10. Кто перед тобой? (1/2)

Человеческие шаги. Какие они? Говорят, человека можно узнать по шагам — кто-то идет медленно, в развалку, кто-то топает короткими ножками, как гном из книг, а кто-то идет широко и свободно, видя перед собой коридор давно знакомых стен. Так можно догадаться, кто перед тобой: только зашедший стажер, всегда бегущий куда-то врач или тот самый деревянный дежурный вроде Блейка.

Уже в восемь часов утра настроение Хьюберта начало падать со стремительной скоростью. Когда будят и поднимают на ноги ради гидротерапии одного пациента, когда утром застреваешь в пробке таких же бегущих куда-то работников, когда заканчиваются сигареты — все неимоверно приводит в то состояние, когда идешь сгорбленный и хочешь размазаться о стену рядом.

— Эй, Хью, ты чего такой кислый? — Блейк попытался хлопнуть Рейза по плечу, но тот сразу увильнул от руки.

Хьюберт вообще избегал касаний кого-то ненавистного ему, особенно этого придурка. С Блейком связан Нэйт, а с Нэйтом — неприятные мысли, терзающие сразу два отдела его организма: грудь и мозг. В голове все еще ярко пестрела картинка, когда дежурный, несмотря на просьбу — пусть и сухую — не вливать стакан с водой так, чтобы мальчик захлебнулся, со странной ухмылкой именно это и сделал.

А грудью… Грудь вообще последнее время отдалена от Рейза так, что заводить с ней диалог хотелось в последнюю очередь. Да и Нэйт, судя по словам Эвелин, звал его. Куда, зачем, почему? На это требовались часы размышлений, что устраивать Хьюберт уж точно не хотел. Боялся или просто с отвращением смотрел на Нэйта, непонятно.

— Все нормально, — грубо ответил он и, не дожидаясь ответа, пошел дальше.

— Тц, да что с тобой? Сторонишься меня, как баба… Влюбился что ли, а? — прыснул Блейк и неосознанно, но вызвал Хьюберта на дуэль.

— Блейк, не перегибай палку, это во-первых, — грубо ответил Хьюберт, вскинув бровь. Пришлось приблизиться — говорить о таком на весь этаж равно унизить самого себя. С этого расстояния небритые волоски на челюсти выглядели слегка ужасающе — ему точно стоит это убрать. — А во-вторых, мы на работе, веди себя подобающе.

Блейк фыркнул и облокотился на стену, руками натянув карманы. Он как будто что-то в себе держал и только сейчас решил вылить. Впрочем, Рейза это совершенно не волновало, и он уже думал пройти мимо, но ленивый, будет перебиравший случаи голос его остановил.

— Пф, заграбастал себе Эвелин, Джесси взгляд с тебя не сводит, конечно тебе хорошо живется… Еще и кабинет свой есть, — Блейк указал в сторону, лицо его изменилось, погрубело. — А я теперь торчу у палаты этого овоща по девять часов, потому что какие-то курицы настучали.

Хьюберт не сдержал ядовитой усмешки, ведь теперь все на поверхности. Неужто Блейк был так раздосадован потерей первого этажа, что обвинял кого угодно, только не самого себя? И тяжело же было Питеру стоять с ним часами напролет, слушая его жалобное нытье… Однако шутки в сторону, ведь Блейк перешел черту невозврата, назвав дорогую Хьюберту женщину курицей.

Это были нежнейшая Эвелин и ее подруга. Лесли, проходя утренний осмотр, услышала шум в палате и, стоило открыть дверь, ее крик пронзил стены. Оказалось, что Блейк привязал худощавую девушку ремнями к кровати, пока ту нещадно били судороги. «Сказали успокоить, — жалко оправдался он тогда». Эвелин поддержала подругу, когда та пошла к Хедлстон, что привело к плачевному для Блейка концу, но спокойствию на этаже. Это стало последней каплей, после чего всё стремительно полетело вниз, его репутация и зарплата. Но увольнять такого бугая, который подойдет при поимке сбежавших, имело бы такие же последствия, как гнать кошку пасти овец.

— Давай, еще скажи, что они тебя за живое задели, — гордо ответил Хьюберт, не считая Блейка ни специалистом в области исключительного физического труда, ни хорошим человеком, способным четко говорить. Но голос резко стал тише, холоднее. — Еще раз хоть что-то скажешь про девушек…

— То что? Ударишь, мистер-я-здесь-врач, — дернулся Блейк, будто ждал такой реакции от Хьюберта. Рука Рейза непроизвольно сжалась в кулак. Если бы не рабочая этика, он давно бы сломал его челюсть. Блейк приблизился к нему так, что Хьюберт увидел даже черные точки на носу, смешно лезшую бороду на подбородке отдельными светлыми иголками, но отходить сейчас значило проиграть, — а, может быть, ты успел их уже тр…

— Мистер Панчли, если вы сейчас же не заткнетесь, то я буду вынужден написать на вас жалобу за оскорбление персонала.

Рейзу казалось, что желаемое было произнесено вслух кем-то всеобъемлющим — настолько голос оказался полным и громким. Фред стоял в трех шагах от них, угрюмо и даже как-то устало посматривал сначала на одного, потом на другого. Хьюберт отошел от Блейка, только скользнув недовольным взглядом: еще секунда и кулак врезался бы дежурному прямо в лицо. Блейк цыкнул и отвел голову в сторону: тягаться с Фредом не каждый был горазд. Хотя его и уколола подобная «защита» со стороны, потому что хотелось самому развязать словесную борьбу, но пришлось сразу признать, что так они бы пререкались аж до вечера.

— Хьюберт, у тебя гидротерапия через минуту, — Фред только кивнул, поправляя заметно отросшие волосы и медленно пошел вперед.

Да, все-таки Фред решал любого рода конфликты емко, лаконично и без утрированных угроз; все строго и по делу.

Хьюберт молча сверкнул исподлобья на Блейка, желая впечатать в стену, но единственное, что сделал, это довольно пафосно развернулся. Фред беспечно шел на шаг впереди, а он, все еще сжимая кулак, пытался собраться с мыслями. Когда простые женщины что-то обсуждают, поднять на них руку со злости не позволяют собственные уставы — ведь на родную мать он никогда не поднимет руки — а вот мужчины… Нет, он не дрался, только если в шутку с однокурсниками, но даже Моррис не позволял себе называть остальных «курицами».

«Хотя, если мы на ферме, то Блейк самая настоящая свинья, — подумал Рейз представив его со свиной мордой вместо лица, и даже показалось, что от реальности не отличить».

— Рейз, будь более сдержанным, — подал голос Фред, остановившись у палаты. — Иначе в следующий раз и тебе напомню правила.

— Я же не собирался бить его, — оправдался Хьюберт. Он в ответ лишь повернулся, взглядом убеждая признаться хотя бы самому, — ладно, только если чуть-чуть.

— За чуть-чуть и отстранить могут. Знаешь ведь, как с пациентами обращаются, а с дежурными так нельзя. Хоть пальцем тронь то все, пиши пропало.

Он символично открыл дверь в пятую палату, где сидели трое молодых парней на полу, а один старик сминал кожу на голове. Мета, нужного им пациента, было совсем не сложно найти: он смотрел куда-то вверх, широко открыв глаза, пока его нога непроизвольно дергалась в разные стороны. По сравнению с относительной идиллией он заметно выделялся из толпы.

— Но ведь он над пациенткой издевался раньше, говорили, — заметил тихо Рейз, не ожидая ответа от внимательного Фреда.

— Хью, если бы Лесли не пошла к директору, об этом случае вообще никто не узнал, — буркнул он, но с бо́льшим акцентом, чем обычно, — такое время, все у нас ничего никогда не видели, а если и видели, то не запомнили, — он закрыл папку и показал двум дежурным на того Мета. — 45609 в кабинет гидротерапии.

Хьюберт вздохнул, смотря, как хромал пациент, пока его пытались «аккуратно» взять под подмышки и вытащить из палаты. Остальные не реагировали, продолжая смотреть в свои точки. Только мужчина средних лет проводил взглядом фигуру, голова дернулась обратно. Казалось, палата начинает жить только под вечер, если внешние возбудители активно воздействовали на них, будь то крик Анны или слишком громкий смех дежурных.

Соматопарафрению Мету поставили по приезду благодаря Фреду. Он, как психиатр нижнего этажа, заметил его странность в общении с собственным телом. Пациенту казалось, будто его нога или рука устроены сами по себе, имели свой голос и движения, из-за чего он часто неосознанно тянулся к ножу или трубочке капельницы. Оправдывался, что это его руки сами делали за него действия. Единственным похожим на заболевание была группа соматоформных расстройств, да и то лишь по названию.

— Это не может быть синдром психического автоматизма? — Хьюберт как-то услышал это от Эвелин, обращающейся непосредственно к Фреду.

— Исключено, — покачал головой он, кусая ручку, — он говорит, что его руки живут собственной жизнью, а не кто-то ими управляет. Также он убежден, что окружающие не слышат слов его конечностей, а это в корне противоречит синдрому психического автоматизма. Я вижу больше схожестей с соматопарафренией, чем с другими расстройствами.

— Но в какую группу его направлять? — поинтересовался Рейз, влезая в ранее не интересовавшую его беседу. Увидев, что этот таинственный больной был по правую стену от его кабинета, стало необходимостью знать наверняка, как скоро он все разнесет. — Если он не уравновешенный…

— Спокойный малый, — ответил Фред, дополняя карточку, — поставим F45, потом посмотрим.

Хьюберту эта ситуация напомнила отношение к Нэйту — ему тоже поставили номер сразу и без каких-либо проверок. Его поведение отлично от шизофрении, что, так или иначе, наводило на мысли о неправильности диагноза. Нэйт слишком разговорчивый, активный и противоречивый. Единственным подтверждением шизофрении были непосредственно галлюцинации, но и те вызывали кучу вопросов у Хьюберта.

«Хватит, у тебя сейчас другие заботы, — он остановил поток мыслей, открывая тяжелую дверь в процедурную, — потом подумаешь».

Кабинет гидротерапии неприятный — это Рейз почувствовал еще в стажерские дни. Здесь абсолютно неуютно, особенно, когда уборщицы забывают протереть углы, где начинает чернеть плитка. Крови здесь никогда не бывает, напор воды просто не способен разодрать все три слоя кожи, однако крики людей даже потом, уже в тишине мерещатся, будто до сих пор отражаются от стен. Словно магнитные волны, которые мы не видим, но отчетливо можем представить, стоит обратить внимание.

Зайдя, Хьюберт даже не заткнул нос, казалось, просто привыкнув: уборщицы все-таки не протерли черноту, из-за чего запах сыри пропитал все, что возможно. Пара полотенец от прошлых пациентов сохла — хотя в таком месте они высохнут минимум за неделю — а стол со шлангом, представлявший собою тяжелейшую установку, но немного подвижный, был оттеснен в сторону. Одна скамейка справа, чуть левее и глубже страшная кабина. Две железные ручки и отметка на полу, максимальное расстояние к пациенту, мрачный, темно-синий цвет и тонкий резиновый коврик на полу.

Фред особо не церемонился, мысленно передав всю настройку установки на Рейза. Он был здесь скорее для наблюдения проведения процедуры и реакции Сняв халат — не дай бог промочит — Хьюберт поправил потертые подтяжки и закатал рукава, настраивая давление. Хоть шланг и был пожарный, однако при минимальном давлении превращался в замену душу, только не многоструйно, а одним широким потоком. Хедлстон уверяла, что это более целесообразно, чем душ, давление не высокое и уменьшает приток крови к мозгу при частом, но коротком использовании. Хьюберт не углублялся в водное лечение, делал все, как заведенный и даже разбираться не стал.

Мет шикнул и закрыл тело руками — Фред, помогая ему раздеться, случайно задел локтем. Впрочем, он даже не извинился по небрежности, но вот нога Мета задергалась еще сильнее.

— Фред, аккуратнее, — тут же возник Хьюберт.

Почему-то образ Мета как будто пытался подстроиться под кого-то другого, даже напомнить. Рейзу стало не по себе от тех махинаций, что без его ведома вытворяли глаза, а быть может и предательница-совесть. В любом случае, Мет не заслужила

«Говорит тот, кто опять сбежал, — мелькнуло в голове, и Хьюберту показалось, что он свернет шею от одних только мыслей. — Ведь не должен был…».

На Мета было неприятно смотреть — нестриженый, зажимающий себя с надеждой, что процедура отменится, он медленно цеплялся за ручки кабины. Рейз не жалел ни его, ни кого-то еще, но какая-то странная чуйка говорила ему более не молчать, быть как храбрая Эвелин, только чуть-чуть холоднее, не забывать отпускать грубости тем, кто превысил норму его терпения. Однако Фреду это было неизвестно, и, осмотрев Хьюберта так, будто он здесь мышка для слежения, с прищуром закинул ногу на ногу.

— Слушай, а ты сам-то как относишься к больным? — тон абсолютно непринужденный, даже с ноткой искреннего любопытства.

Но Хьюберт нахмурился, повел головой в сторону: независимо от тона слова обретали свой искажённый смысл в его разуме. Ведь Фред знал о слухах, пусть и был поглощен собственными мыслями, особо не перемалывая эти сгнившие кости, но… Говорила она это Рейзу, смотря на него сквозь чистый взор или сквозь пальцы под названием «Тот самый человек»? Ведь, если подумать, он как раз и настоял бы сделать напор воды помощнее.

«А лучше всего оставить из тридцати двух зубов двадцать девять, — мелькнуло в голове Хьюберта и отдалось под ребрами. Сегодня мысли конкретно пытали его, казалось, что он сам голый стоял в кабине».

Струя пронзила тело пациента, отчего нога дёрнулась сильнее. Мет сжал ручки и поднял плечи, опустив голову. Заплакал навзрыд, почти завыл и Хьюберт догадывался почему — эмоциональное давление, находясь в таком замкнутом пространстве, было невыносимым. Он быстро пересекся с Фредом, но тот закусив губу, неотрывно смотрел на пациента: видимо, он знал, что Мет выдержит. Мет плакал изо всех сил, не успевал отдышаться, как новая волна проходила от лопаток до поясницы. Хьюберт проверил температуру, коснувшись воды и быстро отвел руку — обжечься было неприятно. Это какие-то смешанные чувства, ведь вода не огонь, но при этом жжет равносильно. Захотелось провести какое-то философское сравнение, но, кроме его самого и Нэйта ничего не приходило на ум.

Закрыв кран, колени Мета подкосились. Фред опередил Рейза, в два шага подойдя к пациенту и укрыв его полотенцем. Он кивнул в знак благодарности за сотрудничество Хьюберту и полностью ушел в свои мысли, помогая Мету самостоятельно. Хьюберт молчал, потирая руки и снимая с вешалки халат; говорить не хотелось. Они оба знали, что дальше: отметить процедуру в карточке, отдать в операционную для составления общего плана процедур и приступить к таким же больным.

Но вопрос, как относится Рейз к больным, продолжал мучить его попеременно.

Поднявшись наверх с бумагами, солнце ударило ему в лицо. В восемь утра не так много народу, как в два часа дня, но второй этаж кишел врачами. Некоторые приехали на ранние операции и ЭСТ, дежурные маленькой толпой ходили по кабинетам, а пара психологов принимали новеньких, ставили диагноз и назначали процедуры.

Операционные были, пожалуй, одним из самых часто посещаемых кабинетов после ванной и туалета. Тут проходила и ЭСТ (пропускание электрического тока через головной мозг) и гальванотерапия через две койки (уже пропускание постоянного тока через тело пациента. Сила тока и напряжение в этом случае значительно уменьшены). Все пациенты с промыванием желудка, люди с припадками и просто необходимостью маленьких операции сидели здесь.

Однако стоило подойти, Хьюберт опешил. На скамейке у двери сидела до боли знакомая фигура, которую одним утром он не распознал. Несколько пациентов находились на соседней лавочке, а она одной своей отталкивавшей аурой, как бы выразилась Харпер, заняла всю. Леа неотрывно смотрела прямо, пока мимо нее, углубленные в свою работу, метались дежурные и врачи. Рейз нахмурился, потому что Томпсон здесь явно не место — из процедур у нее только теплые ванны в депрессивный период. Харпер бы никогда не позволила поставить Лее ЭСТ. По крайней мере, до тех пор, пока она вменяема и не переходит границы безумства.

— Леа? — наклонился Хьюберт, позвав ее. Ее глаза дернулись, словно она очнулась, но на его уровень не поднялись. — Ты чего тут делаешь?

— Просто сижу.

— Сидишь у операционной? — уточнил Хьюберт, пытаясь вразумить ее.

Вряд ли она сама забрела сюда, дежурные поймали бы на выходе из комнаты — об этом Хьюберт догадался сразу. Значит, вышла она не одна, а с кем-то.

«Эвелин заменяет Лизи, — перебирал он, поворачивая голову по сторонам. — На тридцать третьей палате только Уилл».

— Так вот почему она разоралась… — вдруг задумчиво протянула Леа. — А я думала, ее наконец-то разбудили.

Хьюберт выгнул бровь и недоверчиво посмотрел на нее: сейчас за стенами было тихо, следственно, она все это время рассуждала о прошлом. Но в операционной звукоизоляция, по крайней мере, опытный персонал, так что такого обычно не бывает, только если не берут буйных пациентов. Либо Томпсон показалось, и она говорила о том, чего не было, либо кого-то из изолятора как-то притащили сюда, отчего гомон был ужасный, который Хьюберт счастливо пропустил. Рейз был ближе к первому — как-то Эвелин заикнулась о вероятности галлюцинаций при биполярном расстройстве.

— Леа, почему ты тут находишься? — он присел перед ней, а голос стал настойчивее. — И как долго?

Томпсон лениво покосилась на него и часто проморгалась.

— Жду сопалатницу, — пожала плечами она. — Лягушачья Голова затащил ее в операционную.

В этот момент дверь открылась, и медсестра опешила, увидев Рейза. Тот молча отдал бумаги и, пользуясь случаем, заглянул в проем. На кушетке лежала привязанная пациентка с медицинским кляпом во рту. Медсестра что-то нажала на установке и пациентку затрясло так, что без помощи посторонних не справились бы даже ремни. Один мужчина — рыжий, крепко державший ноги — заставил Хьюберта усмехнуться от сложившейся ситуации.

— Уилл, ну что за невнимательный черт, — прошипел он сквозь зубы. Лее здесь нет смысла сидеть, так что Рейз сначала дернул ее за руку, а только потом подумал. Томпсон никогда не относилась тепло к сопалатницам, потому оставалось только догадываться, зачем ей ждать кого-то. И просто ли она ее ждала? — Леа, пошли я налью тебе сок.

Томпсон посмотрела на него с выражением уже наступившего удовольствия от напитка и встала, позволяя Рейзу взять над ней управление. Хьюберт на секунду решил, что Леа специально ждала кого-то, чтобы ей налили сока. Ухмылка сама появилась на лице — это означало, что регрессия Леи близка к концу и скоро миру предстанет та самая пациентка, радующая глаз и нервную систему Эвелин.

«Скорее всего, — думал он, — Уилл забыл закрыть дверь. Леа поплелась гуськом. Как ее еще никто не дернул? Врачи думали, что она сидит в очереди?»

— Подожди, — Леа дернулась в сторону и по инерции потащила Хьюберта обратно, — почему она тряслась? Ее что, все никак разбудить не могут? Электричество теперь и ей не помогает?

— У твоих сопалатниц постоянно такое состояние. Электрический ток действует постепенно, — вздохнул Рейз, ведь про униполярную депрессию узнал от Эвелин одним из первых.

— То-то и отвратительно.

Леа недовольно упиралась ногами в пол, сильно горбясь и виляя руками по воздуху вперед-назад, совсем не волнуясь о пихании прохожих. Рейз пару раз указывал ей на это и напоминал про сок, уже видя заветную дверь с номером. Нельзя торопиться — Томпсон любит медлительность в таких делах, уж об этом прожужжала все уши Харпер еще месяц назад. Однако, когда Хьюберт убедился, что она не убежит, то мигом отпустил и пошел вровень.

— Хью, я ведь умру здесь, да? — внезапно Леа остановилась и повернулась к нему. Глаза полуопущены, лицо будто начало деформироваться, лоб стал меньше. Казалось, она на самом деле изменилась за секунду, но всему виной лишь ракурс и освещение. — Мы все здесь умрем в один момент.

— Леа, — Рейз рвано поднял руку и положил ей на плечо, — ты просто устала и тебе стоит отдохнуть. Выпьешь апельсинового сока и ляжешь спать, ладно? До обеда еще есть время.

Томпсон вновь полностью полагалась на его движения, шла четко впереди и не тормозила умышленно, не задавала лишних вопросов, отчего работать Рейзу было намного легче. Леа всегда была такой с ним: говорила о своем, почти не насиловала мозги, лишь тему панических атак Хьюберт отчаянно избегал. В целом, их взаимоотношения подкреплялись взаимным отсутствием эмпатии к проблемам друг друга. Пожалуй, Хьюберт мог назвать ее приятельницей, когда-то давно занимавшей пост хорошей подруги.

Заметив как нельзя кстати Фреда почти у двери в палату, он окликнул его.

— Передай Уиллу, — строго произнес Хьюберт, открывая дверь для Леи, — что я убью его, если после ЭСТ он не подойдет в сюда.

Солнце светило в окно и Хьюберт заметил, как лучи отражались от плитки на полу. Палаты все на одно лицо, разве что на втором этаже бывало почище и была превосходная возможность проветривать помещения не только с помощью вентиляции, но и окнами. Рейз даже задержался взглядом на зелени, в которой утопала больница за ее пределами, как будто долго не видел.