часть третья (1/1)

— Мы будем ждать вас в следующий раз, и мы уверены, что за это время вы сможете превзойти всех сегодняшних участников.Голос Акико звучал словно лезвие ножа. Больно было примерно так же.— Спасибо за возможность, — Чуя поклонился ей, и девушка сделала тоже самое в ответ.Стоявший рядом Дазай не говорил ни слова, и даже после того, как Акико ушла, не стал смеяться над Чуей. Может, он считает его жалким? Да, определённо, Чуя был абсолютно в этом уверен — поиздевался над мальчиком, а теперь стало жалко. Себя бы пожалел, придурок.Это даже захотелось сказать вслух, когда Чуя стал уходить и почувствовал на себе пристальный взгляд Осаму. Оборачиваться и останавливаться он не стал, не считая, что Дазай вообще сейчас заслуживает наслаждения смотреть на свою победу — хотя в чём он победил-то? — поэтому всё, что он себе позволил — тихо прошептать себе под нос оскорбления.— Сукин сын, — вырвалось у него тихо. Как же он надеялся, что уходящего Чую уже совсем не слышно. — Да, многие так думают, — верно, Дазай и правда мифическая тварь, раз даже слух у него нечеловеческий, — но из десяти восемь меняют своё мнение.— Ты не дал мне шанса узнать тебя поближе, какая неудача, — Чуя всё же остановился и слегка повернул голову в сторону Дазая, но оборачиваться не стал. Он вспомнил про то, что из всего за сегодня произошедшего он как раз-таки не считает неудачей то, что Дазая он ещё долго не увидит и поближе его не узнает, и это даже утешило его, когда вместо ответа Осаму просто улыбнулся. Уже как-то по-другому, Чуе даже показалось, что доброжелательно. Абсурд. Дазай вряд ли умеет что-то такое.Он ускорил шаг и практически выбежал из здания театра, с радостью обнаружив, что снаружи уже было не так много людей, поэтому осуществить задуманное было бы не столь стыдно, и Чуя принялся вытаскивать из кармана быстро накинутого сверху пальто телефон. Теперь, когда не было необходимости держать лицо, он выглядел как тот, кто может испепелить любого подошедшего взглядом, и, судя по тому, как он пытался вытащить телефон и запутывался из-за резких движений в кармане, своё пальто он тоже бы с удовольствием сжёг. Да пусть вообще всё горит, но это не гарантия того, что Чую это успокоит.Делиться своим провалом и злостью, тем не менее, с миром он не собирался, а вот с Акутагавой, чей номер он сейчас набирал, вполне.— Да с чего ты вообще, твою мать, взял, что он справедливый? Был бы таким, то не захотел бы ещё прилюдно унизить меня, пойти против всяких правил и просто издеваться надо мной. Он же ведь сначала знал, что потом скажет! Бедный Акутагава, должно быть, и без того был готов к тому, что Чуя никуда не пройдёт и будет невероятно злиться, но подготовиться к такому полностью, как он узнал это за все годы общения с Накахарой, было совершенно невозможно. Чуя оскалился и в который раз за день нахмурился — будь здесь Коё, наверняка бы налила ему зелёного чаю и приговаривала, что от этого появляются ранние морщины, а флейтисту полагается быть изящным. Чуя не кричал, наоборот, каждое его слово звучало тише предыдущего, пока он и вовсе не перешёл на тихий шёпот, шипя сквозь зубы ругательства, которые на том конце линии даже всегда понимающий Чую Акутагава не мог разобрать. Чуя минуту говорил беспрерывно, и, спасибо флейте за развитые лёгкие, за это время не разу не вздохнул. Акутагава не произнёс не слова. Может, он и вовсе давно сбросил трубку — Чуя совсем не затыкался и если бы он не заметил, что просто кричит в пустоту, то никто бы не удивился. К удивлению, Рюноске остался на линии и когда Чуя замолчал на пару секунд сделать глубокий вдох для следующего монолога, где он бы подробно описал то, что он сделал бы с Дазаем, если бы ему это позволял закон, Акутагава всё же подал голос. Чуя, кажется, больше удивился тому, что его оказывается кто-то слушает.— Коё обещала тебе вино, если пройдёшь. Я могу купить тебе коньяк. Нервы успокаивает.— Люди под алкоголем совершают больше преступлений, и ровно до тех пор, пока ты не готов помогать мне прятать труп, я не стану пить в таком состоянии.Акутагава с полминуты молчал, пытаясь придумать, какую альтернативу предложить. Одно было понятно точно — бездействие могло привести к убийству ровно так же, как и распитие коньяка после произошедшего.— Глинтвейн?Чуя вздохнул и закрыл глаза в попытке расслабиться. Новая идея Акутагавы звучала совсем неплохо, и, пусть даже глинтвейн он любил не особо, всегда соглашался пить его вместе с Рюноске. Это было для них почти традицией — ходить в кафе неподалёку от музыкального колледжа и пить глинтвейн даже летом. Он согласился с Рюноске и, даже не дождавшись ответа от него, пошёл в назначенное место, так как сомнений не было — Акутагава знал, что нужен Чуе неприменно сейчас, и уже через несколько минут будет готов купить Накахаре стаканчик безалкогольного глинтвейна, раз уж он так боится случайно перегрызть кому-то глотку под воздействием вина. Рюноске, несмотря на всю свою холодность, иногда сменяющуюся проблесками гнева, умел сопереживать как никто другой. Он, конечно, не был тем другом, с которым можно напиться до того состояния, чтобы завести философичные разговоры о жизни и рассуждать, что они сделали правильно за свою жизнь, а где свернули не туда, раз уж теперь занимались таким, но Акутагава умел грамотно подсовывать Чуе ровно столько, сколько ему надо, чтобы успокоиться. Мера устанавливалась со временем — каждому новому собутыльнику Чуи следовало быть готовым к тому, что он несомненно упустит тот момент, когда он вырубиться прямо на столе. Акутагава, которому после такого пришлось волочь спящего на ходу Накахару домой, теперь был единственным, кто имел право контролировать то, чтобы один стакан глинтвейна не закончился бутылкой вина. Или несколькими — растерянный и расстроенный Чуя забывает считать не только доли в пьесе, но и бутылки.И пусть это прозвучит противоречиво — Чуя не любил выпивать. Просто утыкаться носом в плечо Акутагавы и то ли рычать от злости, то ли плакать, было значительно легче и не так стыдно, зная, что следующим утром себя можно будет оправдать словами о том, как же много он, должно быть, выпил, что даже плакал при Акутагаве.Когда он свернул за угол, то тут же увидел стоявшего у входа в кафе Акутагаву. Он стоял, облокотившись на стену и задумчиво рассматривая вывески напротив, будто там было что-то интересное, но стоило ему заметить Чую, как он, не поворачивая головы, посмотрел на него. Он нахмурился, и Чуя, который в этот момент на секунду остановился. Неужели он выглядит настолько плохо, что Акутагаве приходится думать над новым планом действий?— Только попробуй сказать сейчас что-то.— И не собирался. Ты думаешь, что я правда не знал, когда сюда шёл, что говорить будешь ты?Чуя улыбнулся, и Акутагава, довольный тем, что Чуя на вид был почти не огорчён поражением, открыл тому дверь. Усмирять злость было куда проще, чем грусть. Да и пусть лучше уж пусть Чуя будет опасен для всех остальных людей в радиусе километра, чем для себя самого. — Так как Дазай решил тебя унизить и прилюдно оскорбить?Как только Акутагава сделал заказ — глинтвейн и кофе — то сразу же дал Чуе волю всё рассказать.— Я готовился по одной пьесе, и, честно, я бы мог подготовиться к чему угодно. Он сказал, что пьеса, оказывается, слишком простая для него, — он откинулся на стуле назад и недовольно рыкнул, — Да без проблем, простая — что же ты сразу не сказал, какие пьесы ты там хочешь видеть? В общем, он дал мне листы с нотами и один час, и всё — делай что хочешь. Я похож на человека, который сможет за час понять ритмический рисунок пьесы, которая даже у этой их Акико вызвала негодование?Принёсший напитки официант поспешил побыстрее удалиться, когда их с Чуей взгляды случайно пересеклись. Тогда Чуя сделал глоток глинтвейна под недоумевающий взгляд Акутагавы — там наверняка кипяток, а у него ни один мускул на лице не дрогнул.— Нет, может, конечно, они и ищут того, кто будет готовиться за минуту, но, чёрт, оркестр же не так работает. И после этого он основательно меня завалил, когда я отвлёкся и недодержал пару нот. И в лицо я ему сказать ничего не могу, он же не просто так это сделал, но когда он только достал эти ноты, я по одному его лицу понял, что он и не надеется, что я пройду дальше. Ну понял ты, что я плохой флейтист, скажи об этом сразу, скумбрия ты мерзкая, какое тебе удовольствие от того, что мою ущербность увидел не только ты один? — По крайней мере, теперь ты знаешь, что в следующий раз нужно начинать со сложного и готовиться именно к этому.— Ты вечно ходишь с каменным и недовольным лицом, да даже нет, камень и то поэмоциональнее будет, и чего это ты такой оптимистичный? — Вы называете это искать во всём плюсы, а я называю это искать во всём свою будущую тактику. Почему Акутагава сказал именно ?вы?, Чуя не особо понял, но смутило его это лишь на пару минут, и после этого он вновь принялся пить глинтвейн, выпив залпом почти половину.— Зато теперь смогу прийти домой и... и смотреть сериалы. Или готовить. У меня такое ощущение, что я несколько дней вовсе не спал и... а теперь я уже...Чуя смотрел на остатки глинтвейна в стакане и взял его в руки, принявшись слегка покачивать его и наблюдать за плескающимся напитком. Да как Акутагаве удаётся просто смиренно учиться на своих ошибках? Почему он, приходя домой, не думает о том, что мог бы сделать больше? А Чуя мог бы. Конечно, мог бы, но сейчас уже всё равно.Ему нужно было работать чуть усерднее, чтобы всё получилось. Ему придётся усердно работать сейчас — куда больше, чем раньше — чтобы получилось в следующий раз.— Всё хорошо, — прошептал Акутагава и успокаивающе накрыл его руку своей, чувствуя, как Чуя резко напрягся. Тот замолчал, что уже само по себе было непривычно, и рассматривал фрукты в глинтвейне, но когда он почувствовал холодную руку Акутагавы, он поднял голову на него. Посмотрел прямо в глаза.Те слегка блестели. Чуя резко выдернул свою руку, и обоими зарылся в волосы, убирая вместе с этим назад выбившиеся из идеальной косы за целый день прядки.— Да разве блять похоже, что всё хорошо?!Он был так неимоверно зол на себя, на дирижёра и на жизнь, что обделила его всем, чем возможно, и от этого гнева, который внутри растекался по венам с каждым новым ударом сердца, на глазах совсем невольно проступали слёзы. Чуя почти чувствовал, как быстро оно бьётся, как оно вместе с ним негодует, и от этого ему казалось, что тут не хватает кислорода. Если же сначала он пытался спрятать всё, то теперь оно выплёскивалось наружу — он кричал так громко, как ещё ни на кого не кричал, брови резко приподнялись, а широко раскрытые глаза уже совсем наполнились слезами. Их не было слышно в голосе, и Акутагава, который сразу же встал, чтобы подойти, даже не сразу их заметил. Только когда он оказался рядом, а Чуя всё так же смотрел вперёд, словно бы Рюноске и не уходил, он увидел, как тихо слёзы стекали по его щекам. Чуя почти никогда не плакал, потому что мало что могло его расстроить. Это случалось, но никогда это не было так.Он даже не плакал на самом деле. Слёзы просто лились сами по себе.Посетители кафе сами с тревогой смотрели на него, но Акутагава старательно закрывал его собой, потому что ни к чему хорошему такое внимание бы не привело. К ним собирался подойти и официант, но Рюноске жестом остановил его и одним взглядом дал понять, что разберётся со всем сам.— Я... извини. Сказал Чуя тихо и вытер с лица слёзы. Несколько глубоких вдохов — стало легче, но сердце всё ещё часто билось от того, как резко он перешёл на крик — он, кажется, испугался сам себя, сам не понял, что произошло. Акутагава всё ещё не говорил ни слова, и на слова Чуи он просто слегка кивнул, поглаживая его по плечу.Тот взял стакан глинтвейна и залпом допил всё то, что осталось, после чего поискал в кармане пальто бумажник, чтобы расплатиться и поскорее уйти, но пальцы его начали слегка дрожать. Он смог достать пару монет, а вот остальные, мелкие, которые были на самом дне, давались с трудом. Акутагава собирался и сам предложить заплатить за него, когда подумал о том, что Чуя может только больше разозлиться, если не сможет справиться и с этим. Собирался, но не успел.— Возьмите, вон за тот столик.Акутагава даже перестал дышать на секунду, когда понял, чей это голос. Он мимолётно перевёл взгляд и на Чую, но тот даже не прислушивался — зато когда заметил встревоженный взгляд Рюноске, тут же понял, что что-то не так.— Что не... — собирался спросить Чуя, но увидел за его спиной причину беспокойства, которая, как не бывало, теперь ему улыбнулась, указывая взглядом на ничего не понимающего беднягу-официанта, показывая, что уладил проблему. Теперь он ещё и в благотворители что ли решил записаться? — Снова ты?!Он даже плакать перестал, когда увидел Осаму, точно перед злейшим своим врагом, чтобы тот ненароком не увидел минутной слабости. Акутагаве показалось, что Чуя вовсе сейчас зарычит.— Да я понял, блять, каким беспомощным и бестолковым ты меня считаешь, но если ты решил унизить меня ещё и так, то...— Мгм... — промычал он задумчиво, сдерживая улыбку, — но какой мне смысл над тобой издеваться? Да и единственный, кто сегодня выставлял тебя бестолковым и беспомощным, это ты сам, не находишь? — он улыбнулся ещё шире, когда увидел, что Акутагава аккуратно поглаживал его по плечу в попытке успокоить. В глазах Дазая промелькнул явный интерес — а Чуя действительно ударит, если сильно его разозлить?Но было бы крайне странно, если бы Дазай пришёл сюда только за тем, чтобы напоследок крикнуть в спину ?убожество!? или проверить, сколько минут ему потребуется не сдерживаться в разговоре, чтобы за одно проверить и физическую подготовку бедного флейтиста. Это понимали и Чуя, и Акутагава, отчего всё становилось только более странным, но Осаму не спешил разглашать свои планы. Хотел ведь, ублюдок, чтобы им заинтересовались и сами расспросили, подумал Чуя, поэтому тут же распрямился, стряхивая с себя руку акутагавы, и смерил Осаму настороженным взглядом. А ведь ему и правда было интересно.— И где же ты увидел, что я беспомощный? — похоже, с тем, что Чуя бестолковый, он решил согласиться, — Я в состоянии сделать так, что в следующий раз передо мной на коленях будут просить о том, чтобы я стал частью коллектива.Дазай согласно кивнул и улыбнулся, но на это Чуя только прищурился. Он почти по-настоящему смог услышать тот едкий ответ, который Осаму старательно сдерживал.— Кажется, именно это мы с Акико и сказали тебе, когда просили обязательно прийти в следующий раз.— Не думаю, что сейчас лучшее время для таких разговоров.Акутагава взглянул на Дазая так, словно пытался этим жестом объяснить, что продолжение может привести к непоправимому. Он, несомненно, уважал его, но не готов был вставать на сторону авторитетов, а не друзей. У всех вокруг так принято, кроме Рюноске. Может, именно поэтому Чуя подпустил его к себе.Но сейчас соглашаться с мнением Акутагавы не собирался как и сам Чуя, так и Дазай, но если же первый просто молча помотал головой, утверждая, что время самое лучшее, то Осаму не побоялся высказаться.— Акутагава-сан, — на лице того даже промелькнуло удивление от памяти Дазая на имена. В последний раз они виделись, кажется, несколько лет назад, — вы так заботитесь о нём, и, конечно, это всё очень мило. Если вы так хотите остаться и послушать, что я собираюсь сказать Чуе, то я не против. А вот против ли он — уже другой вопрос.Не согласиться с этим было трудно. Акутагава перевёл на Чую взгляд, безмолвно повторяя вопрос Осаму.— Жди здесь.Осаму указал взглядом на дверь и предложил переговорить на улице, так как в кафе отчётливо чувствовалось напряжение других посетителей, наблюдающих за крайне громко разворачивающейся драмой. Акутагава на слова Чуи покорно кивнул и вернулся на место, а сам Накахара вышел тяжёлым шагом из кафе первым, поджав губы и слегка нахмурившись. Как же его раздражало то, что он не знал, что случится в следующую секунду. Ситуация раздражала. И Дазай тоже раздражал.Они вышли на улицу. Дазай сразу же облокотился на стенку, запрокинув голову и глядя прямо на Чую, а тот в свою очередь совсем не горел желанием начинать разговор и просто скрестил на груди руки. Дазай его позвал — пусть и говорит.— Ты не можешь спорить со мной о том, что играть выразительно всё ещё недостаточно для оркестра. Пойдёшь играть в переходах — тебя, может, с руками и ногами оторвут, потому что половина из этих людей понятия не имеют, что в музыке нужно считать, что есть какая-то теория и что сольфеджио оказывается не просто предмет, про который плохо отзываются в музыкальной школе. А ты, как погляжу, был одним из тех, кто это делал. Хотя, в нашу первую встречу я и вовсе подумал, что ты на него и не ходил, настолько плохо всё звучало.Ну, Чуя же не в оркестре и его уже туда не возьмут, да и Акутагавы рядом не было — поэтому сдерживающая его всё это время совесть попрощалась с ним, отпуская в свободный путь с наставлениями о том, как бить больнее. Дело у Дазая к нему, ага, конечно — если оно заключалось в оскорблениях от господина Повелителя Сольфеджио, то он не был намерен это терпеть.Чуя быстрый, мало кто успевает понять, в какой момент он заносит руку для удара. Тихо и молниеносно он уже целился Осаму прямо в нос. А Дазай даже не шелохнулся и просто перехватил его руку за запястье оттягивая вниз.Дазай почесал рукой затылок и неловко улыбнулся, словно бы пытался разрядить обстановку, и его лёгкий смех даже показался человеческим.— Ну что у тебя за привычка не дослушивать до конца, — в этот момент Чуя выдернул руку, и дазай послушно отпустил его, — ты хороший музыкант, Чуя. Надо принимать правду — ты не знаешь теорию музыки, но её знаю я. Может, я хочу тебе помочь, ты не подумал об этом? — Не подумал. И не подумаю. Зачем тебе мне помогать? — Хах, разве нужна причина? Твоему Акутагаве я помогал по доброте душевной, и, кажется, он тебе об этом рассказал, — он опять по-дружески улыбнулся и смотрел прямо Чуе в глаза. Если бы ему не казалось это всё подозрительным, то он бы подумал, что Дазай просто пытается казаться дружелюбным.— Тогда ты был школьником, а не зазнавшимся дирижёром. Думаю, разница всё же есть.— Да, есть, ты прав, — усмехнулся Осаму, — причина есть. Ты, конечно, характером не подарок и я бы не подумал даже общаться с тобой во второй раз, но ты мне напомнил моего старого знакомого, когда разревелся от вопроса Акутагавы. Я даже в кафе заходить не хотел, пока не увидел.Чуя отошёл на шаг, когда услышал это, и резко Дазай, только что казавшийся таким человечным, вновь стал ему до ужаса отвратителен. Из слов Дазая про старого знакомого он почти ничего не услышал и понял лишь то, что Осаму стало жалко Чую, когда увидел, что довёл его до слёз. Захотелось едко ответить ему, что плакал он, вообще-то, не из-за него, да и в целом он не плакал, это от злости и переизбытка эмоций заслезились глаза, и что терпеть жалость он не хочет, но через мгновения подобные мысли пропали. Чуя не глупый, и как бы не хотел не соглашаться, признавал, что пока он не будет гуру в теории музыки, то всё будет для него не невозможно, но крайне тяжело. А тут ему решили с этим помочь, и Чуя, верно, был бы совсем идиотом, если бы отказался, даже не попробовав.— Я по глазам вижу, что ты согласен, — нарушил тишину Дазай.Чуя нахмурился и тяжело вздохнул в попытке смириться с тем, что Осаму оказался прав.— И что же конкретно ты готов предложить мне, если я согласен?— Дотяну твоё сольфеджио, по крайней мере, до уровня отличника в музыкальной школе. И ещё, как там ваш Мори говорит, заставлю флейту работать на тебя, а не тебя на неё. Или он говорил и вовсе что-то про рабство?.. — он задумчиво нахмурил брови, словно ему действительно были интересны слова Мори. Откуда он вообще знает про эти дурацкие выражения Огая, Чуя был без понятия, — Дам тебе пять уроков, не только сольфеджио, конечно же. Ты же не уедешь далеко на одной лишь теории, если не закрепишь её на практике. Обычно пяти уроков достаточно, чтобы человека стало не стыдно называть музыкантом.Чуя бы возмутился и сказал, что не новичок, но Дазай ему сделать этого не дал, тут же переведя взгляд на часы.— Мне пора идти, — улыбнулся он, после чего помахал ему рукой на прощание и сделал шаг в сторону, намереваясь уйти.Чуя попытался понять всё то, что только что произошло, и, к великому счастью, сделал это достаточно быстро, чтобы не позволить Осаму так просто уйти. Всё же, Дазай до невозможности странный — начиная с того, что он решил помочь человеку, над которым насмехался последние дни, и заканчивая тем, что он просто решил уйти сейчас, ничего толком не объяснив.— И ты даже телефон свой не дашь?— Хей, у нас даже первого свидания не было, ты торопишься, Чуя, — он улыбнулся, видимо очень довольный своей шуткой, — когда будет нужно, я свяжусь с тобой, не переживай об этом. Когда ты заполнял анкету на первом этапе, ты же дал свой телефон, верно?За шутку, которая Чуе показалась крайне неудачной, ему и вовсе захотелось кинуть в него что-нибудь, что будет под рукой, но тот сдержался. Говорить ничего в ответ он не стал. Дазай так и оставил его на улице, растерянного и с кучей вопросов в голове.