Часть 1. Глава 8. Щелкунчик и Мари (2/2)

Сказать, что Флавершем не оказался удивлён, было бы ошибкой, но тем не менее он в нужной степени понял, что такой вопрос вполне естественен для восьмилетней мышки, не разбирающейся во всех тонкостях подобных дел. — Понимаешь ли, — задумался он. — Мистер Хеннингтон богат, но сейчас испытывает трудности. У него заключён договор с теми, кто тоже хочет управлять театром и делить доходы, а для этого им необходимо стать одной семьёй. Только тогда, когда Тесса будет помолвлена, их деньги станут общими! — А разве можно вот так, живую девочку продавать за деньги? — Мимика Оливии была серьёзна как никогда. Флавершем резко закашлялся от неожиданности, будто речь шла о том, чтобы откупиться Тессой как ходовым разменным товаром на базаре. Разумеется, дело было совсем не в этом. — Нет, Оливия, просто постарайся понять, что так положено, — сказал мастер и постарался привести пример: — Вот в королевских домах всё происходит по-другому: если принцесса выйдет замуж за простолюдина, она лишится и титула, и сокровищ, и вся её семья будет опозорена. Например, королева Маустория в своё время вышла замуж за саксонского принца, сына герцога. — И Тесса тоже должна поступить как все принцессы? — сонно сопя, проговорила Оливия. — Да, моё пёрышко. Тесса и её жених оба должны быть знатью, иначе выйдет мезальянс, — Хирам напряг интонацию на сложном для дочери слове. Мышка лишь натянула край одеяла на тёмно-коричневый носик, ещё плотнее кутаясь в свой тёплый кокон. — Я же говорила: хорошо, что я не принцесса. Никто не выдаст меня замуж, и никаких мезальянсов, — это были последние, произнесённые перед сном, слова Оливии.

Сердце Флавершема непроизвольно дрогнуло оттого, что ему пришлось глубоко задуматься о нечестных порядках королевского рода. Что оставалось говорить, когда примеры представали сплошь и рядом. Даже предком Нисбетов был сам президент Балтиморской и Саскуэханской железной дороги, да и к тому же один из основателей важного общества в Балтиморе. Именно поэтому Джамесина смогла выйти замуж за Перси, пусть и казалась с виду простой горожанкой. Разумеется, в давно укоренившихся порядках не существовало ничего зазорного, но отчего-то на душе было смутно.*** На следующий день, когда отзвуки цокота копыт создавали особенную атмосферу среди мрачных каменных стен и темных средневековых переулков, у столба остановился пустой крытый экипаж. Огромная дверь приоткрылась, и из щели показался смешной мышиный старичок. Спрыгнув с заниженной ступени на мостовую, он протянул лапу спутнице. — Давай, спускайся, моя булочка с повидлом! — умильно предложил он. Вложив худощавую, обтянутую бархатом ладошку в его ладонь, подруга сердца вытянула острый носок туфельки, словно пробуя холодную воду в озере перед тем, как окунуться. — Благодарю тебя, сахарный орешек, — мышь расплылась в приторной улыбке, растягивая неприлично красные напомаженные губы. Огромный пучок на макушке заменил прежние локоны с чёлкой, окончательно вышедшие из моды. Шляпу украшал смехотворный плюмаж и букет искусственных гвоздик и незабудок на высокой тулье. Вульгарность платья была доведена портным до абсурда с его огромным низом со складками и драпировками. — Не за что, сокровище! — слащаво отозвался галантный кавалер, когда ненаглядная жёнушка тоже очутилась внизу. Зябко содрогаясь от холодного ветра, непривычного для разъезжающих в бархатном экипаже изнеженных толстосумов, оба представителя именитого рода Марголисов зашагали в сторону норы в особняке, занявшего место на холме Маунд.

— Как думаешь, на какое время лучше всего назначить встречу с... ними? — Сьюзен с важным видом избегала даже упоминания фамилии предполагаемых будущих гостей. Льюис, обеспокоенный перспективой принять гостей, о приезде которых сообщила ему Очаровашка Сью, решился высказать мнение с боязливой осторожностью, вуалируя его разносортными комплиментами и прежним елейным тоном: — Голубушка, душенька, свет мой! Тарталеточка с джемом, прости меня, если скажу что-то слишком предосудительное, но точно ли ты уверена в выгоде этой сделки? С виду он приятный господин, однако о нём гудит не самая хорошая молва. Спутница остановилась, и по её урождённой провинциальной физиономии разбежались складки едва намечавшихся преждевременных морщин. — Не заставляй меня нервничать и повышать голос! — взвизгнула Сьюзен. — Я давным-давно уже всё решила! И, кроме того, неужели ты веришь сплетням из уст каких-то плебеев больше, чем мне? — Золотце, шоколадная вафелька, сахарная вишенка, конечно же, я верю тебе, но мне просто неспокойно за Вилли, он всё-таки наш общий сын. Дама попыталась обнять супруга за спину одним худощавым предплечьем, но длины его не хватило на полный обхват, и уголки рта вновь скривилась в подобии улыбки. — Вот это и славно, заварной эклерчик! Для нашего сынишки я всегда хотела лучшего, и поэтому я не собираюсь ограничиваться лишь общим предприятием, мне хочется пойти дальше. Тем более, что дочь этого господина довольно мила. — Сьюзен поморщилась и добавила: — По крайней мере, так о ней говорят. — Ты, безусловно, права, но что всё же я советую пока не спешить породниться с такой семьёй. У этого джентльмена прекрасные предки, но вот его собственная репутация в тайных кругах... Когда пара оказалась на пороге и ожидала выхода услужливых дворецких, женщина поставила жёсткий и ультимативный вопрос: — У нашего Вилли знаменательное событие. Ведь ты не хочешь его испортить, не так ли?

— Пожалуй, нет. И, если подумать, ты ведь никогда меня не подводила... — Марципанчик любезный! — возликовала Сьюзен. — Я так рада, что ты это понимаешь. Ума не приложу, что бы ты без меня делал. А нет, знаю, пропал бы!*** Когда всюду стемнело, Флавершемы направились вдоль по пешеходной Королевской Миле. Это было место, где по вечерам, когда зажигались праздничные огни на елках, усердствовали румяные музыканты, вокруг сновали веселые компании, а лавки не скупились на дружелюбные цветные фонарики, город не выглядел таким серым, как днем. Мыши остановились в старейшей части столицы Шотландии, где элегантные здания и мощеные улицы были освещёны газовыми фонарями, а уличный оркестр отыгрывал баллады Барбары Скотт. Вдыхая уличные запахи, Оливия всё более убеждалась в том, что каждый город пахнет по-своему и несказанно радовалась каждой проведённой вместе с отцом секунде. Когда тот был занят демонстрационными образцами и заказанными куклами, ему пришлось погрязнуть в работе ещё больше, чем в Лондоне, когда иногда даже приходилось трудно сводить концы с концами. Оливия привыкла к тому, что Хирам часто бывал занят, и поэтому каждый праздник, который они справляли вместе, был особенным. Казалось бы, что с приобретением новой и очень прибыльной профессии театрального кукольника всё должно было измениться. Однако первый заказ был самым ответственным, и над ним пришлось долго корпеть, чтобы не разочаровать хозяина. Делясь воспоминаниями о каждом из мест города, Флавершем водил дочь по различным местам. Им повстречался собор святого Жиля, перед входом в который находился памятник Джону Ноксу. Ещё одним памятником, покорившим Оливию, оказался терьер Грейфрайерс, прождавший хозяина четырнадцать лет. Мышка всегда любила собак и могла найти подход ко всем породам, от дворняги до гончей. Следующим местом самостоятельной экскурсии была Национальная картинная галерея Шотландии, хоть и маленькая по размерам, но внушительная по богатству коллекции. В ней имелись и Тициан, и Караваджо и, конечно же Рембрандт, о котором Хирам особенно много рассказывал дочери. — Любовью этого художника стала скромная и простая служанка Хендрикье Стоффельс, — рассказывал мастер, стоя вместе с дочерью под огромной картиной Рембрандта. — Она была младше него на целых двадцать лет. — А как она любила того, кто старше? — Никогда ранее Оливия не могла представить, чтобы в будущем, в своей взрослой жизни она сама смогла предпочесть кого-то, чей возраст настолько превосходил бы её собственный. — У нас с твоей мамой тоже была разница в возрасте, правда не такая большая. Любовь тем и прекрасна, что она может разгореться вопреки таким преградам. Ведь никто не выбирает, в который год ему рождаться, верно? — Флавершем улыбнулся. — Если двое совпали уже в том, что повстречались, это здорово. Оливия не могла не согласиться с отцовскими рассуждениями. Выйдя из галереи, Флавершем и его дочь очутились на свежем морозном воздухе, где громоздились серые глыбы каменных домов в плотной застройке улиц. Оливия не удержалась от соблазна побегать по улицам в одиночку. Лавка с гигантским кренделем над входом выпускала дух свежей выпечки, который как будто щекотал собою ноздри. Хирам отпустил Оливию в лавку, снабдив её монетками, которыми она смогла оплатить песочное печенье шортбред, и после незатейливого процесса разогрева в лапках мышки очутился тёплый корж, осыпанный белым сахаром. — Какое же вкусное печенье! Каждый день бы им питалась, — мышка довольно смахивала крошки на снег. Дожёвывая корж, она не знала, кто находится на другой стороне улицы, а когда узнала и увидела двух чрезвычайно неприятных особ, ей не оставалось ничего кроме того, как прошептать: ?Только не это?. Оливию бросило в дрожь, и она, уронив недоеденный корж наземь, как можно скорее помчалась на поиски отца. Когда Хирам обнаружился за углом, где и обещал ждать Оливию, мышка чуть было бросилась ему на шею, уговаривая поскорее уйти. — В чём дело, милая? Что случилось? — расспрашивал Хирам, осторожно обнимая малышку, дабы та ощутила себя в безопасности.. — Папа, погляди туда... — уговаривала Оливия, протягивая указательный пальчик в ту сторону, откуда примчалась. Мистер Флавершем обернулся назад, в сторону двух мирно гуляющих мышей, но со всей явью не мог понять, что именно взволновало его дочь. И это было не мудрено, поскольку он, в отличии от девочки, не признал в них Льюиса и Сьюзен Марголисов. — Я знаю эту женщину, и её мужа тоже! — Оливия нервно сглотнула промеж попыток говорить как можно тише. — Ты что, встречала их раньше? — непонимающе поправил очки грызун, внимательно присматриваясь к паре. — Там та женщина, которая накричала на меня год назад, в Лондоне. Отругала меня ни за что! Пошли отсюда, папа, пожалуйста... Пошли, скорее! — Как же такое могло произойти? — растерялся игрушечный мастер, пытаясь сообразить, что к чему. — Она сказала, что прикончит меня, папа! — неугомонно паниковала Оливия, прижимаясь к отцовскому пальто дрожащим тельцем.

Поскольку Хирам знал, что Оливия не могла обманывать, у него не было сомнений по поводу правдивости её слов. Конечно, она подбросила записку и обвинила месье Жана в воровстве, но сделала это по ошибке и из лучших побуждений. Дальнейшие события сложились удачно, поскольку мистер Хеннингтон и Тереза были уже на подходе. — Флавершем, где вы мешкаете? — окликнул неясно откуда возникший Перси. — Мы с Тессой вас по всем залам искали. — Он кивнул в сторону едва поспевающей за ним дочери. — Простите, мы, должно быть, потеряли счёт времени, — вновь поправил очки Хирам, крепче сжимая лапку Оливии. — Мы как раз собирались уходить отсюда. К облегчению Оливии, все мыши покинули галерею удивительно поспешно, причём Флавершемы бежали от нежелательного общества супругов, а Хеннингтоны - в театр. Шотландка в балморале всеми силами пыталась забыть встречу, чуть не ставшую роковой, как давнишний и дурной сон. Она без того мечтала, чтобы образ злой и противной женщины навсегда исчез из её памяти, но волею судьбы с ней вновь пришлось пересечься! И что только эта дама забыла в Эдинбурге?

Спустя некоторое время, затраченное на путь, Джордж-стрит явила своё неповторимое очарование, банковских зданий. Театр был похож на медовый пряничный домик из сказки ?Гензель и Гретель?, с ажуром из королевской сахарной глазури, красно-белой отделкой в виде леденцов с перечной мятой и корицей. Между окон красовались меренги, спереди – воздушные башенки из разноцветного сахара и цукатов. Обнаруженный внутри волшебный мир театра оказался ещё краше. Красное дерево, резные оконные рамы, витражи, изображающие сюжеты из сказок братьев Гримм, пилястры, полы с мраморным узором. Когда Оливии наскучило наблюдать за процессом постановки декораций, она решила совершить моцион по величественным, ещё пустым залам. Ещё никогда мышка не видела театр абсолютно пустым, и такое зрелище было ей непривычно. Проходя мимо окон, Оливия с интересом разглядывала светящиеся отблесками витражи ?Белоснежка и Алоцветик?, ?Королёк?, ?Золушка?. Увлёкшись созерцанием, она даже своим чутким мышиным чутьём не уловила приближение неуклюжей поступи нарядного, но неказистого мальчика. Смешной и нескладный, немного полный мышонок в костюме маленького лорда Фаунтерлоя. Одет он был по всем правилам этого образа: парик на голове, бархатная курточка, бриджи, чулки, воротник, бархатный берет и туфли с пряжками. Несмотря на внешний вид и нерасторопность, шествовал он по возможности важно и чинно. Мышонок поглядел в сторону Оливии, что заставило его остановиться. — Привет, — гнусаво поздоровался мальчишка и подошёл поближе к девочке, однако та была так сосредоточена, что не заметила его сразу. Когда Оливия поняла, что рядом с ней кто-то стоит, она медленно повернула голову. — Ты тоже любишь сказки? — осторожно поинтересовался мышонок, пытаясь завязать разговор. — Если честно, то не очень, — призналась Оливия. — В них так мало правды. — Это потому что не бывает фей, волшебных палочек и хрустальных туфелек? — Не поэтому, — возразила Оливия. — Просто там все принцы и принцессы друг друга любят, а так тоже не бывает! Белоснежку расколдовал принц, Спящую Красавицу тоже, и Рапунцель спас королевич! А почему это были не простолюдины? — А если бы Рапунцель спас простой воришка, то какой в этом толк? Вот мне выбрали невесту, потому что я из знатного рода, — мышонок гордо выпятил грудь. — А иначе я бы вовек жениться не смог! Все девочки говорят, что я некрасивый. — Да брось, мне кажется, ты довольно милый, — добродушно подбодрила его Оливия. Мышонок сконфуженно умолк и, поведя по полу заострённым носком туфли, даже уткнулся в собственное плечо, заливаясь румянцем до кончиков ушей. — Я? Милый? Мне ещё никто так не говорил! — А разве это всё важно? Щелкунчик был некрасивым, а его полюбила хорошая девочка Мари, — подмигнула Флавершем, беря юного незнакомца за лапки. — Ты тоже очень хорошая! — проговорил тот, млея от внезапных прикосновений столь обворожительного создания. — Ну ладно, тебе виднее, — не стала спорить Оливия, довольная комплиментом. — Как думаешь, а я бы стал красавцем, если бы такая девочка, как ты, полюбила меня? Флавершем расхохоталась от столь неожиданного, хоть и гипотетического предположения и поспешила заверить собеседника в том, что ему следует понимать ценности по-другому: — Нет, и это тоже невозможно! Но зато красота бывает внутри, вот здесь, в сердце, — Оливия отняла свои ладони от ладоней мышонка и прижала одну из них к груди.

Оливия развернулась в сторону коридора, ведущего к закулисью и, приготовившись уходить, напоследок поглядела на "маленького Фаунтерлоя" и благодушно добавила: — Для каждого Щелкунчика найдётся своя Мари. Мышонок с нескрываемым любопытством проводил взглядом удаляющуюся шотландку в синей клетчатой юбочке и чёрных туфельках в стиле Мэри Джейн. В тот момент он и не предполагал, на какой долгий срок такой простой и невинный диалог способен запасть в душу и остаться там, разрастаясь и согревая своим теплом.*** Мыши не любили сказку о Щелкунчике в оригинальном виде и считали её надругательством над всем своим родом. Камнем преткновения стал момент сказки, когда королева приготовила любимую колбасу, которая была подана ко всеобщему пиршеству во дворце.

Не обнаружив в колбасе сала, сумасшедший монарх с громким рыданием и стонами откинулся на спинку кресла, закрыв лицо руками. Тоска была такой глубокой, что пришлось долго приводить его в чувства. Королева бухнулась в ноги с просьбой покарать её за то, что по её недосмотру сало съели мыши. Часовых дел мастеру Христиану Элиасу Дроссельмейеру было поручено убийство грызунов, и тот изобрел искусные машинки, расставил их вокруг жилища. Несчастных мышей прихлопнула дверца, а затем люди убили их на своей кухне. Мышиный король мстил за мать и за всю свою семью, но его при этом считали злодеем! Всё это казалось вопиющей несправедливостью. — С вашей помощью, Флавершем, мы поставим спектакль, где всё будет иначе! — обещал Перси. Весь день Хеннингтоны провели в приготовлениях к знаменательной встрече Тессы с её суженым. Это значило, что Тесса должна была превзойти себя, и выглядеть безупречно, как инфанта Маргарита на лучших портретах, принадлежащих кисти Диего Веласкеса. В честь испанской принцессы и назвали мышку, посему полное её имя звучало как Маргарита Тереза Хеннингтон.

По итогу сборов репрезентативный образ мышиной инфанты, граничивший с безотчетной детской мечтательностью, как две капли напоминал портрет прототипа роскошным платьем из голубого бархата с фижмами. Миловидность Тессы была наилучшим образом подчёркнута сложнейшей пластикой рукавов, бантов и металлического блеска украшений. Оливия не отличалась замысловатостью наряда, поскольку по обыкновению предпочла свою повседневную одежду. По пути в театр обсудили, где Перси отшутился, что подружка не должна затмевать невесту. Мероприятие было скрашено появлением огромного числа журналистов и фотографов, поскольку новость о премьере вызвала гулкий общественный резонанс. Однако многие расступались перед маленьким мышонком, находящимся в сопровождении прислуги. Маленький господин явно и безнадёжно искал кого-то взглядом и никак не мог разглядеть. Актёры готовились к выходу, однако не к своему собственному. Выход предстоял куклам, насаженным на ходули. Куклы эти были готовы к началу спектакля и ожидали своего череда в недрах тёмного закулисья.

Залы распахнули свои тяжёлые высокие двери навстречу юным ценителям искусства, для многих из которых посещение театра оказалось первым в жизни. Дети шумели в зрительном зале, где им было должно угомониться и притихнуть. Свечи были потушены, зал погрузился во тьму, зазвенела музыка челесты. Спектакль начался. Оливия и Хирам, стоя за кулисами, держались за руки и вместе разделяли радость от свершения премьеры и истинного дебюта. В первой сцене появилась великолепная королева Мышильда в итальянском платье из серебристо-серой тафты и тёмно-фиолетового бархата, украшенное вышивкой.

— Королева Мышильда пережила страшную смерть семерых сыновей, погибли и другие её родственники. Их убили люди. Горе, отчаяние, жажда мести клокотали у нее в груди, — сообщил голос рассказчика. — Мои сыновья, кумовья и тетушки убиты. Берегись, королева: как бы я не загрызла малютку принцессу! — угрожал голос, данный королеве. — Берегись! Она скрылась из вида, и откуда-то раздался тоненький визг, а затем крики и беготня служанок. Рассказчик описал произошедшее:

— Служанки охраняли принцессу, сидя с кошками на коленях. Но они уснули на посту и не успели спасти малютку. Они спугнули Мышильду, но её укус навсегда лишил Пирлипат красоты! На верёвках спустился развёрнутый свиток с королевским указом, где была нарисована принцесса Пирлипат с огромной деревянной головой, от её нелепого вида маленькие зрители покатились со смеху. Во тьме раздался гул голосов.

— Король пригласил придворного чудодея и астронома, который рассказал о волшебном орехе Кракатук. Долго плутали путешественники, побывав в Вене, в Париже и Петервардейне...

Оливия вгляделась в зал и, посмотрев наверх и увидела на балконе мальчишку, которого встретила накануне. Маленький лорд вальяжно восседал в своём креслице, облокотившись на балюстраду. На мгновение шотландке показалось, что мышонок разглядел её даже за кулисами, испытующе пронзает взглядом и разглядывает с интересом, коего всё прошедшее время не обращал даже к сцене. Спектакль между тем успешно продолжался. Племянник Дроссельмейера оказался единственным, кто сумел раскусить орех и расколдовать принцессу, и когда он попятился назад, то раздавил Мышильду. Пирлипат вновь стала красавицей, маска юноши слетела с куклы, и под ней обнаружилось деревянное лицо Щелкунчика, символизируя превращение. Неблагодарная принцесса лишь посмеялась над уродством спасителя, а умирающая мышиная королева лежала в окружении придворных-грызунов. — О твердый, твердый Кракатук, мне не уйти от смертных мук! Но, Щелкунчик-хитрец, и тебе придет конец: мой сынок, король мышиный, не простит моей кончины - отомстит тебе за мать мышья рать. О жизнь, была ты светла - и смерть за мною пришла. Этот момент заставил удариться в слёзы весь зал, поскольку зрители не находили ничего угрожающего в последних словах Мышильды, а лишь жалели её. Семиголовый король направился со своей армией в жилище Мари Штальбаум, чтобы исполнить долг и отомстить за мать, которая всю жизнь горевала по утраченной семье. В доме девочки армию встретили маленькие солдатики, а во главе бойцов стоял деревянный герой с крошечной саблей. Это был Щелкунчик, который пообещал кукле Клерхен, первой красавице на игрушечной полке, ?вернуться с победой?. Бравые, пестрые и нарядные полки из садовников, тирольцев, тунгусов, парикмахеров, арлекинов, купидонов, львов, тигров, мартышек и обезьян. Когда битва подошла к концу, многие бойцы Щелкунчика полегли на правом фланге, и предводитель скомандовал отступление, что в ратном деле означало бегство с поля брани. Поравнявшись после этого с соперником, Щелкунчик признал собственное поражение: — Прости, Мышиный король! Мы, люди, не должны были убивать твою семью за кусок сала. Король, королева, избалованная принцесса Пирлипат – все они очень злые. Ваша семья никогда не вредила людям, она лишь съела жалкий кусок сала, и это не стоило таких потерь для Мышильды. Я лишь хотел защитить себя и мою любимую хозяйку Мари. Не гневайся, Мышиный король, если вам будет угодно, мы будем рады сами стать мышами! За спинами кукол возникло царство с пряничными стенами и шоколадными крышами, лимонадными реками. Щелкунчик и его возлюбленная надели на себя маски в виде мышиных мордочек, что символизировало их превращение в мышей. В следующую секунду они уже мчались в золотой свадебной карете, а вокруг плясали ушастые и хвостатые серые куклы. — Щелкунчик и Мари превратились в мышей и сыграли свадьбу, — радостно объявил рассказчик. — На свадьбе у них плясали двадцать две тысячи нарядных мышиных кукол, сверкающих бриллиантами и жемчугом. Мари, как говорят, еще и поныне королева в стране, где вы всюду увидите сверкающие цукатные рощи и прозрачные марципановые замки! — таково было заключение истории. Узорный занавес был опущен, и плески, наполнившие зал, не смолкали до тех пор, пока публика не рассеялась. Цепляясь за родительский рукав, дети со смехом выходили из зала, довольные счастливым концом.*** Когда сборы были закончены и театр закрылся, мыши на всех парах примчались к холму Маунт. Обмен любезностями, поздравлениями, а также уборка и закрытие театра после завершения спектакля были такими долгими, что встреча была заранее запланирована в доме жениха Тессы и его родителей. Изначально Хирам и Оливия выказали желание уехать обратно в гостиницу, однако Перси от всей души настоял на присутствии своего "лучшего, талантливого и самого родного кукольника". — Мистер и миссис Марголис встретят нас. Их сын скоро подъедет, сегодня он тоже присутствовал на спектакле и был нашим самым главным зрителем! — Что же, поглядим, кто он таков! — ухмыльнулась Оливия, глядя на Тессу. — Марголис? — неминуемо оживился Хирам. — Какая знакомая фамилия. В помпезной и вычурной до безрассудства прихожей гостей приветила целая толпа слуг.

Навстречу к ним прошёл по красной ковровой дорожке приземистый седоусый старичок в халате с фамильным гербом. — Здравствуй, Перси! — фамильярно замахал лапой мистер Марголис. — Узнаёшь? Это я, старик Луи. — Вижу, что не принц Вакорди, — шутливо, не менее панибратски подтвердил Хеннингтон. Хирам, несомненно, узнал Луиса, того самого мужчину, который так напугал в предыдущие дни его дочурку. Впрочем, напугал он её не настолько, насколько женщина, спускающаяся вниз по лестнице. — Это Льюис Марголис и его очаровательная супруга Сьюзен, — Перси торжественно объявил Флавершемам имена семейной пары. Оливия была готова провалиться сквозь землю и предпочла бы, чтобы та ушла из-под пяток как можно скорее. Она бы согласилась распрощаться со всем происходящим в обмен на любую глупость, лишь бы более не стоять на злосчастном пороге.