.???Утро окутало дикие пустоши ласковым сиянием пробивающихся сквозь облака лучей, золотистыми бликами в ватных прорезях и звенящей дымкой стремительно уползающей ночной прохлады.Лохматый веснушчатый парнишка, поежившись, перевернулся на другой бок, подтянул к груди колени и поглубже зарылся лицом в тяжелое колючее одеяло…Но то ли идущий от этого одеяла незнакомый волнительный запах, то ли неудобное и твердое нечто вместо кровати, то ли вусмерть затекшие руки и ноги?— а что-то из этого спугнуло таящийся на кончиках черных ресниц зыбкий крадучий сон.Билл с трудом разлепил всё еще сонные и немного продутые глаза, поглядел с какое-то время на башни из картонных коробок и пыльных смурых ящиков и, с огромной неохотой откинув согревающую тряпицу, сел, поморщившись от неприятного ощущения в пояснице и шее.К слову, ныло вообще-то всё: от кончиков сведенных судорогой ножных пальцев до гудящей назойливой болью головы.События прошлого дня?— точнее, всё больше вечера?— выстраивались натянутой цепочкой по мере того, как парнишка пробуждался; вернувшееся на небесный купол светило легкомысленно отгоняло пережитые ночные страхи, это да, но…Голубое шерстяное одеяло, в которое могло завернуться сразу несколько таких вот Биллов, одновременно смущало и сбивало с толку.Не привидения же его сюда принесли, правильно?Или... или всё-таки…Однако думать обо всём этом и дальше не позволил внезапный протяжный скрип, заставивший мальчишку дернуться всем телом и с округлившим глаза ужасом уставиться на пока еще запахнутую вроде бы дверь.Звуков шагов по узенькой промежуточной лесенке не последовало, солнечный свет, еще с минуту назад отгонявший любые страхи, померк, посерел, а круглая желтая ручка отчего-то вдруг тихо-тихо щелкнула и…Зашевелилась.Зачем?! Зачем ему только понадобилось следовать за этим чокнутым человеком-птицей в его чокнутый дом? Зачем этот проклятущий мистер Томас куда-то ушел, точно нарочно оставив его одного в этом жутком месте?! Зачем сам он остался здесь вчера, когда мог уйти, мог сбежать, а вместо этого еще и полез на этот дурацкий, отрезающий все пути чердак, и зачем…Зачем…Эллиас тихонько, вовсе того не замечая, не то взвыл, не то заскулил, вцепляясь до белизны напряженными пальцами в жесткое одеяло, собираясь с духом и намереваясь, если понадобится, драться до конца, окажись его противником пусть хоть злополучное привидение, пусть хоть…Возвратившийся белобрысый попугай, показавшийся на пороге бесшумно отворившейся дверцы.Дурной птичий тип, скользнув извечно чуть прищуренным, извечно ничего не выражающим взглядом по напряженно сжатым кулакам и побледневшему лицу забившегося к окну мальчишки, вопросительно приподнял брови, а Билл…Билл не смог ни пошевелиться, ни заставить сузившееся горло что-либо сказать, чувствуя, как предательская дрожь облегчения, смешанного едва ли не с радостью, пробегает вдоль спины гусиными мурашками и растворяется в хлынувшей к лицу крови.—?Интересные, надо сказать, у тебя предпочтения… —?коротко и чуть-чуть насмешливо хмыкнул беспёрый кретин, на карачках вползая внутрь, выпрямляясь… а затем резко и нацеленно подступая на шаг к полностью обезоруженному и растерявшемуся мальчишке.После?— еще на шаг, и еще, и еще, краем глаз наблюдая, как напрягаются тощие плечи, а взгляд заостряется, становясь выжидающе настороженным, не собирающимся ни на крупицу доверять.Когда мужчина оказался совсем рядом, и Билл машинально подался назад, врезаясь лопатками в стенку, слабый огонек в дождливых глазах потерялся за привычным уже каменным спокойствием, не выражающим ровным счётом ничего.—?Стой… что ты… я... я тебя… я тебя спросить… вот... хотел… —?вроде бы Томас что-то промычал, вроде бы попытался дать согласие или несогласие, но прежде, чем он успел полноценно ответить, Билл, опустивший лицо и упрямо уставившийся на несуществующую точку строго перед собой, сильнее сжал в пальцах край одеяла, тщетно пытаясь пробормотать:?— это… ну… это ты мне… для меня… принес…? И если… если ты, то…Совсем рядом, бесцеремонно перебив, с гулким стуком опустилась большая глиняная миска, до краев наполненная густой жирной жижей?— похлебкой или на редкость наваристым супом; Билл, ожидавший чего угодно, но только никак не этого, машинально вскинул голову, потерянно уставившись на блондина с бессильным немым изумлением.Аромат горячей?— и, что самое главное, наверняка вкусной?— еды был настолько соблазнительным, что мысли окончательно спутались, а в животе протяжно заурчало, отчего Эллиас мгновенно вспыхнул, стыдливо прикусывая губы.—?Черт… не смотри ты на меня... так…. Что ты вообще такое делаешь и... и за…Чужая ладонь, приятной теплой тяжестью надавившая на макушку, вновь застала врасплох. И пока пальцы мужчины зарывались глубже, пропуская сквозь себя жестковатые волнистые прядки, Билл, тупо вперившийся в злосчастный пол, не смел ни поднять глаз, ни толком вдохнуть, тщетно умоляя глупое-глупое сердце угомониться, не колотиться так громко, не дать всецело виноватому мистеру Томасу этого безумия услышать…Когда же всё внезапно закончилось, сменившись зыбкой, пронзающей навылет прохладной пустотой, и человек-птица с серой моросью глаз неслышной поступью скрылся за зияющей темным провалом дверью, слуха коснулось тихое, с затаившимися на самом дне беззлобными искорками:—?Если вдруг надоест прятаться — спускайся к нормальному завтраку, малыш Билли.