12. Неприглядная привлекательность (2/2)

«И в горе, и в радости кричали они. Мне совсем чужды мысли твои, — как некстати возникло в голове Рейза».

Хьюберт тут же вспомнил момент, когда пытался извиниться, а Паттерсон продолжал истерить. Стало как-то не по себе, будто по задней стенке горла что-то стекает, не дает нормально говорить, но в то же время наслаждается твоей безысходностью и течет все медленнее. И Хьюберт нашел название этой субстанции — страх. Но страх отчего? Откуда ему взяться, когда вся власть в его руках, он способен подчинить Нэйта любыми способами, кроме различных процедур. Но это ни к чему — Паттерсон замолчит после одного шлепка.

«Тут надо тебя ударить, дурень, — ответил порыву Хьюберт».

Он устал воевать и пытаться выплюнуть все изводившие выбросы организма, потому что кислое лекарство порой лучшей проглотить, чем бесцельно катать по рту.

— Нэйт? — Хьюберт попытался привлечь на себя внимание, и Паттерсон характерно дернулся назад, будто голос Рейза был веревкой на его шее.

Однако это единственное, что сделал парнишка, после чего вновь принялся напевать. Даже сделав пару шагов вперед, Нэйт не среагировал. Будто он не заметил его вовсе или принял за кого-то другого. По крайней мере, в прошлые посещения Нэйт всегда его замечал.

Хьюберт помнил, что сказала Эвелин. Он помнил, что Нэйт звал его на прогулке и решил не говорить об этом, но иметь в виду. На всякий случай блокнот он переложил в боковой карман, так как прятать его от Паттерсона глупо: Нэйт заинтересован им сильнее, чем самим мужчиной. Или ему так только казалось…

— Нэйт, — повторил он еще раз, слегка наклонившись и увидев, что залысин было не так много.

Волосы Нэйта были редкими и такими светлыми, что он спутал их с кожей. Паттерсон был бледный, болезненно бледный и, хоть и был потрепан судьбой, даже так людям несвойственен такой оттенок кожи. Естественно, Рейз почувствовал волнение — ему было жаль Нэйта еще в первую встречу. Так быть не должно, нельзя использовать несовершеннолетних для экспериментов. Куда смотрели его родители?

«Но если его родители дали согласие на передачу полной ответственности за Нэйта больнице, их бы точно вписали в какой-нибудь документ. У Мел должно быть что-то такое, - размышлял Рейз по ходу приближения к Паттерсону».

Хьюберт почти коснулся его плеча, как в день прогулки, но теперь осознанно. Резкий шлепок по его собственной руке не удивил, он резко отошел назад. Нэйт изменился на глазах, сгорбился и закричал.

— Нет! Уходи… — вскочил Нэйт, смотря в сторону. — Хватит! Господи, да заткнись ты уже со своими проповедями, ты ничего для меня не значишь!... И что!?

Он нахмурился и показал средний палец стене, гневно прошептав. Хьюберт даже не пытался его услышать, а лишь вздернул брови и громко усмехнулся, наблюдая за всей картиной. Паттерсон гордо поднял подбородок, продолжая стоять на месте и пепелить взглядом стену. Выглядело забавно. Хьюберт бросил взгляд следом, но тут же себя одернул — он же не такой, вряд ли увидит хоть что-нибудь кроме треснувшей краски.

Однако Рейз отчетливо привлек внимание на себя, и в следующее мгновение Паттерсон повернулся к нему. Выражение лица быстро изменилось — не было ни гордости, ни злости. Рука тут же убралась за спину, а сам Нэйт слегка выпрямился.

— А, это ты, — протянул Паттерсон, облегченно вздохнув.

— Принес ужин, — Хьюберт кивком указал на поднос.

Нэйт в два шага дошел до кровати и упал на нее, попав спиной на подушку у стены, выжидающе смотря на Рейза. Благо, тот успел нацепить серьезную маску, игнорируя неловкость. Сейчас он признал необходимость умышленного отталкивания, ведь Паттерсону необходимо поесть, а Хьюберту этим руководить.

— Ух и противная она, — прошептал Нэйт, зачерпнув ложкой кашу.

Еда для пациентов и правда была не лучшего качества. Если врачам еще могли дать кашу с пакетиком джема, то вот больным порой ее даже не солили. Потому Хьюберт часто забирал нетронутую кашу и лишь обглоданную краюшку хлеба. Даже чай не трогал, потому что тот был слишком крепким и совсем не сладким.

В это раз Нэйт поступил также, как всегда — съел две ложки и с отвращением отодвинул тарелку. Хьюберт не стал упрашивать доесть и молча отметил прием пищи галочкой. Его волновал вес мальчика исключительно в целях выживания, но заставлять… Нет, Рейз считал, что заставлять Нэйта подстраиваться под что-то или кого-то бессмысленно: потом сам же будешь извиняться. Вспомнив про завтрак, он залез в карман — там мог оказаться пакетик джема, который он прихватил скорее случайно вчерашним утром. Вроде сам сладкое не ест, а здесь… Впрочем, всякая мелочевка в карманах никогда не мешала, да и, может быть, что-то сладкое заставит Нэйта поесть?

«Или с чем сейчас дети едят кашу? - прикинул Хьюберт и тут же поморщился от слова ”дети” по отношению к Паттерсону. - Нет, Нэйт никакой не ребенок, даже лицом выходит старше своих семнадцати».

Хьюберт заглянул в папку и еще раз обратил внимание на возраст: день рождение у Паттерсона будет в сентябре этого года. Значит, он почти совершеннолетний? Рейз еще больше недоумевал: где Мелинда нашла парнишку, которого родители фактически предали перед совершеннолетием? Вот так подарок на день рождение, конечно.

Нэйт смотрел куда-то вниз и ждал таблетку. Рейз нахмурился, потому что привык к постоянному нападению, а сейчас Паттерсон наоборот, будто защищался. Не кричал, не капризничал… Впервые покорность начала волновать Хьюберта не меньше его гордыни. Никогда еще парнишка не противоречил себе так сильно.

— Настолько плохая?

— Она безвкусная, — тихо ответил Нэйт, даже не посмотрев на стену за все время. Неужто он с «ним» поссорился? — А таблетки горькие. Нет никакого смысла есть ее, если останется горечь.

Покрутив ручку, он поставил галочку на полях блокнота, открытого по инерции, и зацепил пальцами чудом найденный пакетик джема. Хьюберт недоверчиво оглядел ее, покрутил в руках и еще раз посмотрел на пациента. И откуда у Рейза этого странное тянущее чувство? Обыкновенная жалость, наверное.

— Может быть, от этого станет слаще? — он положил упаковку на стол, ближе к Нэйту.

Тот пристально посмотрел на Рейза. Он наклонился к пакетику, надавил пальцем, внимательно рассматривая, как одна половина надувается, а другая наоборот, проминается под давление. Хьюберт настороженно посмотрел на него — только не говорите, что он джема никогда не видел. Будто из зоопарка приехал.

— Открой это сам, и высыпь на кашу тоже, — глухо попросил Нэйт, отодвигаясь. Он посмотрел в сторону и натянул губы уточкой, будто кого-то передразнивал. — Ага, конечно, не дождешься! — он снова посмотрел на Хьюберта, но уже смело. — Это может быть опять какой-то препарат, как я могу доверять тебе?

— Но на упаковке написано — джем, — он указал на белую надпись. — Вряд ли таблетки стали бы упаковывать в яркие обертки.

— И все же я настоятельно прошу. Этот постоянно отвлекает меня, могу выдавить все содержимое мимо. Тем более, — он посмотрел на собственные руки, — у меня конечности постоянно трясутся.

— А раньше такого не было?

— Нет.

«Точно гиперкинезы, — вздохнул Рейз, начиная сомневаться в клозапине все больше. — Что на это скажет Мел? Тут не отмахнешься, только если не оправдать все его прошлым. Но если так, то на него явно поднимали руку, и не один раз».

Нэйт его убедил, и Хьюберт сам открыл джем, размешивая содержимое в еде. В принципе, он не первый раз кормил кого-то с ложечки и был готов сказать «спасибо» за то, что этот пациент не выплевывал всю еду ему прямо в лицо. Однако стоило пододвинуть тарелку обратно, Паттерсон повернул голову и его брови заметно расслабились. Рейз же, наоборот, напрягся, потому что мало ли, в чем убедил Нэйта «он».

— «Он» говорит мне, что ты предатель, причем настойчиво, аж уши звенят, — лениво протянул Паттерсон, смотря с недоверием на кашу.

— И как можно это исправить? — монотонно спросил Хьюберт, начиная уставать от этого долгого процесса принятия пищи.

Ему, честно говоря, совсем не хотелось воевать с фантомами Нэйта. Но парнишка мог поверить им настолько, что отрицание реальности Хьюберта и всех остальных перестанет быть простым домыслом.

— Вытащить его из моей головы было бы самым лучшим решением, — усмехнулся Нэйт, заглянув Рейзу прямо в глаза. Такое ощущение, что Паттерсон мечется меж двух огней, вернее, двух реальностей. — А так просто попробуй кашу сам и тогда я буду уверен, что кроме таблетки в стакане мне больше ничего принимать не нужно. По крайней мере, «он» заткнется.

Рейз смекнул, что сейчас его главной задачей является узнать про «него», потому стоило пойти на поводу парнишки. Но только единожды, не больше! Он зачерпнул пальцем кашу и, противясь отвращению, попробовал. Нэйт продолжал сверлить его, совсем не стесняясь, глазами прожигал его насквозь, но Хьюберт твердил, что это только один раз и не больше. Только один, это ведь не проблема? Чувство власти так быстро никуда не уходит.

Паттерсон ухмыльнулся и охотно придвинул тарелку, вооружившись ложкой. Хьюберту только сейчас пришла мысль в голову, что Нэйт неспроста всё это устроил. Его невинность, перерастающая в игривость и заставляющая Рейза пойти на непривлекательную авантюру, жадный взгляд и ухмылка на губах при поедании ужина — все это слишком необычно и неожиданно собралось в одном образе.

«Нет, что-то здесь не так. Сдается мне, что клозапин это вовсе не нейролептик, а сильный антидепрессант. Нэйт не мог так быстро расцвести под влиянием нейролептиков, - наблюдал теперь Хьюберт, крутя ручку и думая черкнуть что-то в блокноте. Пришлось отразить все на бумаге быстро и скомкано, чтобы Паттерсон не успел отвлечься. - Заторможенность лишь в физических возможностях, умственная область не страдает совсем. Он даже пошутить сможет, когда появится настроение».

— Ну? И где твои расспросы? — спросил Нэйт, облизывая пальцы.

Он почти доел кашу и Хьюберт хмыкнул — наконец-то Паттерсон начал есть. Быть может, ему следует брать джем для него, если при этом условии каша будет съедена вся.

«Отчасти ощущаю себя Эвелин, — подумал он: Харпер всегда ищет слабые точки пациентов, чтобы развернуть их в свою сторону. — Даже в тот раз для Нэйта конфету нашла. Видимо, он любит сладкое».

— Нэйт, я не Харпер. Расспросов не будет, я даже не знаю, о чем с тобой говорить, — Хьюберт пожал плечами, но соврал: тем для разговоров у них предостаточно. Рейз не хотел лезть не в свой предмет, которого косвенно он вынужден касаться. — Только скажи, как себя чувствуешь? Болит где-нибудь?

— Меня тошнило ночью, — спокойно ответил Паттерсон, примыкая к подушке, обняв ее руками. — «Он» говорит, есть пара синяков на боку, судя по всему, я ударялся об что-то. Клонит в сон, есть почти не могу, но сегодня эту гадость ты сделал лучше, не спорю. А вообще, «он» говорит, ты ему не нравишься.

«Он, он, он — передразнил в голове Хьюберт, закатив глаза. — И почему Нэйт не дает ему имя? Вроде, у детей бывают вымышленные друзья, может он просто один из таких? Хотя, если подумать, количество споров и ругани у них не говорит о близости. Судя по карточке, этот «он» совсем не простой персонаж в его жизни».

«Если таинственный «он» связан с Нэйтом плотнее любых других людей и факторов, может ли он являться причиной заболевания? — подумал однажды Хьюберт во время послеобеденного сна».

Эвелин спала на диване после срыва, вокруг нее обеспокоенно крутились Уилл и Сара. Тогда Рейз впервые заметил, как буквально трясет Уилла от злости на Лею, ведь именно она больше всех причастна к таким срывам. Хьюберт, испытывая самую настоящую жалость к подруге, но решая не вдаваться в подробности их отношений с Леей, аккуратно погладил Эвелин по голове, а после открыл папку Нэйта. У Харпер Паттерсон описан с врачебной любовью и лаской, даже можно было заметить приписки, которые можно использовать в качестве поддержки пациента. У Рейза тогда щелкнуло в голове: Нэйт и при ней плакал и кричал? Хотя, ничего удивительного: пациенты должны быть ближе к психиатрам, ежели простым дежурным на побегушках. Проанализировать Эвелин ничего не смогла, поэтому Рейз посмотрел ее записи и делал выводы сам, оправдывая это исключительной помощью напарнице, но никак не личным интересом.

«Но в таком случае есть два варианта: это что-то, связанное с семьей или с самоидентификацией в обществе. Либо это родственник, либо одна из прошлых его версий, которую узнать по лицу он не может, - продолжал Рейз, углубившись в заметки. - Другими словами, фактор, влияющий на заболевание, произошел в детстве и на его ранних стадиях. Вопрос заключается в «его» возрастной категории и значении для Нэйта. На основе этого можно сориентировать характер травмы, полученной в детстве».

Хьюберт пробежал взглядом по строчке «Заболевание и его характеристика» в папке на второй странице. Конечно, помимо напечатанного «шизофрения» требовалась ещё информация. Эвелин написала что-то про внутренний барьер, записав вероятность посттравматического синдрома или влияния наркотиков на молодой организм. От Хьюберта были лишь галлюцинации и отстраненность (запись еще в начале мая, когда Нэйт был именно таким). Все остальное хранилось в его блокноте и, скорее всего, Эвелин тоже вела вторую папку помимо этой. Харпер была не из тех, кто записывал так мало.

— Насколько сильно ты доверяешь и веришь ему? — Хьюберт поддался вперед, прищурив взгляд.

— Мне ничего другого не остается, — ответил Нэйт так, будто говорил о рядом сидящем человеке, но никак не о голосе в голове.

Хьюберт был уверен, что «он» имеет форму, даже черты лица и, быть может, постоянно сидит у одной и той же стены не просто так. Он напрягся, сжал ручку сильнее.

— А он?

— Он сам звучит в голове, когда ему приспичит, — пожал плечами Нэйт, потянувшись за ложкой. Ел он неаккуратно, держа ложку вообще в кулаке, из-за чего запачкал стол парой капель. На его щеке остался след от джема, но Хьюберт даже не думал потянуться и стереть, увлекшись собственными записями. — Но это не меняет того факта, что он говорит со мной.

— Я тоже говорю с тобой, — пробубнил Хьюберт, но исправился. — Эвелин. Эвелин же говорит с тобой также часто, как «он».

— Да что ты все заладил? — вдруг возмутился Нэйт, спустив ноги с кровати. — Эвелин, да Эвелин… Как будто только ей я должен доверять!

— Разве нет? Она же умеет слышать людей, — Хьюберт поднял голову, впервые оторвавшись от записей.

Наверное, сейчас записывать не стоит. Нэйта задели слова про Эвелин, из-за чего он напрягся и плечи вздернулись. Хьюберт кончиками пальцев почувствовал страх, как в тот раз на заднем дворе. Это был не страх нападения Нэйта, а страх самого себя. Страх, что тебя раскроют. Но страху обычно смотрят в глаза, верно?

— Тебе правда стоит почаще говорить с ней, - не унимался Рейз, но в горле засел ком; захотелось встать и уйти сейчас же.

— Какой же ты узколобый, кошмар, — проворчал Нэйт и кровать под ним зазвенела.

Паттерсон оказался неимоверно близко, а Рейз тут же вскочил, убрал блокнот в карман и хотел отойти, но задержался на глазах Нэйта. Паттерсон смотрел смело и упрямо, зацепил даже сильнее, чем в первый раз, и Хьюберт на пару секунд по-настоящему растерялся. Где-то внутри кричал голос, заставляющий врезать Нэйту, он слишком близко подошел и вообще, дистанция с больными обязательна! Однако он решил послушать Уилла, ведь реальные люди, люди этого десятилетия намного ближе ему, чем лежащие на кладбище под плиткой.

Нэйт был совсем близко, но не касался его ни одной частью тела, даже их одежда держала такую важную и обязательную дистанцию. Почему Хьюберт не отходит? Почему стоит и смотрит на Нэйта, как завороженный? Чем таким наделен его взгляд, что даже тусклость привлекательна? Какую погибель для себя он найдет, если хоть раз увидит их блестящими? Рейзу казалось, что сейчас станет плохо, но это могла быть информация, та самая информация, что даст ответ на горевшие в нем ярким пламенем вопросы. Ни один из пациентов здесь не хранил столько недосказанности, сколько чертова книжка ”Нэйт Паттерсон” и это, Рейз уже устал отрицать, было по крайней мере занятно.

Пожалуй, между страхом и любопытством ему предстояло сделать выбор.

Паттерсон выжидающе смотрел на него, будто Рейз сам к нему подошел. Они простояли так несколько секунд, и Хьюберт пытался подобрать слова. Нэйт резко дернул головой по стене справа, будто прочитал на ней слова и только вздохнул, чтобы что-то сказать, но Хьюберт опередил. Он положил руку на его плечо, чуть наклонившись.

— Нэйт, он нереален. Ты говоришь с голосом в твоей голове, — чуть надавив, Хьюберт попытался сделать голос выразительнее, но тот все равно звучал равнодушно. — Смотри, я могу до тебя дотронуться, а он лишь говорит. Разве я не реальнее, чем он? Тебе стоит со скептицизмом относится к его словам, ведь он не реальный человек.

Нэйт закатил глаза и схватил Рейза за воротник халата так, что тот даже не заметил, как его тут же утягивают за собой. Хьюберт хотел отстраниться, но не успел. Он широко открыл глаза и на несколько секунд выпал из реальности. Координация подвела его второй раз. Казалось, глаза продолжали расширяться, а возмущение закипать. Нэйтен Паттерсон прямо сейчас целует его, работника психиатрической больницы? Да кому ведомо, что творится в голове этого придурка?!

Но Хьюберт теперь был уверен — у Паттерсона точно не шизофрения. Это абсолютно не она и никакие врачи ему не докажут обратного. Больные шизофренией никогда не целуют незнакомых людей, тем более тех, кто подвел их в самом начале общения. Не целуют. Не целуют и все.

Он ощутил теплую руку у себя на плече — Нэйт все еще касался его. По его губам проходили чужие сухие, Паттерсон жмурился, словно девчонка, пока Хьюберт, наконец, не очнулся. Он резко оттолкнул Нэйта от себя так, что тот упал на кровать, слегка подпрыгнув. Рейз нахмурился и продолжал смотреть на парнишку, который совершенно непринужденно улыбнулся и провел пальцем по губам.

— Я знаю, что он нереален, но, тем не менее, он мне важен, — Нэйт шептал так, будто никакого прикосновения губ не было и в помине.

— Нэйт, не смей так больше делать, — промямлил Хьюберт, пытаясь прийти в себя. Думал про пощечину, плевок — да что угодно, но поцелуй… — Не стоит так трогать врачей.

Он не мог его ударить - воспоминания того ужасно неловкого извинения всплывали в голове, как по команде - только сразу отошел и шокировано уставился. Будь возможность поправить что-нибудь, поправил, поправил бы обязательно. Он не представлял, как себя вести, что делать. Все обычно дерутся, вырываются, лезут на тебя и пытаются укусить, а Нэйт зашел с тыла, пустив в ход обратное жестокости. И это было удивительно: Хьюберт никогда не видел его гнева или попыток навредить другим. Нэйт защищал только себя, говорил только с собой, а в случае чего держался до конца ради себя, пока таблетку в рот силой не запихнут.

— Никогда. Слышишь? Больше никогда так не делай, — холодно проговорил Хьюберт, однако на Нэйта это совершенно не действовало, судя по самодовольному выражению лица.

Рывком Рейз поднял поднос, на котором все еще стоял стакан с водой, и направился к выходу. Оглянувшись на секунду, он разозлился еще больше. Пациент сел на стул посреди комнаты и качался на его ножках, смотрят в потолок. Как будто ничего не было, и все чувства Хьюберта просто ошиблись, в глазах потемнело, а тактильные ощущения взялись из мозга, в реальности же он просто отключился на добрые три секунды.

Но Паттерсон сейчас здесь, а на губах осталось странное ощущение, которое буквально выводило из себя. Но раздражал вовсе не поцелуй, а сам факт, кто это сделал. Это сделал Паттерсон, пациент с манией величия и коварного самолюбия. Право, Нэйт был удивителен и даже слишком, отчего Хьюберт с яростью кромсал нижнюю губу.

И выводило это осознание не по-детски. Хотелось разбить кружки, тарелки, разнести стул или перевернуть кровать, даже разбить что-то внутри… И почему эта внутри все так колотится? Что за черви в желудке заставляют все скрутиться?

Хьюберт почти вышел, но Нэйт задержал его одной лишь строчкой. Он делал так довольно часто и Хьюберт с недовольством знал, что Паттерсону это доставляло отдельное удовольствие.

— «Он» не ревнует, даже не разрывается от злости. Молчит, — горько сказал он, видимо, потеряв связь с реальным миром.

Идя по коридору, Хьюберт не знал, что думать. Уверенность, что «он» и есть зачинщик всего, не покидала его до двери в столовую. Нужно было успокоиться, все обдумать, ведь Хьюберт поступил очень непрофессионально со своей стороны — просто взял и сбежал. А что ему оставалось делать? Хьюберт не знал.

Первое, что пришло в голову - анализировать все события со стороны психиатрии и плюнуть на собственные нахлынувшие эмоции. Только там, в зале, проходя мимо дивана и пустого столика, Хьюберт задумался о выводах, к которым стоило прийти, а не мысленно крушить все вокруг, потому что тебя поцеловал пациент.

У Мел стоит потребовать информации о родителях парнишки и, если ему они мало что скажут, то Харпер найдет много полезного. По крайней мере, диагностировать шизофрению по внешним признакам они не могут, остается копаться в его мыслях и мировоззрении.

Хьюберт не запомнил ни его губ, ни характер поцелуя. Он вообще не хотел думать о сраной нежности, которая злила, заставляла одергивать себя, а кулаки непроизвольно сжиматься.

Однако, выйдя поздним вечером на перекур, смотря на сетку и тяжелые черные тучи, плывущие по небу, предвещая еще и грозу в полночь, осознание поцелуя улеглось. Он не мог сказать, что не злился — но делать это, конечно, в его ситуации абсолютно бессмысленно. Втягивая сигарету сильнее, вместе с этим чувствуя ночную прохладу и свежесть, запах мокрого асфальта, Рейзу начало казаться, что целует его Нэйт с такой надеждой и не в первый раз. Что это было совсем не просто так, не секундным помутнением, не даже признаком галлюцинации, а с какой-то целью. Что целовал он так аккуратно не по тому, что боялся, а лишь из-за привычки делать это именно так. Паттерсон однозначно не так прост.

«Все-таки у него была девочка в средней школе, вот и научился только нежным поцелуям, — Хьюберт отчаянно не желал признавать этот поцелуй в жизни Паттерсона первым».

Будто это было не с целью исследования чужих губ и не проявлением симпатии, а самым настоящим сигналом. Сигналом, что в поцелуях кроется часть ответа. И, как бы то ни было странно, это настораживало Рейза больше всего.

Хьюберт сам не заметил, как стал не просто свидетелем болезни Нэйта, а самой настоящей, малозначащей, но частью. И страх, наполняющий его, никуда не делся.