Часть 1. Глава 2. Последние дни в городе (1/1)

Когда на улице начинало темнеть, булочные, кондитерские, галантерейные магазины и швальни зазывно сверкали огнями, приглашая остановиться, заглянуть внутрь и, возможно, выйти оттуда с новым приобретением. Вывески так и манили предложениями на любой вкус, приглашая всех прохожих. Они притягивали как магнит и соблазняли незримой силой. Возле одной из роскошных ювелирных мастерских остановились супруги солидного возраста. Высокая и худощавая мышь была одета в муаровое платье с накинутой на плечи меховой шубой, из-под шляпы с пером и вуалью выбивались пышные завитки искусственных волос. Её спутник был навьючен коробками и бумажными пакетами, содержимое которых сплошь составляли дамские принадлежности, и смиренно наблюдал, как щегольски разодетая особа вонзилась взглядом в витрину, за стеклом которой сверкало золотое изделие с инкрустацией. — Моё карамельное яблочко, тебе и правда нужно это ожерелье? — сконфуженно спросил наконец седой джентльмен, свободной кистью почесавсвой затылок. — Умоляю, Луи, не будь таким глупцом. Тебе ли не знать разницу между пятьсот восемьдесят пятой и семьсот пятидесятой пробой? — изнурённо закатила глаза Сьюзан Марголис. — Носить дешёвку – дурной тон. — Да, конечно, но... — замялся старичок, зная о том, что такое приобретение в очередной раз за тот день неприятно ударит по его кошельку. Чуткие мышиные ноздри жены богача неожиданно вдохнули приятный запах какого-то лакомства. — Покупайте жареные каштаны! — во всеуслышание объявлял рабочий на другой стороне улицы, везя перед собой небольшую жаровню. — Как же я голодна, — засуетилась Марголис. — За украшениями зайдём потом! Услышав распоряжение и осознав суть намёка, Льюис машинально достал купюру, которую выхватила его подруга сердца и наскоро сунула себе за пазуху. Помчавшись за уезжающей вдаль жаровней, бесцеремонно расталкивая толпу, Сьюзан не могла заметить, что впереди идёт девочка, тянущая за собой на ниточке кораблик на колёсах. Именно поэтому она наступила на игрушку, раздавив её и с размаху повалившись в грязную весеннюю лужу, что подняло множество брызг. Малышка не сразу поняла суть курьёзного момента, успев только лишь сообразить, что произошло нечто неладное. В свою очередь, мокрая мышь представляла собой смехотворное зрелище: вся одежда отныне целиком подлежала чистке, турнюр покосился набок, а перо шляпы и локоны сдвинутого парика жалко обвисли, отчего приходилось отплёвываться. — Моя шуба! — в ужасе взвизгнула Марголис. Ее обезумевший взор мигом разыскал ненавистного ребёнка, а точнее бежевую мышку, чуть не промочившую чёрные туфельки. — Ты что наделала, маленькая негодная паршивица? — мышь завопила как ошпаренная. — А ну иди сюда, живо! Как тебя зовут? — Оливия... — Мышка нервно сглотнула и вопреки просьбе попятилась назад. — Простите меня, мэм, я не хотела. — Из-за тебя я испачкала новую шубу! Ты знаешь, какая она дорогая? — из глаз Марголис летели молнии. — Успокойся, булочка... — вмешался в дело Льюис. — У тебя же две таких. Он положил было свою ладонь на плечо Сьюзан, но та грубо отмахнулась от этого жеста и поползла в сторону Оливии. — Подойди ко мне, подлая девчонка, сейчас я тебе всыплю по первое число! — Тощие кулаки крепко сжались, давая понять, что их обладательница настроена крайне решительно. Набрав в лёгкие побольше воздуха, девочка всё-таки решилась приблизиться, и из её крохотной грудки вырвалось нечто грозное. — Мэм! Вы ведь сами раздавили мою игрушку, — высказалась она в свою защиту, покосившись на безжизненные остатки кораблика. — Я и оглянуться не успела, как вы налетели на меня. — Ты ещё дерзить мне вздумала? — зарычала миссис Марголис, почти поднявшись. — Да я тебя сейчас прикончу! Но когда она тотчас поскользнулась и еще раз села в лужу, Льюис разрешил ситуацию, наклонившись к Флавершем. — Беги, дитя, — шепнул он, поторопив малышку жестом. Отвесив короткий кивок в знак признательности, Оливия поспешила последовать этому нелишнему в данный момент совету и опрометью пустилась наутёк, чтобы степенная мадам не привела угрозу в действие. В одной лапе удерживая пакеты, а вторую протягивая Сьюзан, мистер Марголис пробормотал: — Ты не слишком строга, моя золотая рыбка? Она всего-навсего ребёнок. — Я на своём веку навидалась девиц, и знаю, что они все поголовно невежественны от природы, — ответила та, горделиво отряхиваясь. — Они должны знать своё место, иначе начнут из тебя верёвки вить! Как же хорошо, что у нас растёт сын. — Может быть, в этом ты и права, однако... — вздохнул Льюис. — Я всегда права, мой пирожок, — она потискала благоверного за щеку. — Но всё же я видел, как ты и впрямь сама налетела на неё, — закончил тот свою мысль. Если бы он не успел вовремя увернуться, то непременно схлопотал бы по голове новомодной сумочкой, которой яростно замахнулась разъярённая вновь жена.

— Ты хочешь сказать, что я не смотрю под ноги и что я слепая неуклюжая растяпа? Льюис с полминуты стоял, задумчиво почёсывая избежавшую ушиба макушку, после чего произнёс: — Ну, что ты, не обижайся, конечно, я не имел в виду ничего подобного! Как насчёт того, чтобы пойти приобрести тебе новое манто, медовая? — Другое дело, мой суслик, — довольно проворковала миссис Марголис, заметно смягчившись. Тем временем Оливия продолжала путь домой, держа при себе растоптанную в пух и прах игрушку. — До чего же сердитая леди... — задумчиво буркнула она себе под нос. Она дошла до лавки и заглянула в окно. Поняв, что отца, как и тем утром, не было дома, бежевая мышка отыскала в кармане ключ и, открыв дверь, вошла внутрь. Эта игрушечная лавка никогда не приносила большого дохода. Возможно её дела пошли бы в гору, будь у детворы большее количество собственных денег и дозволенность тратить их на всё, что угодно. Ведь у кого, как не у маленьких мышат, привыкших выпрашивать и клянчить игрушки, она могла пользоваться особым успехом?

Таких лавок по всему Лондону насчитывалась не одна, даже не десять. Небольшое помещение требовало сравнительно небольшой, но всё же существенной по меркам среднего класса оплаты. Однако полученной от продаж выручки всегда хватало для того, чтобы Флавершемы могли себя прокормить. В лавке помещалась касса и полки со всевозможными изделиями, от волчков и лошадок-качалок из дерева до кукол – здесь были мыши в военной форме, почти как живые, а также имелись барышни в платьях, с каштановыми и золотистыми кудряшками, которые можно было заплетать и расчёсывать. Здесь были маленькие коляски, чайные сервизы и кукольные домики со всяческой миниатюрной мебелью. Оливия любила этот магазин, который стал ей домом, пах опилками и разведёнными колерами. На рабочем столе разместились банки с красками, кисти разных размеров, лоскуты цветной ткани, деревянные заготовки, проволока, шарниры, деревянный молот, маленькая наковальня.

Особенно детям нравились механические вещицы, поэтому обязательно составляли такие инструменты, как отвёртки и разводные ключи, а также небольшие детали вроде шестерёнок, гаек, шурупов. Заводные игрушки требовали более всего труда, и работа была наиболее кропотливой, но она стоила своего результата. — Если бы я не убежала так быстро, осталась бы без ушей и хвоста, — молвила мышка, уныло выкладывая на стол обломки кораблика. Являясь по совместительству и постоянным жильём Флавершемов, лавка имела общую стену с комнатами, которые примыкали к ней впритык и вмещали в себя застеклённый шкаф с тарелками и кружками, пару кроватей и обеденный стол с табуретками. Фотокарточки с Оливией во младенчестве и двойной портрет её же вместе с отцом были оформлены в рамки и украшали стену. На упомянутом обеденном столе обладательница бежевого окраса, скинув уличную одежду, разложила принесённую с почты газету и принялась вырезать оттуда объявления. Она собирала вырезки из всяческих газет в надежде, что они могут пригодиться: здесь были и доктора, и горничные, и множество других представителей важных профессий. Но ей ещё предстояло в один день подумать, что лучше бы одно из объявлений никогда не пригодились.

Когда время было уже поздним, Оливия умылась, причесала чёлку и уже была в постели, но услышанный скрип двери заставил её вскочить с места и, завернувшись в одеяло, босиком помчаться в прихожую и при этом не забыть взять за руку любимую плюшевую куклу Мэри. Увесистая кукла тащилась по полу, волоча подол платья в горошек. —Ура! Папочка, ты вернулся! — ликовала бежевая мышка с красным бантом на левом ухе. — Да, моя хорошая, — ласково улыбнулся Флавершем и похлопал по кожаной сумке на своём плече. — Угадай, что принёс твой папа?

— Восковую краску! — тут же выпалила малышка. — Нет, подумай ещё, — покачал головой отец, вешая пальто и шляпу-котелок на крючок. — Столярные инструменты! — Не совсем, — добродушно рассмеявшись, Хирам прошёл в комнату, держа сумку при себе. — Что же тогда? — недоумевала Оливия, засеменившая за ним вслед. Остановившись у столика, Хирам замер. — А это что такое? — удивился он глядя на то, что некогда было корабликом на колёсах. — Сломался, — уклончиво ответила Оливия, обходя рассказ о том, как рассеянная чужая женщина вознамерилась её чуть ли не придушить на месте. — А что ты принёс? Мне же интересно. Поставив на скатерть сумку, Хирам принялся разгружать её, выкладывая самые различные книги сказок. — Как много книжек! — радостно захлопала в ладошки дочь мастера и прыгнула на кровать, где сидел целый ряд плюшевых кукол. — Сегодня привезли в библиотеку, они почти как новые.

— А ты не почитаешь мне на ночь? — Оливия с вожделением смотрела на стопки, выросшие у неё на глазах. — Конечно же, выбирай, какая тебе нравится, — мастер присел на краешек кровати. — Но только одну, время уже позднее. Недолго поизучав обложки, Оливия выудила книгу, пролистала её и с восторгом дала знать о своём выборе. — Эту! — она передала том отцу. — Да, конеч... — чуть было не согласился шотландец, но его тут же остановили название и автор, отчего он оторопел: — Что?! Должно быть, она попала сюда по ошибке...

Он тут же отложил книгу в сторону и бросился копаться дальше: — Не уверен, что тебе это понравится. Давай я почитаю тебе ?Джек и бобовый стебель? или ?Король Дроздобород?! — Это же для маленьких, — зевнула Оливия, прикрывая рот ладошкой. — Хочу ту. Она настойчиво указала пальцем на выбранный том. ?Убийство в восточном экспрессе? – красовалась надпись на переплёте. — Ну, если ты так просишь, — смутился Хирам. Тем не менее, он открыл первую страницу и начал читать: — Ранним морозным утром, в пять часов по местному времени, вдоль платформы сирийской станции Алеппо вытянулся состав, который железнодорожные справочники торжественно именовали экспресс ?Тавры?... Затаив дыхание, Оливия принялась слушать. И она слушала, не прося прерваться. Пожалуй, именно с того вечера и зародилась любовь Оливии к детективам, загадочным, захватывающим и иногда немного страшным.*** И однажды она сама поневоле стала участницей наиопаснейшего детективного расследования, да к тому же произошло это всё весьма нежданно и нежелательно. На всё Мышиное царство прогремело резонансное событие: подумать только, её собственный отец стал орудием в руках настоящего криминального главаря и должен был своими руками погубить королеву Маусторию и поневоле помочь вероломному, но до жути напыщенному профессору в позументах, орденах и эполетах захватить её трон! Ведомая отчаянием, она шла одна по мокрой улице, пока добрый бывший солдат не помог ей найти дорогу в дом на Бейкер-Стрит. В том доме её покорили банки и колбы со странными жидкостями, причудливые механизмы, одним словом – груды хлама во всех углах: автоклав, собрание произведений Иоганна Кристиана Гюнтера, калориметр, поношенный сапог, атомно-абсорбционный спектрометр, статуэтки из бисквитного фарфора, давно никому не нужный ближнепольный микроскоп и даже чей-то крошечный череп. Но квартира была по-своему уютной, а в воздухе смешались запахи крепкого трубочного табака и свежей выпечки. Можно ли скучать по тому, кого знал всего лишь одну мятежную ночь? Как выяснилось, да. Особенно, если это речь идёт о твоём кумире. С той поры её законным кумиром стал никто иной, как Бэзил, храбрый, решительный и находчивый сыщик. Тот, кому бывает некогда искать потерявшихся отцов, но который заметит любую царапину и нитку, тот, кто разбирается в принципах рационализма и эвклидовой геометрии, дуалистической теории кроветворения и искусстве эпохи кватроченто. Оливия помнила его скрипку и то как он, удерживая смычок, являет мелодию под стать неугомонным размышлениям. Помнила его бьющую ключом энергию, бойкий голос и замечания, попадающие в цель так же, как и дротики, ловко пущенные им в мишень. В её память запала его охотничья шляпа с двумя козырьками, коричневый плащ, большая лупа. Когда она на единственную секунду допустила крамольную мысль, что сыщик погиб после падения, она ощутила невосполнимую потерю, больно ранившую её в самое уязвимое место. Конечно, она всей душой переживала за отца, за Доусона, да и наконец, за королеву и за всё царство. Но волнение за Бэзила стало для неё каким-то необычным, словно неведомым ранее ощущением. Наверное, она просто чувствовала, что городу было негоже терять такого гения. Он стал для неё важнее, чем самые именитые композиторы и политики. Герой, который спас королеву, разыскал мистера Флавершема, собственнолично выхватил её из хищных лап злодея – это ли не пример для подражания?

Едва простившись, она уже стала по нему тосковать, но была уверена, что со временем это чувство схлынет, при этом просто оставив добрые воспоминания, ведь она была просто его очередной клиенткой, не первой и, хотелось надеяться, что не последней. Да и в конце-то концов, она навсегда запомнила, где находится этот дом и всегда сможет туда вернуться, и это в какой-то мере давало надежду на новую встречу.*** Когда перед глазами Оливии мелькали рельсы, а колёса ударялись о стыки, она осознавала, что что-то меняется, и, пожалуй, это чувство возникло не на пустом месте, ведь прощание всегда печально, а прощание с домом - вдвойне. Ей отчего-то казалось, что она, сложив плиссированные юбочки и ситцевые платьица в саквояж, покидает Лондон навсегда, оставив в нём всё своё прошлое. Но, несмотря на это, в её сердечке не было места грусти, потому что отец спасён, и они вместе мчатся навстречу новому этапу жизни!