12 - Собсно, любезный, Вы хули лезете? (с) (1/1)

В пятнадцать лет Гокудера был еще более взбалмошным, чем сейчас, подростком. Про таких обычно говорят: ?Палец в рот не клади?. Вот Хаято на все сто процентов оправдывал это название. Он считал оскорблением и вызовом не то что какое-то ?не такое?, по его мнению, слово, даже взгляд мог послужить причиной перепалки. А поскольку в этом возрасте из Гокудеры был довольно серьезный противник, хотя он и не обладал тем опытом, каким обладает в семнадцать, мелкие на первом этапе разборки превращались в бойни, как на школьном и междушкольном уровнях, так и на междурайонном. В их школе были свои банды и группировочки, и чаще всего эти группировочки не выясняли отношения между собой, но вот шайки между школами достаточно часто устраивали побоища в результате самых разных споров. Притом поводом мог послужить и какой-то межличностный вопросдвух человек из разных банд, школ, районов. А все остальные из его группировки считали своим святым долгом отстоять его интересы. В простонародье это явление обычно называют дружбой. А вот Гокудера никогда это подобным словом не идентифицировал. Да, он был в первых рядах, если надо было набить кому-то морды, он всегда с большой охотой соглашался поучаствовать в драках, да и сам гораздо чаще был зачинщиком этих драк. И нет, у него были друзья. Но партнеров по дракам друзьями он никогда не называл. Коллеги – более-менее литературное и точное название, которое он им давал, хотя и не очень подходящее в данном случае. Еще иногда он характеризовал некоторых членов банд, в которых состоял, как ?пушечное мясо?. Причин для этого было несколько. Но друзьями – никогда и никого из них. Самым близким своим другом он считал одноклассника Саваду, полуяпонца, довольно скромного и добродушного, хотя и глуповатого мальчика. Он не был туп, конечно, немного тормознутый, а еще иногда его доброта и наивность граничили с идиотизмом. Но лично Хаято это нисколько не смущало. Тсунаеши был его первым и, как считал Гокудера, единственным на данный момент другом. Мальчишка, с которым они познакомились в начальной школе, и который сначала показался угрюмому и дикому итальянцу непроходимым тупицей и неудачником, оказался человеком, который понял и принял Хаято таким, каким он есть. Что-то тянуло Гокудеру к этому мальчишке, необъяснимое, но он и не пытался в этом разобраться, эта неопределенность ему нравилась. Ведь существовал и существует риск того, что если Хаято поймет наконец в чем же загвоздка, он просто потеряет к Саваде и их дружбеинтерес. А еще есть японец Ямамото Такеши, который приехал вместе с Тсунаеши, и который прилип к их двоице, как банный лист. В действительности, вечно радующийся жизни бейсболист бесил Гокудеру до зубного скрежета. Хаято также не знал почему. Предполагал, но наверняка сказать не мог. И это ему тоже нравилось, хотя себе бы он в этом никогда в жизни не признался. Еще одна вещь, которая удивила Хаято, это было то, что он ни капельки не удивился и не изменил свое мнение о японце, когда тот признался, что гей. Нет, естественно, четырнадцатилетний Гокудера картинно разошелся гневной и негодующей тирадой, обвинил всех геев в общем и Ямамото в частности во всех смертных грехах, но не почувствовал ни раздражения (только в той мере, в какой он испытывал его обычно, когда Такеши открывал хлебальник), ни отвращения. Гокудера ни черта не понял, почему так произошло, но он даже посчитал это забавным. Ведь Ямамото стал первым геем, которого знал итальянец. В Действительности, Хаято даже, наверное, гордился тем, что знает представителя нестандартной ориентации лично. Ведь у кого еще были такие дру… знакомые? Правда, в семнадцать лет Хаято понял, что геев этих не так уж и мало. Понял он это, когда застукал Деймона и Мукуро. А кроме Савады и Такеши были еще девчонки, которые примазывались к ним, иодну из которых самозабвенно любил Тсуна, был старший брат этой девчонки, был один тип, который знал отца Тсунаеши и который был кем-то вроде старшего брата Савады. Всех их, кроме Савады, Хаято не любил и очень часто не мог терпеть, но его никто не спрашивал.А еще в пятнадцать лет Хаято узнал о клубе своего старшего брата. И в пятнадцать же и стал его полноправным участником.

Когда мальчишка первый раз посетил сие заведение, у него перехватило дух. Он как завороженный наблюдал за тем, как на ринге под гул, веселые комментарии и визги дерутся два молодых человека. Точнее, заинтересовал его один из них. Довольно высокий необычный юноша был настолько грациозен, элегантен и, наверное, даже пафосен, что это действо походило даже не на бой, а на танец, несмотря на то что второй яростно пытался достать первого. С лица ?принцульки?, как его охарактеризовал пятнадцатилетний Хаято, не сползала сладенькая улыбочка, а из рук он не выпускал необычный трезубец. Зачем эта вилка вообще понадобилась Мукуро, Хаято не понял до сих пор, и даже иногда, когда размышлял о смысле жизни (а это была одна из его любимых тем), он заодно и обдумывал причину таскания этим субъектом такого своеобразного оружия. Принцулькой, кстати, итальянец охарактеризовал его всего единожды, в тот самый раз. Потом он просто понял чудовищную ошибочность своего поверхностного определения.

А потом, через неделю или две, на ринге Хаято увиделвысокогоафроамериканеца с дредами и относительно изящного азиата. Гокудера тогда подумал, что это китаец. Он попросту всех узкоглазых называл китайцами, потому что не видел смысла различать их по национальностям, да и был твердо убежден, что китайцев гораздо больше в Италии. Хотя позже понял, что ошибался, потому что среди его знакомых было подозрительно много японцев. Гокудера не признавал никакого оружия, и тонфа эти исключением не были. Вообще, подросток подумал, что это показуха, и как-то не очень представлял себе, как китайчик с почти кукольным личиком и пухлыми, хотя и бледными, губками может победить здоровенного негра, который скакал по рингу как заведенный, делал сальто, какие-то финты ногами и руками, словом – запугивал оппонента.Когда объявили о начале, китаец не сдвинулся с места, а вот афроамериканец продолжал скакать и нарезать вокруг парнишки круги, то подпрыгивая ближе и пытаясь его достать, то отскакивая. Азиат только изредка уворачивался от ударов, когда это было необходимо. Гокудера прикола не понял, но быстро смекнул, когда китайчик одним быстрым точным движением одной-единственной тонфы свалил афроамериканца с ног и отправил в нокаут. Движение это было настолько стремительным и резким, что, не следи Хаято за китайцем пристально, как на подопытного, он бы его и не заметил. Бой, естественно, тут же закончился, не успев, фактически, начаться. Китаец сошел с ринга с невозмутимым лицом, будто он тут вообще не при делах, а Гокудера продолжал внимательно и немного удивленно смотреть на него. А когда тот вдруг повернулся и глянул синими, как море, глазами в изумрудные глаза, Хаято стало не по себе. Ему показалось, что прошло часа пол, хотя в действительности не больше нескольких секунд. Взгляд азиата не выражал почти ничего, но смотрел он сквозь подростка, цеплял когтями самую душу, подтягивая и словно рассматривая. Первым отвел взгляд Хаято, тут же покраснев от того, что так глупо себя повел. Мало того, что пялился на парня столько времени, еще и взгляд первым отвел. Признак слабости как-никак.

Чуть позже он узнал, что этот китаец – японец по имени Хибари Кея. Японец с абсолютно черными шелковыми волосами и темно-синими глубокими глазами. Хотя Гокудера не знал, был ли Хибари чистокровным японцем или нет, что-то ему подсказывало, что примесей в крови того нет, как минимум потому, что японец был патриотом (своей страны, естественно) до мозга костей. Но вот тогда не было объяснения тому, откуда у него взялись такого красивого цвета глаза. Впрочем, для Хаято это и не было важно. Гораздо важнее для него были способности японца. Гокудера никогда не видел, чтобы молодой человек, на два года старше его, так красиво дрался. Да не то что там подросток, для этого нужен был особый талант или, по крайней мере, долгие годы упорных тренировок. А еще Хаято понял, где он его видел. Этот японец учился в его школе, при том как, опять же, потом оказалось, учился уже два года, и Гокудера сам себе поражался: КАК он мог его не заметить в своем учебном заведении. Хотя школа их не была маленькой, но все же это было довольно глупым. За соперничеством и желанием добиться тех же высот, Хаято не заметил, как азиат начал его раздражать. Вины Кеи, скорее всего, в этом не было, хотя сам итальянец уверен был совершенно в обратном, просто так вышло, что японец начал бесить Гокудеру в силу лишь того, что был в его глазах своеобразным примером для подражания.Вообще, его не раздражал серьезно и хронически только один человек, который был для Хаято примером для подражания, который вызывал у него неоспоримое уважение. Этим человеком был его старший брат. У Гокудеры никогда даже мысли не возникало о том, что его можно ненавидеть. Естественно, между ними были ссоры, непонимания, Джи его частенько раздражал, да и в последнее время они отдалились друг от друга, но брат для Хаято был человеком, на которого не распространялось ни одно из правил, которые придумал или случайно установил для себя сам подросток.

***Арчери, как и все нормальные подростки, конечно смотрел в юношестве порнушку. Хотя проблем с девушками у него никогда не было, все же пройти мимо этот период, когда мальчишки листают порно-журнальчики или пялятся на такого рода видео, не удалось. Да Джи не особенно и горевал, если начистоту. Он даже как-то пару раз смотрел гей-порно. Правда, никаких особых чувств в нем это не вызвало, кроме, разве что, раздражения и отвращения. В четырнадцать лет он не понимал, как у парня вообще может встать на парня. В пятнадцать, когда решил еще раз посмотреть, едва не выблевал ужин. Больше рисковать он не стал. Он просто не понимал, нахрена совать член в задницу мужику, когда есть женщины. Гибкие, податливые, ласковые, нежные, с хоть какими-то формами, в конце концов. Что может быть привлекательного в парне? Ну вот что? Плоская грудь? Торчащий член? Выбритая плоская задница?

Не понимал он этого до сих пор. Точнее, до недавних.

Вечно занятый горами работы и прочих проблем, он как-то упустил тот момент, когда его младший братишка вымахал и похорошел. Ну, вымахал – сказано громко, просто подрос, но вот похорошел – это да. Кто же знал, что младшие братья в шестнадцать-семнацать лет такие привлекательные? Джи, по крайней мере, не знал точно, потому как младший брат у него был один-единственный.

Когда Арчери начал замечать за собой неприятного рода мысли (точнее, мысли-то были приятные, но осознание того, что они есть - отнюдь), он даже… испугался? Изумился? Подумал, что больной? Наверное, третье. Потому что до определенного момента он ни разу в жизни не замечал за собой влечения к особям своего пола, особенно подросткового возраста, что, кстати, совершенно естественно. Джи думал, что это постоянные стрессы, усталость, прочая белиберда, да пусть даже недотрах, хотя этого в его жизни вполне хватало. Ну а как еще объяснить нездоровое влечение к почти родному брату? Пусть матери у них разные, отец один, к тому же, Арчери всегда относился к Хаято именно как к родному, кровному брату. В какой-то момент дошло до того, что старший едва не бился головой о стену, и даже хотел было записаться на прием к психотерапевту или сексологу. Чем не выход? Потому что тащить в постель каждую понравившуюся девушку выходом не было. Как оказалось после практики.Он не понимал, почему. Казалось бы, что такого прямо необычного в его брате? По Риму ходили тысячи похожих подростков, которые были Арчери безразличны, а его брат – нет. Может, заподозрил однажды Джи, он нарцисс? Ведь Гокудера был почти как две капли воды похож на брата. Разве что другой цвет волос, отсутствие татуировки на лице, да и сам он младше его на десять лет. Получается, хотеть брата – это почти тоже самое, что хотеть самого себя. От этой неожиданной мысли Джи совсем поплохело. Какой нормальный человек будет хотеть себя в лице своего младшего брата? Нет, начнем с того, что какой нормальный человек будет хотеть своего брата? Словом, ни к чему хорошему старший так и не пришел. Придешь тут, когда под носом бегает один субъект и сверкает телом. А поскольку Арчери – человек занятой и довольно похуистичный по натуре, он решил оставить все как есть.

Не сказать, что у Джи совсем не было сексуального опыта с мужчинами. Был однажды. Тогда ему едва исполнился двадцать один год. В каком-то клубе Джи случайно нажрался (кажется, не только нажрался, потому что координацию он потерял совершенно определенно), и совершенно случайно его затащил в туалет какой-то мужчина лет сорока пяти. От Арчери ничего не потребовалось, кроме как стоять, пытаться отпихивать шкаф от себя плохо слушающимися руками и ловить кайф от грубой дрочки и глубокого минета. Правда, самоубийцу оттащили от Джи чуть позже, оттащил хороший друг Джи, Скуалло, а тот мужик оказался будущим деловым партнером Арчери, сделку о сотрудничестве с которым он должен был подписать через два дня. Естественно, юноша никакую сделку не подписал, а некрупный бизнес того мужчины пустили на корм более сильным организациям. Скуалло долго смеялся над другом, припоминая это в самый неподходящий момент. Он не говорил, правда, что сам был в ахуе от того, что Джи, упертого натурала, совратил какой-то старик и едва не трахнул в туалетной кабинке ночного клуба, отделанной красной мелкой плиткой.

Веры в геев и лояльности к ним же у Арчери с того раза не прибавилось, и сам того не подозревая, он начал ревностно сканировать каждого нового друга или знакомого своего младшего братишки. Ему, конечно, плевать было, что мальчиков в одиннадцать лет вообще редко интересуют подобные отношения, не то что друг с другом. Конечно, у Хаято были старшие друзья, у него самого были младшие, и, надо полагать, к ним-то Джи и был придирчив более всего. Его не волновало, что тот же Скуалло встречался с парнем (очень… экзотической, кстати, наружности), что другие его хорошие знакомые были не прочь с мальчиками, главное - не допустить распространения заразы, чтобы та – упаси Создатель! – не дошла до его мелкого бро. В результате репрессий пострадал один очень неплохой мальчишка, на два года старше Гокудеры. Тот, просто-напросто, по доброте душевной решил помочь мальчишке развивать свои мозго-способности, пригласил в школьный кружок по физике и довольно часто появлялся у них дома, помогая маленькому Хаято разбираться с азами, потому что физику у того еще не было (но он-то чуял его потенциал, чуял!). Джи было невдомек, что тринадцатилетнему пареньку было искренне неинтересно тело его младшего брата, что у того даже на уровне подсознания не возникало какой-то такой ?неправильной мысли?. Арчери серьезно, очень серьезно поговорил с малым. Из этого разговора мальчик понял от силы пару слов, но общий смысл и интонацию он уловил. Понял он примерно то, что ему нельзя думать о чем-то, что касается Гокудеры. О чем именно, он не понял, но предпочел не думать вообще – жить хотелось сильно. Арчери, переполняемый гордостью и чувством выполненного долга, на протяжении нескольких недель успокаивал младшего и уверял его, что тот совершенно ни при чем, что его старший товарищ просто дурак и профан, раз бросил такой алмаз, как Хаято, на произвол судьбы и перестал заходить и общаться.

Когда уже в четырнадцать у Гокудеры появился еще подозрительнее, по мнению его старшего брата, новый знакомый, который, впрочем, также не имел никаких видов ни на руку и сердце, ни на тело Хаято, и Джи опять решил провести воспитательную беседу, сам Хаято это случайно услышал. Теперь же и тот паренек, и Гокудера поняли каждое слово Арчери. Юноша не понимал, чем он вызвал такие мерзкие подозрения, а Хаято не понимал, КАК такая хуета могла прийти в голову его старшего брата. И потом уже младший проводил со старшим воспитательную беседу, краснея как помидорина при каждом ?зазорном? слове. С парнем тем они общаются до сих пор, потому что больной недоумок Бельфегор оказался на редкость умным психом, с которым было искренне интересно спорить. Правда, он бесил Хаято до зубного скрежета, плюс постоянно шутил над ним, и не всегда по-доброму. Особенно любимой была его издевка, родившаяся сама по себе после того разговора с Джи. Каждый раз, когда больной идиот с короной на башке шутил на эту тему, Гокудера ненавидел и его, и почти ненавидел своего брата, из-за которого все началось. С тех пор Джи пустил половое воспитание младшего брата на самотек. Мол, вырастет пидором – придется грешить (братоубийство – страшный грех, прости Господи!).Конечно, тогда старший не знал, что младший вырастет таким… похожим на него. То есть прехорошеньким, премиленьким, преумненьким, ну и с кучей других определений, которые прилагались к первым трем.

***Кея ждать не стал. Следующим ударом он едва не выбил и без того перебитую челюсть подростка, следующим – отбил, кажется, все внутренности, почти пробивая натянутую на ребра и тазобедренные кости кожу. Подхватил падающее на сырую после дождя землю тело за волосы, отпинывая в сторону порядком испачканными в грязи и крови дорогущими ботинками. Гокудера, ушедший уже в блаженное забвение, приложился спиной о металлическую забор-сетку, которая гостеприимно и мягко приняла его. Сполз вниз и рухнул как мешок с песком на бок. Хибари, остановившись в полупрыжке, потому что понял, что тот без сознания, подошел совсем близко, беспристрастно разглядывая багровые дорожки, лениво сползающие из уголочков рта оппонента. На разбитое бледное лицо с кучей ссадин и кровоподтеков. На измазанные в крови и каком-то еще дерьме пепельные волосы. Присев на корточки напротив того, хватанул за светлые пряди, подтягивая его лицо на уровень своего и, сунув тонфа за пояс брюк и замахнувшись свободной рукой, со всего размаху влепил тому пощечину тыльной стороной ладони. Послышался тихий стон, а сразу же за ним последовал удар ногой Хибари по печени.Кея в клублюбителей избиения полумертвых бездыханных тел не входил, просто потому, что не видел смысла бить бессознательное существо. Спрашивается, зачем? Нужно, чтобы противник прочувствовал всю палитру оттенков боли, чтобы впитал ее и насладился подобным извращенным наслаждением вместе с Хибари. Хибари, к слову, плевать, что его жертвы отнюдь не наслаждаются болью, кого это интересует? А в данном случае этот бой был если не последним на Игре, то предпоследним точно, и у японца не было никакого желания его так незатейливо заканчивать.

Хотя, признаться, такого коварства от Хаято он не ожидал. Пнул по печени и радуется.Времени винить себя за подобное профанство не было, и Хибари, вскакивая на ноги и хватаясь за тонфа за долю секунды, обнаружил, что за другой конец тонфы уже схватился ублюдочный итальяшка, уклоняясь от удара второй тонфой и намереваясь пнуть японца по голени. Выдернуть тонфа из цепких пальцев Гокудеры не удалось, но вот увернуться от пинка по ноге – вполне. Попытка вывернуть из рук противника часть оружия не увенчалась успехом, потому что до Хаято дошло наконец, что если его сейчас убьют – то все, финита ля комедия. О смерти как таковой он никогда не думал, но, как говорится, когда жареный петух в попу клюнет – тогда все и начинается.Гокудера, сам не понимая, как и что он делает, поднялся на ноги, выкручивая тонфа из рук Кеи, выхватил-таки ее, отшвыривая куда-то в сторону и совершая еще какие-то замысловатые телодвижения.Оказавшись на ногах, Хаято быстро огляделся, надеясь, что, может, будет какой-нибудь удачный пункт для засады или нападения. Но, увы, сегодня везло ему с очень переменным успехом.Гокудера никогда не думал, что кто-то может двигаться так стремительно и быстро, словно молния. Может, думал он, сказывалась еще и его собственная усталость и почти неподвижность, хотя, как известно, в определенный переломный момент у человека открывается второе дыхание, и он способен на многое, а значит, сейчас итальянец должен творить чудеса. Но чудес не было, как и, похоже, второго дыхания, что не могло не угнетать. А вот Кея, надо полагать, абсолютно, категорически не устал. Что он делал бОльшую часть игры до встречи с ним, что даже не запыхался, подросток не знал, да и важно это не было. Важным было то, что перевес сил явно не на его стороне.А у него еще дома Джи, Савада, недочитанная чертовски интересная книга на прикроватной тумбочке, заныканая на черный день пачка легких ?Мальборо? в дурацкой новой упаковке без рыжего цвета, салат, который уже должен был стухнуть, первый секс и еще много прелестей жизни.И если первые удары Хибари, который сунул вторую тонфа за пояс и дрался голыми руками, отбить получилось вполне удачно, то дальше приходилось в разы сложнее.POV ХаятоРодители на небесах, ждите меня! Я скоро буду у вас!Джи хуй знает где, прости! Я болван, а ты, как всегда, прав. Но старшие братья на то и старшие братья, чтобы быть умнее, да?Почему я должен был встретить именно Хибари?Нет, я не пессимист, но что-то мне подсказывает, что сильнее не я. Да что там, я всегда это знал…Ну, по крайней мере, встретил достойного противника, от рук которого… Стоп! Что я несу? Я не хочу умирать на сраной игре!

***Пока Хибари нападал, а Хаято старался уворачиваться – не всегда удачно, - при этом предпринимая жалкие попытки задеть его самому, оба двигались в бешеном темпе в какую-то сторону, точнее - в какой-то длинный узкий коридор из двух стоящих рядом зданий.Кею порядком подзаебало, что все это тянется так долго, и, улучив удобный момент, он, бросившись не хуже гепарда на добычу, со всей своей молодецкой силы ударил мальчишке в живот, едва не запрыгивая сверху и валя на сырую землю. Воспользовавшись потерей координации оппонента, оседлал его бедра, хорошенько приложив разодраным в кровь кулаком по лицу. Не сильно, потому что видел, что на лице этом живого места нет, но достаточно, чтобы тот пару секунд ловил щебечущих над головой птиц.POV ХаятоОн опять меня ударил. Может, я мазохист?Ну правда, сколько ж можно, это уже не смешно.Что-то мне подсказывает, что нос теперь будет у меня с горбинкой. С основательной такой горбинкой.А вообще у меня чувство – помимо боли и досады, естественно, - что за нами кто-то наблюдает. Не камеры, нет. Едва ли не с того момента, как мы с Хибари сцепились.POV ХибариЯ опять его ударил. Может, я садист?А что, мне нравится.Красивый избитый мальчик. Жаль, что дождь перестал, и крупные капли не смывают с его лица лишнюю грязь, красиво размазывая кровь. Жаль, что это – Игра, на которой может быть один выживший.А вообще у меня такое чувство, что за нами кто-то наблюдает. Не камеры, нет. Едва ли не с того момента, как мы с травоядным сцепились.Стоп.Что у него в ухе? Алмаз?Алмаз!Черт, почему он дергается?! Лежи смирно, травоядное! Когда я буду иметь тебя, ты тоже будешьтак дергаться? Я просто хотел дотянуться до твоего уха, идиот, чтобы… Вот черт!POV ХаятоХибари на секунду напрягся, словно прислушиваясь к чему-то, и пока он потерял бдительность, я попытался взбрыкнуть, скинуть его с себя.Сука! Только сильнее придавил, то ли замахиваясь для удара, то ли потянувшись куда-то к моему уху. Сейчас! Ухо решил оторвать, падла?!Я перехватил его руки у самого моего носа, обе, стискивая их в кольцо своих пальцев, и потянул назад, куда-то себе за голову.Увалень, гордо нарекающий себя хищником, повалился на меня полностью, а в следующий момент мое горло прижали к земле локтем и зыркнули в глаза с такой звериной холодностью, что я едва не окочурился от одного его взгляда.POV ХибариТц, бестолковое травоядное! Пришлось опять его калечить. А кто виноват? Он. Я хотел достать его серьгу, а он что выкинул?- Травоядное, - зашипел я на ухо ему, как раз в то, в котором была серьга, - лежи и не дергайся.Никогда не понимал европейцев. Почему, если сказано не дергаться, нужно обязательно поёрзать?POV ХаятоЧто за херня? ?Лежи и не дергайся?? Сейчас!- Иди на хуй, Хибари! – заорал я. Ну не сдержался! У некоторых тут адреналин, между прочим!- Завял, травоядное, - опять зашипел он, - мне нужна твоя серьга.Серьга? Какая, к черту, серьга?! Нахер она сдалась ему?! Не будь заняты мои руки и придавлено горло – пизданул бы ему со всего размаху, и плевать, что из этого, скорее всего, путного ничего бы не вышло!POV ХибариСоздатель, дай мне сил.- Травоядное. В твоей серьге – алмаз. Он нужен, потому что алмаз плотнее стекла, он сломает его, - шипел я сквозь зубы. Ненавижу долгие тирады, ненавижу объяснения, ненавижу тУпящих травоядных.Чуть приподнялся над ним, наблюдая усиленную работу мысли на его лице.POV ХаятоСтекла? Какого стекла? Хибари, блять, ты ебану….! Стоп. Стекла? Стекла.. в ошейнике? Зачем ему его ломать?? Да и в любом случае, серьга дефектная, не снимется, так что ничего уже…Как только я заметил где-то в глубине темноты позади нас с японцем какой-то отблеск, как мне в тот момент подумалось, отблеск дула пушки или автомата, не знаю зачем, но я по инерции потянул за ворот рубашки Хибари еще ближе, так, что тот полностью лег на меня, вжавшись в мое тело.В ту же секунду над его башкой просвистела пара пуль. Именно пара, их было две. Вот черт…Не знаю как, но он как-то успел от них увернуться (точнее я, я его увернул!). И зачем спас его…?Времени подумать над животрепещущим вопросом мне не дали, быстро вздернув с земли – когда только он успел подняться?! – припечатывая к стене и рявкнув:- Сними чертову серьгу!POV ХибариЯ знал, что за нами кто-то наблюдает, чувствовал. Но я потерял бдительность. Единственный хищник в этом лягушатнике потерял бдительность, и ему чуть не снесли башку пулями девятого калибра.