Часть 1. Последний богатырь. Глава 7. Топи гиблые, чащобы непролазные (1/1)

- Жалко… - маленькая ладошка скользнула по стволу засохшего деревца, что росло у дороги рядом с пшеничным полем, будто утешая. – А помнишь, какие на ней зрели яблоки?- Помню, - ответил он, тоже погладив сухую кору в благодарность за былое угощение.Покуда не погнали его прочь от пшеничных полей, частенько он сюда наведывался за огромными наливными яблоками. И не он один, вся ребятня деревенская яблоньку у дороги день-деньской осаждала. Едва успевали плоды на ветках созреть, тут же обдирали их голодные оборванцы, а следующим утром, будто по волшебству какому, новые яблоки на ветвях появлялись, еще краше прежних.- Батюшка сказывал, когда получил он дозволение дом тут построить, посадил ее у дороги, чтобы каждого, кто в деревню нашу путь держал, встречала. И чтоб всех, кто в дорогу дальнюю отправлялся, провожала. – Млада улыбнулась печально. – А теперь, вот, стало некому.Обнял он свою синеглазую красавицу, уткнулся в макушку ей подбородком – будто так и был всегда, подле нее, на своем месте.- Неправильно это, - сказал. – Попросить бы надобно, чтоб одумалась.Млада подняла на него недоверчивый взгляд.- Нешто поможет? – спросила она с укором.- Попробуй, - улыбнулся он, вновь приложив к стволу ее ладошку.И едва перста белые мертвой коры коснулись, в тот же миг затянулись на ней застарелые раны, зазеленели на ветвях молодые листочки, распустились средь них цветы душистые, будто шапкой снежной деревце, ожив, укрылось.Млада отдернула руку и тихо ахнула, на диво сотворенное любуясь, а потом повернулась вдруг и прильнула к своему колдуну, склонив ему на плечо русую голову.Легла ему на грудь маленькая ладошка - точно море бескрайнее теплой волной его накрыло. Если б мог он обернуться в том море камнем, стал бы камнем до скончания лет. Если б мог навсегда изгнать тоску из сердечка девичьего, ничего бы не пожалел, прахом бы рассыпался в тот же миг, на том самом месте, лишь бы никогда больше не касалась печаль ясных как небо очей его красавицы.- Проститься нам с тобой надо, - услышал он, наконец, то, чего столько дней подряд и ждал, и боялся. - Батюшка за Белые горы ехать решил и меня с собой увезти хочет. За тамошнего купца меня сосватал.- Что так? – спросил он в ответ.Без нужды спросил, разве для вида только. Знал он, от чего кузнец дочь свою бережет, от кого прячет. Сам бы на его месте так же сделал, коль выбирать пришлось бы.Млада лишь горько вздохнула, да еще крепче к нему прижалась.- Говорит, не будет нам тут житья, - сказала она тихо. – Работу его никто покупать не хочет. Раньше хоть заречным продавал, теперь и там не берут…Обнял он снова свою голубушку, коснулся легко губами волос ее цвета спелой пшеницы, теперь уж, наверное, в последний раз.Хотел он тайну свою драгоценную сберечь, да не вышло. Прознали люди добрые, к чьему дому дорожка его протоптана, и понеслась весть быстрее ветра по окрестным деревням о том, что дочь кузнеца с колдуном-лиходеем дружбу крепкую водит. Вот так и не стало его ладушке житья на родной стороне. То взгляд косой бросят, то под ноги плюнут, а то и бранным словом наградят за то, что мимо плетня коромысло с ведрами пронесла. И будто того мало было, еще и слух пустили, что на ножах и топорах, которые батюшка ее в кузнице своей выковал, сглаз лежит да порча, что ржавеют те ножи от одного лишь взгляда доброго человека, а топоры норовят не деревья в лесу рубить, а руки да ноги их хозяина. Оттого и бежал кузнец, куда глаза глядят, лишь бы молва людская не опередила. Оттого и печалилась дочь его синеглазая, да слезы украдкой роняла на грудь колдуну своему проклятому.- Не плачь, - прошептал он ей ласково. – Научу я тебя, что делать нужно. Если сделаешь, как скажу, станет все по-прежнему.- Как же?Млада подняла голову. Глаза ее огромные глянули на него с тревогой, будто знала наперед его красавица все, что он сделать задумал.- Прав твой батюшка, не будет вам тут житья до тех пор, пока не забуду я дороги к вашему дому, - Млада затрясла головой, а он лишь палец к губам ее приложил, чтоб не мешала ему его голубушка зло причиненное исправлять. – Скажи батюшке, чтоб ехать за горы не спешил. Пусть подождет до следующей весны, а там уж и посмотрит. Мы с тобой до той поры видеться не будем. Скажешь всем, что приворот я над тобой сотворил, а теперь заклятье пало, потому что было оно таким же дурным, как и колдун, его творивший. А чтоб признаньям твоим поверили, хочу, чтоб с этих пор добром ты меня не поминала, ни на людях, ни при батюшке. А на хулу не скупись, пусть все видят, как я тебе опостылел.Млада отстранилась и глянула на него с такой тоской, что сердце в его груди будто высохло и сморщилось как осенний лист на дереве.- Неужто разлюбил ты меня, - тихо вымолвила она, - раз видеть больше не хочешь?- Не бывать этому никогда, - он снова поцеловал ее в макушку. – До самой смерти любить тебя буду. Подожди немного. Брошу я колдовскую науку, пойду на мельницу, вон, вместо мельника старого – даром, что ль, спину на него гнул… а то и в княжескую дружину наймусь…Млада вновь подняла на него недоверчивый взгляд, и он рассмеялся через силу, только бы не заметила его красавица, как тяжело ему нынче слова даются.- …стану воеводой, и тогда сам к тебе свататься приду.- Князем, - улыбнулась Млада в ответ.- Ну, князем, так князем, - сказал он, стерев со щеки ее горькую слезинку.Забудет о нем к следующей весне его голубушка, сыщет себе другого жениха, по сердцу, чтоб и самой не горевать, и перед людьми не стыдно было. А за тем, чтоб жили они долго и счастливо, он уж как-нибудь проследит.- Пересвет!В избе кузнеца было тихо и темно, словно покинули ее вдруг хозяева, на ночь глядя. Ни отсвета углей, ни отблеска лучины, только слабый дымок над крышей да дверь изнутри на щеколду закрытая. Никогда ее прежде от людей не запирали.- Пересвет! – Он снова стукнул кулаком по дубовым доскам. – Впусти, покуда не приметил никто.Дверь отворилась. Кузнец шагнул навстречу из сеней, отпихнув гостя плечом в сторону, и остановился, хмуро глядя на него сверху вниз.- Почто опять пришел, лиходей? – Голубые глаза зло сверкнули из-под косматых бровей. – Нешто не видишь, во что колдовство твое поганое обернулось?- Помочь я пришел, - ответил он, опустив взгляд.- Ну, как пришел, так и уйдешь, - процедил кузнец сквозь зубы, схватил незваного гостя за шиворот и потащил его со двора.Может, и вышло бы у них добром договориться, только времени на уговоры не было. Ждал колдун к утру свои травы с кореньями, да и на глаза никому попадаться не хотелось. Делать нечего, обернулся он зеленой ящеркой, пробежал по хозяйскому плечу, наземь спрыгнул – и в избу.Шмыгнул за порог, обличье сбросил и замер на месте, едва дыша.В полутьме, под красным окном на лавке лежала его голубушка, в сон глубокий погруженная. Больше года они не виделись, с тех самых пор, когда вновь зацвело у дороги засохшее дерево. Выполнила дочь кузнеца свое обещание, рассказала людям о сотворенном над ней привороте. Крепко высек колдун ученика своего за лихой проступок и в деревне рядом с домом ее появляться запретил. Перестали люди кузнеца с его кузницей сторониться, и ехать за горы нужда у него пропала. И будто бы наладилось бытье у его красавицы, только вот с каждым днем становилась она все печальней, а к зиме и вовсе со двора выходить перестала – разве что к колодцу за водой, да на реку к проруби.Если б знала его голубушка, что лиходей ее пустоголовый, взяв с нее обет не искать с ним больше встречи, сам разлуки вынести не смог. Не ведала его лебедушка, что каждый день на рассвете пролетал он вороном над ее деревней, опускался на верхушку березы, что рядом с домом ее росла, и ждал, когда выйдет она во двор. А как выходила, срывался с места и летел прочь, покуда хватало сил стерпеть, да обличье свое не сбросить.Думал он, что, покинув дом синеглазой красавицы, унесет с собой лихо за пазухой, и всем от того только легче станет, а вышло совсем по-другому. Бросил он свою ладушку в одиночку горе мыкать, испугался злобы да зависти людской, колдуну не посмел перечить. Сам своими руками счастье свое загубил, да то лишь полбеды. Только б душу живую, светлую, загубить ему теперь не случилось.- А ну, прочь от нее! – проревел кузнец, ворвавшись в избу из сеней.Метнулся он к своей дочери, да будто на преграду невидимую наткнулся. Сколько ни бился об нее, сколько ни бранился, да вышвырнуть гостя за порог заклятье ему не позволило. Рухнул он на лавку у двери, тяжело дыша, обхватил руками голову и затих. А гость тем временем опустился возле дочери его на колени и достал из-за пазухи сверток с травами.- Не серчай на меня, Пересвет, - тихо вымолвил он, тишины за спиной дождавшись. - Не могу я уйти. Позволь сперва дочь твою исцелить, а там уж делай, что хочешь.- Исцелить? – прохрипел кузнец, снова вскочив на ноги. – Да кто ты такой-то?! Ведуны и поболе тебя исцелить ее пытались – не вышло. А тут гляньте-ка, кукушкин сын явился умением с ними потягаться!Ладонь легко коснулась мягких волос цвета спелой пшеницы, ни жара, ни холода при том не ощутив. Стало быть, не было на девице проклятий, не колдовство ее губило, только вот что – поди пойми.- Погоди, отец, - пробормотал он себе под нос. – Вдруг кукушкин сын тот на что-нибудь сгодится. Говоришь, приходил к тебе колдун со своими снадобьями? Покажи-ка мне, что он уже перепробовал.Кузнец нахмурился, вновь опускаясь на лавку у двери.- Да разве ж он мне рассказывал, - проворчал он угрюмо. – Все, чем поил, и что прикладывал, с собой унес… в печи только сжег что-то.- В печи, говоришь? – печная заслонка отодвинулась в сторону, остывшая зола пролетела над столом и легла на раскрытую ладонь. – Лишь осина, да сон-трава. А чем поил и что прикладывал, не приметил ли?Пересвет лишь головой покачал.- Видел, да не узнал, - устало выдохнул он.- А ежели я через тебя гляну, не побоишься?Кузнец рассмеялся невесело.- Это тебя что ль, чижик желторотый, мне бояться? – молвил он с вызовом. – Гляди, коль пуп не развяжется.И голову свою рукам колдуна послушно подставил. Видать, знал наперед, что делать нужно было.Помнил день Пересвет, когда приходил колдун к его дочери. Видел он склянки да свертки, что тот на столе раскладывал. Только и половины тех снадобий, что с собой принес, колдун не перепробовал. Видно, понял он, что нет среди них подходящего, разгадал, что за хворь дочь кузнеца одолела, и сил зазря больше тратить не стал. Забрал он обратно все, что с собой принес, и ушел, оставив ее без помощи.- Ну что, поглядел, али как? – услышал он недовольный голос и руку с головы кузнеца убрал.- Поглядеть - поглядел, - сказал в ответ. – Да не разобрал ничего. Знать, не хотел колдун, чтоб за ним подсматривали, морок на тебя навел.Кузнец усмехнулся кисло, но промолчал, не стал смеяться над чародеем неудачливым. А может, и понял, что язык у того не повернулся все как есть рассказать. Метнул он на гостя своего быстрый взгляд и снова глаза опустил, будто ждал, что и тот руками помашет, склянками позвенит, головой покачает, да и уйдет восвояси. Ну а гостю, как назло, ничего в пустую голову не приходило.- Долго ль ей неможется? – спросил он у кузнеца: вдруг, да подскажет чем, что с дочерью его случилось.Пересвет сглотнул тяжело, стиснув зубы.- Третий день, - ответил он хрипло. – Воротился я домой перед закатом, а кровинка моя у порога лежит. Ни ран на ней нет, ни царапин, и печь с утра не топлена… Не знаю, на что и подумать.- Не пила ли чего от чужих рук, не ела ли?- О том не ведаю. Может, и взяла у кого, многим она верила. – Кузнец вздохнул, покачав головой. – Вот и тебе, окаянному, тоже.Случайно ли, иль по умыслу попал он туда, где болело, да только как огнем обожгли колдуна-лиходея его слова. Сгреб он со стола свои травы руками непослушными, сунул обратно за пазуху. Может, и выронил чего – не заметил.- Что ж, отец, - глухо выдавил он. – Не вышло со снадобьями, давай колдовством взять попробуем.Пересвет кивнул угрюмо.- Бери уж хоть чем-нибудь.Полез он за пояс, за самоцветом, что тайком у колдуна позаимствовал, да в руках его не удержал. Покатился камень по полу к ногам кузнеца и в сапог ему ткнулся. Тот хмыкнул удивленно, но руки к самоцвету не протянул, носком сапога его обратно отбросил.- Э-э-э… Да ты, я смотрю, еще и вор, - молвил с усмешкой. – Не твоя ведь вещица-то.Не стал он перед кузнецом оправдываться. Кем уж он только не был: аспидом проклятым, упырем, лиходеем, вор – так вор, с него не убудет. Зажег свечу, что с собой принес, поставил на лавку в изголовье, взял в левую руку самоцвет колдовской, а правую девице на лоб опустил.Долго бился он над заклятьями, все, что знал, перепробовал, и все без толку. Будто на стену глухую его колдовство натыкалось, сколько бы сил и умения он ни прикладывал. Так и не смог он понять, отчего его голубушке неможется. Не было для хвори причины, ни проклятий на ней не нашел он, ни следов от отравы. Разве мертвой воды ей куда подмешали, да от этой воды ничего не спасло бы: ни чары колдовские, ни сила богатырская. Там, где выпил ее, там и ляжешь, в тот же миг, на три дня не растянется. Да и кто мог такое вытворить – ведь не била вода та ключом из земли-матушки, колдуну-то не каждому в руки давалась, так неужто сосед из-за пазухи вытащил.Опустил он свои неумелые руки, крепко сжал в кулаке самоцвет колдовской – если б выжать из него чуток разума, да только сил таких в камне не было.- Что, ведун, - вновь услышал он за спиной тихий голос. – С колдовством как со снадобьями?Только не было больше насмешки в том голосе, тоска лишь да горечь.- Не могу, отец, - не таясь, ответил он кузнецу. – Будто держит ее что-то, не отпускает.- Что ж, - вздохнул тот устало. – Значит, судьба у нас с ней такая. Ей – сгинуть, жизни не узнав, мне – одному век свой на свете доживать.Не нашел он, что на это ответить. На судьбу пенять – много ль толку? Знал он из книг колдовских, что коль сил не жалеть, то и всякому горю помочь можно. От беды от любой найдется средство, ежели поискать не поленишься. А вот от судьбы ни в одной из книг средства не было. От судьбы…- Постой, не спеши, - все ж не зря он камень колдовской в руках тискал: видать, где-то от того прибавилось. – Дай-ка я на судьбу ее гляну. Вдруг узнаю, что ее держит. Только ты сам в сени выйди, а то помешаешь.Кузнец молча поднялся на ноги, вышел из избы и закрыл за собой дверь.Взял он снова самоцвет колдовской, положил ладонь на лоб Младушке и глаза закрыл.Колыхнулось пламя свечи за закрытыми веками и погасло. Тьма кромешная со всех сторон его обступила, ничего вокруг видно не было, кроме тонкой серебряной ниточки, что из-под правой руки его вдаль тянулась. Идти нужно было за нею вслед, только не мог он и шага шагнуть: будто в землю ноги его по колено вросли, да корни пустили. Рвал он тьму вокруг изо всех сил, да ни пяди вперед не продвинулся. Только нить под рукой у него звенела как натянутая тетива. Убегая в далекую даль сквозь грядущее, дрожала она во тьме, выгибалась дугой и пела все громче и громче. Поймал он нить серебряную в ладонь, да, видно, напрасно: в тот же миг потянуло его вслед за ней во тьму, бросая из стороны в сторону, будто буря сухой лист.А нить все рвалась и рвалась из его руки как пойманная птица. Сжимал он кулак изо всех своих сил, да разжать все ж пришлось, когда силы кончились. Стегнула серебряная нить по лбу неумеху никчемного и убежала от него во тьму, блеснув ярким сполохом напоследок.- Ах ты… чижик пустоголовый! – гневно загрохотала тьма вокруг. – Это ж надо, чего удумал!Разлепил он тяжелые веки и с глазами голубыми, суровыми, взглядом встретился. - Ну давай, давай, поднимайся! – Проворчал кузнец, сажая его на лавку рядом с дочерью. – Мне двоих таких тут не надобно.Самоцвет из посоха волшебного валялся у печи потускневший. Как теперь такой обратно вернуть? Разве только тишком, как и взял, в посох обратно вставить, да вид сделать, что так и было. Авось, да рассудит колдун, что сам силу всю из камня и вычерпал, а ученик его недалекий, на то неспособен.- Видел я судьбу ее, отец, - сказал он Пересвету. – И есть она, и нет ее. За собой не пускает, а далеко вперед тянется… на века будто. В толк не возьму, что бы это значило. Да только раз не рвется она, значит, можно помочь твоей дочери.- Как? Все уж ведь перепробовал.- Все, да не все. Есть еще одно средство, последнее. Вода живая. Мало ее на свете осталось, да должна быть где-то.Кузнец нахмурился, опустив голову.- Слыхал о такой, - сказал он со злостью. – У колдуна-то, поди, найдется… да не дал, пожалел, видать.Вот уж больше пяти лет прислуживал колдуну его ученик. Знал он, где запасы его хранятся, знал и то, что в запасах этих все, что силой волшебной обладает, найти можно. Если и осталась где живая вода, так это там, в сундуках, за замками. Да видно, не так просил Пересвет о помощи, чтоб нашлась для него у колдуна вода живая. Не творил колдун добрых дел, коль за них ему никто не кланялся. Да и кланяться нужно было умеючи, ведь у каждого добра своя цена была сложена.- Не кручинься, отец, - молвил он кузнецу в ответ. – Вот что сделаем. На рассвете пойду я сам к колдуну, просить у него живой воды. Коли даст, с ней к тебе вернусь, а не даст – сам добуду, даже если всю жизнь добывать придется.Отвел взгляд Пересвет, задумался. А потом вдруг вскочил с лавки, да зачем-то под печь полез.- Погоди, чародей, - пропыхтел он оттуда. – Дам я друга тебе верного в помощь.Долго искал он под печью что-то, и наконец, вытащил из-под половицы длинный меч в разукрашенных ножнах.- Вот, держи, меч тебе под стать, - сказал он, протягивая гостю подарок.Тот шарахнулся в сторону, да головой с перепугу замотал.- Да куда мне, отец! Никогда я меча в руках не держал, а теперь что с ним делать буду?Кузнец усмехнулся, вытащил клинок из ножен и провел по нему крепкой ладонью.- Этот меч сама мать-земля родила, - сказал он задумчиво, – много веков назад. Не для богатыря родила, для колдуна. Коли примет тебя, сам всему научит и служить будет только тебе. До тех пор, пока по доброй воле его не отдашь, вот как я тебе теперь отдаю. Бери, бери, самому мне с ним не сладить.Принял он из рук кузнеца дорогой подарок, поклонился ему в пояс, сжал в ладони рукоять кованую и осторожно вытянул меч из ножен. Блеснул темный клинок отсветом догорающей свечи, прочертил в полутьме голубую линию и запел, задрожал у него в руке.Пересвет улыбнулся печально да глаза опустил.- Что ж, - сказал он чуть слышно. – Вот и нашел твой меч своего чародея.- Брось, - ладонь сама собой скользнула вдоль клинка к рукояти. – Какой из меня чародей?- Это ты у него, вон, спроси, - кивнул Пересвет на волшебный меч. – Ну а я скажу, что видал на своем веку колдовство, а такого, как твое, прежде не видывал.Непростые загадки кузнец загадывал, много в нем было странного. К колдовству, по всему видать, был он привычен, да колдунов отчего-то не жаловал. Говорила дочь его, что испрашивал он дозволения дом свой в этой деревне построить, а что с прежним их домом случилось, не сказывала. И никто вокруг о том не знал. Появился вдруг в деревне гость – косая сажень в плечах, в одной руке торба, а другая дите годовалое к груди прижимает. Вот и все, что о нем известно было, ни откуда родом, ни зачем пришел - неведомо. Не сбежал ли кузнец из родных мест, также как из нового дома бежать собирался?- И все-то ты знаешь, отец, - сказал он, взглянув Пересвету в глаза. – Куда смотреть да что делать, и о воде живой, и о силе колдовской. Вот и меч у тебя непростой под печью припрятан. Не колдун ты, это вижу. А кто ж такой-то?Кузнец лишь вновь усмехнулся да головой покачал.- Доводилось мне прежде вашего брата встречать, - сухо вымолвил он, а потом кивком указал в угол избы. – Ну, давай, чародей, полезай на полати. А то завтра к тебе не придет.- Дозволь с дочерью твоей рядом побыть.- Нет. До рассвета недолго осталось. Разбужу тебя на заре, к колдуну за живой водой пойдешь.Вжих – вжих…Острый меч блеснул на солнце ярким сполохом да ковырнул с пригорка сырой землицы.Вжих-вжих-вжих…Полетела трава во все стороны.Вжих-вжих-шмяк!Размахнулась рука молодецкая, рубанула мечом со всей силушки молодую березку, что на склоне холма росла. Пригнул ее меч к земле – лишь пара листочков наземь упала. А березка выскользнула из-под клинка богатырского, распрямилась, да как даст сдачи обидчику: меч – в одну сторону, богатырь – в другую.Сидевшая рядом с Кощеем Лягушка расхохоталась. Богатырский сын вспыхнул, точно от огня сухая ветка, и снова ринулся в бой, едва волоча за собою меч уставшими с непривычки руками. Гнали его вперед остатки зелья бодрящего, да посрамленная гордость молодецкая, еще неизвестно, что сильней.- Стой, богатырь! – Крикнул ему Кощей. – Покалечишься!Бросив на Василису недовольный взгляд, он поднялся на ноги и направился к месту побоища. Иван-богатырь стоял чуть поодаль, тяжело дыша: плечи опустились, руки плетьми повисли, острие клинка в землю уткнулось – ни дать ни взять полдня отмахал без продыху. Куда уж такому с кладенцом управиться, ему разве что деревянный меч по руке придется, до первой занозы.Кощей остановился рядом с Иваном, качая головой.- Эх, богатырь… - сказал он с упреком. – Ну кто ж так меч-то держит? Смотри.Он вложил меч в Ванькину руку и согнул его пальцы вокруг рукояти. Богатырь изо всех оставшихся сил стиснул ее в ладони, восторженно глядя на Кощея широко открытыми глазами. Тот усмехнулся, поводив богатырской рукой из стороны в сторону.- Эка ты его… придушить, что ль, собрался? Разожми кулак-то.Иван послушно ослабил хватку.- Вот так… - Кощей потянул меч в сторону. – Не дави и не отпускай… держи, как невесту свою за руку держал бы.Иван фыркнул и захихикал, бросив украдкой взгляд на Василису. А Кощей тем временем повернул его к деревцу боком, а к валуну под деревьями – спиной.– Вот так стоять и будешь, - сказал он, отпустив богатыря ненадолго, чтоб успел чуток пообвыкнуть. – Тела под удар не подставляй, защищайся мечом, да колени согни, чтобы вовремя уклониться.- Ясно, - вымолвил богатырь, мстительно глядя на березку исподлобья. – А дальше? - А дальше вот так, - Кощей замахнулся его рукой и срубил с березки верхушку. - Или вот так, - быстрым движением он укоротил ее еще разок. - Понял?- Понял, - радостно закивал Иван.А потом размахнулся вдруг с затейливым вывертом да рубанул мимо цели прямо себе по колену. Кощей еле руку успел подставить, чтоб удар отвести. Отточенный клинок скользнул промеж пальцев к ладони и рассек ее надвое до самого запястья, но богатырское колено осталось невредимым.Яга громко ахнула со своего места на камне.- Эй! Цел, что ль? – крикнула она, прищурившись.- Цел, - проворчал Кощей в ответ, выдергивая из раны остатки намотанной на ладонь тряпицы, и снова бросил на Ивана недовольный взгляд. Некстати он взялся богатыря военной науке учить. Надо было подождать, пока хоть зелье из него выветрится, коль уж дури выветриться не суждено.- И где ж ты такого набрался-то… - ветхая нить оборвалась, намертво застряв в заживающей плоти. - Сын ты богатырский…Иван лишь молчал виновато, да с ноги на ногу переминался. Меч он за спину спрятал. Может, и вовсе выкинул бы, кабы не суровый взгляд Василисы.- А… а у нас все так делают, - наконец, нашелся он с ответом. Кощей отбросил в сторону обрывки тряпицы.- Вот у вас так и будешь делать, - сухо выговорил он. – А тут твоим кренделям никто дивиться не станет, мигом без башки окажешься.- Понял, - снова кивнул Иван, пожав плечами.Едва Кощей вытащил остатки тряпицы из раны, края ее тут же срослись воедино, даже и следа не осталось. Богатырь аж шею вытянул, пытаясь разглядеть, как так могло получиться, а потом, осмелев, наклонился поближе и потянулся пальцем к исцеленной ладони Кощея.- Круто... А-а… где кровь? - Смущенно спросил он.- На площади осталась, - ответил Кощей, одергивая рукав. - Где меня на части рубили. Видел площадь перед княжескими палатами?Богатырский сын кивнул и содрогнулся.Забрал у него Кощей Лягушкин меч и обратно к валуну под деревьями направился, отдохнуть перед долгой дорогой. Уселся он снова на прежнее место, а меч у ног своих по рукоять в землю воткнул, раз в ножнах ему не лежалось. Василиса промолчала, лишь враждебным взглядом ему и ответила. А Иван снова за игрушку свою бестолковую схватился – видать, больше нечем было разум богатырский занять. Маленькая плоская вещица в руках его пищала и щелкала, волей своего создателя изображая то, чем она никогда не была. Щелчок, еще один, еще…- Эй! Ты что там, небо держишь на каменных руках? А ну-ка выпрямись!.. Как следует!Серые глаза хитро прищурились, глядя на него поверх объектива фотоаппарата.- Ты же князь! У тебя хоромы царские, горы золота, куча подданных. Чего ж ты съежился? Соответствуй!Он улыбнулся и попытался исправиться. Вышло так себе. Спину и плечи ломило от усталости, в груди пекло от наложенных заклятий, свежая рана в бедре от меча заговоренного зудела так, что пальцы судорогой сводило. И хорошо, что зудела – если б не она, заснул бы стоя.- Ну вот, уже лучше!Затвор щелкнул, сохраняя на фотопленке его образ, потом еще раз, и еще.- Полно тебе… зря пленку тратить, - проворчал он, опуская взгляд.Последний раз он смущался веков этак десять назад, и вот на тебе, опять.- Не-а, не полно. Не могу выбрать, с какой стороны ты красивей.- Со спины.Смущенным он когда-то бывал, а вот красивым никогда не был, и даже не жалел о том ни разу. До этого мгновения.Звонкий девичий смех спугнул лесную тишину. Ласковые руки обняли его за шею, торжественно, будто царскую корону, опустив ему на голову сплетенный из полевых трав венок. Уста алые нежно и неумело коснулись его лица, и от их прикосновения тело пронзила болезненная истома.- Что же ты, голубушка, делаешь… - прошептал он, отвечая на поцелуй.Кощей поднялся на ноги и стащил венок с головы.- Ну, хватит! Наигрались уже, - хмуро выговорил он, бросил венок на опустевшее место на камне и протянул богатырю руку ладонью вверх. – Дальше надо идти.Иван послушно снял царский венец с ушей и отдал его хозяину. Яга, охая и вздыхая, снова полезла в ступу, а Василиса меч свой из земли выдернула и обратно в ножны вложила, наградив Кощея ядовитым взглядом.- Зелье у тебя осталось еще? – спросил тот у Яги поверх Лягушкиного темени. – Дай, вон, богатырю последнему, чтоб позади не плелся.