14. Цепочка в виде ворона (1/2)

В зале горели светильники вопреки разгару дня, однако небо постепенно затягивали тяжелые тучи. Мужчины складывали зонты в одну стопку, совсем не думая о работе уборщиц, потому что везде оставались мокрые следы от их ботинок: успело изрядно поморосить за последние полчаса. Харпер аккуратно обошла общую суматоху, поздоровавшись с Фредом, стараясь не подать виду, что чем-то огорчена, хотя губы неуверенно сжались в тонкую линию. Десять минут назад она стояла на веранде и с надеждой смотрела вперед, крепко обнимая себя руками. Сегодня среда, а значит, пациентов поведут в большой спортивный зал на заднем дворе. Но это будет примерно через час, когда часы пробьют пять, и все пациенты направятся вниз по коридорам к широко распахнутым дверям веранды.

Сейчас Эвелин решила не думать о ближайшем будущем и переключилась на нынешнего пациента. Она почти вприпрыжку спускалась по боковой лестнице на нижний этаж, вежливо улыбаясь прохожим, даже не заметив сначала одного крупного парня, которого выводили из изолятора. Руки связаны, форма черная, чем отличала его от обычных пациентов, заметная борода и сильно поношенные ботинки на ногах. Он хмурился, казалось, стискивал зубы, но не пытался вырываться; за столько времени уже понимаешь, что все бесполезно и что он против трех санитаров бессилен. Однако Харпер посмотрела на него с интересом, но никак не страхом и, тем более, жалостью. Пациенты из изолятора не ее забота и… Сидят они там точно не из-за легкой формы агрессии. Однако любопытные же черти! Харпер была похожа на маленькую девочку, попавшую в большой город, которая смотрела на всех большими яркими глазами. Это в очередной раз убеждало ее, что психиатрическая больница — кладезь информации и исследований для нее, что это ее место. Эвелин старалась не ловить взгляд пациента, не решаясь играть с судьбой и проверять чужое терпение, а потому шмыгнула как можно быстрее в коридор, благополучно оставшись незамеченной.

Питер с упоением читал газету, сначала не заметив Эвелин, а Блейк, наоборот, охотно ей махнул. Его ухмылка насторожила Харпер, но она сильнее прижала книги к груди, лишь приветливо подняв уголки губ. Эвелин хотела молча зайти в палату, но цепочка на шее оказалась самой настоящей предательницей.

— Муж подарил? — заметил Блейк.

— Сама купила, — ответила Эвелин, уже надавив на ручку двери.

Блейк, возможно, хотел еще что-то сказать, но Харпер перебила его хлопком закрывающейся двери.

Нэйт лежал на кровати, лениво листая потрепанную книгу. В прошлый раз он попросил у Эвелин «Собор Парижской Богоматери»*, но ни тогда, ни сейчас его выражение лица не изменилось. Расслабленный лоб, не дрогнувшие губы, даже взгляд был пустым, безжизненным. Будто читал он нехотя, через силу, хотя продолжал просить книги. Харпер прикинула, что таким способом он убегает от окружения или собственных мыслей, но стоило выяснить все аккуратно и совсем ненавязчиво.

«Он почти как ребенок, — смотря с высота своего возраста, подумала Эвелин, когда Нейт согнул ногу в колене, лежа на животе, что напомнило ей спящих так младенцев».

— Привет, Нэйт, — воскликнула Эвелин, поставив стопку книг на тумбочку.

— Здравствуйте, миссис Обручальное кольцо, — продолжая смотреть в одну точку в книге, протянул Паттерсон. — Сегодня опять осмотр?

Эвелин ответила взглядом: им обоим надоела эта практика, но она не могла пойти против правил, да и продолжала косо посматривать на дежурных. Она регулярно осматривала тело Нэйта, спрашивая про каждый синяк или царапину, если они были. Мысль о том, что Блейк из-за злости на них с Лесли может навредить Паттерсону, сильно волновала Эвелин. Она думала уговорить Питера всегда водить мальчика в туалет и в душ, но тот лишь отчаянно мотал головой: ему все еще было неуютно с Нэйтом, хотя на стажировке он уже недели две.

Новых царапин или ушибов она не заметила, да и сам Паттерсон отвечал, что «распустивший нюни» — что значило Блейк — его даже не трогает, когда куда-то ведет. Впервые Эвелин была рада, что Нэйт вызывал отвращение у других или банальное нежелание его касаться.

— Посмотришь? — она указала на книги, пододвигая их ближе к краю тумбочки.

Нэйт с равнодушием повел головой, скептически осматривая стопку, и его бровь слегка приподнялась. Он сел на колени и принялся разглядывать каждую книгу.

Харпер так и не разобрала, какие книжные предпочтения Нэйта, потому брала самое разнообразное, начиная от Набокова и заканчивая переведенным Достоевским, вот только всегда проходила мимо стеллажа, посвященного работам психиатров или неврологов: в библиотеке по требованию Хедлстон есть и медицинская литература, в отдельных случаях даже помогавшая пациентам. Эвелин казалось, что Нэйту подобное будет ни к чему: он в силу возраста может начать приписывать себе другие диагнозы, отказываться от лечения, ведь параноидальная сторона шизофрении может появиться резко и неожиданно. А если он где-то отыщет книжку с фармацевтикой, то Харпер понятия не имеет, как ему объяснять и доказывать важность того или иного препарата. Возможно, наличие медицинской литературы и играло кому-то на руку, но точно не подростку-Нэйту.

— Оруэлла я читал, Диккенса тоже, — ответил он через время, откладывая от себя «Скотный двор»* и «Большие Надежды»*. — И Стивен Кинг не понравился…

— Может быть, есть что-то, что ты не читал? — Эвелин протянула ему «Идиота»*, но Нэйт лишь фыркнул.

Казалось, что Паттерсон искал что-то конкретное. Он вычитывал аннотацию, листал оглавление и еле заметно качал головой. Пару раз поворачивался к стене и шептал «Все не то, не то». Как будто он хотел что-то найти, но не мог вспомнить автора или название.

— Нэйт, может быть… — Эвелин хотела предложить Паттерсону вспомнить сюжет или спросить, о чем он бы хотел прочитать, но мальчик вспомнил все и без наводящих вопросов.

— А есть «Великий Гэтсби»? — резко спросил Нэйт, подняв голову. Губы дернулись в ухмылке, но глаза пристально смотрели на Харпер.

— А, Гэтсби… — протянула Эвелин. Она задумалась, пытаясь вспомнить, замечала ли на стенде «Книги нашего времени» хотя бы один ее экземпляр, но все было тщетно. Достать «Гэтсби» нелегко, при условии, что она до сих пор хорошо продаваема, и сдавать их никто не стремился. — Знаешь, наверное, ее нет у нас. Нам обычно привозят ненужные книги из библиотек, или родственники больных жертвуют ими, но вот «Гэтсби» я не находила.

— Ее точно нет? — со вздохом спросил Нэйт, наклонив голову.

— Я обязательно поищу ее, — заверила его Эвелин, в порыве нежности накрыв руку мальчика. Нэйт дернул головой, губы поджались; ей показалось, или он обиделся? Такое ощущение, будто эта книга нужна ему, как воздух. Харпер стало жаль мальчика, но в тоже время книга могла стать отличным поводом для разговора. — Почему ты так хочешь ее прочитать?

Паттерсон не ответил, а сначала вновь взглянул на стену, перешептываясь, а затем судорожно вздохнул и опустил голову. Его руки задрожали и брови Харпер при взгляде на мальчика невольно выгнулись.

— Она ассоциируется у меня с одним человеком, — тихо сказал Нэйт, позволяя Эвелин гладить его кисть.

Харпер не могла проявлять большого сострадания к пациентам, ведь ее работа состоит в непосредственном лечении, но с Паттерсоном… Разве могла женщина старше его на десять лет не проявить к больному хоть чуточку жалости? Ведь Нэйт — заложник собственного тела и мозга, это был не его выбор. Если некоторым не повезло, и заболевание передалось им генетически, или кто-то сам запустил себя до такого состояния, то Нэйт выглядел на фоне их как человек, которому насильно посадили в голову кого-то еще. И он страдал от этого так же, как Клара, которая продолжала жаловаться на жизнь и лежать в постели. Они оба страдали от самих себя, вот только Нэйт не разделял, от кого конкретно.

— Расскажешь… — начала Эвелин, чувствуя, что их диалог заходит глубже, чем обычно. — Расскажешь мне о нем?

Нэйт убрал руку и отвернулся, ничего не сказав. Харпер все поняла и отвела взгляд в сторону, сдерживая то напористое человечное желание силой накинуться на Паттерсона и заставить все рассказать. Она видела, что мальчик страдал от кого-то внутри, ведя с ним «междоусобную» борьбу в одном головном мозге. Паттерсон дергал головой то влево, то вправо, будто разрывался между двумя полюсами. Однако в их разговорах был всегда один, отрицательный полюс. Прошло несколько секунд, когда Эвелин осознала, что сценарий этого самого полюса повторяется.

— Ожидался приезд послов из Фландрии, — вдруг начал Нэйт, расфокусировав взгляд. — Они опаздывали, но автор мистерии распорядился начинать. Представление было прекрасным…

Эвелин никогда сама не расспрашивала, лишь пыталась с ним общаться на столько, насколько Паттерсон позволял. Но они обсудили уже все, что возможно: органные произведения Баха, художественное объединение «Восемь*» в начале двадцатого века, причудливые иллюстрации Робинсона*. Создавалось ощущение, что они два приятеля, говорящие обо всем на свете абсолютно поверхностно. Глубины в их диалоге (скорее монологе) не было. Паттерсон диктовал себе под нос всё так, будто он — информационный источник, и Эвелин начала подозревать у него что-то отдельное от шизофрении. Либо это синдром саванта, характеризующийся наличием «гениальности» у ребенка при детском аутизме, либо Нэйт всё это вычитал в книгах, но запомнить столько информации в такой короткий срок не каждому под силу… Тем более, если учесть, что Паттерсон находился в собственных мыслях намного чаще, чем разговаривал с людьми. Харпер на секунду подумала, что его мозг в качестве защитной реакции начал запоминать любую информацию из внешней среды с целью «заполнить» определенные пробелы в памяти или травмы психики.

В вечном пересказе истории проходили их полтора часа, по сорок пять минут утром и вечером. Эвелин пыталась копнуть глубже, услышать его мысли насчет симфонии Баха или смысл картины Эверетта Шинна*, но Нэйт лишь продолжал свою нить: «Правда вскоре этому пришёл конец, когда в 1929 г фондовый рынок США рухнул…*». Харпер не сдавалась, решив добиться размышлений посредством книг.

Она надеялась, что хотя бы Хью знает мальчика лучше нее — Нэйту свойственно больше доверять своему, как и любому другому человеку — и смог бы рассказать ей, но… Рейз отнекивался. Отнекивался сразу, уходил от ответа и старался говорить о чем-то отдаленном. Будто они трое играют в игру, где Хью и Нэйт знают общий секрет, а Харпер должна догадаться, какой именно.

— Если хочешь, можешь сам найти книги в библиотеке, — подумала вслух Эвелин, когда описание «Собора Парижской Богоматери» было закончено.

Ей показалась эта идея самой правильной, если учесть, что коммуникация с людьми у Нэйта должна быть, чтобы там не говорила миссис Хедлстон. Ведь возможно провести Нэйта в библиотеку по-тихому, чтобы никто его не увидел? Попытаться дать ему больше свободы кроме четырех стен и душевой кабинки будет лучше, чем оставлять неизменной реальность — Эвелин была уверена в этом.

— Тут есть библиотека? — произнес Нэйт, выгнув брови.

— Да, если хочешь, мой приятель может отвести тебя туда.

— Хью? — тут же спросил Нэйт.

— Нет.

— А он сегодня вообще придет? — невзначай спросил Нэйт, повернулся и, нахмурившись, закатил глаза, махнув рукой стене. — Опять ты за свое… Пф, думаешь, мне есть дело до того, что тебе неприятно? — он закусил щеки, с пренебрежением смотря в стену, а потом повернулся к Эвелин. — Миссис Обручальное кольцо, я думаю, сегодня мне не до разговоров, — быстро ответил он, продолжая бросать взгляды.

Эвелин отпустила его руку, напоследок погладив выступающие косточки и невольно просияла, когда Паттерсон кивнул — так он благодарил Харпер за заботу. Он пригляделся к ней, осматривая сверху вниз, и тоже задержался глазами на ее груди.

— Мне кажется, сегодня эта цепочка будет раскаленной, ваш бежевый свитер сюда не к месту, — прошептал Паттерсон, подперев голову рукой. Он продолжал прожигать взглядом цепочку еще пару секунд, но, видимо, его внимание полностью забрал «он». — Знаешь, даже хорошо, что я поцеловал его…

Эвелин внешне не отреагировала, но последняя фраза сильно ее удивила. Значит, с кем-то он уже целовался? Хотя, оно не удивительно, ему в этом году исполняется восемнадцать, этап первой любви у него точно был. Но… Тогда как давно он болен? И кем была его первая любовь?

«Неужто Нэйт гей? Целовал «его», — думала она, поднимаясь на первый этаж, — если это так, то это еще один человек, повлиявший на него… Мне так кажется».

— На улице все еще дождь… — жалобно протянула Лесли, любуясь в окно и скривилась, ища в подруге поддержку.

— Не скули, хотя бы завтра пыльно не будет, — подметила Эвелин, потянув ее за рукав.

Лесли, будто ослабела, поплелась за ней к веранде, продолжая шептать на ухо, как она ненавидит дождь и любит времяпрепровождение с Аланом.

— Лес, только не при мне! — наигранно возмутилась Эвелин, не желая слушать про похождения почти тридцатилетней девушки с подростком.

Лесли засмеялась, ведь эта игривая подруга всегда любила смотреть, как Харпер злиться. И Эвелин прекрасно это знала.

В гостиной Моррис выдавал зонты и старался особо не ходить, потому что ботинки промокли насквозь. Харпер, стоило ей увидеть мужа, тут же принялась пристально глядеть, ожидая, пока он повернется и ненароком заметит ее. Через несколько секунд Моррис все-таки оглянулся, и взгляд его стал ярче; казалось, он уже забыл про зонт, который хотел выдать Зои. Эвелин чуть махнула рукой, смущенно подняв уголки губ, будто не с ним она жарко целовалась сегодня утром, лениво собираясь на работу. Моррис хотел подойти к ней, уже совсем забыв про Зои, которая только вздохнула на все эти сентиментальности, но кто-то выставил зонт между ними первым.

— Зонт, — пояснил Уилл, обращаясь к Эвелин. Поймав ее растерянный взгляд, он только протянул предмет, — бери зонт и выходите. Пациентов уже ведут.

— Спасибо…

Стоило Харпер повернуться опять, Моррис уже стоял вполоборота к ней. Рядом с ним над чем-то смеялись мужчины, а он не реагировал, смотря прямо и строго. Губы плотно сжаты, взгляд острый, а подбородок чуть вздернут. Эвелин показалось, или от Морриса веет строгостью и леденящей надменностью?

Большая кирпичная коробка была достроена около года назад. Тогда Эвелин только начинала работать в больнице, и рабочие вовсю ходили на заднем дворе. Пациентов выводили только утром, переставляя все процедуры на день и вечер, чтобы они особо не контактировали с посторонними. Зал снаружи покрашен серой краской, зато внутри намного лучше. Персиковые стены с высокими окнами над самой крышей напоминали Эвелин старый спортивный зал ее школы. Там всегда скрипели половицы у выхода, и никогда не горела третья лампа на стене справа; аналогичная картина встретила ее и в Трентовской больнице. Харпер находила это занимательным: некоторые подсказки судьбы, как фантазировала она, присутствовали здесь неспроста.

Пока мужчины и пара медсестер «сортировали» пациентов по половой принадлежности, отправляя в разные углы зала, Харпер ловко протиснулась и пошла к складу. Посчитав всех девушек, она переглянулась с Лесли. Они всегда вытаскивали мячи девочкам, считая, что брать инвентарь намного комфортнее с рук женщин, чем порой грубых мужчин.

— Сколько брать мячей? Девять? — громко спросила Лесли Эвелин, подходя к открытой двери. Склад мог спокойно находиться открытым, если в здании ранее никого не было, что совсем ее не удивило. — Я могу нам с тобой прихватить, Лес…

Повернувшись, она застыла.

— Леа, что ты тут делаешь? — встрепенулась Эвелин, почти подбегая к ней и неловко протягивая руку. — Что ты ищешь?

Томпсон повернулась и виновато скривила губы. Она держалась за металлический шкаф, где лежали инструменты для садоводства и оборудование для заднего двора: различные виды веревок, шпатели и пакеты с семенами. Леа сильно горбилась из-за общей слабости, Эвелин сразу заметила обмотанные скотчем кисть и локоть, что позволяло бинту на руке крепко держаться. Видимо, предотвратить попытки содрать бинт к чертям останавливал только он.

— Это очень интересные вещи, — Леа пусто смотрела на полки, будто сквозь них.

Рассеивание взгляда, странная ухмылка, только на первый взгляд казавшаяся доброжелательной… Эвелин невольно поддалась вперед, и не зря. Леа хотела резко схватить веревку, уже потянула руку и с азартом закусила губу. Она успела цапнуть ее пальцем, словно ее лечащего психиатра здесь и небывало, но Харпер была наготове. Она ловко перехватила кисть, чётко развернув и заломив за спину руку, ожидая от Леи бури эмоций и криков, однако ее непроницаемость, даже непривычная заторможенность только усилилась. Эвелин попыталась заглянуть в лицо, чтобы привлечь ее внимание.

— Леа, это для работников! — предупредила её Эвелин, но Томпсон было все равно.

Она продолжала тянуться к вещам, почти капризно заскулив, но Харпер была настойчивее. Она взяла Лею под живот и потянула на себя, отодвигая от полки, позволяя не то, что полностью лечь, но навалиться. Слишком податливое тело… Эвелин догадалась сразу же, отчего вздрогнула.

«Маниакальный эпизод, — пронеслось в голове, отразившись эхом внутри, говоря о новом сжигающем ее в клочья этапе. Этапе, когда радость Леи становится ядом, а ее грусть вернется лишь через две недели».

Леа покоилась в руках Харпер, подставляла голову под легкие поглаживания и Эвелин пользовалась моментом, шелестя рукой по грязным волосам. Это были обыкновенные жирные корни, от которых на пальцах остается неприятный блеск, но как же Эвелин было важно ощутить хоть это. Можно даже почувствовать легкое дрожание кисти, когда проходишься по столь дорогим локонам и понимаешь, что никогда не сделаешь это как раньше, как много лет назад. Такие моменты выбивали ее из колеи, делали слишком уязвимой и способной чувствовать обрывки прошлого еще острее. Приходилось мириться с тем, что работала здесь она, и держать себя в руках приходилось только ей одной.

— Эвелин, ну ты где? — раздался голос сзади.

Леа резко подняла голову, словно проснулась, и вдруг отпрянула от груди Харпер, к которой была прижата спиной. Она махнула головой, пытаясь вспомнить, где находилась, повела руками вдоль стеллажа навстречу к выходу. Спутанность действий и сложность ориентирования в пространстве — все начало подтверждаться так сразу, что Харпер хотела остановить этот круг. Хотя бы разок, чтобы не видеть, как сначала Леа отчаянно кричит и просит о смерти, а на следующий день подавляет смех. Биполярное расстройство второго типа пусть и не такое страшное, не вызывает галлюцинаций у пациентки, но берет в крепкую узду ее лечащего врача.

Эвелин со вздохом посмотрела в сторону, замечая нужную корзину с инвентарем. Она кинула несколько мячей прямо в зал, смотря на растерянный взгляд Леи, вмиг посвежевший. Она радостно понеслась за прыгавшим кружком, словно это единственное на свете, что ее волновало. Как же болезнь смогла сделать из такого одуванчика столь непостоянную личность? А ведь именно такой воздушной и жизнерадостной Харпер помнила ее до… До того дня.

— Поиграешь со мной? Давай, пойдем поиграем!

Голос Леи звонкий, как колокольчик, несравним с глухим низким тембром в депрессивный эпизод, прозвучал сзади, и сердце Эвелин пропустило удар. Она повернулась, уверенная, что эта просьба направлена точно ей, но лишь на секунду, после опустила взгляд и горько хмыкнула. Сердце продолжало размеренно, гулко биться, а Леа уже вела за руку незнакомую Эвелин девушку, держа мячик в другой руке.

«Это временно, — уверяла себя Харпер, глотая старую обиду на себя в сотый раз».

Некоторые пациенты работали в круге под руководством медсестер, учились обращаться с различными пластиковыми конусами, булавами и обручами. Подкидывание, расстановка предметов и хождение вокруг них, маленькие ленивые эстафеты — этим наполнялись дни самых неповоротливых больных, если тех смогли поднять с кровати. Остальные разбредались кто куда, оставаясь на своей гендерной половине: Лесли учила смуглую уставшую девчонку кидать мяч прямо ей в руки, а остальные поделились на свои пары, использовали скакалки или те же мячи. Оставалось надеяться, что драки между девушками не будет, иначе взбунтуются и мужчины.

Однако время такой общей суматохи, летящих мячей и разговоров легко не заметить тонкую девушку, что уже подобралась к дверям склада. Если хорошенько поискать, можно найти даже садовые ножницы, которыми пырнуть себя не составит труда. Эвелин известно о нескольких таких случаях. И ей все еще было тревожно, она теребила пальцами ворона на груди, вспоминая встречу на складе.

Стоило посмотреть на светлую макушку, спокойствие само возникло на лице. Ее Леа здесь, не лежала на складе с порезанными руками, а мирно играла в мяч, поднимая его всякий раз, как тот выскакивал у нее из рук. С каким азартом она целилась прямо в руки напарнице, чтобы та поймала, и как заливисто смеялась и подбадривала, если той все-таки удавалось схватить его. Харпер уверена, что Леа Томпсон ее самый настоящий запретный плод, которым ее дразнили каждый раз, стоило двум неделям пройти.

— Эвелин, можем поговорить?

Неловкое касание заставило ее отогнать мечтательность с глаз и серьезно посмотреть на фигуру рядом. Джесси, встретившись с ней взглядом, отвела его в сторону, определённо смутившись «рабочего» взора Харпер; сама же Эвелин просто испугалась, что её подошли расспросить насчет происшествия с Леей. Легкий румянец запестрел на ее щеках, и Харпер была уверена, что это не часть макияжа. С ней что-то случилось? Она мгновенно расслабилась и уже более одобрительно кивнула, прося продолжить.

— Это насчет мистера Рейза… — она нервно заправила прядь за ухо, будто признавалась в преступлении, но никак не говорила с коллегой.

— Что-то произошло? — нахмурилась Харпер, поворачиваясь к ней. Если это связано с Хью, то либо он ей навредил, либо он ей нахамил. Первое, конечно, можно было сразу оспорить: Хью не мог сделать чего-то плохого такой красотке. Но на деле могло быть всякое. — Он тебе нагрубил? Он периодически в плохом настроении…

— Нет, наоборот, — суетливо ответила Джесси, приблизившись к ее уху. Она молчала несколько секунд, даже задержала дыхание, прежде чем сдавленно выдать. — Мне кажется, я влюбилась…

Харпер резко развернулась к ней полностью, схватив за плечи. Сначала уголки губ широко растянулись в глупую гримасу, затем и глаза распахнулись шире, и пристально смотрели на пунцовое лицо Джесси. Совсем недавно она советовала Джесси просто довериться Хью, а теперь она влюблена! От такой реакции Харпер она похлопала глазками и глупо усмехнулась, а сама Эвелин чуть ли не сжала ту в объятиях.

— Да ладно, Джес, — пробормотала Эвелин, все же стискивая ее в объятиях. — Я тебя так поздравляю!

— Поздравлять пока не с чем, — мялась Джесси, аккуратно похлопав Харпер по спине, — ведь я не знаю, ответно ли это…

— Взаимно! — бурно ответила Эвелин. — Хью, конечно, мальчик стеснительный, но вы хорошо ладите, судя по рассказам Лесли. И вообще, если Хью продолжит мяться, позови его сама на свидание, — Джесси шокировано взглянула на Эвелин, но та лишь рассмеялась, прижав к себе сильнее, — Джесси, у тебя все получится!

Джесси наклонила голову, быстро кивнув. Она вдруг заинтересовалась своими пальцами, перебирая их, но Харпер видела, как улыбка расцветает на ее лице, и она уже готовится рассказать подробнее. Джесси бы и дальше становилась все ярче и ярче, если бы кто-то резко не обнял Харпер со спины.

— А вы это о чем? — игриво спросила Лесли, положив голову на плечо подруги. Эвелин покачала головой, мысленно чувствуя негодование Морриса, потому что только он мог так обнимать ее. — Решили какую-то новость без меня обсудить?