9. (1/1)

Andy Grammer?— Dont Give Up On Me_____________________________________________________________________________ Спина выгибается дугой и пальцы с силой сжимают простынь; губа закушена до крови, но стон все равно рвется из горла; Томми не в силах его сдержать. Кажется, будто сами кости сейчас расплавятся и кожа облезет с них сухими лохмотьями. Он впивается пальцами в предплечье, оставляет борозды ногтями, но боль не отпускает. Змеей она ползет по всей его руке, вгрызается в плечо и лопатку. Томми давно мог бы привыкнуть к этой боли, но она еще никогда не была настолько сильной. Точно по его венам пустили раскаленную лаву. Сцепив зубы, он, буквально, слышит как они скрипят, едва не стараясь порошок. Даже протянуть живую руку к тумбе, что бы достать блистер таблеток, боль не позволяет, голодным зверем вгрызаясь в плоть, не тронутую металом. Она будто расползается по всему его, Тома, телу, и он замирает, боясь шелохнуть даже пальцем на ноге. Жмурится и пытается дышать размеренно, сквозь сомкнутые губы, и вдох от этого покидает его рот со свистом.—?Томми? Чужая холодная ладонь ложится на его, Тома плечо. Это дарует временное облегчение, но лишь до того момента, покуда она не нагревается о его собственную кожу.—?Болит…невыносимо. Никогда так сильно…не…болело. Расслабится не выходит. Кажется, будто все тело пронизано сотнями игл с раскаленными концами и с каждой секундой они точно впиваются под кожу все глубже, протыкая вены, мышцы, плавя кости и сухожилия. Это невыносимо и по щекам начинают катится слезы. Они стремительно впитываются в подушку, ведь Том даже смахнуть их не может, от чего чувствует себя слишком уязвленным и…пристыженным. Ему не хочется, что бы его видели таким, что бы таким его видел Адам. Однажды, перед Летти, он уже позволил маске треснуть. Быть открытым, словно голым, перед кем-то Томми не выносит. Так было десять лет назад, так есть и сейчас; но маска не просто раскалывается,?— Тому кажется будто сейчас она осыпается с его лица кусками. Очередной болезненный стон срывается с губ и чужие, согретые, пальцы сжимают рукав его футболки.—?Чем я могу помочь?—?Просто будь рядом. Вопреки этой простой просьбе, Адам поднимается с кровати и озирается по сторонам, а Том раздасованно выдыхает, когда чужая ладонь, дарующая каплю спокойствия, покидает его плечо. Адам покидает комнату, но возвращается уже через пол минуты, сжимая в руке бутылку воды. Подхватив с тумбы и блистер, до которого Том был не в силах дотянутся, он выдавливает две таблетки прямо в бутылку и с силой встряхивает ее пару раз. Вода в ней приобретает желтоватый цвет, напоминающий собой разбавленный лимонный сок, и Томми поднимает глаза, наблюдая как на самом дне мелкими пузырьками бурлят таблетки, не успевшие растворится полностью.—?Так они быстрее подействуют.—?Раньше…я просто запивал их водой.—?Да, но сейчас не нужно ждать пока они растворятся в желудке.—?Спасибо.Улыбку напротив таковой и назвать сложно?— лишь краешки бледных губ слегка приподнимается, но внутри, где-то под ребрами у Тома все же зарождается что-то теплое, точно слабый огонек от тлеющей сигареты в темном переулке. Мягко придерживая за спину, Адам помогает ему приподняться и сесть, облокотившись о мягкое изголовье кровати, протягивает бутылку и Томми принимает ее с готовностью, перехватывая живой рукой. Вода горькая от таблеток, но бутылка небольшая и Том выпивает все ее содержимое. К горлу подкатывает привычная тошнота, но побороть ее удается и Томми облегченно выдыхает, съезжая чуть ниже, скомкав под собой простынь. Он переводит взгляд на окно, за которым, привычные сумерки, и наблюдает как за Куполом, у самой его верхней части, черные ночные тучи пожирают бледные звезды. Ночь от этого кажется еще более глубокой и пугающей. Томми закрывает глаза, прислушиваясь к шуму вокруг, к себе и своим ощущениям. Боль постепенно отступает, не так быстро, как хотелось бы, но даже так она уже не столь всепожирающая, невыносимая и колючая. Она пульсирует где-то под лопаткой и в плече, накатывая, точно волны, но это терпимо, эта та боль, с которой Том свыкся.—?Спасибо. Так правда лучше.—?Не стоит. Я не сделал нечего особенного. Может это и так, но самому Тому не приходило в голову уже разбавить таблетки в воде и выпить готовую смесь. Это так просто, но когда эта боль накатывает, Томми не может размышлять не о чем, поэтому спасения иногда приходится ждать долгие минуты, порой даже часы, ведь организм давно привык к данному лекарству. Часы вновь зависли. 1:34 Не глядя, когда боль становится едва ощутимой, Том тянет механическою руку в надежде ухватится за чужую. Адам же вздрагивает, когда стальные пальцы касаются его ладони, и прижимает ее к груди, будто обороняясь. Томми вопросительно склоняет голову набок и челка скрывает правую сторону лица, точно тонкой вуалью.—?Прости?—?Задумался. Том кивает, чувствуя на языке легкий привкус сожаления. За что и сам не знает. Может потому что чужие мысли нарушил, может еще из-за чего. Он встряхивает челкой, откидывая ее с лица и спуска?ться еще ниже, утопая головой в мягкой подушке. Адам наблюдает за этим как-то отчужденно, похолодевшим взглядом, затем, обойдя кровать, опускается на свою половину и, отвернувшись, отодвигается едва не на самый ее край, свернувшись клубком. Томми знает, что спать он не собирается, да и не нужно ему это; от того хочется спросить слишком много, задать кучу вопросов. О самочувствии к примеру, о том, простит ли он его, Тома, или может почему взгляд его становится таким холодным, когда он задумывается о чем-то своем. Томми молчит и закусывает губу, что бы лишние слова не вырвались мимолетом.—?И часто у тебя эти боли? Вопрос застигает врасплох, вырывая из собственных раздумий, и Том вздрагивает и переводит взгляд на свою руку, затем касается кончиками пальцев того места, где живая плоть встречается с металом.—?Достаточно часто. Особенно ночью. Но такой, как сейчас я еще не испытывал, разве что когда руку только приживили.—?Приживили? —?заинтересованный, Адам оборачивается через плечо, ожидая ответа. Томми небрежно ведет плечом, пытаясь поймать на себе, блестящий в полумраке, взгляд напротив; Адам будто бы специально смотрит куда угодно, но не на Томми, и сам Том сдается, опустив голову и принимаясь разглядывать складки простыни.—?Что-то вроде того. Стально стержень с чувствительными нейронными проводами внедрили в кость?— так мне сказали. Том помнит как это было нестерпимо?— будто живьем из него вырывали внутренности. Несколько недель подряд он глотал обезболивающее горстями, мешал его с снотворным, но это не приносило облегчения. Он царапал стены, срывая ногти, выл, точно зверь загнанный в клетку, забившись в самый ее угол и свернувшись там клубком, не мог спать, есть и пыть, лишь смотреть в стену и надеться, что скоро это прекратится. Облегчение наступило спустя месяц?— боль не отпустила полностью, но выносить ее стало легче, не без помощи таблеток, которые Том принимает до сих пор, но действие которых приелось и ослабло за три года. Сегодняшняя боль была сравнима с той, что он испытывал те долгие недели, и Том испугался. По-настоящему. Ведь не хотел терпеть ее вновь. За этими воспоминаниями он даже не замечает, как впивает пальцам в предплечье, и вздрагивает от этого; кожа в том месте начинает пощипывать и покрываться красными пятнами. Выдох выходит долгим и сбивчивым. Адам оборачивается полностью и осторожно касается краешком пальцев томиного запястья, привлекая внимание к себе. Он на него так и не смотрит, но Томми все же чувствует некое беспокойство, исходящее от него, и от этого становится как-то спокойно, тепло, точно как раньше.—?Так и должно быть? Эта боль?— это нормально?—?Не знаю. Никто тогда мне об этом ничего не сказал, а сейчас и узнать не у кого. Того…места, где я обзавелся этим протезом уже давно нет. То была даже не частная клиника, а старый подвал, скрытый от нежелательных глаз в сплетении улиц. Он был темный, захламленный, но оборудование было там чистым и достаточно современным, да и сомневаться совесть не позволяла, ведь посоветовал этот подвальчик один из, немногочисленных, знакомых. Заправлял там коренастый мужик, весь в наколках и с глазом-лазером. Что стало ним и его подвалом Томми не знал, но, проходя мимо пару раз, замечал, что дверь его плотно закрыта, с, висящим на ней, тяжелым замком.—?Когда Гер узнал, что я испытываю боль от протеза, он пытался затащить меня в обычную клинику…—?И ты отказался?—?Это вызвало бы массу вопросов у Министерства. Каждый, кто хочет модифицировать свое тело, должен согласовать это с Властями. В дальнейшем мне сделали поблажку только из-за… из-за…проекта. —?Томми не знает, какое еще верное слово можно подобрать, что бы объяснить, приходится говорить как есть. Хмыкнув, Адам приподнимается, упираясь руками в матрас, но уходить не собирается, как Томми боялся, а наоборот придвигается ближе, а затем и вовсе опускает голову Тому на грудь, и прикрывает глаза. Томми замирает на пару секунд, будто боясь спугнуть диковинного зверька. Протянув живую ладонь, он несмело касается кончиками пальцев мягких волос и, не встретив сопротивления, вплетает их в темные пряди, перебирая. Адам ерзает, выдыхает и приподнимает голову. Больше не пытается отвести взгляд, когда Томми смотрит прямо в его блестящие глаза, лишь немного хмурится. В темных, почти черных, пульсирующих зрачках, Томми видит свое взволнованное отражение, видит, как дрожат его собственные ресницы, когда он поддается чуть ближе, а Адам не пытается отклонится назад. Его губы прохладные; Томми нерешительно касается их своими и замирает, ожидая, затем, вновь не встретив сопротивления, прижимается еще теснее. Адам усмехается; его глаза мерцают, приобретая более темный, синий оттенок, распыляют это мерцание на щеки, из-за чего черты его кажутся более заостренными. Томми прикрывает глаза. В его воспоминаниях это лицо сплошь усыпано забавными веснушками. Даже они мило розовели в такие моменты, как сейчас; а длинные ресницы застенчиво трепетали. Адам усмехается вновь, точно прочитав его, Тома мысли; ладонь его скользит по томиной руке и останавливается в том месте, где живая плоть встречается с металлом. Каждое движение мягкое, осторожное, успокаивающее. Он водит кончиками пальцев по коже и с каждой секундой Том расслабляется все больше и больше, пока тело его не начинает ощущаться совсем легким, будто не принадлежащим ему. Это пугает и завораживает одновременно. Подобное он чувствовал лишь…раньше. Давно, слишком давно. Воспоминание от этого накатывают, точно волны во время шторма. Слишком яркие, красочные, как эпизоды любимых фильмов, как разводы на полотне художника-экспрессиониста. Тело вмиг теряет всю легкость, напрягается, спружинивает. Томми подается еще ближе, насколько это вообще возможно, опрокидывая Адама на кровать, и нависает сверху. Несколько секунд вглядываясь в глаза, что становятся едва не черными, точно бездна, и вновь впивается в его губы. Остервенело, жадно, изголодавшись. Прохладные пальцы, до этого поглаживающие предплечье, впиваються в ткань футболки на спине, готовые потянуть и разорвать ее в любой момент. И Том действительно слышит как трещат швы, а может это его механические, несмазанные пальцы, слегка коротят. Он вплетает и их в темные волосы, сжимает их в кулах и слегка оттягивает назад, тем самым вынуждая Адама запрокинуть голову, обнажив шею с белоснежной кожей. Оторвавшись от прохладных губ, Томми тянется к ней, желая прикоснутся кончиком языка к венке, что едва заметно пульсирует, но Адам упирается руками ему в грудь и Томми не в силах дотянутся. Он выпрямляется, пытаясь взглянуть в блестящие, темные глаза, но Адам отводит взгляд снова, затем отпихивает Томми в сторону и поднимается, а сам Том, не удержав равновесия, плюхается набок, уткнувшись лицом в складки простыни.—?Достаточно. —?его голос холодный и твердый, но…тихий. Он стоит к Тому спиной и он, Томми, видит насколько она напряженна.—?Что снова не так? —?выходит довольно грубо, не так, как Томми хотел, но сожалеть позно, да и Адам на это внимания, кажется, не обращает. Он ведет ладонью по изгибу шеи, там, куда Том так хотел прикоснуться языком, и растирает кожу на ней, будто желая содрать ее. Томми видит как, до этого чисто белая, она краснеет, как на ней выступают полосы от ногтей, а затем несколько царапен с блестящими, едва заметными, темными каплями. Он тянет руку, желая это прекратить, но Адам не позволяет дотянуться до себя, отступив на несколько шагов.—?Все в порядке.—?Да ничерта не в порядке! Я думал, что все наладилось, что все будет как раньше. Адам усмехается; Томми этого не видет, но ему и не нужно, что бы знать, что уголки его бледных, прохладных губ приподнялись.—?За полутора суток нечего не наладится, да и как раньше уже не будет, думаю, ты сам это понимаешь. Это глупо, но Томми сравнивает себя с чайником, что вот-вот вскипит. Он впивается пальцами в наволочку, тянет ее в разные стороны и ткань трещит, разрываясь. Мелкие белые нитки разлетаются по кровати, напоминая тонких червей. Поднявшись, он откидывает в сторону, теперь уже просто тряпку, направляется к двери и замирает у выхода из комнаты, ожидая от Адама еще каких-либо слов, фраз, но тот молчит, лишь глаза его становятся темными, мутно-серыми, как ночной туман, что хищно ползет по грязным улицам города; Томми уходит, громко хлопнув дверью за собой.*** Помешивая кофе, Томми нарочно стучит ложкой о края чашки, что бы звук этот разносился по всей кухне, тем самым вытесняя различные мысли из гудящей головы. Она будто раскалывается на две части. Может он, Том, погорячился. Может не стоило ему всего того говорить. Он делает осторожный глоток, обхватив чашку обеими руками и постукивая по ее керамическому боку механическими пальцами; они порой, будто зависаю, сгибаясь с трудом. Нужно все же выделить время на их смазку. Кофе горчит на языке, точно таблетки, что он принимает; он проглатывает его с трудом и оставляет чашку в сторону. На поверхности стола она оставляет за собой мокрый след; Томми стирает ее живой ладонью и затихает, прислушиваясь к шумам вокруг. Где-то на пустыре снова завывают механо-псы. Раньше Томми боялся этого воя, ему казалось, что твари толпятся вокруг его дома и в скором времени вломятся в его квартиру. Со временем этот страх уступил место лишь беспокойству и легкой тоске. Томми усмехается, стараясь больше не обращать внимание на звуки из вне, куда более интригующий шум доносится из самой квартиры?— Адам чем-то гремит в спальне, чем-то вроде дверок шкафа, но Томми не решается убедится в этом лично. Он лишь слушает, но с каждой секундой в голову закрадываются все более темные, пугающие мысли, от которых и по коже проскальзывает неприятный холодок. Он вслух считает секунды, надеясь, что когда дойдет до десяти, звуки прекратятся, но этого не происходит и Томми подрывается с места, с противным скрипом проехавшись ножками стула по полу, и несеться в комнату. Дверь ударяется о стену и Адам вздрагивает и оборачивается через плечо, смерив Тома нечитаемым взглядом с ног до головы. Он обеими руками упирается в косяк двери, по обе его стороны, грудь его вздымается так, точно он бежал несколько миль без остановки, и глаза его огромные, встревоженные. Впрочем, бегло осмотрев комнату, он успокаивается, и, даже находит в себе силы, что бы усмехнуться.—?Черт, я думал, что ты решил собрать вещи и уйти. Томми успокаивается, видя, что его страхи не подтвердились. В комнате все как и раньше; дверцы шкафа плотно закрыты и его, Тома, собственные вещи не разбросаны в гневе по полу, лишь изорванная простынь откинута в угол, а вместо нее застелена другая, ярко-синяя. Хмыкнув, Адам склоняет голову набок и складывает руки на груди.—?И куда по-твоему, в гараж?—?Я думал, что ты злишься на меня.—?Не больше, чем ты на меня. Выдохнув и заведя механическую руку назад, Томми взлохмачивает волосы на затылке и проходит в комнату, оставив дверь за собой открытой и опустив голову, глядя лишь себе под ноги, словно боясь споткнуться о что-либо.—?Я не злюсь, ну, то есть злился, сперва, но теперь хочу извиниться за свои слова, я не думал, когда говорил их. Я не хочу на тебя давить, торопить, а выходит, что только это и делаю. —?по окончанию своей речи, Том все же поднимает голову и вздрагивает от неожиданности, встретившись взглядом с мерцающими бледно-голубыми глазами. Он опустил момент, когда Адам оказался так близко, совсем рядом; подкрался тихо, как кошка, преследующая мышь. Он вглядывается в томино лицо, точно выискивая на нем подтверждение его, Тома, слов; и брови его сведены на переносице, из-за чего на лбу образуется тонкая складка. Впрочем, он выдыхает через пару секунд и она разглаживается.—?Тебе не за что извиняться. В твоих словах есть доля правды?— я уже говорил это раньше, просто мне действительно сложно привыкнуть ко всему, а это тело…порой оно меня не слушается. Не знаю, как объяснить. —?он поднимает взгляд к потолку, рассматривая на нем серые трещины, задумавшись, а Томми все это время покусывает собственную нижнюю губу, ведь чужие, прохладные, манящие, так близко. —?Будто что-то меня вытесняет. —?проговаривает так же задумчиво через некоторые время и Томми вздрагивает в который раз.—?Что ты имеешь ввиду?—?Говорю же?— не знаю, как еще объяснить.—?Просто, странно звучит.—?Да, наверное. —?небрежно пожав плечами, Адам переводит взгляд на томину руку. Механические пальцы плотно сжаты в кулак. —?Все еще болит? Томми так же переводит взгляд вниз. Вопрос скорее не из беспокойства, а желания сменить тему. Томми это поддерживает?— его виски и без того неприятно пульсируют; у него будет время обдумать данное заявление позже. Вместо этого он разминает плечо на проверку и прислушивается к ощущением прежде чем ответить.—?Не так сильно, как до этого. Как твоя нога?—?Порядок. Томми кивает, довольный таким ответом. Бросив секундный взгляд на его лицо, Адам вновь переводит его на механическую руку, заинтересованно разглядывая место соединения протеза с живой плотью.—?Он ведь снимается?—?Эм, да, но я никогда его не снимал. С ним я не так сильно ощущаю себя… инвалидом. Во взгляде напротив что-то меняется после этих томиных слов; он становиться… понимающим?—?И после этого тебе удивительно откуда у тебя эти боли? Позволишь? Томми кивает, понимая, что от него требуется, но предпочитает не смотреть. Не смазанные, застежки и винты поддаются нелегко, с последним Адам возиться особенно долго и он скрипит, отчего Том кривится, отвернувшись. Это не больно, но он все же облегченно выдыхает, когда Адаму удается справиться с ним. Он откладывает протез в сторону, на тумбу и мягко ощупывает тонкий, основной стержень, о котором, видимо Томми и упоминал. Кожа вокруг него загрубела, стала твердой и мозолистой; Том ведет предплечьем, будто желая отпихнуть и Адам, понимая, отстраняется.—?Томми…—?Я знаю, это выглядит ужасно.—?Нет, Томми… взгляни на меня. Том просьбу игнорирует; Адам ждет, надеясь что он все же передумает, но, спустя несколько минут ожидания, цокает языком и мягко берет его лицо в свои ладони, поворачивая к себе и вынуждая смотреть в глаза. Томми застывает, завороженный тем, как они из голубого, переливаються в изумрудно-зеленый и обратно, как вода в том, раньше, чистейшем озере в парке.—?Тебе нечего стыдиться.—?Это не стыд, а отвращение.—?Не говори глупостей.—?Ты не знаешь каково это. Адам качает головой и усмехается, слегка печально, как кажется Томми. Его большой палец поглаживает томину щеку от подбородка до скулы и сам Том больше не о чем думать не может.—?Поверь, знаю. Это тело?— сплошной протез. Но давай больше не будем об этом. —?он переводит короткий взгляд на проекционные часы, хмыкает, и возвращает его обратно на томино лицо. —?Все так же зависают. Пойдем, еще так рано.—?Тебе не нужен сон.—?Но тебе нужен. Больше не хочется не о чем говорить, ведь после этих слов Томми действительно чувствует как все его тело наливается тяжелой усталостью. Ему немного жаль лишаться тепла чужих рук, когда Адам отстраняется, но даже ноги отказываются держать ровно и Томми шаркает до кровати и опускается на нее, облегченно выдохнув.—?А ты?—?Я буду здесь, не волнуйся. Томми верит и поэтому закрывает глаза, подложив руку под подушку. Сон опутывает собой уже через пару минут, но прежде чем разум полностью тонет в нем, Томми успевает почувствовать на губах легкий, короткий поцелуй и сонная улыбка расцветает на лице сама собой. Ему сниться небо, впервые за долгие годы, не спрятанное за Куполом…