Часть 1. Глава 4. Маленький-маленький Адам (1/1)

— С добрым утром, мисс Флавершем! Вставайте, завтрак на столе, — раздался голос служанки. Оливия потёрла зажмуренные глаза маленькими кулачками. Просыпаться в доме, где есть прислуга, представлялось странным занятием: обычно они с отцом вместе варили овсянку рано поутру, а если Хирам пропадал, приходилось самостоятельно разогревать вчерашнюю недоеденную половину тарелки и закусывать грошовыми булочками. Утро было решительно непривычным и удивительным для Оливии, завтрак уже дымился на столе и ждал, пока она спустится. Мышка подошла к тумбочке, где перед зеркалом стояла миска с прохладной водой. Она умылась и, протерев мордочку полотенцем, взятым со спинки стула, долго смотрела в зеркало, где, собственно говоря, не увидела ничего нового: опять пухлые пушистые щёчки, коричневый носик, чёрные зрачки широко раскрытых глаз – всё это изо дня в день оставалось неизменным вот уже на протяжении восьми лет от роду. Но сей вид не смущал мышку, поскольку ей было известно, что повзрослев она станет настоящей леди. Надев клетчатую юбку и синюю кофту с белым воротником, затянув зелёный бант на шее, Оливия обула туфельки поверх носков, в которых спала минувшей ночью. Спустившись вниз по лестнице, Оливия прошла в зал и молча села за стол, где помимо служанок уже находились её отец и миссис Нисбет. Мышка не решилась отвлекать их, перебивая привычными утренними приветствиями. Речь шла о будущей работе Хирама кукольником в театре. — Когда я смогу приступить? — спрашивал в тот момент Флавершем, так и не удосужившийся задать главный интересующий его вопрос раньше. — Мистер Хеннингтон приедет в этот дом уже зимой. К тому времени театр будет почти отстроен, и потребуется запланировать первый спектакль к середине весны. Это должна быть блестящая премьера! И ты, конечно же, об этом позаботишься, не так ли? — Уж постараюсь! Помимо прочего, я занимаюсь механизмами. — Безусловно, ты станешь не только кукольником, но и механиком.

Разговор прервали донёсшиеся из зала пронзительные вопли и ответная неразборчивая ругань. — Я сказал, отцепись от меня! — брыкался чёрный мышонок, с виду явно неумытый и нерасчёсанный. — Мистер Гилберт, — служанка укоризненно назвала Эда по фамилии, стараясь отговорить его от появления за столом в таком неподобающем виде. — Если вы не приведёте себя в порядок, миссис Нисбет опять будет ругаться! — Не впервой, — небрежно отмахнулся ребёнок. — Я уже все её нотации наизусть выучил, пускай придумает что-то поинтереснее. Смотрелся он в действительности так, словно минуту назад с кем-то рьяно подрался: жилетка расстёгнута, рукава некогда белой рубашки закатаны до локтей, чёрная лента, которая болталась на шее, представляла подобие галстука. — Вчера ты был симпатичнее, — гордо хмыкнула Оливия, косвенно припоминая ненавистные ему чистенькие парадные оборки. — Зануд не спрашивали, — яростно огрызнулся Эд. — Оливия, безусловно, права. Ты опять за своё, Эдвин? — строго вмешалась миссис Нисбет. — За это ты остаёшься ещё на одну неделю без сладкого! — Не опять, а снова, — с этими словами Эд схватил ложку и принялся за суп. — А я знаю, что по ночам сбегаешь, — прощебетала Оливия с деланным лукавством, но неслышно для остальных присутствующих. Чуть не подавившись, похолодевший Эд бросил суровый взгляд на Адама. Тот перепугался, чем выказал свою невиновность в случайном раскрытии давешней тайны, да и на этого маленького путти невозможно было сердиться. Именно поэтому грозных молний из глаз удостоилась сама Оливия. — Я сама всё видела, ты вылез через окно, — пожала она плечами в ответ. Черныш оцепенел, давая понять, что раскрытие его тайны явно оказалось бы для него крайне нежелательным и даже фатальным. — Если я пойду умоюсь, ты не расскажешь хозяйке? — только и оставалось пробурчать ему в сложившейся ситуации. — Конечно, не расскажу, — Оливия довольно усмехнулась, радуясь возможности блестяще поставить грубияна на место. — Ладно, иду я, иду, — процедил сквозь зубы Эд и, поднявшись из-за стола, обречённо поплелся прочь, чем небывало удивил Нисбет. Впрочем, у самой Деворджилы было дело намного глобальнее, чем её распоясавшийся подопечный:

— А сейчас, поскольку вся прислуга в сборе, я хочу сообщить неприятную новость. В нашем доме стали пропадать вещи! Все возмущённо ахнули, а между тем хозяйка продолжала: — Вчера исчезли серебряные ложки из комплекта, а позавчера я обнаружила пропажу вазы. Мистер Флавершем и Оливия переглянулись и без слов согласились друг с другом, что ей бы здорово подсобил Бэзил. — Той самой зелёной фарфоровой вазы? — ужаснулась служанка.

— Да, Рут, это именно та самая, с оранжевыми цветами, ручной росписи!

— А вы везде смотрели? В шкафах? В подвале, в кладовой? — Она год стояла нетронутой на столике в гостиной, а ещё неделю назад четыре серебряные ложки были на месте. Таких совпадений попросту быть не может! — Давайте дождёмся третьей кражи, — в шутку предложила ещё одна служанка. — Если больше ничего не пропадёт, то это было просто совпадение, только и всего. Хирам тихо ахнул, а Деворджила, к его удивлению, решила принять условие: — Хорошо. Подождём третьей кражи, но учтите: если она всё же случится, я буду вынуждена принять меры, и тогда вам всем не поздоровится! — Она в последний раз одарила прислугу негодующим осмотром. Оливия с подозрением покосилась на дверной проём, в направлении которого ушёл Эд. Эд, который в незапамятные времена был вором-карманником. Неужели это он ворует вещи и тайком сбывает их? Но кому? Нет, что за глупости! Конечно, нет. Сырный суп был почти съеден, и две служанки досрочно подали к столу и вторые блюда, которые давно ожидали своего черёда. Между тем Эдвин уже возвратился с чистой мордочкой и занял законное место за столом. Костюм его на сей раз смотрелся не так плачевно: жилетка и галстук по прежнему сидели небрежно, но рубашка на сей раз была чистой, а на штанах отсутствовали дырки. — Чудеса в решете! — восхитилась увиденному Деворджила. — Не обманывают ли меня мои глаза? Оливия, что ты ему такого сказала, что он впервые послушался и умылся? — Волшебное слово "пожалуйста", — отшутилась мышка. Все весело рассмеялись, а затем последовало продолжение трапезы вперемежку с возмущениями по поводу серебряных ложек и вазы. Изредка Оливия взирала на Эда, но, встречаясь с ним взглядом, моментально отворачивалась. Совсем скоро завтрак был окончен, посуда убрана со стола, и Нисбет велела Флавершему и детям собираться на прогулку. Адам остался дома, так как ночью прошёл дождь, и на улице он мог ненароком промочить задние лапки и легко заболеть. Они отправились разъезжать по окрестностям. Полуденный пейзаж,раскинувшийся на шотландских просторах и предоставленный в тот день для поездок и променадов, был привлекателен в своей неповторимой дымке. Мыши ехали, удобно устроившись на продольном брусе огромной телеги, и Оливия в полной мере смогла оценить всё, что ускользнуло от её наблюдательности намедни. В хмурую погоду затуманенные горные рельефы были особенно величественны. Лондон тем полднем отошёл в область воспоминаний, ведь Шотландия предстала перед Оливией в совершенно привычном обличье. Горы и прибрежные острова, отвесные скалы, холодное море, мелкие речушки и озёра, перелески из сосен и можжевельника любезно приняли маленькую мышку в свой мир. Она возвратилась в Шотландию, к родным корням, и это место, эта нетронутая людьми природа, непременно должностать ей домом. Исторически эти места когда-то являлись болотом. Гогарлох был осушен для прокладывания на его месте железной дороги. В окрестных местах располагались древние менгиры и городища. Гогарбурн, Гогарбанк, Гогарстон – всё это названия тех мест, где жили новые соседи Флавершемов. Меленькая церквушка одиноко красовалась на фоне неба, стоя на возвышенности, дополняя собою неповторимое обаяние прогулочных мест. — Куда мы держим путь, миссис Нисбет? — Хирам поправил шляпу. — Здесь есть старый художественный салон, я давно собираюсь приобрести в нём пару новых картин, — был ответ. — Опять картины, — демонстративно зевнул Эдвин. — Скукотища. — Вам удвоить наказание, юный джентльмен? — строго оглнянулась на него Деворджила. — Если у меня есть выбор, то отвечу "нет". Спустя несколько минут поездки, мыши посетили нору, где полным ходом шла продажа картин, всегда пользовавшихся спросом у высших социальных классов. Они зашли в галерею, увешанную художественными произведениями, от разнообразия которых попросту разбегались глаза: жанрам, техникам и резным рамам не было счёта. — Бессмысленная мазня, ещё и дорогая, — фыркнул Эд, готовый развернуться обратно ко входной двери. — А как по мне, очень даже красиво. Особенно эти пейзажи! — вздохнула Оливия, глядя в сторону экспрессивных акварельных этюдов на плотной бумаге. — Действительно здорово! — согласился Хирам. — А я думаю, ничего особенного, такое даже дитя без труда нарисует. И кто только удумал брать за них деньги? — поморщилась Нисбет, а затем обратилась к торговцу: — Жан! Заверните-ка нам ту работу с цветами... И ещё вот этот натюрморт. Продавец и его помощники засуетились, снимая обрамлённые холсты с петель и упаковывая их в крафтовую бумагу. — По-моему, в них совсем нет души, — высказала своё мнение Оливия, оглядев холсты с сухой реалистичной гладкописью. — Зато красиво, — настаивала Деворджила. — Эти картины как раз займут место в столовой! — Но картины действительно должны нести смысл, — Хирам поправил очки и критически оглядел её выбор. — Они не просто украшение. Несмотря на прозвучавшее мнение, отличное от вкусов Нисбет, картины были упакованы, и мыши отправились в сторону Воулфилда. Деворджиле не терпелось увидеть купленные шедевры на стене. К задумавшейся Оливии кто-то приблизился, и этим кем-то определённо являлся Эдвин, который ни в коем случае не мог забыть того, что случилось утром. — Там конфетная лавка недавно открылась! — обратился он к Деворджиле, хватая бежевую мышку за рукав пальто. — Можно, мы с Оливией туда сходим? — Эд, ты наказан, помнишь? Никакого сладкого! — воззрилась на него Деворджила. — Я же сказал, мы только посмотрим! — уточнил мальчишка, уже таща возмущённую его наглостью Оливию за собой. — Тогда ступайте, — разрешила хозяйка. — Но только ненадолго! По пути к лавке, когда ребята остались наедине, чего и добивался мальчик, между ними произошёл интересного содержания диалог: — Ну что, довольна? Теперь думаешь, что сможешь мной помыкать, угрожая выдать секрет? — мрачно вопросил черныш. — С чего ты взял, Эд? — Оливии, сказать по правде, и в голову такое не могло прийти. — Ты же хотела на меня наябедничать. А если бы миссис Нисбет узнала о моих побегах, то я бы пропал! Оливия лишь развела лапками в обе стороны. — И вовсе я не хотела ябедничать, ты сам пошёл умываться. Эдвин резко переменился в физиономии, осознав, в чём дело: — То есть, ты не собираешься выдавать меня? — Он на мгновение утихомирился, и в его голосе послышались нотки доверия.

— Конечно же нет, ведь я не хочу, чтобы ты меня за это возненавидел. Только расскажи мне, а для чего ты сбегаешь? — Тебя это не касается! — снова всполощившись и стиснув зубы, грубо отрезал Эд. Одивия едва поняла, что последний её вопрос прозвучал не совсем тактично, как они с Эдом дошли до лавки, и последний с успехом опустошил часть полок, набрав полную охапку лакричных гусениц, молочных ирисок, мармелада и прочих лакомств. — Тебе же нельзя всё это есть, ты наказан, — возмущённо округлила глаза Оливия. — На словах наказан, на деле – нет, — ничтоже сумняшеся уточнил Эд, доставая кошелёк и рассчитываясь с торговцем. Когда он набил рюкзачок запретными сластями, они с Оливией вышли на улицу и направились к порогу дома по узкой тропинке, шлёпая по лужам в сапожках, надетых поверх повседневной обувки. — Погоди минутку. Откуда у тебя деньги? — На сей раз Оливия задала неполный вопрос, так как усомнилась, стоит ли высказывать такое поспешное предположение о том, где Эд мог раздобыть монетки. — Замолкни и ешь, — Эд протянул ей клубничные леденцы на палочке. — Только от взрослых спрячь. — Это мне? Но за что? — удивилась Оливия, машинально беря угощение. — За то, что меня не выдала, — в голосе Эда промелькнуло нежданное добродушие, а правый глаз подмигнул. В Воулфилд она возвратились молча. Прогулка подошла к концу, а вопрос Оливии о ночных побегах так и остался без ответа. К тому же возник ещё и второй – почему у Эдвина полный кошелёк денег, которые были предоставлены ему явно не хозяйкой? Да ещё и вещи в доме стали пропадать. Всё это навевало не самые хорошие мысли.*** После обеда Оливия уселась на пол, подобрав под себя задние лапки и как заворожённая смотрела на портрет Розы в костюме маркизы. Она начала свой рассказ о минувшем дне: — Мама, сегодня у меня был прекрасный день! Мы с папой и миссис Нисбет ездили на прогулку и смотрели на красивые картины. Жалко, что я рисовать не умею. Папа говорил, что ты умела немного. Вот только не могу понять, зачем этот Эд сбегает по ночам, и откуда у него взялись деньги на сладкое? Да ещё и вещи пропадают в доме! Не хочу думать ничего плохого, но у меня есть подозрение, что... За её спиной послышались мягкие шажки Адама. — Твоя мама п'гавда слышит тебя? — шепнул он. — Да, Адам, теперь я все буду ей рассказывать о каждом своём дне! — Флавершем улыбнулась. — У меня тоже есть д'гуг, с кото'гым я могу всегда погово'гить! После своего высказывания Адам ненадолго задумался, отчего приуныл, опустив ушки, и поправил сказанное: — Вег'нее, не есть, а был. Мы так давно не виделись, он больше не д'гужит со мной... — Почему он с тобой не дружит, вы поссорились? — Нет, мы не ссо'гились, он просто больше не хочет меня видеть. — Не хочет видеть тебя? — удивилась Оливия, которая была склонна полагать, что столь добрый и ласковый мальчик как Адам – последний, о ком можно таковое сказать. — Так миссис Нисбет мне сказала! — мышонок в белом только пожал плечами. Оливия решительно поднялась с пола и отряхнула низ клетчатой юбки. — А как его зовут?— зачем-то спросила дочь игрушечного мастера. — К'гис, — мышонок назвал уменьшительное имя бывшего товарища. — Адам, я сейчас же поговорю с миссис Нисбет и узнаю, почему Крис так поступил! — заявила она и убежала, оставив крошку недоумённо хлопать короткими ресничками. Вознамерившись узнать о том, как доселе жил малютка и выяснить, почему он расстался с другом, Оливия направилась прямиком к Деворджиле. Флавершем вышла в просторный холл, повернула за угол и таким образом разыскала дверь в гостиную. Гостиная была уютна и облюбована хозяйкой, в ней потрескивало пламя камина, царил полумрак и разместился мебельный гарнитур с полосатой обивкой. Здесь, сидя в своём любимом уютном кресле, Деворджила Нисбет вязала на спицах, и это было крайне успокаивающим занятием – набирать начальные петли, провязывать кромочные, а затем браться за лицевые и изнаночные. Шерстяная нить тянулась со строны огромной корзины, стоящей рядом с креслом, где сидела служанка Рут, придерживая нужный клубок и не давая ему спутаться. Дверь приоткрылась, и в узкую щель просунулся маленький тёмно-коричневый носик мышки, после чего показалась её голова, а затем и она целиком. — Миссис Нисбет... — робко начала Оливия своё обращение. — Да, мой драгоценный ребёнок? — отозвалась та, не отрывая взгляда от спиц и петель. Обладательница бежевого окраса закрыла за собой дверь, отчего та тихо хлопнула. — Я хотела бы узнать кое о чём.

Пока Нисбет откладывала вязание, Оливия шла к креслу, всё более колебаясь насчёт того, как начать предстоящий разговор. — Да, моя детка, я тебя слушаю, — хозяйка любезно усадила дочь мастера к себе на колени. — Адам сказал, что у него когда-то был друг, а теперь они не общаются. Что случилось? От такого вопроса Дарла всплеснула руками, а Нисбет серьёзно и строго поглядела в глаза Оливии: — Ты уже большая девочка, поэтому я могу рассказать тебе правду. Но только при условии, если это от тебя не узнает Адам. Это разобьёт ему сердечко! — Она пригрозила, грозно помахав пальцем. Оливия кивнула в знак согласия и приготовилась выслушать всё, что хозяйка сможет рассказать.*** История, которую рассказала Нисбет, была недолгой, но от того не лишённая занимательности. Рассказанное ею произошло очень давно. По крайней мере, так казалось Адаму, ведь когда ты мал возрастом, то два года назад ощущаются далёким прошлым. На тот момент Адаму исполнилось всего три. Он родился слабым мышонком, и многие доктора даже не рассчитывали на то, что он сможет выжить, однако по чудесному стечению обстоятельств среди полторы сотни мышат сделалось одним голодным ртом больше. У него был друг, мышонок Криспер. Он обладал смешными кудряшками на голове, и он был в два раза старше Адама. Многие семьи жили в нищете и нужде, а детский труд часто был бесплатен, кудрявому мальчику всё же удалось разыскать хозяина, который мог выделить ему скромные харчи. Криспер служил в подмастерьях у трубочиста, так как был очень щуплым и носил взрослую чёрную шляпу, которая явно приходилась ему не по размеру, а на одежде в местах локтей и коленок были пришиты матерчатые заплаты, скрывающие синяки и ссадины. Он не боялся сломать шею или задохнуться от едкого дыма. Адам восхищался его отвагой! Они оба в своей жизни мало что видели, кроме хлеба, картофеля, а иногда и молочной каши. Когда Криспер встречался с Адамом у ворот приюта, то обязательно приносил ему краюшку хлеба, которая приходилась весьма кстати, когда в приюте кормили жалкими крохами. Золотистый малыш с радостью уписывал гостинец за обе щеки, а после этого мальчики читали книжки, сидя всё там же, у ворот. Криспер плохо умел читать, но отлично умел придумывать рассказы по картинкам. Правда и книг у него было немного, зато кудрявый мышонок придумывал столько рассказов, оглядывая чёрно-белые литографии на пожелтевших страницах, что позавидовал бы даже сам автор текста.

Криспер не мог научить Адама читать, но учил его говорить. Малыш поначалу плохо выговаривал слова, особенно одну букву, но это дело считалось наживным. Словом, два мышонка были не разлей вода и ни разу не помышляли о ссоре. В ту пору они не знали, что врождённый порок лёгких порой способен сыграть с злую шутку, особенно если не догадываться о его опасности. Если мышь заболеет, то хроническая эозифинальная пневмония запросто может стать спутницей на всю жизнь. Иммунитет Криспера более года оставлял желать лучшего в условиях скудного питания и сквозного жилища, а его дыхательная мускулатура была совсем слаба, поэтому любая болезнь была для него тяжёлым испытанием и риском. По этому поводу кудрявый трубочист осторожно избегал встреч с Адамом, когда тот едва простужался. Адам же с был болезненным с рождения, часто простужался, но всякий раз благополучно выздоравливал. Скорее всего, он не протянул бы и года в нищем приюте, если бы не средства, которые миссис Нисбет высылала в Ливерпуль. В ту пору, когда она служила на должности рантье, средств у неё было не так много, чтобы забрать Адама к себе и обеспечить ему беззаботное существование, но часть сбережений из её копилки, которую заменила ей коробка из-под печенья, в любой момент могло частично уйти на лекарства для занемогшего малыша.

Миссис некогда была проездом в Ливерпуле, когда планировала сосватать свою дочь Джамесину некоему чиновнику по надзору за бедными. Изначально мистер Васп, мужчина важной и солидной наружности, покорил миссис и мисс Нисбет своими обходительными манерами, синим плащом с длинными полами, начищенными пуговицами и золотистыми обшлагами. Порой его так называемые командирские замашки казались резкими, однако Деворджила списывала это на его постоянный труд, связанный с мышатами-беспризорниками. В приюте царила строжайшая дисциплина, мистер Васп держал всех детей в ежовых рукавицах, и порой эта привычка распространялась и на Джейми, которая по сути своей являлась сущим ребёнком. Стоит заметить, что на первых порах миссис Нисбет даже поощряла суровый нрав будущего зятя и была рада тому, что он абсолютно точно не станет бранить её девочку не зная меры. Для Джамесины, как и всегда, слово матери являлось если не законом, то хотя бы верхом нравственного выбора, и посему ей не претило дать согласие на брак с грозным и взыскательным бидлом. Мать с дочерью наведались в Ливерпуль, когда их пригласил мистер Васп. Остановились они в захудалой гостинице при том, что нора потенциального жениха была свободна и существовала независимо от приюта. Это насторожило Деворджилу, но не помешало Джамесине разгуливать с ним в знаменитом порту. Девушка всей душой ожидала часа, когда Васп предложит ей руку возле колонны Веллингтона. Это почти произошло, однако гипотетическому предложению предшествовал вечер, когда бидл решил пригласить избранницу и её мать к себе на скудное чаепитие, а когда он провожал женщин в их неприглядный номер, Джамесина обнаружила, что забыла на его комоде свой зонтик, заботливо подобранный к выходному платью. Возвращаясь за зонтиком, все трое столкнулись с непредвиденным обстоятельством, а именно не вполне своевременным приходом законной супруги мистера Васпа. Тем же вечером зонт был приведён в абсолютную негодность, поскольку старшая Нисбет выхватила его из рук дочурки и гневно разломала о голову бесстыжего обманщика. Помолвке было не суждено состояться, но обе мыши оттого и вздохнули с облегчением, поскольку на тот момент они ловили себя на мысли, что такого спутника не пожелаешь даже самой едкой сопернице. Джейми не жалела о том, что избежала участи погрязнуть в неудачном браке после удачного предложения под луной, а Деворджила радовалась тому, что успела посетить сиротский приют. В тот приюте она не только удостоверилась, что мистер Васп был неоправданно жёсток по отношению к малышам, но и разглядела среди всех крошечного младенца – Адама. Это был самый очаровательный мальчик из всех, что ей когда-либо доводилось видеть! Золотистая шёрстка, пышная чёлка, миловидная мордочка... Разве не прелесть?

В ответ на похвалу две няни поспешили расстроить Деворджилу мыслью о том, что малыш слаб и запросто отойдёт в мир иной ввиду неимения денег. И тогда Нисбет, под скептические замечания Васпа, пообещала этим двум девушкам хорошую плату и деньги на лекарства и всё необходимое. Таким образом, после первой поездки в портовый город Джамесина лишилась жениха, а её мать нашла мышонка, о котором твёрдо решила заботиться хотя бы на расстоянии. Обе Нисбет возвратились в Эдинбург, Деворджила не хотела расставаться с Адамом, но ей было необходимо далее сдавать квартиры и выбивать долги у неплательщиков, чтобы продолжать копить на хорошее приданое для Джейми. Когда Адам выздоравливал благодаря полученному уходу, он часто играл во дворе, ожидая прихода Криспера. У его друга было много тяжёлых смен на должности, но когда ему выдавалась свободная минутка, шляпа и мордочка, вымазанная сажей показывались за оградой, вызывая неописуемый восторг малютки. Они были беззаботны и счастливы, но затем всё переменилось. Адам был ещё не до конца оправившимся, когда они с Криспером встречались всю неделю кряду, и они оба считали эту мелочь незначительной, пока Криспер тоже не подхватил хворобу.

Никто не побеспокоился и ни разу не справился об ухудшающемся самочувствии помощника трубочиста. Хрип, одышка, кашель казались всего лишь следствием его специфической должности. Насторожило родителей только то, что он потерял аппетит, перестал даже пить воду, а напоследок слёг окончательно. — Это наверняка не грипп, — предполагали родители кудрявого трубочиста, которые боялись свирепого заболевания, но ещё страшнее им было думать что они имеют дело не с самым простым его проявлением. Затруднённое учащенное кряхтящее дыхание обычно свидетельствовало об инфекционного вируса в ткани лёгких. Учитывая обстоятельство, которое усугубляла самая обыкновенная случайная простуда. Миссис Нисбет сама нанесла визит, и это подарило маме и папе Криспера надежду, ведь эта леди ни за что не откажет в помощи лучшему другу её любимца Адама! Когда Деворджила услышала слёзные мольбы о спасении единственного сына в семье нищий мышей, она безо всякого ропота снабдила их нужной суммой на первое время, пообещала услуги своего надёжного доктора, а после того навестила самого Адама, чтобы сообщить, что случилось с Крисом. На первых порах были куплены самые незатейливые лекарства, такие как семя водяного укропа, мох с молоком, дегтярные настойки. — А он поп'гавится? — перепугался Адам, узнав от Деворджилы, что стряслось с Крисом. — Конечно, малыш! Ведь ты же поправляешься, не так ли? Но тебе сейчас нельзя с ним встречаться, это может быть опасно. — Опасно? Это плохо, да? Это значит, что он может и не поп’гавится? Что же тогда будет? — Не волнуйся! Мистер Пэйон – самый искусный доктор, он обязательно поможет Крису выздороветь. Что касается медицинской помощи со стороны доктора Пэйона, она началась с неутешительного предположения о состоянии больного: — Вероятно, лёгочная паренхима задета и началась гиперплазия эпителия. Поскольку об антибиотиках и патогенетических препаратах для выявления полной картины не могло быть и речи, лечение заручилось поддержкой снадобий, которыми можно было располагать. — Пилюли из смеси кардамона, растительной смолы и лука лучше всего разжижают мокроту, — настоятельно рекомендовал специалист. — А вот ещё кислые сиропы для аппетита... влетят в копеечку, но не тревожьтесь, после приёма ваш юнец начнёт уплетать за четверых! Доктор Пэйон настаивал наперстянку и беладонну ради самого незначительного избавления мышонка от мук, не отходя от кровати замачивал компрессы в воде с раствором соли, но подспудно всякий из свидетелей мог бы понять, что усилия приходились ни к столбу ни к перилу. В ночь на первое октября Криспер лежал в кровати с посиневшими губами, остальной цианоз скрывал взъерошенный мех, промежутки между рёбрами оказались втянутыми внутрь. Крупозное воспаление, геморрагический отёк всецело давали знать о том, что они не собираются покидать исхудалое тельце. Деворджила и родители Криспера сидели, глядя на догорающую свечу, едва мерцающую в тревожной тьме. Эмфизема лёгких и гриппозная пневмония – слова, прозвучавшие как приговор. Огонёк заискрился в последний раз, свеча погасла навсегда, и комнату застлала чёрная мгла. Адам на тот момент был абсолютно здоровым и почти счастливым мышонком, он самостоятельно сидел на постели и с аппетитом ел рисовую крупу, когда доктор Пейон должен был прийти осмотреть его для профилактики. — Где К'гис? — был первый его вопрос, когда к нему пришла привычная надзирательница. — Он не придёт, — голос её дрожал, она пыталась не думать о том, что ей недавно сообщили. Должно быть, не стоило теперь попадаться на глаза разгорячённой миссис Нисбет. — А почему? Его 'годители не пускают, да? — Адам склонил голову к плечу. За дверью забубнил голос доктора Пэйона. Это же тот, кто лечит Криспера! — Исходя из последнего анализа мы можем вполне уверенно сказать о нормализации клеточного состава, — доносилось снаружи. — Что вы! Вы самый настоящий волшебник! — поддерживал ещё один до боли знакомый, но уже женский голос.

Дверь распахнулась, и в одиночную спальню вошёл не только доктор Пейон, но и и миссис Нисбет. Они оба героически сдерживали проявления своих действительных эмоций. — Здравствуй, Адам, мы пришли к тебе с замечательной новостью! — пропела женщина. — Твой друг Крис уже почти здоров, — растянул губы в улыбке её спутник. — Как здо'гово! — подпрыгнул на постели золотистый мышонок. Гости переглянулись и тревожно зашептались, прикрывая артикуляцию ладонью: — Вы же не собираешься говорить малышу вашу нелепицу, миссис Нисбет? — А что вы предлагаете-то вместо этого, неужто сказать ему правду? Лапы мужчины опустились. Та ложь, которую выдумала Деворджила, была по-своему неприятной, но всё же являлась меньшей из зол для нежного сознания Адама. Сам золотистый мышонок был всецело готов день и ночь дежурить у ограды, пока его не позовёт кухарка. Начать разговор заново было нелегко, но рано или поздно Нисбет пришлось бы это сделать. — Я была у Криспера, он уже давно здоров, — сообщила она, чем несказанно обрадовала крошку, хоть и совсем ненадолго. — Но почему он больше не п'гиходит? — поинтересовался Адам. — Тут такое дело, не знаю, поймёшь ли ты правильно, — Деворджила старалась оттянуть наступление неизбежного момента. — Он сказал, что больше не хочет видеть тебя. — Не хочет? Но почему? — мальчик с пышной чёлкой явно опешил. — Я не знаю. Может, ему стало неинтересно с тобой общаться, кто знает. Но, может, он ещё передумает и соскучится по тебе! Ты только не обижайся, хорошо? Малыш растерялся от этих слов, однако не заплакал и даже не расстроился. — Что же это получается? — наивно спросил он. — Я должен тепе'гь искать себе д'гуга? — У тебя будет ещё много друзей, и даже лучше! — на том разговор и подошёл к завершению. — Зачем тебе тот, кто расхотел дружить? Деворджила была права, посчитав это объяснение самым щадящим. Адам впоследствии не переживал и быстро забыл о мнимой обиде. Его огорчениям также воспрепятствовала новая радость, сподвигшая восторженно скакать до потолка кузнечиком: миссис Нисбет забирает его к себе, в усадьбу Воулфилд! Было жаль, что Криспер больше никогда не придёт к нему, но раз Нисбет сказала, что друзей можно завести ещё много, то, пожалуй, не стоило более ни о чём жалеть.*** — Бедный Крис, ему было всего лишь шесть, — с горестью вздохнула Рут. — Когда-нибудь я расскажу Адаму правду, — сказала миссис Нисбет. — А пока пусть он думает, что Крис ещё жив.

Оливия всё поняла и ещё раз пообещала, что сохранит эту историю в тайне на долгие годы. Выйдя из комнаты, она надеялась как можно скорее увидеть Адама, а когда это случилось, крепко прижала его к груди, на её глазах выступила горячая влага, которая потекла вниз по бежевой шёрстке на щеках. — Не обижайся на Криса! Он вовсе не расхотел с тобой дружить, — со всхлипами заверяла она мышонка, приглаживая к макушке пышную золотистую чёлку. — Тогда почему он сказал, что не хочет меня видеть? — Адам совсем удивился.

— Он должен был это сказать, потому что так было нужно. — Это значит он ве'гнётся? — Мышонок поразился своей внезапной догадке. — Нет, он никогда не вернётся, — покачала головой Оливия. — Но всё равно он твой друг и навсегда им останется! — А 'газве так бывает? — проницательно поглядел на неё малыш. — Ещё как бывает! Мамы нет со мной, но она по-прежнему называется моей мамой. А настоящий друг... — Тоже называется д'гугом, даже когда он не со мной? — догадался Адам. Оливия закивала и прижала его к себе ещё крепче, словно младшего братишку, которого у неё никогда не было. — Я очень скучаю по К'гису, мы так давно не виделись! — вздохнул мышонок, уткнувшись ей в плечо. — Чем дольше бы мы их знали, тем больнее было бы потом. Я не помнила маму, жила без неё и думала, что так должно быть. А потом папу похитили, и мне стало так страшно и тоскливо! Из-за мамы я бы тоже так плакала. — То есть лучше вообще никогда никого не любить, чтобы не плакать? — Глупенький Адам, конечно же нет! Мы плачем, теряя близких, потому что они для нас ценны. — Как ук'гаденная ваза? — наивно предположил малыш. — Как украденная ваза, — подтвердила Оливия, ничуть не смутившись такому сравнению. Относительная тишина была прервана неприятным разговором, донёсшимся со стороны и становившимся всё громче по мере приближающейся поступи двух дам. — Ничего не могу понять, — ругалась миссис Нисбет. — Куда-то делась пара античных подсвечников из латуни! — Опять воры? — нахмурила бровь Оливия. — Воры, детка, — подтвердила служанка Рут. — И они живут в этом доме!

— Почему вы так решили? — А как иначе? Все наши окна плотно закрыты. Кроме одного, в коридоре. Но оно такое узкое, что туда пролезет разве что ребёнок. Оливия нервно сглотнула. Теперь ответ на все вопросы был очевиден: Эдвин – бессовестный и неисправимый воришка, который уносит вещи из дома и тайком продаёт их! — Итак, вот и состоялась третья кража, — констатировала хозяйка, обращаясь к служанке. — Даже моё терпение имеет предел, и вы все прекрасно об этом знаете. Если до завтрашнего полудня никто не сознается, вы все будете уволены! — Да, мэм, — понуро опустила подбородок Дарла и ушла сообщать удручающую новость остальной прислуге. Оливия сочувственно посмотрела девушке вслед, но она признавала, что миссис Нисбет не может поступить иначе. Но лишить прислугу работы было несправедливым решением только потому, что истинный виновник – это Эдвин! — Эд не исправился, как был вором, так и остался, — вздохнула Оливия, когда осталась одна. — Миссис Нисбет этого не понимает. Но я не могу этого так оставить, сегодня ночью я докажу, что это всё – его проделки!*** Когда все были в постели, а одной лишь Оливии не спалось по очевидной причине, во тьме коридора зашаркали предательские шаги. Мышка откинула одеяло, обнаруживая, что она уже заранее была в верхней одежде, поднялась с кровати, привязала себе за спину ручной фонарь с помощью верёвки и подойдя к окну, стоялана месте до тех пор, пока в поле зрения не замаячила миниатюрная тёмная фигурка убегающего мальчика с наполненным невесть чем рюкзаком за спиной.

Оливия открыла окно и немного неуклюже выбралась за пределы рамы. Она была весьма активной девочкой, но карабкаться по фасадам всё же не вполне привыкла. Пока она съезжала вниз, уцепившись за водосточную трубу, её балморал перевернулся задом наперёд и оказался надвинут на глаза, но Оливия исправила это шелчком пальцев и сдула в сторону ленточку, после чего вгляделась в гущу деревьев. — Попался, воришка, — бесшумно усмехнулась она, доставая из кармана маленький картонный коробок. Отойдя подальше от дома, Оливия отвязала фонарь и, чиркнув в темноте спичкой, зажгла его. Мышка крепко сжала в ладони его металлическую ручку и решительно направилась по следам негодника. Уж она-то обязательно в эту ночь сможет вывести Эдвина на чистую воду!