10. Кто перед тобой? (2/2)
А еще здесь спокойно тихо. Именно спокойно, а не вечно нагнетающее, как казалось Рейзу в коридорах с мигавшими иногда лампами. А ведь если так подумать, что по утрам, больница уже кипела жизнью, но совсем разной. Эвелин всегда видела тихую сторону — шорох книг, стук каблуков медсестер, едва уловимый (пусть иногда возмущенный) шепот, а для Рейза это были крики, судороги и запах рвоты. От этого зависело начало дня, и Харпер никогда не прочувствовать, почему уже с утра он, как Томпсон, хочет порезать вены об угол тумбочки.
Но силиконовые уголки уже завезли, так что нарочно сильно задев угол, Леа разочарованно вздохнула. Она упала на кровать, тут же стянув кофту, но бинт на руках держался.
— Не снимешь? — она лениво повернула к Рейзу руку, не питая никаких надежд, делая все автоматично.
— Не позволено, — вздохнул Хьюберт, царапая пол стулом и сев напротив тумбочки. — Могу лишь затянуть потуже.
Томсон хмыкнула и осталась лежать на кровати вверх лицом. Рейз знал, что рассердить ее можно лишь наличием позитивных людей в радиусе трех метров и отсутствием любимого сока поблизости. Что бы Хьюберт не говорил, Леа не повысит голос, не нагрубит, не устроит идиотскую истерику в конце дня. Ей это вовсе не к чему, ведь с Рейзом они еще со времен соседних парт вели непринужденный, ничем не подкрепленный, вечный диалог.
— Дай покурить, — Леа еле заметно надула губы, тускло смотря на Хьюберта, но тот и так знал, что все ради бумажки с табаком.
Хьюберт залез рукой в карман, вытаскивая пачку сигарет. Вместе с ней случайно пальцем зацепил салфетку, на которой продолжал носить клозапин. Она даже не помялась особо, как те же штаны Паттерсона, что можно было бы и погладить. И почему только он сейчас об этом вспомнил? Ведь и правда: что сложно просто взять и пройтись утюгом, ведь недолго же! Рей нервно закусил губу, стараясь выбросить эти хаотичные, поедавшие его мысли из головы. Он все твердил себе: не сейчас, потом, ближе к вечеру, однако в который раз убрал напоминание о Нэйте с глаз долой и открыл упаковку.
— У меня только крепкие, знаешь ведь.
— А, сейчас уже похуй, — она лениво потянула руку; настаивала.
— Сок?
— Наливай.
Пластиковый стакан скрывался в закрытой тумбочке вместе с коробкой кислого сока, а сейчас приветливо захрустел. Томпсон быстро придвинулась к краю кровати и нетерпеливо постучала ладонью по тумбочке. Пусть Рейз и ненавидел выполнять приказы пациентов, ей отказать не мог; Леа была ранимой и грубой, любила горькое со сладким. Наверное, у каждого из ее окружения есть причины относиться к ней иначе, чем к остальным, цепляться за ее небрежность и опущенность или стараться видеть в ней ангельские черты. Трагичность ей предавала медицинская карта, но она, казалось, служит лишь дополнением к основной истории.
Леа поправила бретельку майки и, совсем не стесняясь Рейза, почесала грудь. Хьюберт даже не скосил взгляда вниз — это удел какого-нибудь Блейка, а он искренне видел в Томпсон знакомую и никак больше.
— Ну? Не тяни, давай, — Леа поманила его пальцем, мысленно уже вцепившись в пачку сигарет.
Хьюберт нехотя отдал ей предпоследнюю сигарету. Томпсон облюбовала ее со всех сторон, ухмыляясь как никогда. Ее красили несколько вещей, сейчас взятых воедино: простота внешнего вида, лукавая ухмылка и непослушные русые пряди. Рейзу казалось, что, стоит добавить идиотские браслеты на запястье, воспоминания нахлынут сами по себе.
— Тебе лишь бы закурить, — Хьюберт хотел пощекотать ее пятки, несмотря на серьезность голоса, сохранявшуюся во все случаи жизни, — ты смотри, легкие посадишь.
Ничего дурного, просто Рейз никогда не видел в ней пациента — быть может на руку сыграло то, что таблетки он ей не приносил, да и в целом в лечении не участвовал. Хотя, скорее всего, дело совсем в другом.
— Эй, отъебись, извращенец! — воскликнула Томпсон, недовольно подняв ногу. Рейза это позабавило: он не первый раз улавливал в ней черты самого себя. — Хочешь сказать, ты легкие совсем не отравляешь, выкуривая штук по пять таких в день?
— Я мужчина и мне…
— Да все вам, мужчинам, все, — запивая соком, ответила Леа и повернулась в сторону, крутя стакан в руке, а другой расслабленно держала сигарету. — Только попробуй себя так оправдать еще раз, я…
Она задумалась, смотря, как тлеет табак. Он покрывался белым пеплом и, если вовремя не стряхивать на пол, в скором времени все благополучно упадет на серую майку или штаны на резинке. Хьюберт не стал развивать диалог в эту сферу — в надвигающихся стремительно направлениях он не разбирался от слова совсем, а если вспомнить, то Леа и в старшей школе собирала петиции на право девушек носить в школу складные ножики. Так что пока Томпсон думала над колким ответом, Рейз отряхнул брюки и собирался встать.
— Ладно, я тебя сюда только привести собирался…
— Стоять, — Леа потянула к нему ногу, видимо, хотела остановить довольно неэффективным способом, — сначала расскажи мне об этой. Слышала, она опять разревелась.
— Давай не так жестоко, она все-таки твой лечащий психиатр и… — Хьюберт смягчился, как только речь зашла о хрупком цветке и сел обратно. — Да, она пропила успокоительные, — Леа не сдержалась и рассмеялась, а Хьюберт тут же уставился на нее с явным укором. — Томпсон, ты отвратительна. Человек ради тебя столько сделал…
Хьюберт ощутил себя так, словно рассказывал о матери. Эвелин и миссис Рейз был похожи своим слабым характером, нежной красотой и абсолютной независимостью, но сколько в них было боли… Хьюберт всегда знал, что обсуждать Харпер с таким человеком, как Леа, все равно, что говорить про свою мать с теми, кто ее осуждал.
— Хью, тут все намного сложнее, чем тебе кажется, — лицо Леи похолодело, она сжала губы и отвела взгляд на пол.
— Интересно, где же это «сложнее»? — выгнул брови Рейз. — Ты сама все отрицаешь.
— Отрицаю? — Леа поддалась вперед, чуть наклонившись. — Да я ее даже слышать не желаю, к чему мне вести с ней хоть какой-то разговор?
— Но со мной ты охотно говоришь, — Рейз скрестил руки на груди, слегка развалившись на стуле. Тяжелый вздох выдал его волнение за взаимоотношения двух не посторонних ему людей. — Леа, просто перестань так вести себя.
— Господи, и ты туда же, — Томпсон закатила глаза, втягивая сигарету, — давай, учи меня морали.
— Не собираюсь я тебя учить, больно надо.
Хьюберт прикрыл глаза и запрокинул голову, размышления полностью захватили его. Зачем он вообще продолжает сидеть здесь? Встал и пошел бы по своим делам. Однако что-то созревало внутри, что он хотел сказать не в пустоту, не произнести в мыслях и забыть, а раскрыть какому-нибудь человеку. А кто у него остается? Моррис? — он дома, а за звонок сдерут кучу денег. Эвелин? — тоже самое. Неосознанно залезая рукой в карман за сигаретой, он опять нащупал тонкую салфетку. На лице отразился спазм.
«Это уже циклично, — подумал Хьюберт, пальцами вороша материал. — Надо что-то с этим делать. Может, поговорить с Уиллом? Он неплохо помог в тот раз».
Но он вернется неизвестно когда, а делать что-то нужно сейчас. Он выдохнул и попытался собраться с мыслями. Что именно он хочет сказать? Какой предмет споров ему нужно обратить в словесную форму? Рассуждать о Нэйте или о прошлом, волноваться об Эвелин или пытаться проанализировать и найти причины, почему Джесси так манила его взгляд?
Наверное, салфетка первой пришла ему на ум, из-за чего формулировать предложения было не так и сложно — Хьюберт знал на теории, о чем говорит. В любом случае, отталкиваться можно от них с Эвелин, а потом… Рейз не знал, что потом, но это саднящее чувство внутри хотелось успокоить хоть как-нибудь.
— Знаешь, если люди просят тебя о чем-то, стоит дать им это. Даже если самому некомфортно. Потому что, скорее всего, им очень больно, — протянул Хьюберт на выдохе, зажмурившись. Неловко, странно, необычно, неприятно говорить, но Лее он отчасти доверял. — Все мы гордые и, если в один момент мы…
— Мы начинаем просить о помощи, значит, нам она необходима, как мне те вкусные фрикадельки? — холодно, с ядовитой усмешкой продолжила Леа, смотря на него свысока. Рейз был готов к такому опущению, но ради собственного облегчения один раз опуститься можно. — Господи, Хью, ты хоть сам веришь в этот бред? Хоть сам что-то сделал, чтобы подтвердить свои слова?
— Леа, я мистер…
— Да-да, мистер Рейз, — Леа затянула и прикрыла глаза, — сделай одолжение, не учи жизни, особенно когда сам сидишь здесь со мной и не знаешь, как выбраться. Ты всегда был застенчивым, Хью, но сейчас твоя застенчивость играет с тобой злую шут…
— Говорила не учить, а сама-то… — монотонно произнес Хьюберт.
— Мы оба такие, тут и говорить нечего.
И с этими словами Томпсон отвернулась окончательно, так что теперь здесь его ничего не держало.
Он десятки раз видел их неловкие встречи с Эвелин, когда одна тянулась к ней всеми силами, стучалась в металлическую стену с хорошим эхом, а Леа сидела с кассетоприёмником в наушниках и считала ворон за окном. Еще шаг одной в сторону пустоты, и смысла стучаться у другой не будет. Еще удар, и шаг можно считать совершенным.
Похоже на их ситуацию с Нэйтом: есть точки не возврата, когда у Паттерсона истерика, а Рейз отчаянно от него бежит. Хьюберт может попробовать постучать, когда Нэйт кричит, а может уйти. И наоборот: стоит Нэйту дотронуться, Хьюберт отскочит или протянет руку в ответ.
«Стоит ли в его отношении рассматривать все так лично? — он спрашивал внутренний голос, заваривший сотни сомнений в собственном механизме».
Но ведь это интересно, любопытно. Это его работа, его большая часть жизни, в конце концов. Ведь это то, чего он так хотел в прошлом, а сейчас… Сейчас он превратил эту рутину в бесконечный круг. Быть может, они как Эвелин с Леей? Ведь не зря ее все так любят, не зря сам Хьюберт не видит в ней изъянов, кроме иногда спутанных волос и излишней эмоциональности. Рейз нахмурился и вздохнул, голова закружилась от переизбытка непозволительных надежд. У него совсем другие задачи, совсем другие цели — к чему ему умчаться с Нэйтом? Парнишке хорошо с Эвелин? Хорошо. Что еще нужно?
— Эй, Рейз, — Уилл дернул его за плечо, вырывая из мыслей. Хью не успел среагировать, хотя он, если так подумать, был одним из тех, чьих касаний сторониться было бы глупо. Все-таки, именно Уилл подтолкнул его, и почему-то к этому Хьюберт пришел только сейчас, — ты опять давал Лее курево?
— Я вообще-то имею право, — возразила Томпсон, поправив майку, бретельки которой никак не хотели оставаться на месте. — Лягушачья Голова, как там эта?
Она ткнула пальцем на соседнюю пустую койку, второй рукой нервно почесывая плечо. Хьюберт только сейчас вспомнил, что недавно Лее поменяли препарат и побочные симптомы седалита проявлялись как раз в постоянном зуде.
Пациентку, что нес дежурный, скажем так, «овощевалась» — так в шутку называл Уилл период после ЭСТ, когда человек пребывал в абсолютно невменяемом состоянии около часа или двух. Ее короткие волосы влетели на подушку, а тело пришлось укладывать рядом. Казалось, приставишь нож к ее горлу — ей будет все равно.
— Как видишь, — ответил он, зашуршав карманом, — мистер Рейз, прекращайте давать пациенту сигареты.
— На твоем фоне я вообще божий одуванчик. Пошли, выйдем, — вскочил Хьюберт и, махнув рукой на тумбочку, чтобы дежурные закрыли сами, повел Уилла на выход. — Ты какого черта не следишь за тем, кто идет за тобой? Леа уплелась аж до операционной. Знаешь, что бы было, если бы медсестра приняла ее за пациентку на терапию?
— Эй-эй, не кипятись, — он поднял руки ладонями к Хьюберту, хоть так пытаясь защититься. — Карточка Леи осталась в сестринской, ее бы все равно не успели даже привязать.
— Просто будь бдительнее.
Стоило им выйти в коридор, ни один из них не сдвинулся с места. Уилл, как понял потом Хьюберт, смотрел на него с прищуром, будто что-то в его лице изменилось.
Хьюберт решил довериться ему во второй раз с большей охотой. Все-таки, деться от этих мыслей невозможно, убежать тоже; нужно решать что-то здесь и сейчас, потому что завтрак и таблетку несет Хьюберт. В груди продолжало жечь, остерегать от свободы и откровений, а в висках так и било: «Да просто забей, Хью. Ну не принесешь разок, ничего страшного не случится». Но Рейза еще больше воротило от этой части головного мозга: нет, только не Хьюберт Рейз будет из-за собственной трусости обрекать пациента на голод. Только не он.
И с этими мыслями он повернулся к Уиллу, что топтался на месте и продолжал мельком разглядывать его. Что ж, выбора у него почти нет, а все возможные отвержены по определению.
— Выйдем подышать? На пять минут.
— Странный ты, — начал Уилл первым, смотря на задний двор.
Со стороны веранды двор выглядел большой раскидистой площадью, одну треть которой занимала вытоптанная местность для грузовика по утрам, а все остальное — кусты и деревья, протянувшиеся до самой сетки. Недалеко стоял зал с небольшой пристройкой в виде склада, и Рейз мысленно поставил галочку — физическая активность у пациентов его этажа должна быть в пятницу, через три дня.
— Попытайся просто выслушать, — вздохнул Хьюберт, решив не тянуть, как в тот раз. Ослабив галстук от легкого мандража, что в другой ситуации заставил бы усмехнуться с собственной слабости, он покосился на Уилла, но его губы даже не скривились. Да и волосы в этот раз были лучше уложены, орлиный нос устремлен прямо. Уилл тоже сосредоточен на чем-то своем? Рейз нахмурился, повел головой в сторону. — Помнишь, я тебе говорил про новенького пациента?
— Было дело, — теперь, казалось, прежняя ситуация развернулась на сто восемьдесят градусов: Хьюберт жаждал совета, а не Уилл сам напрашивался.
— У меня опять с ним сложности, — через силу ответил Рейз, чувствуя жгучее желание заполнить чем-то легкие.
А все лишь потому, что философские завывания начинали все чаще приходить в голову Рейза. Становилось душно, неприятно, хотелось свернуть все это в мешок и выбросить в мусорное ведро. И даже сейчас, стоило вспомнить о чем-то, затронуть островки воспоминаний или потешить саму госпожу совесть, Хьюберт хотел закрыть все, спрятаться от этого и больше никогда не трогать: мол, пусть не дает о себе знать и дальше, если не трогать.
— Я хочу наладить с ним контакт, но ухожу, — только и смог выдавить Хьюберт, однако за смелость он достоин минимальной похвалы, — убегаю даже. Самому становится страшно, хотя бояться нечего, парнишка младше меня.
Уилл странно усмехнулся и Хьюберт озлобленно посмотрел на него. Он только хотел буркнуть, что просил без цирка, как остановился, ненароком задержавшись на нем дольше, чем предполагалось. Глаза были не как раньше — нет, все такие же круглые и выпученные, просто что-то в них переменилось. Рейз впервые задался самым простым вопросом: «А что изменилось в проходимце на улице за неделю?» И, если сравнить с тем, как его собственную душу терзали события, возможно ли не только сравнить их двоих, но и провести параллели?
«Откуда это все у тебя вообще взялось? —недовольно, недоверчиво возникло в голове».
Уилл накрыл его плечо, закрыл глаза, но Хьюберт запомнил этот взгляд, так и не дав ему названия.
— Просто спроси себя, от чего ты убегаешь — видишь в нем самого себя и стараешься оттеснить изначально, или просто боишься стать таким же. Ты можешь бояться причинить ему вред, просто неверен в собственных силах по работе с ним. Причины могу быть самые разнообразные.
Хьюберт уставился куда-то наверх. Потрепав салфетку в кармане, он не почувствовал, что должен приложить большие усилия для принятия сказанных слов. Как будто он уже слышал их где-то или сам думал так же. Дежавю это или просто он дошел до стадии принятия, Хьюберт не знал, но сейчас куда осознаннее воспринял все происходящее. Уилл — теперь все его идиотские замашки казались притворными и неуместными — лукаво покосился и отстраненно потрепал его по плечу. Уже хотел зайти обратно, но Рейз остановил его.
— Эй, Уилл, — позвал он, — одолжишь сигаретку?
— Только если с тебя твои, — он направил в него указательным пальцем, как пистолетом, а другой рукой порылся во внутреннем кармане. Белая упаковка и оставшиеся три сигареты, одну из которых Рейз тут же вытянул и рассмотрел, будто впервые увидел. — Что, никогда женские не курил?
— Разве что на стажировке, — ответил Рейз, спускаясь вниз. Все-таки, курить здесь нельзя, а лавочка стоит за углом.
— Сдается мне, ты вообще другим человеком был, — зажимая сигарету между зубов, произнес Уилл.