11 - Твой враг в пыли, жалок и слаб (с) (1/2)

Гокудера наконец понял, что чем больше он барахтается – тем крепче его держат, тем сильнее он унижается, и тем яростнее стягивают с него одежду. Изодранная футболка уже валялась где-то в грязи. Когда с Хаято сдернули джинсы до колен, он вдруг подумал, что, наверное, на всей Игре больше не нашлось человека, которого сначала изнасиловали, а потом убили. Нет, он, конечно, не был в курсе, чем – или кем – эти двое занимались до него, но почему-то вещь, которая обычно отзывается на ?интуиция?, подсказывала ему, что больше таких неудачников как он нет. И даже тех немногих девушек, что были в начале, наверняка не тронули, помимо того, что убили, конечно. Или не убили, он же не знал. Сейчас Хаято лежал на земле, холодной, кстати говоря (Гокудера даже где-то на краю сознания заметил, что может заработать воспаление легких. Про воспаление задницы он предпочитал не думать), и пялился в дымчато-синее небо без каких-либо признаков зарождающегося рассвета. За эти доли секунды он даже успел подумать, что Кею, наверняка, не то что на землю повалили и начали одежду срывать, даже задеть не задели. И от этих мыслей стало совсем печально. Он все никак не мог понять: почему ОН? Ну вот почему? На Игре помимо него было херовых двадцать участников, и почему ТАК унизить решили именно его? В чем причина? Кара с небес, что ли, за то, что Джи не послушался? Да не первый раз вроде, но раньше как-то без подобных казусов обходилось.

Тем не менее, ему ничего не оставалось, кроме как терпеливо ждать своего ?часа?.

На предплечьях, в которые впились пальцы одного из парней, наверняка были здоровенные синяки. А еще юноше было очень, очень жарко. На улице стояла не самая теплая погода, дул мерзопакостный холодный ветер, который забирался под кожу и охлаждал каждую клеточку тела, земля была еще ледяной и сырой от недавно закончившегося дождя, а пальцы, сжимающие его тело, были ничуть не теплее окружающей среды. Но ему было ужасно жарко, словно он спустился в самое пекло Ада. Хаято прекрасно знал, что это отнюдь не от температуры, потому что других признаков болезни он в своем теле не наблюдал. Адреналин? Наверняка. Не страх, не, даже, азарт, а именно адреналин. Он кипел в крови, раскаляя ее до температуры бурлящей лавы, а та неслась с бешеной скоростью по телу, разнося этот неестественный жар по всем его, тела, частям.Где-то там, далеко, как подростку казалось, играла его нелюбимая музыка, долбила, что есть мочи, но он ее почти не слышал. Ощущал, скорее, но не слышал.

— Переверни, — услышал Гокудера сквозь шум в ушах и отголоски музыки хриплый голос того, кто содрал только что с него джинсы.Хаято сжал зубы. До этого момента ни один из них не ослабил хватку, и выбраться у него возможности не было. Но сейчас, возможно, у него будет шанс. Тем более, что он уже несколько мгновений лежал не шевелясь, позволяя творить с собой подобные непотребства.

В следующую секунду его с такой скоростью перевернулся и вздернули на корячки, что он даже глазом не успел моргнуть.Моргнуть-то, правда, не успел, зато почувствовал, что буквально на долю секунды тот, что держал его руки, ослабил хватку. И этой доли секунды парню хватило, чтобы со всей силы дернуть свои руки, вырывая их из рук блондинистого мудака.Pov ХаятоПроизошло то, чего я ждал все эти мучительно долгие секунды. Хватка на моих руках ослабла, и как только я почувствовал это, даже толком умом осознать не успел, как уже с силой выдернул свои руки, а в следующее мгновенье, когда тот еще не успел опомниться, я двинул ему кулаком в челюсть, вложив в удар всю силу, злость и негодование. Надо сказать, получилось не слабо, и я даже услышал хруст кости, когда тот откидывался навзничь. В ту секунду, когда второй поднял свою башку, я, сам, если честно, не очень соображая, что делаю, ударил тому ногой в пах и, развернувшись, … не успел. Почувствовал сильный пинок куда-то под ребра, а сразу после, не успев даже упасть на землю, — по спине. Вот бывают же люди… Ему только что сломали челюсть, а он уже вскочил на ноги и бьет в ответ. В отличие от того, который корячится на земле, скрючившись и держась за пах. Поделом, кабелина…Когда меня рывком подняли с земли за волосы и приложили своим лбом о мой, а затем выпустили из рук, толкнув куда-то, и прошлись лезвием кастета (и когда успел опять одеть?) по голой груди, я подумал, что это конец, финита ля комедия.

Икогда я завалился на бок на холодную землю, у меня даже не было желания открывать глаза.На самом деле, про конец, до этого момента, я думал два раза в жизни. Тогда, в клубе, когда меня чуть не убили, и после чего одолеваемый жаждой мести я узнавал, что тех мудаков едва не замочил Хибари.

На ринге, когда бой уже больше походил тупо на избиение несчастного меня, когда я уже не в силах был даже ворочать языком или открывать глаза, когда быстрые точные удары казались мне ударами железной кувалды, я думал, что мне конец. Я честно так думал, потому что в какой-то момент я даже перестал ощущать боль. Знал, что она есть, но не чувствовал. То ли от того, что настолько с ней свыкся за тот отрезок времени, то ли от того, что мозг не в состоянии был справляться с болевым сигналом, я не в курсе. И вот тогда сталодействительно… страшно. Как минимум потому, что это нихера не естественное состояние человека. А еще потому, что я знал, что тот, кто выбивает из меня жизнь, не остановится, пока не добьет, он будет выпивать мое дыхание до тех пор, пока его во мне не останется ни капли, пока мои конечности не онемеют, пока я не прекращу хрипеть. Ведь даже в таком состоянии, когда не совсем отдаешь себе отчет в своих действиях, где-то на краю сознания вопит, стучит, скребется мысль, что нельзя, ни в коем случае нельзя сказать: ?Сдаюсь?. Тогда мне казалось, что лучше откинуть копыта на ебаном ринге, чем опозориться на всю оставшуюся жизнь. Это как со слепыми снайперами, покалеченными спортсменами или безрукими художниками. Для каждого из них лучше умереть, чем гнить, не имея возможности заниматься тем, чем ты жил с детских лет.На самом деле, я понятия не имею, почему я оба раза оставался жив. Более того, оба раза моя медленная смерть прекращалась еще до того, как я окончательно терял сознание. ?Сознание? — понятие в тех случаях очень и очень относительное, но все же. Просто в какой-то момент меня прекращали добивать, называли имя победителя – не мое, естественно, — и все. Кто-то, пара человек, как обычно, утаскивали меня с ринга, а дальше я уже отключался. Обычно в таких случаях бойца буксируют в клубный ?медкабинет?, где Шамал (тамашний врач. Сука такой) оказывает полумертвому самую первую и самую необходимую помощь. При том делает это всегда (по крайней мере, в те разы, когда я это видел, ну и говорят так) очень нехотя, словно его там уголь копать заставляют, и всё причитает, что ?Почему мне не водят на лечение красоток с большими сиськами, а приносят полудохлых потных мужиков?. И если есть шанс на то, что боец выживет — его уже транспортируют в больницу. Если нет – пристреливают. Последнее, к слову, случается не так уж и редко. Поэтому каждый человек, становясь участником Клуба, расписывается в документах о том, что претензий в случае смерти к администрации не имеет. Нет, не в том, конечно, смысле что он бы с Небес (или из-под земли) присылал бы Джи повестку в суд, а в том, что о последствиях представление он имеет.

Уж не знаю, как в моем состоянии меня доставляли в больницу, а там возвращали долгое время к нормальной жизни, но, видимо, оба раза мне везло. Ну, или, может, просто я на красотку с большими сиськами больше похож, чем все остальные…В общем и целом, то была совсем другая история. Сейчас, к примеру, я очень хорошо ощущаю всю цветовую гамму гребаной боли. Не очень приятно, когда тебе рассекают грудь лезвием, я скажу. На самом деле, я не знаю, глубок ли порез, но думаю, что не очень. В противном случае, я был бы уже мертв.А я хочу жить!Жить, блять!Больно, неприятно, неизвестно, страшно, но жить хочется!Ну какому нормальному человеку не хочется жить?!И пусть храбрецы кричат, что умереть им не страшно, но ведь это не значит, что им не хочется жить!И поэтому я рад, я сейчас очень рад, что чувствую боль. Потому что боль дает мне знать, что я еще не умер, что я вполне себе в отличной форме, что все отлично, и что я буду жить!И даже когда меня в очередной раз подтянули с земли за волосы, я как последний фанатик был рад, потому что это не самое приятное ощущение, а если я это чувствую, значит, я жив!И вообще-то это придает силы.Они о чем-то говорят, но я не слышу. А еще мне стыдно. Потому что я без штанов. Нет, ну в штанах, только они спущены до колен. Не очень-то приятно висеть перед кем-то голяком, когда у тебя такая фигура, как у меня. Вот у Джи фигура красивая. И сам он красивый. И голос тоже красивый. А еще он серьезный, ответственный, умный, справедливый, заботливый… богатый. Ну а что? Тоже достоинство. Пойти, что ли, брата изнасиловать? После игры.Что за бред я несу?От своих мыслей мне стало так дико смешно, что я, не обращая внимания на разливающуюся во всем теле ядовитую боль, заржал как дебил, едва не всхлипывая.

Представил себе такую картинку, конечно. Я весь из себя такой злобный-озабоченный-больной-дикий, и невинная целочка Джи, прикрывающая отсутствие голой груди руками. Плевать на то, что он крупнее меня раза в два.

Ладно, о чем это я вообще?А почему, собственно,кажется, что время тянется как жвачка, хотя в действительности все происходит за считанные секунды? Непорядок.Может, я уже в Раю?Нееет, мне все еще больно, значит, я жив.Что делать будем? Ну дождался я, поднялся с земли. Из крайности в крайность, честное слово. То валяюсь, то меня поднимают в воздух. За волосы. Это больно, бля!Отлично, отдохнули, можно и дальше.

А дальше я не знаю, что происходит. То ли я совсем плохой, то ли просто это все так быстро, что мозг не успевает регистрировать, атело действует само по себе.

Я кажется, обеими ногами оттолкнулся от груди того, кто меня держал, как-то подтягивая штаны одной рукой, когда приземлился. Потом чудом увернулся от железного куска трубы, которым мне целились в голову, хотя ее и так уже разбили, чего от нее всем надо? Потом поймал за запястье летящую в меня руку с кастетом и врезал по локтю, выломав сустав в обратную сторону, но при этом опять потеряв штаны.Более-менее ?очнулся? я тогда, когда второй двинул мне по уху. Я пошатнулся, но героически выстоял на ногах и даже блокировал следующий удар, а заодно и, подобрав тот кусок трубы, которым мне чуть не снесли башку, вогнал один его конец в живот того с кастетами. За моей спиной раздался душераздирающий крик, но я выдернул эту трубу, швырнув ее во второго, который бежал ко мне, и ударил раненого ногой, отбросив еще дальше назад, при этом опять чуть подтянув джинсы. Во второго труба, естественно, не попала, и я просто отбежал, потому что необходимо было перевести дыхание и застегнуть наконец, блять, штаны! Судя по всему, друзьями те были не особенно близкими (что и понятно), так что живой даже не особо заботился о своем раненом напарнике.

И тут я относительно недалеко заметил здоровенный прожектор, у которого была мощная лампа дневного света. Направлена она была в другую от нас сторону, отчего, очевидно, я ее и не увидел раньше.Поскольку еще в самом начале я заметил, что удар у меня куда слабее, чем у них, я понял, что мне, в отличие от Хибари, не ?забить их до смерти? вручную, а подобраться так близко как, предположим, к первому, в моем состоянии просто не удастся. Кстати, следовало бы закончить с этим всем побыстрее, и, желательно, больше не валиться на землю, иначе в мою рану попадет грязь, и если я и доживу до конца Игры – а я доживу, бля! – то потом откину коньки от заражения крови.Я сиганул к фонарю, надеясь, что мне в противники достался какой-нибудь идиот, который прикола не поймет.

Ну мля, судя по всему, меня даже вообще не заметили. Передышка – это, конечно, хорошо, но время тянуть уже некуда.Хм, а вот теперь без футболки что-то прохладно…Фонарь прикреплен к невысокому гаражу. Отлично. Можно забраться – залезть на фонарь, так будет лучше, я думаю…От третьего лицаГокудера, решив, что залезть на голову фонаря будет лучшим вариантом, чуть разогнался и, подпрыгнув, сделал два шага по стене, ухватился за крышу этой постройки, подтягиваясь на руках и запрыгивая наверх. Пробежался по крыше, намеренно пошумев, чтобы его наконец заметили, и прыгнул на фонарь, ухватившись за его края.

Теперь, когда та внештатная ситуация прошла, адреналин отхлынул, и тело начало нормально реагировать на окружающую среду, включая ее температуру. А температура эта была далеко не какой-нибудь жаркой тропической страны, и даже не среднестатистической Европейской, а весьма и весьма прохладная. Зато от фонаря шло тепло, и контраст температур вызвал на руках Хаято стайку мурашек, которые подняли светлые волоски.