10. (1/1)

Ресницы подрагивают. Длинные, они завиваются у самых краешков, едва не касаясь тонких бровей, недовольно сведенных на переносице. Губы чуть приоткрыты, ямочка под носом от этого видна более отчетливо. Будто обороняясь, Томми прижимает руку к груди и зарывается лицом в подушку. Волосы его рассыпаются по ней; несколько прядей скрывают бледную щеку. До этого, его сон был спокойным, он дышал ровно и безмятежно, а сейчас же в него словно прокралось что-то темное и опасное, сродни тем тварям, что бродят по темным городским улицам. Соскользнув с подоконника, Адам приближается к кровати и, опустившись на пол напротив спящего Тома, всматривается в его хмурое лицо. Всматривается долго и внимательно, словно желая увидеть его сны, узнать, что такое пугающее поселилось в них, затем нерешительно, краешками пальцев касается его щеки, смахивая спавшую челку в сторону. Слишком странно ощущается его тепло кожи; будто что-то далекое и чужое. Не так, как раньше, точно касаешься его сквозь корку льда. Это сбивает с толку немного, но складка меж бровей у Томми разглаживается, он выдыхает и переворачивается на другой бок, расслабленно вытянув ноги, и этого достаточно. Ему нужно отдохнуть как следует; до рассвета еще несколько часов. Сам Адам также пытался уснуть, пытался отдалиться от тех мыслей, что бушевали в голове, от тех чувств, что разъедали грудную клетку, точно сильная кислота, от всего того, что обычно не позволяло заснуть, но у него не…не вышло. Он ощущал усталость и некую безмятежность, сидя на подоконнике и глядя как под самым потолком Купола вращается тусклый прожектор, ощущал, как глаза постепенно закрываются и взгляд мутнеет от этого, но сон не шел. Это было что-то другое, будто тяжелая и глубокая прострация, распахнув глаза после которой не чувствуешь ожидаемого облегчения и бодрости. А затем Тому начал сниться кошмар и даже эта прострация оказалась несбыточной и далекой. Томми ерзает снова, во сне натягивает на себя одеяло по самую голову, так, что лишь несколько прядей выглядывает наружу, и затихает вновь. Он раньше всегда так делал; удивительный человек, умудряющийся мерзнуть даже в двадцатиградусную жару, но сейчас в комнате действительно прохладно и это его действие вполне оправданно. Хочется завернуться в теплое одеяло так же и как когда-то, и обязательно с чашкой ароматного, молочного кофе, что бы руки грело чашкой; в груди поселяется очередное, мерзкое и щемящее чувство чего-то далекого и несбыточного. Сложив руки на кровати и опустив на них голову, Адам хочет вновь закрыть глаза, что бы погрузиться, хотя бы в то странное состояние полусна, но слабый и мимолетный блеск на шкафу напротив привлекает внимание и Адам выпрямляется вновь, пытаясь разглядеть что же там. Это не удается; приходиться подняться и подойти, когда слабый луч прожектора вновь проходиться по комнате и это ?что-то? блестит вновь. Всего лишь маленький, серебристый ключ с брелком-сердечком, но руки начинают подрагивать при его виде, воспоминания накатывают волнами и, обернувшись обратно на Томми и коротким взглядом скользнув по его фигуре, что едва угадывалась под одеялом, Адам подхватывает его, сжимая так сильно, что острые зазубрины впиваются в кожу ладони, и спешно покидает комнату, а затем и квартиру. На улице слишком мрачно и тихо, прожектор развернут в, противоположную этой улице возле дома, сторону, а фонари по обочинам растрескавшегося асфальта освещают пространство лишь вокруг своих тонких столбов-стержней. Тьма будто наползает из переулков и, перехватив ключ другой рукой, Адам направляется за дом, прислушиваясь не крадутся ли следом те твари. Впереди пустырь и с него доносятся их мерзкий вой и озлобленное рычание; сбоку же широкие, стальные ворота с замком, свисающим с петли и Адам спешит отворяет его и, скользнув внутрь и закрыв ворота за собой, облегченно выдыхает, так чувствуя себя в относительной безопасности. Все же дыры от коррозии в них внушающие, но в случае, если твари надумают заявиться сюда, им потребуется время, что бы в них пролезть. Освещения внутри нет, единственная лампочка у потолка, свисает на одном тонком проводе, остальные оторваны и концы их вьются точно змеи; от этого становиться немного не по себе, ведь даже без тусклого света, Адам отчетливо видит толстые слои пыли, что покрывают каждую поверхности, а на полу остаются следы, будто ступаешь по свежевыпавшему снегу. Эта пыль витает в воздухе, забиваясь в легкие, клубится у потолка и остается на пальцах, когда Адам смахивает ее с небольшого шкафа с инструментами.—?Видать Томми здесь не часто бывает. Гараж действительно запущен и трещины, червями ползущие по стенам, лишь это подтверждают. Но куда хуже выглядит старый внедорожник, о котором сам Адам просил Тома заботиться, точно о ребенке. Он проводит рукой по капоту и краска лущится, осыпаясь, а на ее месте образуются серые полосы голого металла. Болезненно что-то сжимается в груди от осознания того, что Томми пренебрег его, Адама, просьбой, ведь машина эта досталась ему еще от отца, была чем-то, вроде семейной реликвии. Он помнит, как отец любовно называл ее вторым сыном; глупо конечно, но в детстве, какое-то время Адам даже немного ревновал, а отец лишь смеялся и говорил, что шутит. Он не шутил?— видно это было по его глазам, когда он смотрел на старый Хамви, с какой заботой по вечерам после долгих поездок по городу он протирал его влажной тряпкой, стирая пыль и грязь. Как он любил проводить время, слушая старую классику, что мягко текла из динамиков, разливаясь по всему салону. Отец сам, каким-то образом, внедрил их в салон вместе с магнитофон, ведь изначально в военной машине они даже не предусматривались. Адам даже и не знает, каким образом Хамви оказался у отца. Просто одним днем он отправился в научный комплекс, как обычно, на такси, а под вечер, точно окрыленный, вернулся на этом бронированном монстре и больше не пожелал с ним расставятся, а на все расспросы лишь улыбался загадочно и лукаво. Так что да, Адам ревновал, но до тех пор, пока ему не исполнилось семнадцать и отец предложил провести тот его День Рождения за городом, в лесу у гор. На обратном пути домой даже пустил за руль и тот день тогда стал еще более запоминающимся; на особо крутом повороте он, Адам, умудрился ввести Хамви в дрифт и, наскочив колесом на кусок асфальта, тяжелая махина вылетела в кювет и правым боком снесла тонкое деревце, переломив его ствол пополам. И, вопреки опасениям, отец лишь посмеялся и ободряюще похлопав по плечу, говоря, что всему свое время; но оставшуюся дорогу до дома все же предпочел вести машину сам. Дверь скрипит, когда Адам распахивает ее, забираясь в салон. В нем пахнет старой кожей и лаком для покрытия приборных панелей. Он проводит пальцами по ним, стирая слой пыли, более тонкий, чем снаружи и, откинувшись спиной на мягкую спинку сидения, закрывает глаза. Отца не стало, когда ему, Адаму, исполнилось двадцать три. Он задержался тогда в комплексе и возвращаться пришлось по темноте. Лил дождь, а Хамви и по, сухому асфальту был норовлил в управлении, по мокрому же он вилял из стороны в сторону, точно кот хвостом. Уставший и сонный, отец тогда не смог справиться с ним и вылетел навстречу аэротранспортер. Он был еще жив, когда скорая примчалась на место аварии, был жив, когда его доставили в ближайшую клинику. Его травмы были тяжелыми, но он был жив, когда ему сделали несколько операций и прожил еще несколько дней, но затем, не выдержав, его сердце остановилось на шестой день, после аварии. Хамви тогда лишился бампера, левой двери и части крыши, а еще любящего и заботливого хозяина. Отцовские ключи от него Адам прикопал у могилы, вторые, которые отец оставил ему, предпочел закинуть в самый дальний угол квартиры на долгое время. Забытый, покореженный и покрывшийся пятнами коррозии, Хамви простоял за домом несколько лет, покуда Адам все же не решился взглянуть в его сторону. Запотевшие фары, взирали, точно глаза зверя, брошенного и одинокого; отец любил его и Адам не мог позволить ему окончательно сгнить от дождей и слякоти. На восстановление ушло пол года, затем машина снова осталась в одиночестве, упрятанная под тентом еще на несколько месяцев. Тяжело просто было решиться вставить ключ в замок зажигания и прислушаться к реву двигателя, ведь воспоминания того рокового дня не покидали даже спустя годы того страха и ожидания невесть чего. Подолгу сидя в мягком салоне и прислушиваясь к этому реву, Адам будто бы привыкал, пытался смириться и не винить; руки дрожали, когда за те долгие годы, он впервые опустил их на руль, чувствуя, как он вибрирует от мощи, что таиться под зеленым капотом, а затем подошва сама опустилась на педаль газа и Хамви, точно застоявшийся в стойле жеребец, рванул вперед, стряхивая с себя те слои грязи и подгнивших листьев. Уже за чертой городя, несясь по ровному хайвею, когда спидометр достиг отметки в 153, Адам будто опомнился, ударив по тормозам и машину занесло, как в тот первый раз, и снова выкинуло на обочину, волной поднимая гравий, что осыпался на кузов и стекло, но не разбил его. Крепко вцепившись пальцами в руль и пытаясь унять сердце, точно желающее вырваться из груди, Адам только тогда осознал, что едва не повторил участь отца. И, вопреки страху, что бурлил тогда в венах, он больше не покидал Хамви надолго в одиночестве. Это было не равноценно, но забрав отца, старый внедорожник дал взамен некое чувство вседозволенности и свободы. Опьяняющим было то ощущение, когда на закате несешься по ровной ленте дороги, скрывающейся за горизонтом и вокруг больше нечего нет. Только рыжая пустыня и воющий ветер, что бьет в лицо, врываясь в открытые окна, треплющий волосы и дарующий прохладу вечера. А город оставался далеко позади, напоминающий о себе лишь мутными огнями. Будь отец жив, точно бы не одобрил такие гонки, пусть и сам иногда любил выжать чуть больше дозволенного, но ему, в отличии от Адама, не нужно было убегать от собственных мыслей и воспоминаний, в тишине накатывающих черными волнами; он делал это исключительно ради забавы, да и стрелка спидометра тогда не превышала отметки в сто. Для самого же Адама это стало некой традицией, особенно когда эти черные волны накатывали с особой силой, разбивая собой все то светлое, о чем он старался думать. Так, став причинной этих пугающих, темных мыслей, старый Хамви смог стать и средством избавления от них. Посему видя, что с ним стало, как прогнили боковые крылья, как зеркало заднего вида повисло на одних только проводах, как краска осыпается с него, едва не кусками, хочется выкрикнуть Томми прямо в лицо слова обиды, и вопрос, почему тот не исполнил его, Адама, одну единственную просьбу. От этого чертовски больно. Обеими руками он вцепляется в руль, упираясь в него. Ключ с брелком-сердечком призывно поблескивает, лежа рядом на сидении, но на сей раз Адам не решается вставить его в замок зажигания. Он лишь ждет, когда буря чувств внутри успокоиться и когда это действительно проходит и дышать становиться легче, он облегченно выдыхает, расслабившись вновь. Сквозь ржавые дыры в воротах видно как рассветное солнце скользнуло по стеклу купола и от этого в гараже стало чуточку светлее. Адам хмыкает; он и подумать не мог, что, погрузившись в воспоминания, проведет здесь так много времени. Возможно даже Томми уже проснулся; Адам обещал быть рядом и не сдержал слово. Проведя ладонью по сидению и рулю, он собирается выскользнуть из салона, но взгляд цепляется за бардачок, немного приоткрытый, будто что-то застряло меж его дверцей и панелью, и не приятный воспоминания вновь затмевают собой остальные мысли. Адам раздумывает, напряженно сжимая и разжимая кулак, будто решаясь на прыжок в воду. Возможно того, что хранилось в том бардачке уже нет, возможно Томми убрался в нем, и, пожалуй, это было бы не слишком хорошей новостью, а возможно тот предмет все еще там, где его и оставили. В конце-концов страх и волнение питают и Адам не выдерживает. Он тянется к этому бардачку и дверца его скрипит, когда ее открывают. Будто в панике, Адам разбрасывает по салону весь тот хлам, что в нем хранится; старые брелки супер героев, собранные от безделицы, несколько дисков, порванные перчатки и прочие безделушки, которые только могли уместится в, довольно небольшом пространстве. Наконец, под кипой старых, пожелтевших бумаг, виднеется потрепанная кожаная обложка толстого блокнота. Адам выуживает его, озираясь по сторонам, затем прижимает блокнот к себе, точно украденное сокровище. Пожалуй, он все же не будет злится на Томми за то, что тот не заглядывал в гараж долгое время, ведь если бы он обнаружил этот блокнот… Адам даже не хочет представлять, что бы тогда было. Он прячет его под рубашку, и покидает гараж, мысленно пообещав старому Хамви, что вернется к нему еще в скором времени.*** Дверь скрипит и Адам кривиться от этого, пытаясь открыть ее как можно медленнее, но мерзкий звук становиться лишь громче. Блокнот норовит вывалиться из-под рубашки и он придерживает его рукой, глядя себе под ноги, от того не замечает кофейный взгляд, направленный в его сторону. Томми потирает заспанные глаза.—?Все в порядке? Провалившись куда-то под пояс штанов, блокнот больше не норовит выпасть, но Адам не до конца уверен, заметен ли он под тканью рубашки. Он замирает, глядя в окно. Не отвечает и, отследив его взгляд, Том склоняет голову, легко улыбнувшись.—?Дай угадаю,?— ты был в гараже?—?Как ты узнал?—?Твои руки в ржавчине. Хмыкнув, Адам смотрит на свои ладони и, убедившись в правдивости томиных слов, вытирает их о штаны.—?Что ты там делал?—?У меня встречный вопрос? В кофейном взгляде проскальзывает удивление. Томми ерзает, с середины кровати сдвигаясь на левую сторону и Адам выдыхает, расценивая это как приглашение. Он принимает его и, пройдя в глубь комнаты, оставив дверь за собой открытой, присаживается на самый край кровати, обернувшись к Томми полу боком. Он самому себе обещал на него, Тома не злиться, и он это обещание исполняет этой злости и не испытывая, но вопрос все же колет где-то в горле и он задает его. Спокойно и ровно.—?Ты помнишь, что пообещал мне? —?приглядывать за машиной. Ты знаешь, что она значила для меня, и поэтому я хочу знать, почему ты проигнорировал мою единственную просьбу?—?Это… —?Томми тяжело и долго выдыхает и ведет плечом, а затем удивленный, переводит на него взгляд, будто только сейчас замечает отсутствующий протез. Он не смог свыкнуться с ним за эти три года, чувствуя себя не таким как все, хоть тогда уже вокруг было сотни людей, предпочитавших заменить живую плоть искусственной, но сейчас, в его отсутствии он чувствует себя еще более неполноценным. Он пальцами касается стержня, выглядывающего из-под кожи, а после, словно опомнившись, стряхивает головой, пытаясь сфокусировать мысли лишь на вопросе, ответ на который он, Том, должен дать. Это сложно и слова от этого немного путаются. Как в голове, так и на языке. —?Просто… ты рассказывал как после смерти отца долгое время не решался даже взглянуть на машину… я…я ощущал что-то подобное. Столько воспоминаний и приятных и не очень, но они наплывали, стоило мне даже мимо гаража пройти. Меня это пугало и…—?Я понимаю. Томми замолкает, вновь ощупывая стальной стрежень. От этого глубоко под кожей словно что-то вибрирует, не слишком приятно, но терпимо. Адам переводит взгляд, наблюдая за этим томиным действием. Это помогает немного отвлечься от, вновь вскипевших, мыслей.—?Помочь тебе с ним? Нерешительно кивнув, Том опускает руку вдоль тела, принимаясь теперь теребить складки простыни. Он вновь не смотрит как стержень, стыкуется с разъемом на протезе, как одна за одной защелкиваются застежки, лишь прислушивается к их щелчкам, к холоду на коже и тяжести металла, от которого он успел отвыкнуть за ночь.—?Пошевели пальцами, не уверен, что соединил все правильно. Томми просьбу выполняет; пальцы ожидаемо заедают, не смазанные. Он кивает благодарно, разминая плечо.—?Нет, все в порядке. —?отворачивается к окну, следя как солнце поднимается все выше с каждой секундой. Кофейные глаза становятся светлее, будто солнечные лучи в них отражаются, на розоватых губах играет легкая, мечтательная улыбка. —?Почти как раньше. Помнишь, мы даже будильник заводили, что бы увидеть как солнце поднимается из-за высоток. Так красиво. А сейчас этот чертов Купол… все размазано из-за него.- последние слова сказаны с печалью и, в то же время, злобой в голосе; Адам сильнее прижимает блокнот к груди и, улучив момент, когда Томми слишком увлекается разглядыванием рассвета, выуживает его из-под рубашки и запихивает под матрас кровати. Не слишком надежное место, но он перепрячет его позже, когда Тома в комнате не будет. Задравшиеся постельное белье он расправляет незаметно и оборачивается к Томми полностью, забравшись на кровать с ногами.—?Ты так стремишься к прошлому, хочешь чтобы было как раньше. А что в этом ?раньше? было особенного? Томми отвечает, все так же глядя в окно. Улыбка, впрочем, с его губ сходит, а глаза вновь приобретают темный и от того привычный оттенок. Видать виной тому все же не лучи солнца, отразившиеся на сетчатке.—?Были просто мы, а все остальное неважно. Я знаю, как раньше не будет?— ты это уже говорил, но никто не в силах запретить мне вспоминать то время.—?Никто и не запрещает. Сегодня ночью, пока ты спал, я тоже многое вспомнил. Может от этого немного и больно, но в груди все равно расплывается тепло. Мягкое и легкое. Оторвав взгляд от окна, Томми придвигается ближе и теперь пытается вглядеться в сверкающие глаза напротив. По губам его тянется лукавая ухмылка.—?А как мы познакомились тоже помнишь? Он играет бровями и Адам стонет, съезжая вниз по кровати и закрывая лицо руками.—?Пожалуйста, только не это… Что угодно, но только не это.—?Это было весьма забавно.—?Это было ужасно.—?Я так не считаю. Томми плюхается рядом, закинув руки за голову и глядя в потолок. Подсвеченный встающим солнцем, он не кажется настолько серым и унылым как обычно. Их первую встречу нельзя было назвать романтичным стечением обстоятельств. Умея максимально сосредотачиваться на работе либо занятии, коим был увлечен в определенный момент, Адам порой вовсе забывал о том, где находится и что происходит вокруг. Посему и в тот первый день встречи, покидая научный комплекс и глядя исключительно в планшет с микросхемами на экране, он не заметил Томми, проходящего мимо со стаканом кофе. Благо остывшим, но светлую рубашку Тома это все же не спасло, когда Адам буквально врезался в него, сбив с ног и плюхнувшись рядом. Это было слишком глупо, слишком ?неудобно? и он даже не сразу понял, что вообще произошло, почему асфальт внезапно стал так близок. В себя привело лишь недовольное бурчание рядом и взмахивание рук, что пытались отряхнуть темные капли со светлой ткани, а по счету лишь размазывали их. Воспоминания эти вспыхивают перед глазами, точно кадры фильма и Томми посмеивается и протягивает руки, будто желая их поймать и пощупать. Адам косится на него недовольно, сквозь пальцы и видя это Томми смеется лишь сильнее.—?Да брось. В этом не было исключительно твоей вины, я тоже замечтался. И в конце-концов, если бы не твоя невнимательность мы бы не встретились и не познакомились.—?Погоди что? —?отняв руки от лица, Адам выпрямляется, глядя на Томми, словно на предателя. —?Это сосредоточенность, а не невнимательность, и ты сам только что сказал, что это не только моя вина.—?Ну и моя тоже, только в меньшей степени. —?Томми пожимает плечами и фыркает, вовремя отклоняясь в сторону, когда в него летит подушка. Ударившись о стену, она падает на пол, скрывшись за тумбой, лишь ее край выглядывает из-за нее и Томми смотрит на него, фыркнув вновь, а затем оборачивается обратно к Адаму. Ему кажется, что те слова?— ложь, и все все же сможет быть как раньше. У него на душе сейчас легко и мягко, словно кто нежным перышком щекочит. От мыслей, воспоминаний, от, наконец, более спокойной обстановки ведь долгое время она была тяжелой, напряженной и мрачной. Томми вновь будто рассекается по кровати, удобно уложив голову Адаму на колени. Он смотрит на него, Тома, чуть удивленно, сверху вниз, и от этого глаза его кажутся более темными, затем отворачивается и луч солнца скользит по его лицу, точно просвечивая кожу насквозь. Это и пугает и завораживает одновременно. Томми тянет руку, желая коснуться его щеки, провести по ней кончиками пальцев, но Адам внезапно ловит его запястье, не позволяя, опускает его руку обратно на кровать и, вместо это вплетает собственные пальцы в его, Тома волосы. Слегка тянет мягкие пряди и Том едва не мурлычет, прикрыв глаза.—?О, как же это приятно. Может Адам и прав?— как раньше уже не будет, но Томми хочется верить, ведь любую, даже самую неудавшуюся, историю можно переписать, либо дополнить.*** Боль в груди становится все ощутимее, и если раньше ее можно было списать на переживания и тягостные мысли и воспоминания, то сейчас она становится более… физической. Осторожно стянув с тела рубашку, Адам откидывает ее в сторону корзины для белья, но промахивается и она падает на пол, повиснув на корзине лишь правым рукавом. Ему плевать. Он осматривает грудь и слегка касается пальцами раны, поддевая края кожи и разводя их в сторону. Больно, но интерес сильнее; в разрезе поблескивает небольшая, плата с золотистыми, едва заметными проводками, что расползаются во все стороны. Он и к ней касается краешком пальца и плата слегка искрит, а в глазах от этого мутнеет на несколько секунд. Рана воспалена. Он не ощущал ее раньше, посему и внимания не обращал, сейчас же на кожу будто, капля за каплей, проливают горячий воск и хочется сильнее сцепить зубы и сжать кулаки, лишь бы это ощущение покинуло. Даже боль от прокушенной ноги не ощущалась тогда так явственно. И голова тоже начинает побаливать, ведь к вопросам, и без того, терзающим сознание, прибавилось еще с десяток других. Отвинтив кран, он брызгает холодной водой в лицо, затем поднимает голову, глядя в отражение в зеркале. Своим его назвать сложно?— оно чужое. Эта кожа, лишенная веснушек, пусть и ненавистных, эти глаза, слишком яркие и холодные в то же время. И волосы эти слишком искусственные. Адам зарывается в них пальцами и оттягивает несколько прядей в сторону, словно желая их вырвать. Закусывает губу, когда, отняв руку, смотрит на ладонь, на которой не остается и волосинки, а затем впечатывает кулак в это зеркало напротив. Оно расходится трещинами, искажается; на коже руки, вопреки ожиданию, нет и царапины. И это злит еще больше. Оторвав несколько осколков от зеркала, Адам швыряет их в стену и, на сей раз, они превращаются уже в крошку; собрав ее в ладони, он бросает ее снова, покуда она вовсе не становится похожа на блестящий песок, и только тогда он успокаивается немного. В себя так же приводит и голос Томми, звучащий за дверью.—?Адам, все в порядке? —?он обеспокоенный, дрожащий. Адам проводит ладонью по лицу, стирая остатки влаги, и открывает дверь, выглядывая наружу.—?Да, просто споткнулся. —?он надеется, что такого ответа будет достаточно, и уже хочет закрыть дверь, снова скрывшись за ней в ванной, но Томми внезапно и с силой хватается за ручку, распахивая ее полностью и глаза его в этот же момент расширяются, темнее.—?Что… —?замолкает, глядя сперва на разбитое зеркало, затем на исцарапанную стену и в конце-концов взгляд его замирает на самом Адаме, а точнее на его груди, на ране, что все так же болезненно пульсирует. Он, Томми, совсем забыл о ней. О том, что пусть и залеченная усилиями Летти, но теми же усилиями Броуни, она открылась вновь и теперь выглядит еще более ужасно чем раньше. По-хорошему ее нужно зашить, еще более удачным решением было бы осторожно прижечь лазером, но Томми не может сделать ни того, ни другого, ведь все нужное оборудование в лаборатории, а вход им туда сейчас закрыт. Томми боялся и не хотел об этом думать, и о вчерашнем разговоре с Летти тоже. Звонила она не для того, что заставить волноваться, хотела лишь узнать все ли у Тома… вышло, но все же не сдержалась и упомянула, что весь день и вечер вокруг комплекса кружил дрон. Принадлежащий Министерству скорее всего. Было бы слишком глупо надеяться, что теперь оно оставит их в покое. Тяжело выдохнув, Томми приваливается спиной к стене. Хочется съехать по ней на пол, закрыться руками и ждать, что все проблемы испарятся, как ночной туман с наступлением рассвета. Этого не происходит и он отталкивает от стены, подходя к Адаму ближе.—?Болит? Будто бы тоже выныривая из каких-то своих мыслей Адам растерянно кивает.—?Да. Но терпимо. —?его взгляд проходится по всей его, Тома фигуре и, остановившись на лице, вспыхивает, будто свеча, огня которой коснулся легкий сквозняк. —?Может ты наконец объяснишь, что происходит, что это вообще за хрень? —?он указывает на чип в груди; ждет ответа, а Томми, пусть и обещал все рассказать и объяснить, сейчас абсолютно не знает с чего начать. Выдохнув снова, он проходит на кухню и Адам идет следом, нахмурившись. Солнце в зените и лучи его пекут кожу, когда Адам становится у окна, поясницей облокотившись о подоконник; Томми присаживается за стол напротив, роняя руки на его поверхность, будто держать их опущенными нет никаких сил. Так же глупо было надеяться, что этот разговор не состоится. Томми пытался отложить его на, как можно более долгое время, но он его настиг и сейчас чертовски мерзкими были те ощущения возвращающийся тяжести на плечах и черных мыслей, что вновь поселились в голове. День начинался слишком хорошо, что бы так заканчиваться.—?Прости, наверное стоило объяснить все сразу, но мне казалось, что на тебя и так много навалилось, что ты был не готов. Адам небрежно пожимает плечами и кривится. Видать действие это отражается на болезненно-пульсирующей ране.—?Я и сейчас не готов. Но все же хочу знать, чего еще стоит ожидать. Томми слабо кивает, соглашаясь.—?Да, наверное. Я начну с чипа. Пожалуй, здесь все просто?— без него твое тело…—?Это не мое тело. —?Адам перебивает и, замешкавшись на пару секунд, Томми продолжает, приняв поправку.—?Это тело не сможет функционировать. Чип контролирует действие стабилизаторов, с помощью которых ты… это тело, может двигаться. На нем записаны основные программы, для поддержания жизнеобеспечения…—?Достаточно, я понял. Это лишь подтверждает, что я всего лишь робот.—?Это не так.—?Это так! —?выходит громче, чем того хотелось; скривившись и зажмурившись на несколько секунд, Адам отталкивается от подоконника. —?Посмотри на это… что в этом настоящего? —?крутанувшись на месте, он оборачивается обратно к Тому и разводит руки в стороны, а затем кривится вновь, закусив губу, ведь даже это нехитрое действие вынуждает разрез пульсировать чуть сильнее. Выдохнув, Томми опускает голову, скрыв глаза за спавшей челкой. Это… сложный вопрос, Томми бы соврал, если бы сказал, что в этом теле почти все настоящее, настолько, насколько это вообще возможно, но да, он соврет. Себе в первую очередь. Он сжимает и разжимает механический кулак и пальцы привычно хрустят, а проводки натягиваются, грозясь и вовсе оборваться.—?Ты настоящий…твой разум, сознание. Нахмурившись и неоднозначно пожав плечом, Адам присаживается прямо на край стола сложив руки на груди; оборачивается в сторону окна, больше не глядя на самого Тома, но даже так ему, Томми, удается заметить как меняется его взгляд. Из небесно-голубого, он переливается в янтарно-синий, будто тучи, просвечиваемые лучами солнца, а затем становится пепельно-серым и пугающе безжизненным. Это пугает; Томми тянется живой рукой к его оголенной спине, желая прикоснутся к коже и убедится в ее теплоте, но Адам хмыкает, скосив взгляд в томину сторону и сам Том поджимает губы, подтянув руку обратно и опустив ее на поверхность стола.—?Я и в этом не уверен. Я уже говорил тебе об этом?— что-то словно… вытесняет меня. Не знаю, это похоже на какую-то прострацию. Иногда я не помню, как оказываюсь на кухне допустим, но точно помню, что до этого сидел на подоконнике в спальне. От этих слов Томми буквально чувствует как что-то мерзкое и холодное клубится внутри, желая вырваться наружу. Он ерзает на стуле, и что бы отвлечься от пугающих мыслей, раз за разом проходится взглядом по ровной спине напротив. Кожа на ней белая как бумага и почти такая же тонкая и Томми с легкостью может пересчитать все выпирающие позвонки. Он вновь тянется рукой, замирает на пару секунд, и все же решается дотронутся и ведет кончиками пальцев вдоль позвоночника вниз до самой поясницы и Адам вздрагивает, но не оборачивается, лишь напрягается чуть сильнее и вытягивается, таким образом пытаясь уйти от прикосновения.—?Если бы мы только могли попасть в комплекс…—?Ах да об этом… Может все же наберешься смелости рассказать в чем причина такой скрытности? В чужом голосе нотки злобы; Томми молчит сжимая и разжимая кулак под столом. Мысли в кучу собираться не хотят, разбегаются как тараканы при свете и Том выдыхает. Тяжело, сквозь стиснутые зубы. Нужно лишь с чего-то начать, найти правильные слова.—?Это длинная история…—?Мне спешить некуда. —?Адам перебивает, тряхнув головой; Томми сжимает кулак сильнее. —?Но можешь сократить.—?Ладно, вкратце, Гер, он, даже не знаю, переживал за меня… —?последние слова Томми выделяет особой интонацией, разве что пальцами кавычки не изображает, но Адам не обращает на это никакого внимание, продолжая напряженно ждать объяснений, и Томми проглатывает слюну, что в один момент стала слишком вязкой и тошнотворной, и говорит снова. —?После тестов над…объектом он посчитал, что будет лучше, если продать его в Министерство, а уже там… в общем, как оказалось Министерству нужен был лишь чип, что бы в дальнейшем научится создавать подобных мехов, но во время их собственных…испытаний чип повредился и… если еще короче, то после этого я и Летти выкрали объект и привезли сюда. Ну, а дальше…ты знаешь. Именно поэтому я думаю, что Министерство не оставит все так. Им нужен чип, не важно целый или нет, их технологий хватит, что бы изучить его в любом виде. Горло пересыхает и Томми тянется к стакану, а затем к раковине, наполняя этот стакан водой, и выпивает все содержимое залпом. Только после этого выдыхает воздух, что кажется за весь его монолог скопился в легких, разрывая их и обжигая. Стакан отправляется на самый край стола, оставив на его поверхности влажный след после себя; Том переводит взгляд на чужую спину, ожидая реакции, ответа, но Адам молчит, лишь плечи его раз за разом едва заметно приподнимаются при дыхании. Томми ждет, ерзает, прислушивается, все сжимая и сжимая кулак, пока наконец Адам протяжно выдыхает, оборачиваясь в его, Тома сторону.—?Ясно. —?опустившись за стол напротив, он подтягивает к себе тот, оставленный в сторону, стакан и принимается покачивать его в руке, наблюдая как капли скользят туда-сюда по стеклу. —?Значит, Гер все еще работает в комплексе.—?Это все, что тебя волнует? Адам медленно поднимает глаза к томиному лицу и сам Том от этого вжимается спиной в спинку стула. Есть в этом взгляде что-то пугающее, будто Адам готов разбить этот стакан о томину голову.—?А что еще что-то должно? Из твоего рассказа я понял лишь одно?— если бы не та…поломка, меня бы здесь не было. Томми поджимает губы, все же позволив себе немного расслабится.—?Это не так. Ты не прав.—?Значит, ты бы все равно это сделал?—?Да. —?ответ без обдумывания; Томми выпаливает быстро и четко и Адам удивленно хмурится, а затем встает и, поставив стакан на полку, собирается уйти, но замирает и оборачивается через плечо, снова пройдясь по Тому холодным взглядом.—?Чтож, спасибо за честность.***—?Я не намерен скрываться и сидеть в четырех стенах по твоей милости. На такое заявление Томми лишь прикрывает лицо живой ладонью и качает головой, прислушиваясь как Адам выгребает все содержимое шкафа и принимается разбрасывать одежду по комнате, выискивая что-то только ему известное. Томми молчит. Томми ждет. Томми постепенно закипает, но сразу же пытается взять себя в руки.—?За нами могут следить, за домом и… мне звонила моя помощница?— вокруг комплекса ошивается дрон. Выпрямившись Адам смотрит сперва на весь тот погром вокруг, затем в окно, а потом наконец взгляд его поднимается к томиному лицу и замирает на нем, слегка мерцая голубым. В руках его худи непонятного цвета, неясно откуда вообще взявшего в шкафу, и он мнет ткань пальцами и закусывает губу.—?Томми, мне кажется, будто я заперт одновременно в двух клетках и… позволь мне покинуть хотя бы одну. Худи он все же на себя натягивает, взъерошив волосы, и отворачивается, принимаясь выискивать еще что-то. Томми вновь молчит, задумавшись над его словами. Возможно…в них что-то есть. Он ведь и сам знает каково это?— сидеть в четырех стенах. А Министерство?— да пошло оно к черту. Томми не позволит отобрать у себя самое дорого во второй раз.—?Я буду ждать у гаража.