11. Созвездие тупиков (2/2)

— Так его избивать идут, — уныло ответила женщина рядом, тянулась за ней медленно и хлопала совершенно бессознательно, — вот бы сначала выбрался отсюда, а потом уже говорить, чего добьется, а чего нет.

Со второго этажа послышался шум: и там все хлопали. Словно вся больница стала одним механизмом, что работал постепенно, с каждой новой шестеренкой становился больше и больше, охватывал пространство и общий размашистый такт. Эвелин нервно сглотнула, когда представила, как все пациенты под влиянием общей толпы накидываются на их маленькую группу персонала и разрывают в клочья от ненависти. Соотношение было: сорок человек медперсонала на сто шестьдесят больных примерно, и против такого количества не каждый мужчина мог взять на себя двух-троих, а то и пяти. Стало тревожно, даже подниматься на второй этаж не хотелось. Харпер знала, что сейчас будет, она прекрасно все знала, но тонкая нить надежды тянулась все дальше. Однако она твердо решила отдать карточки сейчас, пока успокаивают Нила, и после пойти по своим делам. Отчасти, чтобы вернуться в свежий кабинет и доработать до обеда, отчасти, чтобы обнадежить саму себя.

Быть может, она уже тогда, ступая на лестницу, имела определённые намерения, но насильно скрывала их под маской неведения. Так всегда происходило.

Поднявшись на этаж, она тут же направилась в правое крыло. Харпер крепко сжимала папки, чувствовала волнение за спиной. Вдруг Моррис разозлится так, что даже Боб его поддержит? Эвелин спустя время уже не могла предсказать, как он поступит и что его подтолкнет. Это страшная неизвестность мучила ее, пока на повороте она не встретилась с Лесли. Она, видимо, быстро шла вниз, и, заметив подругу, ее глаза дрогнули словно от испуга.

— Туда не стоит заходить, — Лесли сразу схватила ее за локоть, повернув к себе. — Эвелин, давай ты отдашь бумаги позже?

— Только не говори мне, что… — Эвелин даже не успела обдумать вопросы, как ответ сам пришел к ней и поглаживал по руке. Лесли промолчала и настойчиво потянула ее в обратном направлении, но Харпер выскользнула из хватки и ускорила шаг. Если даже Лесли не может точно сказать, что будет, Эвелин стоило поторопиться. — Он же и убить его может!

Подходя к двери, она сбавила быстрый шаг и прислушалась. Никто не кричал, но Харпер слышала тихие диалоги, насмешки, отчего тело напряглось, она настороженно нахмурилась. Едва заметный вдох и она широко открыла дверь, застопорившись на пороге.

И в тот момент дыхание сперло. Первое, что она увидела — Нила на кровати, но совсем не по своей воле и в сознании. Двое дежурных держали его, умудряясь переговариваться, а Моррис готовил ремни. Стоило распахнутой двери ужариться о стену, он вздрогнул и повернулся. За эту долю секунды, замечая, что ремни привязаны к кровати, Харпер все поняла.

— Эвелин…

— Моррис Харпер, вы опять собираетесь избивать больного пациента? — она почти закричала, плечи вздернулись.

Харпер была уверена: еще секунда и она плеснула бы руками, если бы не сдерживающие ее листы.

— Эвелин, не начинай! Это за побег! — он ответил громко, ожесточенно, только сильнее сжимая ремни и фиксируя руки пациента по бокам.

Харпер надрывисто вздохнула от побелевшей руки Нила и тут же все внутри сжалось; она потеряла тот пыл, с которым ворвалась в дверь. Самым невыносимым для нее были неоправданные страдания пациентов. Нила можно понять, даже объяснить его точку зрения, попытки сбежать и как можно острее оскорбить, но будет ли это иметь ценность, когда ее мужу нужны не аргументы и факты, а предмет, на который он сможет выплеснуть всю ненависть? У них всегда были натянутые, даже взаимно ненавистные отношения с Нилом, но ведь это ее Моррис, которого она знает, как свои пять пальцев! Эвелин через силу расслабила кисти рук, смявшие листы, стараясь не мучить себя больше дрожанием конечностей пациента от стягивания.

— Хотя бы ослабь ремни, — на выдохе, с явной мольбой произнесла она, сделав шаг к кровати.

Пациент жался в матрас от неприязни, хотел повернуть голову в сторону, но ее уже стягивала кожаная лента. Пока Моррис полностью главенствовал над ним, теперь только один дежурный держал последнюю незакрепленную ногу. Харпер делал это ловко и быстро, словно проводил процедуру. И ведь в его сознании это была самая что ни на есть процедура! Другой дежурный готовил препарат, переданный Лесли, стоя в стороне.

— Моррис, — она сделала еще шаг, когда Моррис выпрямился и наконец-то остановился.

— Харпер, не начинай. Они не милые щенки! Ты хоть слышала, как он нас материл, пока мы бежали? Нет? А вот я этот синяк от него получил!

Моррис указал на синяк на скуле и рывком двинулся к тумбочке. Эвелин заметила, как Нил выгнулся спиной, будто хотел сбежать. Вместе с этим что-то вновь сжалось и у нее внутри, и она уже не удивлялась: это чувство брало ее в тиски каждый раз.

— Моррис, он же пытался защититься, — пыталась убедить его Харпер, как вдруг решила быть смелее. — Я настоятельно прошу тебя прекратить это!

— Эвелин, если ты с карточками — оставь на столе, — он небрежно постучал по тумбочке и отвернулся. Ремень толстой змеей висел у него в руке. — И уходи. Тебе лучше этого не видеть.

Он твердо посмотрел на нее через плечо: этот взгляд Эвелин пропускала через себя, отчего сразу прошел холодок по спине. Она закусила губу в страхе, что не сможет на него повлиять, и положила папки на тумбочку. Моррис осматривал привязанного пациента и накручивал ремень на кулак. Кожаный, старый, отцовский ремень сейчас поблескивал, и у Харпер все скрутилось внутри. Ее муж так с ней аккуратен, а здесь так жесток к пациентам. Лицо Харпера было максимально расслаблено, даже лоб не сморщился. Только холодная, прожигающая ненависть в глазах.

— А что скажет миссис Хедлстон? — в сердцах крикнула Эвелин, сжав свою последнюю папку, которую со шлепком кинула к остальным. — Это переходит все границы…

Они пересеклись взглядами с Нилом. Он смотрел на нее слишком спокойно, вместе с этим настойчиво: знал, что сейчас будет. Нил был не первым, кто все это терпел, и его побег тоже. Может, ее предположение верно и, когда пациенты хлопали, это стало его надеждой, будто физические наказания ничто рядом с поддержкой. Губы Эвелин поджались, она рвано сглотнула и сурово посмотрела на мужа.

— Эвелин, — процедил он сквозь зубы, но внезапно повернулся и в три шага подошел, — Мелинда знает и ничего не говорит об этом.

— Но ведь это умышленное причинение вреда, — упиралась Харпер, но отойти не могла. Не сейчас, не от мужа. — Моррис, это противоречит морали.

Он погладил ее по щеке, и она невольно поддалась навстречу, горько сморщившись.

— Эвелин, тут половина больницы противоречит морали. Здесь нет вариантов, кроме как подстраиваться под условия.

— Но им же больно, Моррис.

«За умышленное причинение вреда сажают, — пронеслось в голове у Эвелин, и от безысходности она хотела обнять мужа, назвать самым глупым и несчастными человеком, который склонен к гребанному садизму на почве ненависти к пациентам».

Хью всегда говорил, что Эвелин — хрупкий цветок, и проблема таких цветов в том, что в грубых и неумелых руках они ломаются.

Харпер была смелой. Она всегда была за справедливость, за честность, за доброту к ближнему. Но как только на этом пути встает муж, как только его работа делится на них двоих, она ломается. Ее защита падает, с треском разваливается. Пусть они с Лесли уже решали такие проблемы (тот же пример с Блейком), тут она на самом деле окончательно бессильна.

Эвелин знала, что, подавая жалобу на всю больницу, ей придется выступать свидетелем действий Морриса. Ей придется говорить против собственного мужа! Она зажмурилась, потому что думать о таком не хотелось. Она ведь так его любит…

Этот маленький переворот не повлияет на всю систему, лишь персонал будет страдать и выплачивать штрафы при условии, что найдутся весомые доказательства насилия в больнице. Полиция только через три дня приедет возбуждать дело, только через неделю пригласят определенных людей, еще через две — прибудет проверка состояния больницы. К этому времени можно все подчистить, нужных больных положить спать, а некоторых отправить на процедуры. У Хедлстон целые полки заставлены документами на препараты, потому что требования к зданию, как к государственному объекту, она знает.

Даже если все приведет к счастливому для морали исходу, разве станет от этого лучше? Пациентов отправят в другую такую же больницу, и этот механизм будет работать еще очень долго. Потому что в данном случае, иди в полицию или нет, изменится предмет, на который оказывают пагубное влияние, но никак не система. Наверное, поэтому Эвелин не знала, что делать, и была в тупике. Казалось, со временем тупики стали основой всей ее жизни.

— Дорогая, это моя работа. Я по-другому не могу, мы это уже обсуждали, — шепотом произнес он, и Эвелин не смогла не опустить голову. — Пожалуйста, уходи, мы не можем говорить об этом без криков больше пяти минут. Эвелин, это тебя совсем не касается. Это моя грязная работа, не лезь в нее, прошу тебя.

— Но я не могу потом смотреть им в глаза, — с отчаянием ответила Эвелин, подняв взгляд. Моррис был так близко, он был так открыт и мягок перед ней. Это усугубило ситуацию и представить, что в один момент ее посадят напротив давать показания против него, было немыслимо. А если через пару месяцев они захотят ребенка? — Моррис, пожалуйста, можно же…

— Поговорим дома, — отрезал он, мягко поцеловав ее в кончик носа, но Эвелин подняла голову, и сама коснулась его губ. Внутри она продолжала верить, что муж смягчится после влияния его сокровенной жены. Это, наверное, единственное, что у нее осталось из способов манипуляции. Однако Моррис, пусть и приобнял ее, но с наставлением продолжил. — Не стой за дверью, сразу уходи. Боб выйдет с тобой и закроет дверь.

Она посмотрела на него с отчаянием и была готова поверить, что парочки ударов Моррису хватит для того, чтобы остудить пыл и вколоть препарат для облегчения Нила, но пациент решил испортить все после стольких упорных стараний.

— Какие нежности, доктор… — засмеялся Нил, попытавшись закрыться руками, неестественно дернувшись. — Неужто вы с этой бабенкой и в кровати так кувыркаетесь? Медленно и сексуально, прямо как в домашнем порно! Ууу, хотел бы я в этом поучаствовать…

Господи.

Моррис сжал ее талию, посмотрел на нее еще раз, и она быстрым взглядом все прочитала. Он нахмурился, отпустил Эвелин и размотал ремень, одними губами сказал «прости». Здесь даже ее нежность не поможет, мистер Харпер сотворит все, что вздумается. Эвелин стало не по себе, потому что если сейчас злость так кипит, то он может запросто его убить. Тогда полиция приедет уже завтра. Однако посадят его или все развернется так, что виноват сам Нил, Харпер даже предполагать не хотела.

Паника настигла ее неожиданно. Стоило Моррису шагнуть вперед, она рефлекторно отошла к двери, кусая губу.

«Пожалуйста, молчи, — молила пациента Эвелин, широко открыв дверь, даже не подумав, есть ли за ней кто-то».

Оказавшись в коридоре, она тут же начала удаляться. Быстрым шагом, ровным стуком она пыталась заглушить собственные чувства, потому что хотелось вытащить Морриса из комнаты, забрать с собой и не отпускать. Но он все равно в один момент вернется обратно и будет отвешивать пощечины пациентам за оскорбления и распускание рук. Казалось, этот кошмар никогда не прекратится, но сам Харпер никогда не вовлечет ее в это безумие. Почему-то с самого начала, стоило ей увидеть, как он ударил неугомонную пациентку год назад, Эвелин ни разу не думала, что ей вообще попадет. Даже в самые страшные скандалы в их квартире она верила ему. На секунду остановившись, она услышала что-то похожее на пронзительный крик. Сердце пропустило удар, а ноги понесли ее прочь еще быстрее.

— Не слушай, не слушай, не слушай. Эвелин, уходи, уходи быстрее и главное — не слушай, — шептала она, отчаянно глотая накопившуюся слюну.

Фантомный крик не уходил из головы, заставив брови выгнуться, а желание плакать нарастало. Это их самая большая, самая не затрагиваемая проблема в отношениях. Их взгляды на лечение так рознятся, что исходы конфликтов предрешены. Одна смотрела на пациентов с лаской, а другой — с жестокостью.

И это неизменно, что бы она ни делала. Попытки обговорить все, найти причину ненависти венчались провалом в тот момент, когда она смотрела на уставшего после рабочего дня мужа. Они постоянно сменяли друг друга, в последнее время почти не спали в одной постели, Моррис целовал ее лишь под утро, а сам просыпался без нее. Все изменилось с полной госпитализацией Леи три месяца назад, потом Нэйт… Харпер боялась, что в работе они оба потеряются и любовь угаснет, как когда-то угасла ее самая крепкая дружба.

Она бы так и заплакала в ординаторской, не сдерживаясь и навзрыд, как делал это Нэйт или маленькая Леа. Она так хотела вопить вместе с Нилом, ей казалось, она сойдет с ума от высокого давления на голову. Мысли копошились, их было невозможно контролировать; в один момент сама Эвелин перестала себя контролировать. Рывком открыв дверь, она вздохнула, давай волю эмоциям, но резко замерла и замолчала.

Во время обеда ординаторская всегда пустая — каждый работник думает о еде еще с утра — но один человек все же тут остался. Эвелин проглотила слезы и наклонила голову вниз, как только увидела поношенные кроссовки.

— Ты чего? — взволнованно воскликнул он, почти подрываясь с места.

Харпер пыталась спрятать лицо. Ничего страшного, если бы тут была Лесли или Сара, да даже Фред, с которым сработанность им обеспечена. Она была согласна даже на миссис Рифли, но Уилл… Этот мальчик был последним, с кем она хотела бы пересечься.

Отступать было поздно: если сейчас закрыть дверь с другой стороны, в глаза смотреть в следующий раз будет стыдно.

— Эвелин… — Уилл уже подошел к ней и робко согнул руки в локтях, будто хотел обнять.

Харпер попыталась прийти в порядок, ведь не первый раз Моррис делает это. После она обязательно услышит его искренние раскаяния за то, что Эвелин увидела все это. Однако она знала, что все это попусту. Извиняться за то, что его действия были обличены, он мог всегда, но никогда не скажет даже легкого «сорян», равнодушно пожав плечами, за то, что он делает.

— Просто Моррис сегодня не в духе, — ответила она, закрыв дверь и пройдя вперед, не дав Уиллу даже коснуться ее. Она упала на диван и закрыла лицо руками так, чтобы не размазать тени, — вот и я раскисла.

— Он опять их бьет? — сразу спросил он, и не заметил, как Харпер закусила губу.

Эвелин молчала: все и так понятно, объясняться ему ни к чему.

— Харпер, это уже не смешно, — голос стал острым, Уилл продолжал стоять. — Сколько еще он будет это делать? Не знаю, отведи его к психологу, пусть с ним погово…

Она запрокинула голову и проморгалась, стараясь вернуть слезы обратно. Уилл сразу догадался, что таким образом только доведет ее сильнее, но Эвелин не обижалась. Казалось, про Морриса знали все, но закрывали глаза и только шептались за его спиной. Боялись. Эвелин не надеялась на эмоциональный отдых, но ее плеча нежно коснулись, приглашая к откровениям, и она заметно расслабилась. Харпер почувствовала тепло посреди всего кошмара, который творится в ее голове, и невольно потянулась к нему.

Ведь нет ничего страшного в том, чтобы разок довериться мальчишке?

Голова легла на плечо, а талию обвила рука. Кисть совсем мягкая, пальцы длинные, будто юношеские; у Морриса руки же властные, подчиняющие. Пусть Уилл и раздражал своей глупостью, невнимательностью, импульсивностью местами, он всегда мог поддержать если не точным словом, то заботливым действием. Эвелин усмехнулась, ведь Уилл самая настоящая выручалочка в таких делах.

— С этим надо что-то делать, ты же понимаешь? — мягко продолжил он, невесомо погладив по талии.

— Уилл, Моррис не маленький ребенок, я не в силах его изменить, — выдохнула Эвелин, постепенно расслабляя тело. — Мы говорили об этом и сошлись на компромиссе. Никто из нас не запрещает друг другу методику работы. Хоть я и лезу без конца, но лишь с побуждением скорректировать его злость, хотя бы сделать его реакцию на пациентов менее экспрессивной, как сейчас.

— Я не об этом, — Уилл посмотрел в сторону — Эвелин заметила, как шевелились его мышцы и натянулась кожа. — Эвелин, ты на пределе. Возьми больничный, пропей курс успокоительных. Так продолжаться не может, Эви.

— Уилл, я не санитар как ты… — начала Эвелин, нахмурившись.

— И поэтому тебе буквально необходим отдых, — он посмотрел на нее, Харпер напряглась и подняла голову. Рука на талии дрогнула и ослабла, в любой момент была готова отпустить. — Харпер, просто вспомни свою истерику недавно. Разве это можно назвать стабильным состоянием? Тебя всю трясет от Леи, любого упоминания о ней, может, лучше отказаться от ее лечения? Можно дого…

— Нет, — отрезала Харпер, изменившись на глазах. Взгляд похолодел, лишь две блестящие линии остались от слез, она вся будто побледнела, — это даже не обсуждается.

— Но…

— Ты последний, с кем я хотела бы это обсуждать, — Эвелин резко встала и направилась к выходу.

— Я не хотел тебя обидеть, — Уилл тут же встал за ней и развернул, держа запястье. Он подержал паузу и после горячо выдал. — Эвелин, я просто волнуюсь за тебя.

— Уилл, больше не говори про Лею при мне, — она постаралась оставить равнодушие, но брови сами выгнулись. — Это не та тема, которая тебя касается.

— Не буду. Только не злись на меня, пожалуйста.

— И не собиралась, — она сдержанно подняла уголки губ и только тогда ее руку отпустили. — Я буду в порядке, обещаю. Не говори Моррису о нашем диалоге, ему не стоит об этом знать.

— Ладно, — Уилл пожал плечами, и его глаза в это мгновенье заблестели.

Однако Эвелин не заметила этого. Она вышла и с легким сердцем отдышалась. Осмотрелась вокруг — вдруг муж уже вышел — но только увидела Лесли, сидящую с тремя молодыми девушка в зоне отдыха. Телевизор показывал какой-то сериал, на который пациентки реагировали очень бурно — то смеялись, то тут же начинали выть от нудных диалогов. Эвелин скромно махнула подруге и решила, что Уилл прав, и стоило позаботиться о себе. Это важнее, чем искать Морриса или болтать с Лесли.

Она нерешительно постучала три раза в дверь и надавила на ручку. Женщина встретила ее макушкой, углубленно листая толстую папку.

— Миссис Хедлстон, можно? — спросила Эвелин, сразу закрывая за собой дверь.

Хедлстон отпрянула и взглянула на нее с прищуром. Эвелин очень редко появлялась в ее кабинете, как и в общем пересекалась с ней.

— Тебе что-то нужно? — сразу спросила Мелинда, выпрямившись и положив руки на листы. — Если да, то говори быстрее, я занята.

— Я хочу освободить себе график. Могу я отказаться от работы с несколькими пациентами на неделю?