Часть 1. Последний богатырь. Глава 6. Две реки (1/1)

- Эй... Э-эй... Жив, что ль?..Звал его кто-то. Голос девичий полуденную тишину нарушил, да только напрасно. Веки пот склеил – не разлепить, в рот будто соломы напихали, губы пересохли, хоть стружку снимай. И захотел бы – не ответил.- Голову подними…Его дернули за волосы, и по подбородку побежала прохладная струйка воды. Он потянулся за ней, выворачивая из пут онемевшие руки, да веревка держала крепко.- Тихо ты, не крутись!Вспомнил он, где этот голос слышал – в поле, где девки деревенские на суженых гадали, уж больше года с тех пор минуло. Насмешница, что венок свой ему подарила, смеяться опять пришла.- Ну-ка... вот так. - Вместо насмешек его умыли мокрой тряпицей, и глаза, наконец, открылись. – Пей. Поди иссох на таком-то солнцепеке.Девица снова поднесла к его губам кувшин с водой и осторожно наклонила навстречу его жадным глоткам.- А что, ты правда, что ль, жернов мельничный расколол? - спросила она с любопытством.Он с трудом оторвался от кувшина, чтобы отдышаться. Студеная вода сил ему прибавила, даже спина гореть перестала, хоть заново секи.- Правда.- И в реку сбросил?Насмешница с упреком покачала головой, заправив обратно тонкую русую прядку, что на лоб ей из-под платка выбилась.- Сбросил, - кивнул он и снова потянулся к кувшину.Девица фыркнула.- Правы люди, горазд ты врать.Он промолчал, да не потому, что пить уж больно хотелось, а потому что ответить было нечего. Без вранья ни дня у него не проходило, а не врал бы, давно бы уж с жизнью простился. Увяз он во вранье, как в трясине, по самое горло. Потому и отпираться от оговоров перестал, все одно без толку: примешь оговор – руки скрутят, да к колдуну на расправу притащат, а начнешь отпираться – еще и бока намнут, да так, что три дня потом охать будешь. Уж лучше сразу на милость сдаться, чем дважды битому быть.А девице тем временем насмешничать надоело. Забрала она свой кувшин, повернулась к нему спиной – только косы русые по плечам разметала, и пошла по тропинке к колодцу, где коромысло с ведрами оставила. Проводил он взглядом стан ее гибкий, да снова глаза закрыл, как смотреть стало не на что.Оказался жернов расколотым на дне реки, потому что прогнили под мельницей опоры, и старый мельник о том уж давно предупрежден был, да все хвастался, что стоит его мельница полвека и еще столько же стоять будет. А тут осталась от нее половина, да разве же он признается, что сам в этом и виноват? Незачем ему признаваться, ведь кто виноват и так все знают. Отомстил мельнику бывший подмастерье за тяжкий труд, да за обиды давние, и всей деревне заодно, за синяки и шишки – так колдуну и донесли. А тот и рад-радехонек вполруки горю помочь: мельницу заново собрал, жернов со дна реки поднял, ученика бестолкового высек и в люди отправился, благодарность принимать. Затем, поди, его при себе и держал, чтоб не забыл народ, кому за добро надо кланяться.- Эй, - на плечо ему вдруг легла робкая ладонь.Коснулась осторожно, будто нечаянно раздавить боялась. Насмешница его опять пришла – видать, скука по дороге напала, не дала коромысла до дому донести.- Спасибо тебе за батюшку, - раздался рядом тихий девичий голос. – Видала я, как ты его из проруби вытащил. Добежала до реки, а вас уж нет, как и не было, один тулуп в воде плавает. Воротилась я с ним домой, а хозяин уж там, в сухом да чистом на лавке почивает. Только вот кому ни расскажешь – никто не верит, и даже сам батюшка. Все говорят, лиходей ты пустоголовый.- Верно говорят.По ободранной плетью спине пробежал холодок, даром, что полуденное солнце ее палило. Не заметил он глаза чужого, когда кузнеца из беды вызволял. Прошлой зимой это было. Оступился кузнец хмельной у проруби, затащило его под лед – и охнуть не успел, не то, что за край удержаться. А мороз уж давно воду в реке сковал, лед встал в пядь толщиной – попробуй, разбей. Пришлось наскоро вспоминать, о чем в колдовских книгах написано было. Со страху, что помочь не успеет, даже по сторонам не глянул, прежде чем заклятье свое творить.Впредь надо быть осторожней. Не хватало еще, чтобы весть о его колдовских умениях по деревням окрестным разнесло, тогда уж одной спиной не отделаешься. А лиходеем пустоголовым прослыть – невелика беда, покуда со двора не погнали.- Неправда это, - девица глянула на него взглядом пристальным. - У кого глаза есть, тот видит.- Что же, ты одна с глазами-то?Как мог ехидную усмешку вымучил, а она лишь вздохнула печально, да снова головой покачала.- Может, и одна.Рука ее скользнула с его плеча, и оттого в груди вдруг как-то пусто стало. Унесла тепло с собой маленькая ладошка так же просто, как и подарила.- Шла бы ты своей дорогой, - сказал он, отвернувшись. – Увидят – обоим плохо будет.Девица послушалась и отступила назад, но потом снова подбежала к нему и стянула с головы расшитый узорами платок.- Подожди, дай хоть спину прикрою.- Убери, - он отпрянул, докуда веревки пустили. - Поймут ведь, чей.Она опустила руки, пожала неловко худыми плечами.- Да там уж мухи свадьбу справили, - сказала, и нос жалобно сморщила.- Ну не тризну же, - он глянул в синие как небо глаза и улыбнулся, сам не зная, отчего.Насмешница улыбнулась ему в ответ.- Меня Младой звать, - торопливо сказала она. – Найди, коль захочешь.Платок обратно на голову накинула и побежала прочь.- Ждите здесь, - сказал Кощей шедшей за ним Василисе, а сам осторожно приблизился к болоту, мимо которого они путь свой держали.Погрузив ладонь в болотную жижу, он зачерпнул оттуда черной вонючей воды и поднес ее к губам. Тридцать лет его жажда мучила, с каждым шагом на воле все сильней, а до реки еще полдня пути оставалось. Вот и пришлось бывшему князю из копытца хлебать, благо бессмертным был.Смочил Кощей пересохшее горло водою болотной и обратно к дружине своей воротился. Яга с Василисой ждали его там же, где он их и оставил, а вот Ивана-богатыря опять на месте не оказалось.- Где Иван? – спросил Кощей недовольно.- В кусты пошел, - поджала губы Василиса.- Богатырь! – Крикнул Кощей подлеску неподалеку. – В дорогу пора!Но никто ему не ответил.- Иван!Он осмотрелся вокруг и снова глянул на Василису. Та молча кивнула на заросший молодыми деревцами валежник, и Кощей, тяжело вздохнув, полез вслед за Иваном, куда Лягушка указала.Далеко лезть не пришлось. Богатырь нашелся шагах в тридцати, под елкой. Сидел меж корней на четвереньках, открыв рот и выпучив глаза, и на ореховый куст близ узкой тропки пялился.- Богатырь, - Кощей подошел поближе. – Портки подбери.Иван только зашипел в ответ и замахал руками, требуя тишины.- Ну, вставай. Отдохнул, и будет.- М-м… м-м… - он выставил вперед палец.- Медведь, - помог ему Кощей. – Их здесь много бродит, увидишь еще.Богатырь выпучил глаза еще сильней и начал потихоньку ползти за елку.Как только он скрылся из виду, хозяин леса вышел на тропинку, неспешно обнюхивая свои владения. Огромный, одной лапой хребет переломит, бурая шкура — волосок к волоску, золотом на солнце поблескивает, волной на загривке вздымается.Кощей прятаться не стал. Зверь лесной с ним никогда не спорил, даже волк голодный — и тот стороной его обходил, мечами заклятыми изрубленного, схваткой жестокой обессиленного. Правда, кладенца да умений колдовских при нем больше не было, зато злости было, хоть отбавляй. Представил он гладкую бурую шкуру на своем плече, перешагнул через еловый корень, вышел на медвежью тропку и прямо перед зверем остановился. Тот еще раз повел носом, фыркнул, попятился, тряхнув головой, и ушел обратно в кусты.Выждав, чтобы медведь успел уйти подальше, Кощей покинул тропку и направился обратно к тому месту, что богатырь для пряток облюбовал.Иван выглянул из-за дерева, опасливо озираясь.- Как это у вас так… - смущенно улыбнулся он.Вздыхать Кощею надоело, а бранить Ивана было не за что.- Как-как… - проворчал он, отводя взгляд. - Знает, кого слушать надо. Идем, богатырь, время не ждет.Иван охотно закивал и бросился напролом через заросли малины. Кощей догнал его и дернул за рукав в нужную сторону.Пока добрались они до реки, Иван успел побывать ногой в медвежьей берлоге, рукой в осином гнезде, в овраге, в болоте, в плену у обман-травы и леший знает, где еще, когда помощи просить нужды у него не было. Неудачи богатыря ничуть не страшили, бросался он без устали навстречу неведомому башкой вперед, набивая синяки да шишки не только себе, но и всей дружине заодно. А вот Кощею вызволять его из беды порядком наскучило, и как только приблизились они к обмельчавшему речному руслу, свернул он с кромки леса в пойму, чтобы богатырь хоть немного на виду побыл, пока княгиня о них не вспомнила.- Эй! - Яга подлетела поближе на своей ступе и, свесившись через край, сунула ему под нос склянку со снадобьем. - Держи-ка, покуда есть еще.- Зачем? - хмуро спросил Кощей, отворачиваясь.- А чтоб от всех не отставать.- За собой смотри.Он отпихнул склянку в сторону, а Яга в ответ громко фыркнула и запрятала свое драгоценное зелье обратно в карман.- Один глоток остался, - сказала она, хитро прищурившись. - Гляди, а то, вон, Ваньке твоему отдам.Кощей посмотрел сперва на Ивана, с сомнением, а потом на Ягу, с укором. От ее бодрящего зелья богатырь и так готов был на все четыре стороны сразу разбежаться, а плесни ему добавки – поди, и по деревьям запрыгает. Куда уж там будет за ним уследить.- Разорвет, - проворчал он, отворачиваясь.- Кощей, а Кощей, - раздался сзади молодецкий голос. - А чего это за ягоды были такие?Яга захихикала и полетела на своей ступе вперед, подальше от Ванькиных вопросов. Кощей промолчал, уж почти и не надеясь, что богатырь от него отвяжется.- Ну, я просто так интересуюсь... может, встретятся еще — нужно же знать, что от них бывает... так, на всякий случай... А может, от них противоядие есть какое... ну, чтоб не умереть случайно... а, Кощей?..Синие очи глянули на него с укором, будто обидел чем, брови цвета спелой пшеницы нахмурились сердито, как небо летнее перед грозой.- Что вот ты на имя это отзываешься? Ладно бы хоть, люди прозвали, самому-то зачем так себя величать?- Да ведь, так и есть, - ответил он с улыбкой.Чужаком постылым он тут был, чужаком и останется. Разве ж есть на свете какая сила, чтобы то изменить?- Неправда. - Босая ножка притопнула на него, колыхнув широкий подол сарафана. - За себя не обидно — отца бы с матерью хоть пожалел. Нешто они Кощея растили?- Лиходея пустоголового они растили, - рассмеялся он в ответ.Руки сами собой потянулись к расшитому узорами платку, стянули его с головы, принялись ласкать тугие русые косы. Губы осторожно коснулись нежной девичьей щеки, и кровь в жилах будто вспыхнула беспощадным пламенем, в мановение ока превратив остатки разума в выжженное дотла пепелище.- Ну уж нет! – услышал он вдруг звонкий смех. – За лиходея пустоголового я замуж не пойду!Маленькие ладошки отпихнули его в сторону, синие глаза сверкнули лукаво, и сердце отчего-то сжалось в груди, будто в прорубь его ледяную окунули.- А за кого же пойдешь? – спросил он только.- За воеводу пойду!.. Нет! За князя! Станешь князем – тогда твоей и буду!Раскинул он руки поймать синеглазую красавицу, да только тень от нее и поймал. Убежала она вниз к воде по заросшему васильками речному берегу, смеясь над ним и маня за собой. Туда, где плескалось в обманчивых водах грядущего его долгожданное счастье…Бывший князь Белогорья окинул пойму реки усталым взором. Будто вчера бегал он тут босяком по траве у высокого обрыва. Ничего от того обрыва не осталось – только холмик над высохшим руслом, да четыре дерева, что клонили к земле свои ветви под тяжестью прожитых лет. Когда проросли они из упавшего в землю семени, он уж давным-давно с детством своим попрощался.Дольше тысячи лет носила его земля, больше тысячи лет память его хранила. Все быльем поросло, только юность его, безвозвратно ушедшая, никак в покое не оставляла. Юность далекая, да те три года еще, что подарила ему судьба напоследок. Если б мог он променять свою тысячу на еще хоть один такой, без раздумий бы променял, и остаток весь в придачу отдал бы.- Кощей, а, Кощей!Вот прямо сейчас бы и отдал.- А где река-то?- Да вот она, - кивнул он на большой овраг впереди, на самом дне которого бежал тонкий ручеек.- А вода где?- Ушла.Кощей остановился и вдохнул душистую влагу цветущей поймы полной грудью.Веков семь назад на том самом месте разливалась полноводная река. Звалась она Белой и брала исток свой у Белых гор. Там, где теперь росли сосны да ели, стоял тогда город с окрестными весями. Местные мастерицы ткали льняное полотно, да такое крепкое, что не каждый богатырь мог руками его разорвать. Была у бессмертного князя рубаха из такого полотна. Полвека прослужила, пока не рассекли ее мечом заклятым, вместе с хозяином.А потом время взяло свое. Река обмельчала, город опустел, и секрет полотна умер вместе с последними мастерицами, не сумевшими передать людям свое умение. Рубах таких больше никто не шил.Иван-богатырь подошел к Кощею и, встав рядом, тоже глубоко вздохнул.- И что теперь? – спросил он, оглядываясь вокруг.- Пойдем к истоку, - ответил ему Кощей. - Только передохнем сперва, путь неблизкий. Вон там четыре дерева видишь? – Он указал Ивану на зеленый холм впереди. – Веди туда дружину, богатырь.Отправив Ивана верховодить, Кощей спустился в овраг к Белой реке.Там, где преклонил он перед ней колени, река была прозрачной и спокойной. Точно зеркало отразила водная гладь его бессмертные черты, всю тысячу, что ему набежала, да те тридцать лет, что он в заточении провел, в придачу. Как есть, без прикрас. Усмехнулся Кощей невесело: не был бы нечистью – сам бы испугался, и разбил образ свой пригоршней воды. Ему бы пару дней спокойных – сил набраться, да пока о том лишь мечтать и оставалось.Пил Кощей долго, пока не перестало у него в горле жечь и в груди давить, а как перестало, поднялся на ноги, и уже направился было дружину свою догонять, да понял, что догонять-то и некого.Ступа Яги стояла на краю оврага. Рядом, прислонившись к ступе спиной, развалилась ее хозяйка бок обок со своей ученицей. Иван-богатырь сидел на травке поодаль, ликом тучи грозовой мрачнее и смотрел на горы вдали так, будто денег им задолжал.Кощей только рукой махнул и пошел вперед, не оглядываясь.