21 - Вы моего друга не видели? Высокий, волосы темные, глаза лошадиные. Мы с ним одновременно сошли с ума (с) (2/2)
С утра горничной придется долго возиться с осколками и ошметками разных предметов, поваленной мебелью и общим развалом.
***В какой-то момент Скуалло просто проснулся. И вроде бы ничего не мешало его сну, и вроде бы ничего не произошло, но он взял и проснулся.В первые мгновения после неожиданного пробуждения никаких ощущений не было, но вот зато потом…Нахлынули не только воспоминания, но и боль, благородно подаренная его боссом вчера.Он тихо застонал и перевернулся на бок, не желая калечить и без того пострадавшую пятую точку. Ребра отозвались глухой болью, затылок – вполне себе острой, лицо – тягучей и приглушенной, внутренности – вязкой и хорошо ощущаемой.Спербиа сжал зубы, чтобы позорно не завыть, или хотя бы не зарыдать.Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь дышать равномерно и не обращать внимание на боль корпуса, когда тот глотал воздух.Примерно минута или две такой ?медитации? притупили боль, и теперь молодой человек смог связно мыслить.Он открыл свои серые глаза, красные, с бордовыми ниточками сосудов, с темными кругами под ними. На прикроватном столике стойко ждали своего часа стакан воды и пара таблеток. Очевидно, заключил Скуалло, обезболивающих. Кикё вполне способен был догадаться, какого будет блондину, когда он проснется. На самом деле, одной из таблеток было успокаивающее.
Мужчина не без усилий дотянул руку и, захватив стакан и белые субъекты, вяло прожевал таблетки, залпом осушив стакан. Пить, кстати, ведь тоже хотелось.После получаса пролеживания то на животе, то на боку, то на спине (больно было и так, и так, и так), Спербиа заметил, что боль отступила, и теперь вполне себе можно было двигаться. Хорошую штуку все-таки придумали, подумалось Скуалло.Пока он лежал, еле разлепляя ресницы, чтобы в очередной раз моргнуть, он успел многое пропустить в сознании.С подлым предательством Занзаса он успел почти смириться. Точнее, смириться-то с этим он успел еще вчера, благо, времени размыслить над этим всем, пока его вбивали в стол, в пол, в стены и мягкую мебель, было. Смириться, конечно, не значит понять или простить. Отнюдь не значит. Блондин знал, что теперь все будет по-другому. Говорить о своем отношении к этому засранцу ему и не приходилось, но он понимал, что и босс теперь не будет вести себя с ним как прежде. Нет, Спербиа знал, что его босс мразота, каких мало. Но… по отношению к своему лучшему другу? Скуалло просто не понимал, за что тот с ним так обошелся. И ладно бы просто обошелся… он приперся к нему домой и устроил это все на глазах Кикё. Да уж, хорошенького он, должно быть, теперь мнения о своем беловолосом любовнике…?Так! Не думать об этом!? - твердил себе мысленно блондин. Чего гадать? Надо пойти да все выяснить у самого Кикё. Да и по логике, это же не он Занзаса насиловал, нету веских причин его теперь ненавидеть… Наверное.А еще одним впечатлением, которое Спербиа испытал, валяясь в постели и размышляя о смысле бытия, было ощущение легкости. Не душевной, отнюдь, - легкости физической. Конкретно, легко было голове. О нет, конечно, Скуалло не забывал, что вчера ему позорно оборвали волосы, вышвырнув в окно, просто он не думал, что будет так необычно. Он уже больше десяти лет растил их, и с каждым годом они становились длиннее и тяжелее, остановились в росте только пару лет назад. Он уже и позабыл, какого это – иметь короткие волосы. Он не замечал той уже приятной тяжести от волос. Он привык к тому, что мокрые волосы, если стоять спиной к струе воды по душем, тянут голову вниз. Он привык, что он словно ощущал, как они распадались по простыне и подушкам во время сна. Он привык. А сейчас Скуалло был вынужден свыкаться с новыми ощущениями. Эта легкость не давала забывать о том, что чего-то не хватает.Впрочем, решил Скуалло, надо просто забыть. Взять вот так вот и сделать вид, что ничего не было. Ходить на работу, вести себя с Занзасом просто сухо и отстраненно,имея в общих темах только деловые вопросы. Потому что если он уволится, это будет означать, что он сломлен и поражен.А это не так. Совсем не так. Просто он в который раз разочарован. И вовсе не в мире. В одном конкретном человеке. Ну подумаешь, с кем не бывает? Миллионы людей каждый день в ком-нибудь разочаровываются, а вчера просто настала и его пора.
Подумаешь, втрахали во все предметы в собственной комнате на глазах Кикё. Не Кикё же, в конце концов, насиловали, а его. И не первый раз, кстати. Правда, раньше не добивали позорными оскорблениями, обрезанием волос и приглашением зрителей, но все когда-нибудь меняется. А волосы бы он после такого все равно бы обстриг. Какая уж там клятва…И вот, с подобными вполне себе позитивными мыслями он, не без труда поднявшись, хотя боль если и была, то совсем крохотная: ее хорошо заглушало обезболивающее; встал напротив большого зеркала в спальне.
И со стоном стек обратно на кровать. Эхо боли в определенном месте дало о себе знать, но была она лишь фоном.
Из зеркала на прекрасного блондина смотрело какое-то помятое и избитое убожище, со взъерошенным клочком волос. Вокруг глаз залегли глубокие почти черные тени; сами глаза буквально горели красным; переносица разбита; на скулах, подбородке, лбу – синяки; губы разодраны, разбиты, плюсом ко всему – опухши; да еще и, помимо всего прочего, лицо расчерчено белесыми засохшими разводами. Как только Скуалло заметил последнее обстоятельство, живот еще скрутило, а все, что было и чего не было в желудке, серьезно погрозило выплеснуться наружу. Судя по всему, Кикё вчера не стал трогать блондина, а только кое-как обтер его лицо.Кстати, о вчера. Спербиа даже не посмотрел, сколько сейчас времени. Он откопал мобильник и глянул на дисплей: половина шестого вечера.В таком виде он не отважился идти искать Кикё, который, кстати, скорее всего был на работе, потому как, во-первых, в это время его дома обычно не бывает, во-вторых, в квартире было тихо.Спербиа полез в душ. Там он очень долго тер все свое тело мочалкой с такой силой, что она оставляла красные следы на и без того покалеченном белом теле. Не обращать внимание на все произошедшее гораздо проще, когда тебя не преследует запах чужого тела. Но даже после водных процедур ощущение грязи и Занзаса его не покинуло. И чувствовал он их не только кожей.На кухне, на первом этаже, спиной ко входу в микроволновку засовывал еду Кикё.Услышав шаги, звук которых прекратился у входа, он обернулся и улыбнулся стоявшему на пороге Скуалло. Волосы были еще влажные, но лицо, вроде как, чуть посвежело после мытья.- Привет, - поманил его рукой Кикё, - я услышал шум наверху и решил подогреть еду. Голодный?Старший не мог не заметить округлившихся глаз Скуалло. И причину этого он знал.Как только Скуалло вошел в кухню, взору его предстала не спина с рассыпанными по ней зелеными волосами, как он всегда привык, а спина рубашки от Дольче. Красивой, конечно, модненькой такой рубашки. Но… вместо длинных вьющихся волос на голове привычно-довольного Кикё красовалась короткая стрижка, более-менее длинной из которой была лишь челка на бок, да и та доходила только до глаз. Волосы были красиво, как-то по-щегольски уложены, и Кикё,в его безупречных брюках и этой рубашке от Дольче, так и хотелось теперь назвать денди. А еще он был похож на модель из рекламы мужских духов.
- Ты… - Скуалло не мог подобрать слов, чтобы поинтересоваться на счет этого симпатичного безобразия. Он так и стоял на пороге кухни, впялившись в Кикё с его новой прической, которая разительно отличалась от старой.- Нравится? – хитро улыбнувшись, мужчина провел рукою по своим волосам.- Нравится, - ошарашено ответил блондин.Микроволновка звякнула, оповестив о том, что все готово. (Прим. автора: Настоятельно рекомендую читать следующий кусок под песню Сплин – Новые люди С:)
И тут Скуалло, прыснув в вовремя подставленный кулак, тихонько засмеялся своим чуть хрипловатым баритоном.- Хахаха, Кикё, совсем дурной? – хохотал он все громче.Скуалло схватился за ребра, которые вмиг возмутились сильному смеху, оперся рукою о столешницу, продолжая смеяться, как сумасшедших, как одержимый.Кикё напрягся, осознавая, что так нормальные люди не смеются, когда им весело.
А тот все продолжал хохотать, не в силах остановиться.Он смеялся громко, отчаянно, и в какой-то момент это перестало походить на смех – скорее на карканье старой вороны, на крик о помощи смертельно больного, на лай бешеной дикой собаки – не на смех.Лицо Кикё исказила гримаса сострадания и боли. Он, устало закрыв половину лица и лоб ладонью, смотрел на то, как сходит с ума его Скуалло.Лицо того смеялось, не совсем нормально, но оно было весело. А вот его потемневшие глаза орали о помощи и рыдали от боли, словно ангелы, наблюдающие страдания грешников в аду. И этот диссонанс пугал.
Вскоре Скуалло и вовсе перестал смеяться – он орал, круша мебель, кухонную технику, утварь. Орал как раненый зверь, загнанный в угол, но глаза оставались сухими: он не плакал, хотя по его лицу сложно было это утверждать.Избитый Скуалло с мокрыми волосами, отчаянно орущий не своим голосом и мечущийся по кухне и крушивший все на своем пути, как дикое животное в клетке, – пугающаякартина.
Стаканы, тарелки, какие-то банки-склянки, телефонная трубка, книжечки летали по комнате, разбиваясь вдребезгио светлые стены, а Кикё продолжал смотреть на мечущегося от боли хищника в замкнутом пространстве. В разные стороны летели табуреты, тяжелые стулья для барной стойки, которая отделяла зал от кухни; рассекла воздух с задорным свистом и пароварка, полетал и электрический чайник, потерял несколько жизненноважных органовпосле поцелуя со стеной тостер. А Скуалло все продолжал бешено орать, то переходя на дикий смех, то опять на неразборчивые звуки.Так всегда, так у всех. Женщинам нужно выплакаться, мужчинам – проораться.Не думал Спербиа, что так тяжело будет делать вид, что ничего не произошло, что все в порядке, что так сложно будет держать в себе все. А Кикё это понял еще вчера.Когда Скуалло подустал, он перестал швыряться вещами, а просто рухнул на колени, продолжая орать как ненормальный, как одержимый. А потом в один момент его крик прервала неожиданная струя огня, полоснувшая его горло. Он тяжело закашлялся, часто дыша, а потом перевалился и уселся на попу, игнорируя неприятные ощущения, которые не могли заглушить полностью даже обезболивающее.Кикё смотрел в одну точку, слушая тяжелое хриплое дыхание.- Скуалло, - позвал он его после нескольких минут молчания.Внизу зашебуршались, и Кикё увидел перед собой измученное лицо блондина.- Кикё, - хрипло, кашлянув (он сорвал голос), обратился он к мужчине, - Кикё, мне больно, Кикё, я чувствую его, его запах, Кикё, пожалуйста.Спербиа обвил руками его шею, трясь щекою о его щеку, прижимаясь к его телу своим телом, откровенно соблазняя.- Нет, нет, Скуалло, что ты? Умереть захотелось? – перепугался тот, мягко отстраняя плохо себя контролирующего блондина.- Кикё! Я с ума сойду, если и дальше буду ощущать его запах! Пожалуйста!?Ты и так уже…? - хотел было вставить мужчина.- Пожалуйста! – отчаянно прохрипел Скуалло.Далеко ходить они не стали. Прямо там, на полу, среди разбитых предметов, на заваленном столе. Скуалло хотел жестче, глубже, грубее. Кикё хотел мягче, осторожнее, чтобы не сделать еще хуже, чтобы потом Спербиа хотя бы мог ходить после всего. Но его мнения никто не спрашивал. Скуалло отдавался страстно, совсем потеряв голову, стараясь только забыть обо всем и наслаждаться Кикё, желая стереть запах Занзаса со своего тела и впитать вновь запах того, кем положено его телу пахнуть. Он не думал о последствиях, для него важны были только его убеждения.Кикё самому периодически было больно, но когда он пытался сбавить темп, чтобы не так больно было Скуалло, тот все равно гнул свою линию.Через несколько часов Занзас был благополучно забыт.