16. Потянулся к сладости (1/2)

— Эй, Хью…

— Чего тебе?

— Поцелуй меня, а.

— Еще чего хочешь?

— Ну поцелуй.

Хьюберт вскочил с подушки, тут же сев, опираясь руками назад. Он часто проморгался, на секунду уже поверив, что всё настоящее. Часто задышал, внутри все заколотилось, как сумасшедшее. Рейз не распознал странных позывов в животе, они показались ему какими-то шуршавшими мелкими насекомыми. При мысли о сенокосцах стало еще хуже, так что он спустил ноги, решая тут же все запить водой из холодильника. Бодро потрепав себя по щеке, он невольно посмотрел в потолок и выдохнул.

— Да вы там, блять, издеваетесь? — спросил он в тишину, и только ветка, ударившая в окно от сильного ветра, была единственным ответом.

Выглянув в окно, Хьюберт гневным шепотом обматерил погоду: машину придется выталкивать из огромной лужи, залившей весь маленький двор.

Он не мог успокоить дыхание и лишь тряс головой, отмахивался, когда разум подталкивал его ко сну, напоминал о легком трепете губ Нэйта. Когда Рейз начал думать о нем столько времени, что теперь это отображалось во снах? Да и тот давний поцелуй, по мнению Хьюберта, не был попыткой парнишки достучаться до него, что-то сообщить или попросить о помощи. Хьюберт всё больше думал, что поцелуй намекал на что-то иное, незнакомое ему, заставляющее в поту просыпаться по ночам. Хотя, это могли быть и его домыслы, никак не связанные с истинной, но тогда даже передёргивало: а что в таком случае Рейз видел в этом поцелуе? Чем его охотно кормило подсознание? Конечно, в первую очередь захотелось ударить себя, а заодно угомонить душевную панику чем-нибудь холодным и в бутылках по пол-литра.

Все выходные Хьюберт гулял и звонил матери, общался с Эвелин, смотрел футбол с Моррисом — словом, ничего не напоминало ему о Паттерсоне. Тогда почему ему снится сон не с косвенным участием Нэйта, а с самым прямым? Почему не снится Джесси, да пусть та же Эвелин, если уж мозг решил подшутить над ним самой несмешной шуткой. Почему именно поцелуй?!

Его злил, злил до дрожи и ненависти к себе именно поцелуй. Это значило, что на подсознании он хочет поцеловать мужчину. Нэйта или нет, но он хочет поцеловать одного с ним пола человека.

«Это просто немыслимо, — глотая воду через силу, Хьюберт смотрел в темную стену, даже не удосужившись включить свет. — Кризис ориентации наступает в подростковом возрасте, который я давно прошел. Значит, это банальное помутнение рассудка. Небольшая терапия с отвлечением внимания и все: я прежний».

Все равно, что вода холодная, не имеет смысла, что заболит горло на следующее утро. Может, он простудится, и с Нэйтом они не увидятся? Хотелось заглушить образ нахального парнишки в голове, вытащить через ушной канал все неосознанные сны о нем, лишь бы никогда не сталкиваться. Но нахальным ли? Да и получится ли без снов просто так выкинуть его из головы?

— Через розовые шторы смотрел, — усмехнулся Хьюберт, поворачиваясь к окну, выходящему в маленький двор. Как ни странно, но эти слова Нэйта запомнились лучше всего. — Еще что выпалит? Ел кусты розочек на закате? — но на свое предположение стало совсем не смешно.

Вздохнув, он упал на кровать с видом полного отчаяния. Уже понедельник, через несколько часов на работу и встречи все равно не избежать, так Паттерсон еще и активно напоминал о себе вне больницы. Неужто решил занять весь его день?

Укрывшись одеялом, Рейз шлепнул себя по лицу, приводя в порядок и повернувшись на бок, зажмурив глаза.

«Так, вечер, Джесси, ее грудь, — твердил себе Хьюберт, стараясь как можно четче представить события часов семь назад, личико стажерки и ее выраженный бюст, что так и хотелось сжать рукой. Изгиб от талии до бедра, ее щеки… Наверняка она очень мягкая, а ласкать ее до боли приятно. — Блять…»

Но сейчас ему ничего не хотелось, ведь одни извращенные мысли пришлось закрывать другими. И скручивало живот, к сожалению, ни от созданных фантазиями стонов Джесси, звучащих в голове, а от остатков сна. Потому было неприятно, отвратительно, грело сердце и доказывало, что оно способно на большее, чем семьдесят ударов в минуту. Очередной шлепок раздался в тишине, и щека загорелась. И так по кругу.

— На улицах Трентона сегодня пасмурно. Температура воздуха поднимется на восемнадцать градусов, давление — семьсот пятьдесят четыре миллиметра ртутного столба, влажность воздуха: восемьдесят процентов. В середине дня ожидается небольшой дождь, облака тянутся с Моррисвилля* в сторону юго-запада к аэропорту Трентон-Мерсер*. Синоптики сообщают сильный ветер с реки Делавэр* ближе к вечеру и советуют воздержаться от прогулок по набережной. Повышенный уровень пробок наблюдается на дороге Трентон Фриуэй*, особенно на пересечении с Маркет Стрит…

— Черт, мне как раз ехать по Фриуэй… — пробубнил Хьюберт, выезжая на Гамильтон Авеню.

Погода уже сейчас не радовала, однако Рейза устраивало, что он жил не у самой реки. Машина поддалась с третьего раза и охотно выехала со двора, пристроившись в общую колонну таких же несчастных рабочих. Часть ехала в квартал высоток, чтобы сесть за компьютер и ломать глаза до конца дня, а Хьюберт держал курс до другого конца города, где съезжал на окружную дорогу и уже следил за появлением силуэта электростанции.

— Премьера шестнадцатого студийного альбома «2300 Jacksons Street*» состоится тридцатого марта этого года, — продолжал мужчина по радио, которого Хьюберт слушал одним ухом, — и будет показана на экранах наших телевизоров! Как говорит сама группа «The Jacksons*», это их первый альбом, созданный без вокалиста Майкла Джексона. Парни утверждают, что звучание и стиль их песен не изменился, и без участия брата всё осталось на прежней высоте, но нам остается лишь ждать и предполагать, как это скажется на рейтинге и прослушиваниях. Сейчас нам доступен лишь текст одной из песен, предположительно, самой «2300 Jacksons Street», и он таков, — на этом моменте, Хьюберт встал на красный, устало посмотрев на пробку. И правда, выезжать на Трентон Фриуэй было не лучше идеей, но ехать по проулкам еще хуже: велика вероятность потеряться. Конечно, можно было… Рейз прислушался, сделал громче радио, — Воспоминания о том, как мы росли,

О том как упорно работали,

Детство обошло нас стороной.

Хьюберт не знал, каким будет новый альбом «The Jacksons», потому что он никогда особо не слушал их. Ему по душе была громко бьющая, побуждающая на действия музыка, как Calling, Frightened Kid*, Billie Jean, уже давно не звучавшая у него дома. Да будь та же Metallica*, которую до упоения слушал Моррис. Однако текст его уколол. Уколол сильно, заставил погрузиться в воспоминания, будто окунуться в ледяную воду на секунду. Радио уже играло что-то мелодичное, тянущееся, как мед, но Хьюберт сидел с задумчивым выражением лица — кому-то оно покажется даже кислым — чуть ли не пропустив зеленый свет. Моргнув, он нажал на газ и свернул, силой сжав руль. Помотал головой, попытался взбодриться, но сердце невольно забилось чаще.

Тогда, когда он рос, кассета «Off the Walls*» Майкла Джексона играла у него в комнате сутками. Жаркое лето, отец ругался, а мама, смеясь, гладила его по плечам и подмигивала сыну.

Почему все так поменялось? Почему не детство, а сама детская наивность бросила его тогда, когда ему было так необходимо уповать ее успокаивающим ноткам?

Оставив машину, Рейз, не глядя, захлопнул дверь. Радио стало ему недругом, потому около получаса он бездумно смотрел вперед, вспоминая и выходные и последующие выходные, и выходные через неделю, и через две… Словом, заедал воспоминания о всём так, как только мог. Даже Нэйт казался ему фигурой не такой волнующей, как сам Хьюберт.

Джесси, сладкая чертовка, сразу обратила на себя внимание. Стоило Рейзу вежливо открыть главную дверь в больницу мальчику на ужасно тонких и слабых ногах, их взгляды пересеклись. Ее радостные блики в зрачках, общий бодрый видок, его — уставший и опухший от воды, которой он накачал себя ночью. Вроде Джесси и светлая, и чистая, но глаза Паттерсона… Да что тут говорить.

— Доброе утро, — улыбнулась она, забирая джинсовку мягко и предельно осторожно, чуть поглаживая мягкими пальцами пуговицы.

«У Нэйта кожа бледнее, причем намного, — прикинул Хьюберт, рассматривая её пальчики, — Он даже выглядит тоньше нее».

Рейз оперся на столешницу у гардероба, предварительно оглядевшись по сторонам, но желающих занять его место не оказалось. Поправил рубашку и положил руки так, чтобы Джесси смогла коснуться их при желании.

«Быть может, после вчерашнего…»

— Как все прошло? — спросил Хьюберт, когда Джесси отдала ему деревянный номерок, все-таки поддавшись рукой вперед и коснувшись его пальцев. — Я надеюсь, он больше…

— Все хорошо, мы с девочками вместе домой пришли, — заверила его Джесси, подняв ладони. — Больше он не приставал, да и не собирался, наверное, потому что ты сильно его напугал.

Хьюберт не мог сказать, что сильно волновался за трех девушек, ведь только одна из них интересовала его. Когда какой-то сопливый студент принялся поглаживать ее талию, тискать и тянуть к себе, а она упорно упиралась и просила прекратить — тогда у Хьюберта зачесались руки поднять кулак. Конечно, с Джесси, выпившей уже достаточно, что подружки за локти принялись вытаскивать ее из бара, разговор не клеился совсем, но Рейзу она определено стала симпатична после той встречи. Но вот привлекала ли настолько, чтобы рассчитывать на отношения? Все-таки она еще стажерка, да и Хьюберт не мог утверждать, что от взгляда на нее сердце бьется чаще, щеки краснеют и прочее. Не в его стиле влюбляться быстро и бесповоротно, но, конечно, отрицать наличие симпатии глупо. Есть в ней что-то… Что-то большое, мягкое, наверняка очень удобное и притягательное.

— Если что, в следующий раз зови, я в том баре постоянно нахожусь по выходным, — не унимался Хьюберт, стараясь сфокусироваться на глазах, но это была единственная часть тела Джесси, которая его не устраивала. Говорят, глаза — зеркало души, и Хьюберт подумал, что просто не видит ее душу. Глазки были будто прозрачными. — Вы с девчонками вместе живете?

— Да, одну квартиру дешевле снимать, и можно вечеринки устраивать. Хотя вокруг одни старики …

Джесси усмехнулась и посмотрела вниз, на свои руки, не зная куда их деть. Места было предостаточно вокруг, но они так хорошо стояли, прислонившись к одной стенке, совсем близко. Хьюберт легко улыбнулся, попытавшись расслабить брови, но лоб оставался напряженным. Еще секунда, и можно спустить взгляд на губы, намазанные блеском, быть может, заговорить о ее планах на вечер, так, невзначай.

— Так, все!

Хьюберта крепко сжали сзади, вцепились в шею, отчего его откинуло. Голос Эвелин раздался над самым ухом, он сморщился от громкости и наклонился от нее в сторону. Харпер засмеялась и прижалась к его щеке, облегчив сильную хватку на шее и погладив плечи.

— Я забираю его с собой. У кое-кого ЭСТ через пять минут!

Рейз усмехнулся, быстрее смахивая руки Харпер, которые могли вцепиться в него до красных следов, но она уже забрала его запястье. Джесси улыбнулась и махнула рукой, отвлекаясь на другого врача, который подходил к окошку.

Эвелин шла так быстро, что Рейзу приходилось чуть ли не догонять ее. Дыхание начало сбиваться, а на лестнице он почти свернул шею, потому голос прорезался, как только она хотела завернуть за угол и пойти по коридору. Хьюберт остановил ее, спокойно вдохнув и выдохнув, и только потом с лёгким наслаждением высвободил свою руку.

— У меня нет никаких проце… — начал Хьюберт, упираясь и осматривая чуть бледную кисть.

Харпер повернулась, пальцами сжав его локоть и резче потянув за собой.

— Я знаю, но Нэйт проснулся, — ее лицо переменилось, стало серьезным, и Хьюберт закусил щеки, догадываясь, что уже не отвертится. — Придумывай, как будешь объяснять то, что увидишь.

Он был уверен, что Паттерсон спокоен. Эффект от феназепама продолжительный — около двенадцати часов — с учетом того, что Рейз сразу ввел тысячу двести микрограмм, а потому Паттерсон выключился уже через пять минут, а то и быстрее.

Стоило открыть дверь в палату, Хьюберт невольно зажал нос, взглянув на Эвелин. Харпер дернула бровью, кивая на медицинскую утку под кроватью и больно ткнув его в спину ногтями. Он свел брови к переносице, стоя поодаль, потому что запах всё еще не выветрился, несмотря на вентилятор, который подключал Питер. Розетки в палатах были под полотком и надежно закрывались крышкой с замком, так что возможности покончить с собой, пропустив через тело двести двадцать вольт. у них не получится. Хотя, тут даже ста десяти бы хватило из-за сырости воздуха.

Нэйт, медленно болтая ногами, сидел и рассеяно смотрел в книгу, но Хьюберт по одной странице распознал DSM. Видимо, он и правда понимает хоть что-то, чтобы так заинтересованно ее читать. Паттерсон не поднял глаз, когда дверь открылась, будто всё еще спал, даже не дернул головой.

— Он не смог встать утром из-за препарата, начал кричать от беспомощности. Пришли дежурные, поменяли простынь и поставили утку на всякий случай, — пояснила Эвелин, скрестив руки. — Максимум, на что он способен, это сидеть и читать. И все из-за твоей безответственности.

— А я-то тут причем? Нет, если надо, я вынесу, не проблема… — потирая затылок, растерянно ответил Рейз, не видя ничего такого в слабости мышц. У всех, кто прошел через большие дозы феназепама, одни и те же осложнения. — Слушай, он вчера закричал, и подвергать излишнему шуму остальных нам же невыгодно.

— Позвать меня ты не подумал? — тут же выпалила Эвелин, и уже думала начать полноценную лекцию, но дверь скрипнула, и Питер вынес медицинскую утку, неся ее с вытянутыми вперед руками. Хьюберт покосился на него, но Эвелин повернула лицо обратно к себе, плотно сжимая щеки. — Ну? Хью, я серьезно вообще-то. Это не смешно, что Нэйт…

— Эвелин, я бы просто не успел, — отвлекая её и снимая руки с щек, сразу ответил он. На удивление, это получилось спокойно, даже с некоторыми намеками на заботу. — Так ведь проще и лучше всем, нет? Нэйт не золотой мальчик, чтобы постоянно печься о нем.

— Не золотой, но сегодня сидишь с ним ты, — она больно ткнула его в грудь, цепляя взглядом. Эвелин злилась, а Хьюберт начал чувствовать, как холодок этажа окутывал его со спины. — Сам поговоришь, заполнишь мои записи. Чтобы к обеду в комнате было свежо, и Нэйт мог хотя бы стоять.

— Эвелин, да ты… — «шутишь», почти произнес Хьюберт, но Харпер тут же поставила палец на его губах, отчего Рейз резко отошел назад, хмуро смотря на нее. Ну не так настойчиво его же трогать, ей богу!

— Нет, не шучу. Это твоя ответственность, так что будь добр, не убегай от нее и в этот раз. Я понимаю, почему ты… Почему сам с ним решил работать, не позвал меня или решил переложить всё на дежурных… — она положила руки ему на плечи, погладив с природной добротой, присущей только Харпер. — Ты большой молодец, Хью… Но это не отменяет того факта, что последствия нужно исправлять!

— Даже у хорошего есть обратная сторона, — потирая переносицу, пробубнил Рейз, выпутываясь из попытки Эвелин обнять напарника и разворачиваясь к двери.

— А я поищу в библиотеке еще книжки, где может упоминаться клозапин, — радостно воскликнула Харпер, и Хьюберт повел лишь головой на ее слова. Эвелин подмигнула и в своей непринужденной и свободной манере повернулась на каблуках. — В архив меня надолго не пускают, сейчас только с пациентками работаю, но я уверена, мы там что-нибудь да найдем. Не сейчас, так потом.

— Иди уже, у меня скоро самого начнутся побочные эффекты от этого клозапина, если еще о нём услышу.

— Принес? — со слабым любопытством спросил Нэйт, когда на стол поставили завтрак.

Он потянулся довольно смело и непринужденно для человека со слабостью тела, на что Хьюберт схватил его руку. Сначала Эвелин проводила осмотр, и лучше сделать это перед завтраком. Расслабленная кисть от неожиданности потянулась в ответ и далась, позволяя полноценно дотронуться. Рейз быстро прощупал костяшки, которые мог лишь видеть ранее, вспоминая, как не позволил им коснуться его однажды, однако сейчас сам держал, прощупывал кожу до локтя, невольно рассматривая цветущие синевой вены.

«Надеюсь, такого осмотра с него и меня хватит? — сморщившись, подумал Хьюберт, представляя, как Эвелин ежедневно пальцами бегала по его ногам, животу, спине… — У него кожа везде такая тонкая? Еще надавлю и порвётся, небось. Не хотелось бы…»

Очередная мысленная пощечина. Хьюберт быстро отвернул голову, рука будто обожглась о холодную кисть Нэйта, и Хьюберт поскорее вернул ее на своё колено. Нет, с них и правда хватит. Даже мысли о более тщательном осмотре и быть не может: Хьюберт уверен, что Паттерсон испугается или решит, что это знак для ответных касаний.

— Осмотр, какой делает миссис Харпер, проводить не буду, — вытерев руку, на которой осталось странное ощущение легкости, пояснил Рейз, наклоняясь к бумагам. — Если можешь шевелить руками — ешь. Тебе нужен…?

Хьюберт достал пакетик джема, по привычке упавший в карман «по чистой случайности», как ему думалось. Нэйт активно закивал, сам потянулся к сладости, любезно улыбнувшись. Хьюберту захотелось ответить тем же, но он лишь хмыкнул.

Нэйт начал есть, и есть полноценно: от завтрака осталась лишь обглоданная корка хлеба, сыр или масло с которого всегда съедались, и немного каши на подбородке. Он оперся локтем на стол, искоса поглядывая на Хьюберта, который пусто смотрел в записи Эвелин и в голове считал себя настоящим счастливчиком, что не влюбился в Харпер и не надел на её палец обручального кольца. А потому…

«Что её подчерк —сущий ад. Ну кто вместо нормальной «i» пишет какую-то «l»? Вместо unspecified (неутонченный) получается какое-то unspeclfiled. Так недалеко и до чего-нибудь вроде unspecial filed (неспецифический файл). Бред, конечно. Спасибо, что w не меняется на v… — думал Хьюберт, расшифровывая каракули. — А ведь еще и сокращения добавляет…»

Решив, что дело это гиблое, Хьюберт незаметно повернулся к Нэйту, который с игривым выражением лица, закусив нижнюю губу, ловил его взгляд. Рейз громко вздохнул и закатил глаза, не удивляясь, но настораживаясь. Стоило подумать, какие уловки парнишка опять придумывал.

Рука, ранее искавшая ручку, заодно нашла банку эхинацеи; как раз Нэйт почти доел и второй стакан с водой, помимо основного, можно охотно наполнять. Рейз быстро открыл упаковку, но вскочивший Нэйт и его рука, быстро забравшая стакан, остановили его.

— А это еще что? — тут же возмутился он.

— Просто пищевая добавка, — Хьюберт готов был дать Нэйту баночку и самому убедиться.

— Зачем они мне?

— Ты хочешь знать простыми словами или моими? — сразу спросил Хьюберт, пытаясь так избежать попыток Паттерсона украсть у него что-нибудь еще, кроме блокнота.

— Твоими, — не задумываясь, ответил Паттерсон.

— У тебя не впечатляющий уровень гематокрита, — бубнил Хьюберт, заглядывая в самые первые анализы. — Тебе прописали пищевую добавку, чтобы избежать анемии. Конечно, гидроксикоричные кислоты не плохие, да и B12 найти можно, но этого мало. Хотя бы подозрений на агранулоцитоз нет, уже не плохо. Но вот кататония и её происхождение — загадка…

— Я же могу сделать вид, что все ясно, и мы на этом сойдемся? — смотря в глаза Хьюберту и аккуратно возвращая стакан, почти засмеявшись, сказал Паттерсон.

Рейз хмыкнул и посмотрел в сторону.

— Если тебе вдруг стало интересно, — насыпая ложку эхинацеи и размешивая, продолжал Хьюберт, а заодно добавляя таблетку клозапина, — в библиотеке есть учебники по школьной программе биологии и еще много разных книг… Точно.

Пока Паттерсон с удовольствием пил эхинацею, которая, видимо, оказалось сладкой, Рейз приподнял бумаги, лежавшие на коленях. Хьюберт не стал сразу вытаскивать книжонку, потому что Нэйт с радостью, даже переизбыточными положительными эмоциями испачкал бы ее едой, но сейчас, когда парнишка даже вытер подбородок рукавом, рисков уже не было. Рейз вытащил книгу в светло-синей обложке и положил на стол.

— Эвелин передала мне, что ты хотел прочитать «Гэтсби». В библиотеке по факту книга была, но, видимо, пациентам она тоже интересна, — пододвигая ближе «Гэтсби», замечая, как взгляд Нэйта дрогнул. Паттерсон неловко потянулся к ней, будто книга — его главная драгоценность. — Да не колеблись ты так, это же просто книга.

— Зато какая, — протянул Паттерсон, беря ее в руки. — Ты же сам говорил, что именно она мне снилась, значит, в ней есть что-то, что мне нужно.

— А разве «Бог» не говорит тебе, что тебе нужно?

Нэйт не ответил, пальцем водя по обложке. Плотный картон, немного потрепанный общий вид, но наполнения эта книга не меняла. Казалось, Хьюберт уже мог закрыть дверь с другой стороны, оставить Нэйта одного, позволить витать в своих мыслях и наслаждаться историей, но… Паттерсон сам повернулся к нему, дернув головой.