Часть 1. Глава 1. Цветущая Роза (2/2)

— У него была невеста! — ахнула Роза, после чего на неё возмущённо зашипели со всех рядов зала. Жизель умерла от горя, а на её могиле заплясали вилисы, призрачные невесты. Сцена погрузилось в лунное мерцание, на кладбище явились лесничий Ганс и граф Альберт, оплакивающие девушку. Мышки в подвенечных платьях с фатой закружили лесничего Ганса в хороводе, отчего тот замертво упал на землю, а когда они кинулись к Альберту, его спасла от страшной участи тень Жизели. Белые вилисы исчезли, а Альберт простился с тенью возлюбленной. На этой трагической и надрывной ноте спектакль был окончен, и занавес торжественно опустился. Когда будущие балерины выходили на улицу, Роза не могла отнять ладошек от заплаканных глаз, на что обратил внимание Руперт: — Ты плачешь? — в недоумении спросил он. — Что случилось? — Мне жалко Жизель! — Роза казалась безутешной. — Почему она умерла и не вышла замуж? — Любовь сильнее смерти, ты должна была это понять, — сухо пояснил наставник. — Это так грустно, мистер Бобби... — всхлипнула девочка. — Театр – не место для веселья. — Я ни-ког-да не буду играть такую роль! — замотала головой малышка, недовольная строгим заявлением. — Тогда в нём будет не место и для тебя. Сцена не прощает подобного отношения.*** Новая хозяйка Родентона, миссис Дарла Стерн, была чрезвычайно полной мышью с маленькими, будто поросячьими, глазками и тёмной мушкой на пухлой щеке. Она совсем не походила на Харпер с тихим, но оттого не менее располагающим к себе голосом. Голос Стерн был зычным и раскатистым, именно таким, какого могла бы потребовать карьера актрисы, но так и не потребовала. Звёзды не сошлись так, как было нужно – сим она и объясняла причину данного обстоятельства.

Миссис Стерн мечтала о большой сцене, о главных ролях и величайших пьесах, полных залах и рукоплесканиях. От неё исходил удушливый шлейф приторного запаха дешёвых духов, коими она щедро обливалась по утрам, нажимая на помпу с кисточкой, а на голове красовалась копна красно-рыжих волос, уложенных аккуратными буклями. Поминутно она вспоминала о своих давних несбывшихся надеждах, кои она во множестве и в полную силу возлагала на свою дальнейшую судьбу. Стерн цитировала различные пьесы и романы, порой совершенно не к месту. Те, кто отваживался заводить разговор с этой женщиной, рисковали затянуть общение на долгое-долгое время, поскольку она всякий раз не гнушалась шансом продемонстрировать своё мастерство. Юные мышки изо всех сил старались избежать проступков, так как в противном случае их участь не была завидной: битый час выслушивать выговор могла не каждая. И если изначально девочки дрожали перед громоздкой фигурой, то под конец её доклада, посвящённого правильной манере поведения юной мисс, они начинали зевать во всю ширину рта, чем сызнова распаляли её нервы. Тогда всё грозило начаться по второму кругу и сделать воспитанницу, ко всему прочему, виноватой ещё и в потерянном времени хозяйки. — Я не миссис Харпер, и в этом состоит моя главная заслуга! — гордо заявляла госпожа. Дарла Стерн делала вид, что любит Розу. Именно делала вид, поскольку такое положение вещей было само собой разумеющимся, ведь успех балерины не мог не заставить хозяйку затаить едкую злобу. И, чем старше становилась Роза, тем больше Стерн приходилось напускать на себя притворство. Роза выглядела настоящей любимицей миссис Стерн, в то время как последняя без остановки бранила и порицала всех населяющих Родентон девиц.

Конечно, вопреки всеобщим представлениям, Роза не была непогрешимым идеалом. В собственные двадцать пять лет она до безумия боялась темноты и всегда спала с зажжённой свечой. Ко всему прочему она так и не рассталась с детской наивностью, и потому никогда не могла понять даже самого нехитрого обмана, чем охотно пользовалась миссис Стерн. У Розы не было никаких сомнений в том, что миссис Стерн в ней души не чает, и не лишним будет упомянуть, что последняя не зря притворялась любящей и заботливой. Хозяйка возлагала надежды на будущее Розы вовсе не потому, что желала ей лучшего, а ради того, чтобы без зазрения совести пользоваться заработком, который может принести карьера, в своё время ускользнувшая от самой Дарлы. — Дорогуша! Моя ненаглядная Роузи! — Именно так в очередной раз поприветствовала балерину хозяйка пансиона. — Ты не окажешь мне малюсенькой услуги? Она оглядела повзрослевшую Розу от макушки до пяток, словно видела её впервые и подивилась мысли о том, что балерина не изнывает от зависти к самой себе. Даже в простом платье она была самим очарованием. — Как скажете, тётушка Стерн! — Улыбка Розы была так же обольстительна, как и нежная интонация голоса, похожего на меццо-сопрано. ?Если бы она подалась и в певицы, ей бы удалась отточенная колоратура в каждом такте арии Олимпии?, — пронеслась мысль в голове миссис Стерн. — Одолжи пару шиллингов на крупу, будь ласточкой! У Розы имелись сбережения, и Дарла Стерн даже не имела понятия, какая сумма накопилась в её тайниках, но подозревала, что она была отнюдь не из мизерных. Роза не доверяла банковским счетам и исключительно по этой причине прятала деньги по углам своей спальни. Глаза Дарлы хищно сверкнули. Проследив за махинациями, которые подопечная сопровождала спокойным напевом, она запомнила очередное место, выбранное для тайника. Когда Роза завершила каждодневный ритуал, Стерн резко отвернулась и сделала вид, что изучает коготки на холёной, но крупной ладони. — Я верну всё до последнего медяка, — положа ладонь на сердце, пообещала миссис Стерн, когда Роза проводила её до кабинета. — Пустое, не стоит, — отмахнулась балерина, покидая хозяйку. На полпути в танцевальный Роза остановилась. — Доброго вам дня, тётушка Стерн! — пожелала она и пошла дальше. — Пускай скорее уже убирается вон и не мозолит глаза, — пробурчала миссис Стерн. — Маленькая ведьма, хуже Гонерильи! Разумеется, танцовщице, которая не имела ничего общего с коварными чернокнижниками, принадлежало иное амплуа. Зайдя в танцевальный зал, она всецело была готова поведать воспитанницам о своей новой и самой любимой роли, которую ей предстояло сыграть уже зимой в Альгамбре. Сэдлерс-Уэллс, между тем, шёл к упадку до тех пор, пока не были предложены планы переделать его во что-то другое, даже если это будет общественная баня. Театр прекратил своё существование, став катком, затем обратившись ареной, после чего власти и вовсе признали помещение аварийным. Мистер Эдгард сокрушался по этому поводу не так сильно, как его жена Элисон, так как все его надежды и ожидания были возложены на его лучшую ученицу. Балет же переживал лучшие времена, вступив в эпоху романтизма, и Роза обрела лучшую роль из всех, что могли быть созданы только для такого существа, как она. Сильфида – дух воздуха, разбудивший шотландца Джеймса у камина, безнадёжно покорив его сердце. Эта роль стала для Розы самой родной. Белые одежды и небольшие прозрачные крылья - именно этого не хватало любимице публики для того, чтобы стать поистине неземным существом.*** Случилось так, что Роза повторила судьбу своей героини Сильфиды. Она действительно явилась шотландцу! Это случилось под Рождество, когда в воздухе витал запах корицы и имбиря, а городской рынок в центре города наполнили цветные шатры, суета и детский визг. Если говорить о привычном походе балерины на рынок, она никогда не скупилась на гостинцы: это были леденцы, пряники, апельсиновый мармелад. Беспризорникам редко случалось взять в рот что-то кроме водянистой овсянки или куска чёрствой овсяной лепёшки, и праздничные лакомства всегда были для них чем-то поразительным наравне с богатыми витринами. Но в этом году она знала, что её заработок покроет гораздо большие расходы и решила приобрести множество игрушек ручной работы, отправившись за ними на тот же рынок. Миссис Стерн, к слову, всегда являлась ярой противницей этих затратных вещиц будучи убеждённой, что на детей не напасёшься, и они всегда будут требовать паровоз, когда их перестанет устраивать мяч, однако Роза, к счастью, такого мнения не разделяла. На рынке, под тентом, расположились неопрятного вида торговец и мастер, который спешил вовремя закончить расписывать темперной краской очередную деревянную фигурку. В тот день мастеру не удавалось сосредоточиться на рабочем процессе, именно поэтому он поправил круглые очки с замерзающими стёклами и решил окликнуть напарника. — Эй, Джон! — доброжелательно прозвучал его мягкий голос. — Да, Флавершем? — устало отозвался торговец. — Ты веришь в вещие сны? — Мастер задумчиво разглядывал резную фигурку. Торговец зябко поёжился от холода и раздражения, вызванного вопросом, свойственным только неопытным юнцам: — В эти старые бредни, Хирам? Ещё чего не хватало, это досужие вымыслы здешних шарлатанов. — Я видел во сне девушку, — мечтательно произнёс Хирам. — А сегодня пятница, и мой сон может сбыться. — Девушку? И что тут особенного? — пожал плечами Джон. — Эта девушка была прекрасна... Я не помню её внешности, но я никогда не видел прежде таких, как она. Я только помню, что она была как похожа на нежный цветок.В ответ на это собеседник только фыркнул и сипло рассмеялся: — Хирам, ведь ты говорил, у тебя есть невеста. — Он многозначительно подмигнул. — Она мне не невеста, а всего лишь дочь домовладелицы, — встрепенулся Флавершем. — Но она хотя бы реальна, - возразил Джон. — Если не поторопишься, она выскочит за кого-нибудь другого. — Мне всё равно! — возразил холостяк. — А что ты будешь делать, мечтать о девице из сна? Очнись, друг, живая и настоящая невеста всё же лучше, хоть и дурная собой. А моя Бетти хоть и злая как чёрт, но холостяком я не останусь. Отвернувшись от Хирама, он заметил, что откуда ни возьмись подошла особа, заставившая его же остолбенеть. Это была белая мышка с аквамариновыми глазами и убранными в причёску локонами цвета воронова крыла, в красном плаще с капюшоном. Угрюмый напарник Хирама засуетился и покраснел: — Мисс, это вы, какая честь! Что вам будет угодно? — Давайте всё, чем вы могли бы порадовать детвору, сэр, — радостно попросила Роза. Джон принялся лихорадочно перечислять все представленные для продажи предметы, бросая их в протянутый Розой мешок и расхваливая на все лады. — Отменные музыкальные шкатулки, ручная работа! Целый взвод оловянных солдат! Вот чудные кукольные чепчики! А взгляните на эти изделия высшего качества... - Его невозможно было прервать. Тем временем Хирам неподвижно сидел, выронив из своих натруженных пальцев кисть. Его взгляд не желал созерцать ничего, кроме ответного взора скромной незнакомки. Покончив со сборами, Джон перевязал мешок и не сумел потребовать с прекрасной леди полной цены за искусные изделия. На прощание мисс оглянулась в сторону Хирама из-за плача и лучезарно улыбнувшись ему, удалилась. — Кто она? — прошептал Флавершем, несильно подтолкнув напарника в бок. — Спросишь тоже! — усмехнулся тот. — Это же самая известная балерина в Мышином царстве. — Джон, ты отлично помнишь, я приехал сюда полгода назад. У меня не хватает времени на походы в театр. — Да я и сам ни разу там не был, хотя и живу здесь отродясь. — А когда состоится ближайший спектакль? — Вроде, на следующей неделе ставят ?Сильфиду?, — зевнул Джон. Поскольку выручка в тот день получилась отменной, Флавершем вознамерился потратить часть полученных денег на билет а Альгамбру, чтобы увидеть ту, от кого эти самые деньги и были получены. Когда Флавершем оказался на месте, и премьера началась, сознание его было потрясено увиденным на всю оставшуюся жизнь. Картина тёмно-синего туманного леса с раскидистыми изумрудными и виридоновыми кронами дубов была безупречно передана на внушительном тканом гобелене, во всю ширину переднего плана расстилалась освещённая мшистая поляна. Сильфида жила в лесу со своими сёстрами, кои легко порхали среди светлячков, взмахивая своими крылышками, голубыми и розовыми. Их арабески завораживали до тех пор, пока всё, что было до этого, не затмила главная фигура представления. Под величественную и напевную кантилену явилась сама дева воздуха. Она показалась из-за деревьев и уступов скал, в лилейном одеянии. Её несли, держа за лапки, бесплотные духи, а за ней следовал Джеймс, и во всей партитуре не было звука пленительнее чем любая нота, под которую нисшедшее свыше существо из заоблачных далей раскачивалось на ветвях. Среди живописных зарослей шиповника, скользя с одного уступа на другой, она влекла за собой, манила, как извечная утопия.

Роза замерла, держа апломб, и Флавершему показалось, что она смотрит в его глаза, взгляд которых чудом различила среди пространства огромного тёмного зала. Когда занавес был опущен, он оказался последним зрителем, не желавшим выходить на мороз нещадных улиц. Флавершем долго мёрз, кутаясь в зимний сюртук и бродя возле входа, ожидания его были не напрасны: вскоре в темноте обозначилась спускающаяся по лестнице заднего входа стройная мышиная фигурка в красном плаще. — Сэр! — воскликнула обладательница изящного силуэта, направившись к Хираму. — Мне кажется, мы с вами знакомы. Я помню вас! Неделю тому назад, на рынке... — Я вас тоже помню, — дал комичный ответ игрушечный мастер. Хирам протянул ей зимний лиловый шарф крупной вязки, перевязанный лентой с подарочным ярлыком. — Роза, это вам! Я связал его на спицах, и вот... — Какой красивый! Мой любимый цвет, — балерина приняла подарок и прижала его к груди. — Спасибо. Флевершем смущённо потёр шею ладонью сзади: — Вам спасибо, спектакль был просто чудесным... С Рождеством вас, мисс.С этими словами он собрался уходить, но Роза, свернувшая ленту и завязавшая шарф на шее, окликнула его издалека: — К чему прощаться? Сегодня прекрасная погода для ночной прогулки... И они долго шли вперёд, не замечая мороза и изредка оглядываясь на расплывающиеся во мраке жёлтые пятна фонарей. Они и сами не заметили, как оказались в лавке мастера в обществе камина и плетёного венка, украшенного красной лентой и ягодами остролиста. Он сидел в кресле перед пламенем, а подле него танцевала сама Сильфида, шутливо закутавшись в клетчатый плед и разметав по плечам тёмные волосы. И даже после поцелуя, который Флавершем ощутил на лбу, сказочная фея никуда не исчезла.

Летели месяцы, и каждый поздний вечер Флавершем поджидал балерину у входа. Временами Роза любила выходить на улицу спустя целый час после завершающего акта и выходили, когда даже самые назойливые поклонники скрылись по своим домам. Однажды мастер даже не на шутку простудился, отчего белая мышка чуть было не решила, что ему наскучила ему со своими неспешными прогулками, однако после недели отсутствия он приветствовал её с покрасневшим носом и наполненным клюквой кульком из вчерашней газеты. Протянув ей ягоды, он пожелал ей никогда не болеть, поскольку для её публичной персоны это будет крайне нежелательно. — Но этот шарф такой тёплый, — вздохнула белянка, прижимая шерстяную вязку к щеке. — Я бы никогда не смогла в нём простыть. Она обмотала одним из кончиков шарфа шею Флавершема, и оба отправились в сторону парка, вытаскивая кончиками пальцев кислые красные ягоды и отправляя их в рот одну за другой. По дороге она всегда делилась своими историями, например, о её патроне и патронессе. Мистер Бобби, переполненный гордостью и напыщенный словно индюк, без края и конца рассказывал прессе о том, как лично ему удалось сделать нищую девчонку настоящей леди и обольстительной примой. Его супруга Хэрриот из вежливости умалчивала он том, что практически все его рассказы до единого преувеличены чуть более, чем втрое. Театр Сэдлерс-Уэллс открылся в четвёртый раз, став мюзик-холлом, и Элисон планировала снова, спустя столько времени, взять его на себя. А когда настала весна, Хирам и его подруга поплыли на катере по реке Ирвелл. Тихо и спокойно они продвигались к Манчестеру по сверкающей зеркальной глади, минуя редкие подводные камни. В этот вечер Роза нарядилась в летнее платье, в руках был кружевной зонт, а её широкополую шляпу украшали живые маргаритки. — Откуда же ты взялась, сказочная фея? — Расплывшийся в улыбке Хирам был не в силах оторвать глаз от её образа. — Не знаю, — искренне ответила Роза, пожав плечами и обмахиваясь веером. — У меня никогда не было настоящей семьи. — Прости, — смутился Флавершем и попытался замять неловкость: — Моих родителей нет уже пятнадцать лет. — Но я знаю, что в моих силах создать новую семью, — балерина устремила свой взор к апрельскому небу. Флавершем без лишних слов накрыл ладонь Розы свой. — В наших! — поправил он сказанное ею. Роза удивлённо посмотрела ему в глаза, не вполне понимая, что именно он имеет в виду. Игрушечный мастер глубоко вздохнул, и с его уст сами собой сорвалась та фраза, которую он не отважился бы даже отрепетировать в запертой каморке: — Ты выйдешь за меня замуж? Вздёрнув тонкие брови, Роза посмотрела на свои пальцы под ладонью Хирама, а затем снова медленно подняла взгляд на мастера. Тем временем пассажиры неспешно прогуливались по палубе, любуясь видом зелёных деревьев и линией горизонта, не зная о том, каким значимым и незабываемым с той секунды стал заурядный день.*** Многие представители знатного рода презрительно фыркали, узнав об избраннике, а вместе с тем и женихе Розы. Они не понимали, как молодую красотку угораздило снизойти до кого-то наподобие Хирама, игрушечного мастера с ярмарки, без гроша в кармане и на порядок старше неё. При этом недоброжелатели, позволявшие себе произносить подобные вещи, сами ни внешне, ни внутренне не представляли собой ничего похожего на идеального рыцаря, достойного благосклонности танцовщицы, в коим себя же и приписывали. Супруги временно обосновались под вывеской новой игрушечной лавки "Flaversham’s", это было то небольшое помещение, которое приобрёл Хирам на все свои средства после приезда в Лондон и впервые привёл зимой Розу к своему камину. Флавершем и его молодая жена мечтали как можно скорее приехать в уютный, непременно обширный особняк и воспитать большую дружную семью, весёлую ватагу ребятишек, которая наполнит смехом и мелкими капризами по поводу неразделённого куска осетинского сырного пирога.

Их первым мышонком, родившимся в июне, оказалась девочка, похожая на отца бежевым окрасом меха. Перед летней полночью, когда мышка с двумя большими синими бантами тихо посапывала в люльке под стёганым одеяльцем, любящая мать склонилась к ней, не откидывая полога. Тем временем Хирам выходил из столярной, опуская рукава после работы.

— Оливия – значит ?мирная? — улыбнулась Роза, сложившая лапки на белом фартуке. — Чудное имя, — кивнул мистер Флавершем, садясь на табуретку. Оливия пошевелилась во сне и, не открывая глаз, и потянулась к карусели тряпичных кукол. — Кто знает, быть может, она тоже займётся танцами, — задумался Хирам. — Чтобы стать похожей на свою мать? — Его жена засмеялась. — Но Оливия уже похожа на тебя, она тоже прекрасна. Наскоро коснувшись губами его щеки и пожелав спокойной ночи, растроганная Роза удалилась в соседнюю комнату, готовиться ко сну. — Завтра мне предстоит вернуться в Альгамбру. Мне стоит больше тренироваться, чтобы я поскорее смогла снова выступать. — Но, моя дорогая, почему так скоро? — удивился мастер. Роза остановилась в дверях и развернулась в его сторону. — Время не ждёт! Кто знает, а вдруг я выступлю на балете в честь юбилея самой королевы Маустории? — Сделав шаг вперёд, она закружилась на месте. — И в честь Оливии. Ведь они родились в один день! — напомнил Хирам. — А какой из этих двух праздников важнее, Оливии или королевы? — звонко рассмеялась Роза. — Ты сама знаешь ответ, — отец с нежностью посмотрел на дочь. — И именно для неё я буду репетировать день и ночь! Хирам довольно ухмыльнулся: он ещё раз увидел, насколько Роза предана не только семье, но и своему призванию. Именно это очаровывало его в ней, только он сам не знал, почему ему в этот вечер так неспокойно.

*** Наутро, накинув на шею любимый вязанный мужем шарф, Роза скрылась за порогом. На столе она оставила кофе и завтрак, к которому сама не притронулась из-за спешки, уповая на то, что ей удастся вернуться к ужину. Когда часы показали вечернее время, она не вернулась. Ночные репетиции были привычным делом для балета, поэтому Хирам, уложив Оливию, принялся расстилать постель. Раздался громкий и нетерпеливый стук. Неужели Роза стучит как не своя из-за того, что обронила по дороге ключ и теперь не может попасть в дом? Так нет же, она не стала бы так колотить дверь из-за подобного пустяка. Хирам метнулся к двери в своей зябкой сорочке и отворил её. На пороге стоял мистер Эдгард, держа перед собой знакомый шарф. — О, мистер Флавершем!.. Его интонация объяснила всё яснее, чем открытая книга. Но злополучный вопрос и так и стремился слететь с языка, так как неведение хоть и давало надежду, но стало невыносимым. — Где Роза? — На глазах мастера показались слёзы. Тишина окутала мир, нависнув над ним вечным и безнадёжным мраком. — Там была большая кошка и... в общем... Мне так жаль! Он крепко сжал его в скорбных объятиях, оба так и остались неподвижно стоять на холодном крыльце. Ещё ни разу в своей жизни Хирам не мочил подушку слезами так же, как в ту злосчастную ночь.

*** Про бесславный конец Розы шло множество толков, порой не самых лестных, заголовки по обыкновению сигналили надписями. Однако заголовки эти стали последним, что напомнило общественности о существовании красавицы-балерины. Точно так же, как и последним, что увидела Роза, были два жёлтых и хищных кошачьих глаза.

Сэдлерс-Уэллс станет кинотеатром, а в честь Маустории действительно будет поставлено особое действо ?Весёлая Англия? будет идти рекордные шесть месяцев. Розе так и не суждено было этого увидеть. Мыши надменно бросали, что жизнь её была яркой вспышкой падающей звезды, завораживающей, но быстро проходящей. Спустя множество лет Флавершем мог грустно улыбнуться при мысли о том, что в этой беде кроется большая насмешка судьбы: на какое-то время для части Лондона потеря Розы стала куда большим ударом, чем для родной маленькой дочки. Но, если этой беде и суждено было произойти, то, может, оно даже и к лучшему, что она настигла семью именно в этот момент. Оливия не успела узнать, что такое ранняя утрата и, если удача так распорядится, то и не узнает впредь. Так же, как никто впредь не узнает и том, что никто другой, как миссис Стерн подстроила злодеяние, о которым бредила разве что в самых дерзновенных помыслах, которые казались утопией. Теперь же всё происходило, как она планировала, но с той лишь разницей, что в её расчётах Роза была жива, что усложняло ситуацию. Миссис Стерн и сама до конца не могла поверить в то, что способна так сильно опуститься до подобного рода преступления, низко пав прежде всего в своих собственных глазах, но она прекрасно понимала, что во в этом нет ни единой капли её вины. О нет, её нелепая доля, нужда и сам факт существования банкнот как таковых, бесспорно, не могли сравниться с её силой духа. И всё же теперь, сворачивая в тканевый узелок очередную пачку чужих купюр, она приговаривала, словно утешение: — Говорят, что деньги – корень всякого зла. Но то же самое можно сказать о безденежье. — Старая привычка говорить цитатами давала о себе знать даже в такой неподходящий момент. Когда со сборами было покончено, она в полной мере вспомнила об утраченных надеждах на большую сцену Ковент-Гардена. Утирая слёзы кончиком огромного носового платка, она вышла к четырём будущим гувернанткам, сидящим за столиком, где расположился чайный сервиз. — Бедная Роузи! Она была так молода... — Не плачьте, миссис! Вы уже плакали в субботу. — О, несчастная Оливия! Совсем ещё крошка, а осталась нищей сиротой, ведь Флавершем беден как церковная мышь! — Говорят, у Розы были большие сбережения. — Нас ограбили! Украли деньги Роузи! — Стерн разразилась громоподобным рыданием. — Теперь у них остался только жалкий игрушечный магазин. Кому вообще нужна подобная безделица?

Дамы наперебой забормотали: — Ужасно... — Немыслимо. — Какой кошмар! — Я сделала всё возможное, чтобы найти воров, но тщетно! — Миссис Стерн, успокойтесь, выпейте чаю, — мышка поднялась из-за стола, тем самым приглашая хозяйку на своё место. — Как же я скорблю, мои любезные! — Стерн опустилась на стул, после чего та же молодая особа неуверенно положила лапку на её плечо.

— Вы так добры... — Голос её подопечной звучал сбивчиво.Дарла схватила чашку, принадлежавшую в данный момент второй молодой особе, сидящей напротив, на что та не осмелилась возразить, и шумно отхлебнула глоток. Прошло несколько минут и съедена половина вазы конфет, заботливо купленных на жалование трёх мышек, прежде чем случилось нечто грандиозное. Дарла Стерн встала из-за стола. Девушки насторожились, ещё не зная о том, что им предстоит услышать с минуты на минуту. Их, и хозяйка не сочла нужным томить их длительными ожиданиями.

— Завтрашним полднем я уезжаю в Дублин! — торжественно объявила она. — Но как? — в ужасе взвизгнули дамы. — Кто же будет нашей хозяйкой? Вы уверены в этом? Вы будете приезжать? Как часто? Куда прислать вам открытку? — Что миновало, то забыть пора, и с сердца сразу свалится гора. Все время помнить прошлые напасти, пожалуй, хуже свежего несчастья, — благоговейно произнеся шекспировкие строки, миссис мышь смахнула кончиком пальца слезу размером с приличную горошину.

— Вы абсолютно правы, миссис Стерн. Новость о пропавших сбережениях ещё больше удручила Хирама. Быть может, было время, когда такое происшествие вывело бы его из себя, однако теперь это было не столь важно. Миссис Стерн уехала, но никто так и не узнал истинную причину её бегства. Сильфида погибла, ушла, как самый настоящий бесплотный дух. Она утратила крылья и не смогла жить дальше. Однажды увидев девушку во сне, Хирам потерял её, когда проснулся. Теперь же, потеряв Розу наяву, он будет засыпать, чтобы повстречать её вновь.

Хирам бесконечно корил себя за то, что именно он погубил Розу, он погубил её в тот вечер, когда подарил ей шарф. Точно так же Сильфида погибла, когда шотландец опоясал её! Если бы он не пошёл искать её, она осталась бы жива. Зачем же он погнался за духом воздуха? Она была достойна большего, чем жалкая игрушечная лавка.

Но произошло невероятное. На следующую ночь после этой трагедии, когда игрушечному мастеру удалось уложить Оливию и закрыть глаза, для которых уже не осталось слёз, Роза явилась к нему в белоснежном платье и цветочном венке. — Роза! Это я во всём виноват. — Нет, Хирам.

— Ты могла бы жить. Если бы я никогда не дарил тебе этот шарф... — Теперь я смогу быть вместе с вами везде и всегда, где бы вы ни оказались. Я буду видеть и сопровождать вас, — тон её голоса звенел, словно хрусталь. — Я ни о чём не жалею. И не хочу, чтобы Оливия жалела. Игрушечный мастер молчал. — Не жалей и ты. — Голос Розы постепенно растворялся. — Ведь любовь сильнее смерти. Взмахнув полупрозрачной вуалью, бесплотное видение растопилось в ослепительно яркой вспышке. Хирам распахнул глаза. После этого видения он ещё долгое время не мог заснуть. Часы мерно тикали, дождь за окнами отстукивал барабанную дробь, а потом проснулась его маленькая мышка, и пришлось кипятить ей молоко. Теперь дочка была его главной радостью. Оливия Флавершем. Единственная в своём роде.