6. Shelter me. (1/1)

Китти знает одно точно — ей не место в этом заплеванном, притворно-шикарном месте. Здесь деревянные навощенные полы, такие старинные, скрипучие, словно в школе танцев. Здесь блестящие, натертые до зеркальной бочины длинные барные стойки, хрустальные, совершенно искусственные люстры в три ряда. В это место приходят купить и продать, расплатиться фальшивой монетой, предложить слишком яркую ухмылку из-за красных губ. Это как сети рыбака, видишь мир сквозь них, но выбраться не можешь, бьешь по бечевке рыбьим хвостом, хлопаешь жабрами, но выбраться не можешь. Ни вскрика, ни всхлипа. Голос свой променяла на длинные стриптизерские ноги, туфли на золотой подошве. И вот теперь тебе вечно елозить по шесту, раскидывая эти красивые и бесполезные ноги в стороны, расплачиваться за свой плохой выбор. За свои слова, которых никто больше не услышит. Китти — мелкая рыбешка, треска безвкусная, попавшая в сети по ошибке. У нее было все — хорошая семья, образование, и даже парень хоть какой, но она все променяла на жажду золота, на горячие обещания, что особенная, что сможет покорить своими ногами этих скалящихся саблезубых завсегдатаев. На той стороне радуги не оказалось горшка с золотом. И стоило лишь продать свой голос за эти длинные ноги, вернуть его уже было невозможно. Она должна много. Хорошо, что не самому Боссу, только его шестеркам. Сначала занимала на тряпки, потом чуть-чуть на белый живительный порошок, чтобы припудрить носик. И бриллианты, пусть ими выложены неведомые дороги, - лучшие друзья девушек, всем же известно. Бриллианты на пальцах дорогого стоят. Сначала выходила со Скэбом, пару раз тусанула со Спайком. Они числились на хорошем счету, были близки к золотой жиле, к самому Боссу. Кажется, каждый такой выход отнимал у кошки по одной жизни. И вот когда Китти поняла, что, собственно, ловить ей нечего, это её поймали, оказалось слишком поздно. Родители не хотели с ней знаться, парень давно переехал в Юту, а у самой Китс скопилось такое количество долгов, что и не сосчитать. И не отработать ей их никогда. Ни за что. Это все лирика, конечно, потому что если бы Китти и выбралась, ей это не нужно. Свобода, нормальная работа, нормальная жизнь. Она слишком привыкла к лакированным словно зеркало, поверхностям, к мехам и мишуре, к бриллиантам и бриолину, она вросла корнями в это место. Улыбаемся и машем. Клуб, змеиное гнёздышко, принадлежит Боссу. Именно так, с большой буквы. Босс — это даже не типаж, это не такой себе гангстер при пушках и в полосатой тройке. Нет, Босс — это герой своего романа, совершенно другой нечеловек, это стая из одной лишь особи, это порода, клыки и когти, это страх ужасной удушливой волной. Китти даже в кошмарах никогда бы не почудилось, что целью может быть Босс. Последствия общения с ним были не то что предсказуемы, нет, они были очевидны. Смерть. Не самая легкая. Кровавая и долгая. Босс щелкал таких как Китти по носу, совсем как орешки. Она была для него этой самой мелкой рыбешкой, несущественной, бесполезной, настолько незначительной, что он не запомнил бы ее имя, даже если бы трахал ее каждый день. У Китти осталось немного мозгов, не зря же училась в универе, чтобы не переступать эту тонкую грань, отползать в тень при появлении Босса, не дать ему обратить свое внимание на себя. Другие девчонки были самонадеянны. И исчезали. Иногда их находили, печатали их раззявленные, разрезанные рты красным мазком на передовице Готэм Таймс. Иногда же они просто пропадали, исчезали с лица земли, будто их и не было. И это даже было страшнее, чем быть отмеченной фирменной улыбкой Босса. Родители девчушек приходили, комкали в руках носовые платки, прижимали к груди нелепые одиннадцатисантиметровые шпильки, серебристые купальники и кружевные трусы, - все, что осталось от их дочерей. В такие дни Китти хотелось бежать быстро, не возвращаться никогда. Только вот бежать ей было уже некуда. Хитро расставленные сети удерживали крепко. Но, как известно, даже на самого хитрого мошенника найдется управа. Мошенник еще боле извращенный, предусмотрительный. К Боссу, пугалу всеготэмского масштаба, это, конечно же, не относилось. До поры до времени.Её звали Харлин Квинзелл. Она была студенткой факультета судебно-медицинской психиатрии. Умница, лучшие баллы, хорошие перспективы. Красавица. Пять футов четыре дюйма, гимнастка под куполом цирка, выбеленные волосы, окрашенные алым губы, синие снежно-льдистые глаза. И вот такая мисс Саншайн, мисс Совершенство пришла обивать худыми коленками зеркальные поверхности стоек, светить сосками в отблесках стробоскопа. Это было так нелепо и так неподходяще месту, что поначалу Китти даже хотела с ней подружиться, отговорить её от этой реально херовой затеи, пока совсем не запуталась в прочных сетях, не потеряла свой голос. Только Харли дружба не была нужна. С самого начала. Ей нужны были хрустящие новые банкноты. Старые тоже подойдут. Она встречалась с мелкой гангстерской сошкой из банды Марони, и эта работа позволяла ей отдавать его долги. Умница оказалась глупышкой, красавица — замарашкой, а выпутаться из сетей ей и не хотелось, она давно и глубоко засела в них, и каждый взмах белой руки сковывал ещё сильнее. Пропащая, синеглазая, с синими синяками на белых ногах, захватанными, залапанными ляжками, испорченная, израненная, себе на уме такая. Полностью сгнившая хорошая девочка. В неполных двадцать лет. Порочная. Вертелась на шесте так, словно заводная игрушка, елозила, натирала между ног этот шест словно эбонитовую палочку. И от ее движений шерсть вставала дыбом, электрическая реакция. Рождала мурашки и ком в горле. Смешнее шутки не найти, Харли была рождена, чтобы взлетать под купол, и все средства для этого были хороши, интро, овации, кульминация. А она на вершине, спускается на дрожащих ногах, запрокинула голову, смотрит на мир наоборот. Смотрит на Босса, сидящего у стойки, а он смотрит на нее. Неотрываясь, совершенно по-змеиному, хищно, жадно. Она попала в сети, как и хотела, и вот после этого маленького победоносного представления, пути назад не было, точка невозврата.Босс заставил ее танцевать приватный танец. Начало конца. Он всегда звал угодных ему девочек в крохотные, душно накуренные кабинки, раскладывал их на столе, свежевал, потрошил. Могло пройти пару дней или месяцев. Они были любимыми комнатными собачками, но потом пропадали. Все они возвращались после первого раза зачарованными. Босс не был красив, высокий, сухой, угловатый, со страшными шрамами вместо улыбки,- потекшим воском. Но что-то было в Боссе, его глаза, страшные, маняще-притягивающие, гипнотизирующие. За такие глаза можно было продать родную мать. Он умел управлять чувствами и манипулировать словами, он был идеальным заклинателем змей. Харли вернулась хохоча, вытирая со своих губ бордо его разорванной улыбки. Неестественный смех, словно битое стекло, крошился, ломался, исторгаясь из ее горла. И это было почти также страшно, как если бы смеялся сам Босс. А для него с того дня стало идеей фикс захватить своими глазами Харли, завлечь и развратить. Он одарил её побрякушками, - все продала, чтобы заплатить долги своего жалкого парня. Он купил ей лучшие наряды- складывала в шкаф, завернул в белые меха — прокурила их на заднем дворе. И Босс мог бы взять её силой, легко и непринужденно, получить и освежевать, как всех остальных. Только в этот раз ему было не нужно. Все затрещины, жаркие оплеухи, все эти маленькие болезненные отметки его любви ей были ни по чем. Вставала с колен, смеялась, улыбалась. Он не мог ухватить в ней что-то очень важное, и потому все думали, что она особенная. Супергёрл, иммунная к чарам босса, недосягаемая, его ахиллесова пята, его точка. В тот день Чарли приперся прямо в клуб. Вечер только занимался. Китти курила на заднем. Харли тоже. По отдельности. Чарли подъехал на своей ужасно напонтованной, заниженной тачке, посадил Харли на переднее. Орал, материл, хватал её фарфоровое личико своей огромной лапищей. Так грязно, быстро и жестко, что оставался след. И можно замазать, конечно, только это унижение. Харли знает, и Китти теперь знает.Чарли вытолкнул Харли из машины, упала прямо на асфальт, рассекла колено, стерла в кровь локоть. И Харли не смеялась, жалась, словно шавка дворовая, скатывалась в комок, не защищалась совсем. С Боссом было не так. Все знали, что он скор на расправу, очень жесток, и Харли, его любимой киске, доставалось больше других, но во время ссор она всегда показывала когти, и дрались они с Боссом как кошка с собакой, совершенно стоили друг друга. С Чарли она была беззащитна. Неясно, почему. - Сука!- орёт парень. Мальчишка ещё, на самом деле. Не понимает, что именно говорит. А когда поймет, будет слишком поздно. - Спелась с криворотым, дала ему уже небось? И как, сладкий у него хер? Со шрамами? Чарли бьет носком сапога прямо по ребрам. Харли скатывается в клубок. Всхлипывает, пытается как-то скостить свой срок, смягчить эти ужасные удары. Видно, что больнее всего от этих слов. Видно, что Чарли значит для нее много, а она почему-то для него ничего не значит.Китти глубоко затягивается. Входит внутрь, закрывает за собой дверь клуба, приваливается спиной к двери. Это очень плохое решение, но она принимает его легко. Босс сидит на любимом месте у стойки. Она подходит, трогает его за плечо. Он поворачивает свою голову на шарнирах, смотрит на Китти словно в первый раз. - Босс, - прочищает она горло, еле дышит свернувшимися мешками легких, так ей страшно, - там Чарли приехал, он убьет Харли, если.... - Если что? - совершенно спокойно говорит Босс. Он улыбается, смотрит снисходительно и елейно на Китти, изучает и препарирует её.- Если ей не помочь, - проталкивает Китти слово, она знает, что вот прямо сейчас упаковывает тело Харли в пластиковый мешок. Может быть не сейчас, через много лет, но её тоже найдут в придорожной канаве с разрезанным ртом, запечатлят для первой полосы Готэм Таймс. И Китти понимает, что было это неизбежно с самого начала. Босс встает и медленно, вразвалочку следует к задней двери. Его плечи совершенно расслаблены, он не думает ни о чем. Точно не о спасении девицы в беде. Открывает дверь, выходит во влажный спертый воздух. Харли перхает кровью на мостовую. Джокер ничего не говорит и не спрашивает. Он просто достает пушку и с одного выстрела сносит голову Чарли. Тело падает, дергается в конвульсиях. Харли трясется вся, нервно вскидывает руку, хочет прикоснуться к Чарли, губы дует, в последний миг передумывает. Замирает кроваво-красной королевой, губы кривятся. Это не оскал и не усмешка, что-то среднее, печальное и трагичное. Будто она не знает, плакать ей или смеяться. Встает сама, без помощи. Стоит, покачиваясь. Лицо разбито, глаз заплыл, колени кровоточат, руки ободраны. Она — словно выжившая жертва маньяка, в платьице коротком и блестящем. Словно сошла с кадров фильма ужасов. Взбивает непослушной рукой светлые волосы, из открытого глаза текут, не прекращаясь, слезы. Харли подходит к Джокеру вплотную. По сравнению с ним очень маленькая. Встает на мысочки, хватает кровавой рукой за шею. Впервые целует по-настоящему. Разорванные губы разорванными губами. Оставляет красный отпечаток, когда отрывается. - Наконец-то, - шепчет, несмело улыбается. - Рад стараться, - отвечает Джокер, облизывает губы, пробует эту клятву на крови на вкус. Китти дышит часто, через рот, чтобы не стошнило. Джокер получил то, что так долго хотел. Получила и Харли. По заслугам.