12. Неприглядная привлекательность (1/2)
Хьюберт не любил кофе с сахаром, но иногда пил, не любил пациентов, но к Нэйту хотел потянуться где-то на затворках совести, был холоден с Эвелин, но всегда готов подставить ей плечо поддержки, на которую был способен. Однако единственное, что он без исключений ненавидел - это звонок телефона.
Пронзительная, неприятная трель рвала тишину и сразу, с порога, без предупреждения резала уши, заставляя вскочить с кровати. Вот бы вместо не щадящего его звона играла любая песня, будь то даже попса! Хьюберт, казалось, спросонья был готов на отчаянные поступки, лишь бы унять раздражителя.
«Кого вообще угораздило? Мать набирает только утром, Моррис на работе. Кому я понадобился в… — не замечая холодного паркета, Хьюберт зашел в гостиную и посмотрел на время, — почти в пять часов вечера?»
Он быстро снял трубку и хотел дерзко объясниться с человеком на том конце провода, если бы голос не оказался до боли родным и с первых слов в нем билась забота.
— Хью, Эви плохо стало, я привез ее домой. Она не успела к вашему 20609, а Хедлстон с пеной у рта требует самим решать эту проблему, но принести ему таблетку. Можешь подменить?
Вот так номер! Конечно, Хьюберту нужно быть к восьми на работе, и даже хорошо, что его разбудили, но говорить с Нэйтом… Не сказать, что Рейзу было мерзко или тяжело это делать, но недосказанность оставалась с ними еще со того дня.
— Что с ней? — взволнованно спросил Хьюберт, ведь Эвелин редко становилось плохо, разве что…
— Менструация, первый день. Вот, лежит у меня на коленях и почти плачет от боли, бедняжка. Я за ней поухаживаю, но она не может расслабиться, потому что оставила 20609 одного.
— Но я не психиатр, — отрезал Рейз, ища, где кинул утром брюки.
— Ты говорил с ним и можешь, по крайней мере, спросить о самочувствии, — ответил Моррис, и что-то зашуршало на фоне. — Эви, попробуй на бок лечь или все равно больно? Ну, тише, тише…
Хьюберт шумно вздохнул и закусил щеки в размышлении. Отказаться значило подвести Эвелин и усугубить ее положение, если учесть, что Моррис следил за каждым ее действием. Представить сложно, насколько больно Харпер, которая могла срываться только в самые критические моменты. Хотя, с приездом Нэйта она все чаще и чаще уходит с работы раньше, а недавно даже попросила Хедлстон снизить ей нагрузку. Не связано ли это с ним?
— Ладно, — нехотя согласился Хьюберт, натягивая носки, — но я подъеду только к шести, раньше не успею.
— Просто отметь, что с ним все в порядке и позвони нам.
— Дай мне его, — послышалась глухой голос Эвелин.
— Да, Эвелин? — серьезно, но с редкой для него добротой спросил Хьюберт. — Я уже собираюсь.
— Хотела тебя попросить, если Нэйт что-то скажет интересное, запиши на листочке для меня и вложи в папку.
— Все сделаю, а ты отдыхай. Слышал, в это время лучше всего не напрягаться.
— Я завтра-послезавтра уже выйду на работу, нечего мне засиживаться долго, — она усмехнулась, но ее бархатистый голос приобрел хрипотцу, будто она говорила через силу.
— И все же, не напрягайся.
— Хорошо-хорошо.
Погода между тем бушевала. Деревья гнулись под порывистым ветром, а термометр показывал только пятнадцать градусов. Холодно. Хьюберт нахмурился, когда забарахлило даже радио, не дав дослушать «Calling» и он с досадой выключил его совсем. Оставшуюся дорогу ехал в тишине — не считая разъяренные гудки машин и шум ветра — и старался забить голову мыслями о выходном и скором походе в бар, но снова и снова возвращался на работу.
Как вообще говорить с Нэйтом? О чем? Каким тоном? Было ясно только одно: делать это нужно как можно спокойнее. И уж если Паттерсон захочет, чтобы Хьюберт подержал его за плечо — что есть высшее проявление заботы к пациентам — то так и быть. Он еще раз напомнил себе, что Нэйт - очередной пациент, которого надо лечить и с которого нужно собирать информацию с каждого движения и слова. Рейз окончательно уяснил после их разговора с Уиллом, что знать причину бегства хорошо, но еще лучше не заниматься самокопанием и перейти к действиям. Любые действия приблизят его к разгадке, потому что так устроено. Так говорили.
— Может ли быть так, что я разворачиваю твои слова в свою пользу, пап? — с несвойственным ему романтизмом тихо воскликнул Хьюберт, открывая дверь машины.
В спину ударил ветер, идущий с поля, шорох деревьев накрыл его звуковым куполом, и он только дернул плечами.
Хьюберт поздоровался с девушками в регистратуре и сдал в соседнюю дверь джинсовку. Джесси стояла у окошка и приветливо улыбалась. Он поднял уголок губ в ответ и невольно поддался вперед. Джесси всегда была одета как с иголочки: кофточка без единого пятнышка, волосы причесаны и убраны, глазки блестели. Прямо идеальная девушка.
«Не то, что Нэйт, - невзначай подумал Хьюберт и через секунду был готов хлопнуть себя по лбу».
Как он мог сравнивать пациента и медсестру? Но надо отдать должное и Нэйту — его глаза цепляли намного прочнее. Он метал взглядом молнии, когда пропевал незнакомую мелодию и через секунду мог почти расплакаться, если она стала слишком родной и напомнила что-то. Растеряно глядел в окна чужих палат, когда его вели на первую прогулку, и играл с розами, облюбовывая взглядом последние, как матери младенцев. В мертвых глазах было больше краски, чем в блестяшках Джесси — эту разницу Рейз увидел сразу.
— А ты не замерзнешь так? — спросила она, указывая на тонкую рубашку. — Говорят, ночью холодно будет, а на нижнем этаже итак ужас, как морозит.
— У меня плед есть в кабинете, не замерзну. Но передай миссис Рифли занести во вторую палату дополнительные одеяла. Комната рядом с лестницей, там точно холодно будет.
Закрыв дверь регистратуры, попадая в гостиную, Хьюберт повернулся и остановился. В зале было тихо, где-то отдаленно стучали каблучки. Горели светильники; закатное солнце едва попадало в гостиную из больших окон в боковых коридорах. Веранда тоже тускло светилась — там горела одна единственная лампочка. А дальше — пара прожекторов на заднем дворе и сетка.
Но Хьюберт остановился не любоваться на красоту света. Миссис Хедлстон сидела на диване, слегка облокотившись. Она лениво читала книгу и периодично наклонялась, карандашом царапая что-то на бумаге. На столе разложились и остальные документы, а также чашка с едва заметным паром - значит, Мелинда сидела здесь совсем недолго. Не хватало еще винилового проигрывателя и легкого джаза на фоне, тогда образ состоятельной, богатой женщины сам складывается в голове. Наверное, если бы назвать Мел одним словом, то оно было бы «роскошь».
Однако ее фигура здесь больше озадачила Хьюберта. Разве Мелинда не уходит домой в пять? Да и что она делает в приемной гостиной, когда безвылазно сидит в кабинете? Мелинда была скрытной и, если сидела в таком открытом месте, значит, ей нечего скрывать. Или наоборот, скрывает она сейчас намного больше, раз сидит и не подает виду здесь, когда все самое страшное могло твориться этажом выше.
Мелинда посмотрела по сторонам и вздрогнула, заметив Рейза.
— Здравствуйте, — монотонно произнес он.
— Иди сюда, — она вздохнула и выпрямилась, пальцами подтягивая к себе другую бумагу, — поговорим.
Хьюберт хотел сослаться на обилие дел, но, подойдя ближе, увидел папку 20609. Тут даже думать было нечего. Он также заметил краешек другой бумаги. Он четко увидел «48609» и кусок имени «Ан». Папка Анны? Что она там забыла?
Папка мелькнула лишь на секунду, и Хьюберт обратил внимание на белый лист с качественной печатью. Печать была лучше, чем на папке Нэйта, которая была у Рейза — конечно, ведь недавно Мелинде привезли новый принтер, ставший большой металлической коробкой в ее кабинете, и скоро подключат несколько компьютеров IBM 5160* в комнаты психиатров, снятые с продажи еще два года назад. Имей Хьюберт компьютер, необходимость библиотек и телевизора пропала — столько информации в сжатом виде и на одном экране! Как осознаешь, диву даешься!
— Расскажи мне подробнее о его галлюцинациях, — потребовала Мел, не смотря на него и открывая папку.
— Я не могу назвать это точно галлюцинациями. Создается впечатление, что возникновение так называемых фантомов в голове связано с эмоциональным потрясением, а не вызвано на почве шизофрении.
Хьюберт начал сомневаться в наличии галлюцинаций совсем недавно, когда пришел к тому, что клозапин никак не действует на его бред, и бурность мысли Нэйта сохраняется. Парнишку периодично будто парализовало, он начинал плакать и кричать, ругаться со стенами и чуть ли не кидаться на них. Эвелин как-то заикнулась о посттравматическом синдроме, но Хьюберт подумал о более безумной мысли.
«Что, если он вообще болен чем-то другим?»
— Аргументируй, — не изменяя привычного требовательного тона, Мелинда со скептицизмом повернулась к Рейзу.
Хедлстон сидела в белой блузке, брошь так и оставалась на правой стороне. Хотя птица тут ни к чему, к бежевым брюкам не подходит совсем, а рыжие завитые пряди только выделяют большие, нервные глаза, Мелинда даже не думала что-то менять.
«Словно для нее эта брошь служит не просто украшением, — подумал Хьюберт и тут же нахмурился. — А кто ей подарил ее?»
— Галлюцинации представляют собой чаще всего обманчивое представление мира. Особенно ярко это выражено у 20609 из третьей палаты. Он сторонится всех, а, когда его ведут на улицу или прием пищи, начинает кричать и вырываться. Он постоянно напряжен, не может расслабиться, словно чувствует кого-то рядом с собой.
— А Нэйт? — перебила его Мелинда.
Хьюберт вздохнул и на секунду отвел взгляд: между прочим, он ей объясняет, а ей все Нэйт, да Нэйт. Хотя, скорее всего, Хедлстон это итак известно.
— Нэйт не боится людей, не чувствует, как такового страха. Его вымышленный мир — это что-то четко знакомое, с кем он чаще спорит и ругается, чем пытается избежать. Все, что он выражает по отношению к образу в голове лишь неприязнь и злость. Нэйт абсолютно спокоен в вопросе галлюцинаций, хотя я не уверен, знает ли он, что это плод его фантазии. Как раз-таки фантомы подходят под это определение — они являются конкретным образом его воображения, могут быть взяты как из прошлого, и быть долговременными, а могут как после просмотра сериалов ужасов — кратковременными (слышатся шорохи, страх темноты, тени кажутся жуткими и сами по себе движущимися).
— Хочешь сказать, ему поставили ложный диагноз? — Мел сразу догадалась, к чему клонит Хьюберт.
— Нет, потому что доказательств очень мало. Я заметил у него слабые гиперкинезы, свидетельствующие о действии клозапина на организм, но вы говорили, что экстрапирамидные симптомы возникать не могут…
— Да. Тогда гиперкинезы вызваны чем-то другим. Это могут быть вообще не они, а, например, нервные тики.
— Нервный тик - это разновидность гиперкинезов. Вероятность шизофрении падает с каждым словом, миссис Хедлстон.
— Тогда чем он болен и, в таком случае, уместно ли использовать его дальше в наших целях? - в голосе послышалось явное раздражение.
Хьюберт хотел поправить ее на «в твоих целях», но осекся. Он же сам позволяет эксперименту продолжаться, сам приносит таблетки. Тогда почему он так протестует, когда Хедлстон указала, что цель у них одна? Она получит результаты, а он прибыль. Но что тогда получит Нэйт?
— Ладно, не знаешь ответа и не надо, — отмахнулась Хедлстон, откладывая папку. — Пока всех доказательств не соберешь, оставляем ему шизофрению. Мне больше ничего не надо, можешь идти.
— Миссис Хедлстон, можно один вопрос? - закусывая щеки, немного страшась лезть, куда не просят, рискнул Хьюберт.
Она еле заметно кивнула, сортируя папки на столе. Хьюберт попытался расслабиться. Может, попробовать спросить про брошь? Хотя, какое ему должно быть дело до женских украшений?
— Почему карточка 48609 вложена в карту 20609? — однако желание быть убитым пугало, что помогло заглушить любопытство и задать невинный вопрос про Анну.
— А, так ты заметил, — она вытащила папку Анны и покрутила ею, будто первый раз видела. — Хочу сравнить и отправить своим людям.
— Неужто вы и ее… — Хьюберт напрягся.
— Нет, Анне прописывать клозапин я не буду и не собиралась. Хочу сравнить 20609 с ней, и все, — она ядовито усмехнулась. Дернула голову в сторону, будто ждала кого-то и цокнула несколько раз языком. — Где же Сара…
— Что-то передать? — тут же дернулся Хьюберт, будто и впрямь хотел помочь. Однако из вежливости такое спрашивали, особенно по отношению к самому директору.
— Нет, она должна съездить за семенами роз для заднего двора.
— Их там несколько кустов, не слишком ли много? Пациенты могут порезаться по неосторожности.
— Пациенткам они очень нравятся, да и я сама частенько там гуляю, — она как-то неоднозначно сказала последнюю фразу, а в голове Хьюберта вспомнился стих Нэйта.
«Такие сладкие цветы, я видел их у себя дома. Интересное совпадение. Оба безумцы, любящие розы, - иронично заметил Рейз, даже не думая сравнивать их дальше. Только не этих двоих, ему и парнишки хватало с головой».
Он хотел расспросить про Анну в карточке Нэйта поподробнее, но, стоило отвести взгляд, он невольно поддался вперед. Джесси выходила из дверцы регистратуры с приличной стопкой папок. И откуда столько людей, у них итак места почти нет… Однако Рейза волновало совсем не это. Джесси могла потерять равновесие и упасть со всей этой громадой бумаги. Он только встал, забыв о разговоре с директором, но та сама напомнила о себе.
— Тебе она тоже пригляделась? — насмешливо цыкнула Мел. — На нее половина здания стручки натирает.
— Господи, ты же взрослая женщина, откуда такие слова, — покосился на нее Хьюберт, смотря совсем неодобрительно.
— Не суди меня, Хьюберт. Ни в твоем случае, — она покачала головой, сгребая все папки в стопку. Конечно, ей Рейз помог бы только в случае острой необходимости, — и вообще, время уже шесть, а 20609 еще не принесли таблетку. Поторопись.
Хьюберт тяжело вздохнул, быстрым шагом нагнал Джесси, которая уже заметно пошатывалась. Она пыталась идти ровно, но, если учесть тяжесть ее груди и дополнительные пару килограмм, держалась она из последних сил. Увидев Хьюберта взволнованным, она попыталась выдавить улыбку, но покосилась в сторону.
— Держу!
Хьюберт схватил ее за плечи, пытаясь удержать, но Джесси уже подвернула ножку и со вздохом начала падать. Рейз не успел скоординировать, и она, и бумаги упали прямо на него. Папки полетели как самый настоящий дождь и закрыли ему лицо, из-за чего приятное тепло, приземлившее с болью, не хотелось убирать. Он знал, что Джесси сейчас быстро встанет, покраснеет, постарается как можно быстрее собрать все и пойти дальше, но почему-то ему захотелось остановить время и побыть под этим теплом подольше.
— Прости… — смущенно воскликнула Джесси, снимая с его лица папку.
— Ничего страшного, — отмахнулся Хьюберт и приподнялся на локтях. Джесси продолжала опираться на его грудь и Рейзу показалась такая поза очень пикантной. Он вспомнил слова Хедлстон и сейчас нехотя, но был готов согласиться. — Ты в порядке? Не ушиблась?
— Нога очень болит, — она посмотрела через правое плечо на ногу, растерянно съежившись. Ей явно нужна была помощь. — Не знаю, дойду ли…
— Сможешь от меня отползти? — Рейз тут же все продумал. — Я соберу документы и донесу тебя до лаборатории, обработаем ногу.
— А, нет, не стоит! — замахала она руками, но Хьюберт уже посадил ее на колени и собирал листы. — Мистер Рейз, правда, ведь не сто…
— Мне не сложно, Джес, — Хьюберт был уверен, что ответил добродушно, но услышал собственную монотонность в голосе. Однако Джесси смущенно отвела взгляд, будто не заметила.
«И все же она очень милая, — отметил Хьюберт, попытавшись в один момент поймать ее взгляд. Его предположения подтвердились: синие глаза Нэйта были куда обворожительнее, но его тело совсем неприглядно в отличие от форм Джесси».
Стоило только поставить все папки на стол, как Лесли уже уводила Джесси со словами «Я не позволю тебе извращаться над прекрасной девушкой». Хьюберт с недоумением посмотрел на нее, ведь ничего подобного и в мыслях не было, но Джесси успела махнуть ему рукой и немо сказать: «спасибо». Этого Рейзу было достаточно для поднятия собственной уверенности на пару ступенек.
Когда он повернулся в сторону дивана, Мелинды уже не было, словно она никогда тут не появлялась.
— Серьезно? Каша? — возмутился Хьюберт, рефлекторно сморщив нос от вида сероватый смеси молока и зерен (периодично кашу и правда варили на молоке). — Все настолько плохо с ужином?
— Осталась с завтрака, решили на ужин сохранить, — монотонно ответила женщина, ставя миску перед ним. Хьюберт недовольно цыкнул, а женщина усмехнулась. — Ты чего так нервничаешь? Ни тебе же ее есть.
— В этом и проблема.
Хьюберт помнил привередливость Нэйта, потому заранее расставил все приборы в определенном порядке. Спустя две недели хочешь или нет, а привыкаешь приносить кашу слева, а все приборы и стакан с чаем справа.
С Блейком они обменялись равнодушными взглядами, и Хьюберт даже от этого маловажного действия разозлился. Рейз начинал косо смотреть на него, будто свысока и негодуя, почему этот ублюдок продолжает мельтешить перед глазами. Списав все на простую усталость и бред собственного мозга, Хьюберт зашел в палату.
Нэйт сидел на стуле к нему спиной и слегка покачивался. Плавно, он шептал что-то совсем тихо, Рейз даже при усилии бы не разобрал. Наверняка очередное четверостишие, взятое с неба.