9. Лишние люди (1/2)
— Здесь всегда так тесно? — глухо уточнил Хьюберт, пока на его руке крепили сфигмоманометр.
— Тут довольно уютно, когда находится пара человек, — ответила Лесли, по иронии обстоятельств спиной упираясь в Сару.
После обеда у сестринской построилась небольшая очередь из пациентов, которым таблетки давали по три раза в день. Сара отдавала таблетки ловко и прямо в дрожащие руки людей. Шум, постоянные щелчки коробочек и одинаковое «Выпей» начинали сводить Рейза с ума, хотя он был здесь только полминуты. Хьюберт и рад уйти отсюда, но Харпер настояла на проверке артериального давления после каждого приема еды вплоть до конца смены. И на все его препирания она только настойчивее вела его в сестринскую почти за руку. Рейз по инерции был готов отдёрнуть ее, отчитать Эвелин за этот цирк, ведь он взрослый человек и сам мог о себе позаботиться, но уже в который раз на протяжении всей их случайной дружбы что-то его останавливало. Было это глубокое, подсознательное тепло к Харпер, видение в ее действиях лишь знак заботы, или Рейза волновали совсем другие вещи, а не мягкая ладонь, ставшая веревкой на время, он не знал. В любом случае, скоро это закончится, а значит, обе проблемы решены: и Эвелин довольна, и Рейз освобожден.
«И как Эвелин может сидеть тут часами? — спрашивал себя Хьюберт, разглядывая десятки лотков с разноцветными таблетками. — Шум, постоянно кто-то мимо пройдет, еще пахнет сплошной химией, — рассматривая коробочку с подписью «Пиразидол», Хьюберт в очередной раз повел носом, сморщившись».
— Сто десять на семьдесят девять, — пробубнила Лесли. — Низковато все еще, но уже лучше.
— Могу идти? — сразу воскликнул Рейз и заторопился выйти из некомфортных условий.
Вставая, ненароком заглянул в зеркало, прикрепленное к одной из полок, подмечая только выраженные мишки под глазами. И как он до такого докатился? Хьюберт все-таки остановился, повел рукой, чтобы поправить заметно отросшие волосы и как-то исправить положение, но, сразу рассчитав, что тогда локоть встретится с коробкой или полкой, отбросил эту затею.
— Какой-то ты сегодня совсем гнилой. Может, тебе еще на пару дней слечь? — убирая тонометр, Лесли пристально разглядывала его.
— Это не отменяет того факта, что я должен работать.
Он потоптался на месте, не зная, куда себя деть. Рейз ощущал легкое головокружение, а, стоило подняться, белая пелена и вовсе застелила глаза. Внешние факторы сегодня влияли на него самым пагубным образом и атаковали со всех сторон — казалось, уже изрядно пострадал и слух, и обоняние, и зрение.
— Посмотри в окно, там такой кошмар на улице, — больше для себя добавил он, вспоминая ранее утро, когда в полудреме добирался до работы.
На улице было душно, хотя небо еще с утра застилали тучи плотным слоем. Синоптики не заикались о дожде, предвещая теплую сухую погоду, еще больше изводившую людей. Конечно, в самом помещении было не лучше — сейчас как никогда требовалось пространство для доступа к кислороду, рукам хотелось размахнуться, но никаких надежд Рейз не питал. Сейчас получасовой отдых и снова бегай за пациентами на своем этаже, потому что Мет точно спать не собирался.
— Ну, погоде свойственно меняться, — Лесли и так знала про аномальное потепление в их районе. Она неожиданно встала и ткнула пальцем Рейза в грудь, но он не отодвинул ее со скрываемым отвращением, потому что попросту некуда, — и твоему настроению тоже! Так что хватит киснуть и…
Хьюберт посмотрел на нее так, словно видел в ней еще одну умалишенную, и, наконец-то найдя очаг проблемы и перешагнув большую коробку, вышел из комнатки. Он, невольно почесав место, где его коснулась Лесли насторожился. Ему показалось, что он стремительно терял отточенную бдительность еще с момента обеда Нэйта несколько дней назад.
«Ты что это думал сделать? — звоном отдавались слова Паттерсона, а прохлада в груди от необъяснимой остальным опасности возникал каждый раз».
Хьюберт никогда не тратил послеобеденное время, называемое «отдыхом», на себя. «Дежурный-врач» — удачное для него прозвище, ведь никак иначе не назовешь. Для него всегда найдут какое-нибудь дело, будь то разбор бумаг, помощь в покраске стен, поддержке конечностей пациента во время судорог на ЭСТ и прочие мелочи больницы. В такие моменты Рейз был не единственным, кто завидовал женщинам и неприметным врачам, проводившим преимущественно все время в операционной и лаборатории. Некоторые из медсестер танцевали в эти тихие два часа после обеда, даже кто-то из дежурных таскал из библиотеки книги или фрукты из столовой.
Кстати о таких «воровствах» было известно всей больнице: если узнает Мелинда, то несдобровать. Она ругала их, отчитывала так, будто они не позаимствовали яблоко с одного стола для пациентов, а вырвали его прямо из рук. Удивительно, как Хедлстон могла ругать их, словно пациенты и правда ей важны, однако Рейзу всегда доводилось видеть, ощущать обратную сторону медали.
«Противоречия окружают нас со всех сторон, — заключил Хьюберт в одно из таких происшествий. Ведь это та самая миссис Хедлстон, которая не видит в пациентах ничего больше, чем охотник в зайцах».
И даже сейчас, смотря на Мелинду, он был словно приклеен к стулу, замечая, будто он великан по сравнению с маленьким стулом в кабинете.
— Миссис Хедлстон, может, все-таки доверить это Эвелин? — нервно крутя шариковую ручку, ответил Хьюберт, придавая голосу стальную надежду. — Она все-таки его психиатр.
Его вызвали в два часа дня, перехватив у порога собственного кабинета и потащив в другой. Уже не за руку, как сделала бы Эвелин, а на два шага впереди, заставляя Рейза почти бежать. Немного запыхавшись на лестнице из-за выкуренных сигарет пару минут назад, он недоумевал, как женщина под метр шестьдесят могла так быстро шевелить ногами и к тому же на каблуках? Пожалуй, это искусство ему не постигнуть, что, несомненно, хорошо — разъяснил все Рейз в мыслях.
Однако Хьюберту уже в кабинете, услышав номер «тринадцать», захотелось тут же закатить глаза и раздраженно хлопнуть дверью снаружи. Когда его жизнь успела превратиться в круг под названием «Нэйт Паттерсон»? У него что, других пациентов кроме него нет? Парнишка изводил его самой никчёмной пыткой — разговорами, причем абсолютно неинтересными и, что более весомо, ненужными.
— У нее есть другие пациенты, помимо 20609, впрочем… — покрутив сигарету пальцами, она еще больше перевалилась на бок, локтем упираясь на стол. Не найдя слов, она направила сигарету прямо, указывая. — А вообще, не забывай, пожалуйста, это твоя работа.
Окно было распахнуто настежь, отчего легкие прозрачные шторы развевались на ветерке: единственном источнике свежего воздуха. Несмотря на это, Хедлстон дымила, без стеснения выдыхала его прямо вперед, в лицо Рейзу. Тот не подавал виду, ведь сам курил вещи покрепче, и от легкого тумана периодически страдала и его квартира. В кабинете витала неестественность Мелинды, тонкая пелена, которой она пыталась обмотаться, прямо как шалью на ее плечах. Хьюберт резко качнул головой, отгоняя этот бред, а, быть может не мог смотреть на вещи вокруг так однозначно, как раньше.
Не видеть хрустальную вазу с завядшими хризантемами было совсем глупо. И как раньше Хьюберт не замечал скол на ободке вазы, потертости кружевной салфетки под ней, ее распустившиеся нитки? Хьюберта как ошпарило: у нее же муж был! Пока Хедлстон бубнила правила безопасности на улице, не спеша покуривая, взгляд Рейза искоса пробежал по столу: подсвечник покрылся тонким слоем пыли, а фитили были обрезаны под корень. Никаких фотографий на столе, записок, упоминаний об умершем муже не было и в помине — Рейз отчетливо видел классический кабинет начинающей бизнесвумен. Однако кое-что там на полке…
— Ах да, это все твое, — Мелинда все той же сигаретой указала ему на увесистую стопку бумаг, — старые приемные карточки. Часть из них 1985-го, но некоторые уже можно утилизировать. Разбери, а заодно занеси в архив.
Рейз отвлекся и дернулся в ее сторону. Худая рука напряглась так, что он отчетливо видел некоторые сухожилия — особенно поверхностного сгибателя пальцев и ладонной мышцы. Шалью прикрывала грудь, заслоняя и каменную пташку, даже хмурилась более выраженно, чем обычно.
«Связано ли это с Паттерсоном? — на автомате подумал Рейз, только потом осознав, что именно пришло в голову. — Блять, Хью.»
Рейз покосился на стопку, прикидывая, сколько килограмм та весила, но поспешно отвлёкся. Книжный шкаф не отпускал, и даже как-то все равно, если Мел заметит его интерес — доли секунды хватило, чтобы узнать эту книгу, так знакомую ему. И все же Хьюберту не показалось…
— Хорошо, миссис Хедлстон, — монотонно ответил Рейз, вставая со стула.
Хьюберт не мог задерживаться дольше и, пока брал стопку, успел уловить только несколько корешков книг. Он, уже пребывая в своих догадках, развернулся и надавил на ручку двери, как голос Мел перебил его поток мыслей.
— Хьюберт, ты должен отгородить его от всех. Он просто дышит свежим воздухом.
Рейз не ответил, ведь от осознания, в какие условия пытаются засунуть Нэйта, становилось не по себе. Парнишка совершенно одинок и социализация могла бы пойти ему на помощь — это и без медицинского образования сказать можно, но Хедлстон нарочно сужала рамки вокруг Паттерсона. Однако пока все, что у Нэйта было — это диалоги с Эвелин и попытки коснуться не заинтересованного в контакте врача. Рейз ничего не мог сделать с этим, как и с тем, что вынужден провести с Паттерсоном около двух часов. А что сделает в таких обстоятельствах парнишка, даже сложно представить.
Уже выйдя из кабинета, Хьюберт развернулся к архиву. По неудачному стечению обстоятельств довольно просторная комната находилась через стенку от Хедлстон. Несмотря на стопку в руках, Рейз думал совсем о другом, когда открыл архив самым маленьким ключом в скудной связке и занял единственный убранный стол среди огромных пронумерованных шкафов.
Почти упав на стул, неозвученная ранее, но горевшая вырваться наружу мысль сейчас освободилась: на полке в кабинете Хедлстон стояли книги по психологии. Ничего необычного — директорам свойственно читать литературу, присущую их роду деятельности — но больше смущал их внешний вид. Коричневая еле заметная обложка напоминала ему «Человека для себя*», рядом — сама «Психопатология обыденной жизни*» Фрейда… И все потрепанные, с взбухшими корешками и явно испачканными страницами. Это совершенно старые книги, которые для изучения психиатрии не используются уже пару десятков лет, ну а Хедлстон, что расчищала место под принтер и освобождала полки под современные методические пособия, это старье вообще ни к чему. Последним ударом стала DSM-2, на что Хьюберт невольно нахмурился. Второе переиздание вышло еще в 1968 году, если ему не изменяла память.
«Предположим, что сейчас Мелинде сорок пять, — рассуждал Хьюберт, взяв первый попавшийся белый листок, что остался на столе. — Значит, во время выхода издания ей было около двадцати четырех… Даже если приобрела она его позже, смысла в этом нет, потому что третье переиздании вышло через пять лет. Привезла с собой из университета? Но к чему тогда ей хранить его спустя двадцать лет?.. Подожди, а зачем ты вообще это делаешь?»
Хьюберт нахмурился, отпрянув от листка. Покрутив несколько раз ручку, Рейз оценивающе оглядел себя, даже легко похлопал по щеке, будто пытался вразумить.
«Да разве мое это дело? — недоумевал Рейз, все прожигая листок, а затем свою одежду, и так не догадавшись, зачем он вообще начал вести бесполезные расчет и весь этот бред».
Его внимательность порой заходила выше, чем он ожидал, но давать себе столько воли просто непозволительно. Анализировать кабинет Мелинды? У Хьюберта гора папок для разбора, анализируй не хочу! Рейз потряс головой, отгоняя прежний азарт, и для надёжности лист был грубо смят и выброшен в мусорное ведро.
Рейз пододвинул стопку, думая, что справится до четырех точно. Единственное, на что Хьюберт обращал внимание —год выписки и препараты. Автоматически, рефлекторно даже хотелось спуститься к строкам о лечении, отыскать клозапин. Хьюберт надеялся, что он уже был выпущен, просто подробная информация до Трентона так и не дошла. Неизвестным специалистам он не верил с самого начала, будучи уверенным, что это все — один большой сговор. Его тревожило, что в больнице творятся подобные вещи, на которые он в силу статуса повлиять не может. Хотелось верить, что скоро ему самому придется все это разгребать — главное не наделать глупостей сейчас. Но Мел сделала благое дело, когда велела на лицевой стороне карточек данные и год выписки, а на второй — характеристику лечения и предписания по заболеванию, аллергии и прочие особенности.
Первым ему попалась некая Стефания Кортни в возрасте двадцати трех лет. «Шизотипическое расстройство личности», фотография девушки была стерта временем. Ее карта сыпалась на руках, на пальцах оставалась скатанная бумага тонким слоем. Он помнил расстройства шизофренического спектра также подробно, как и анатомию, но с шизотипическим расстройством ассоциаций не было никаких. Стоило перевернуть страницу, его ожидало разочарование — все было зачеркнуто, углы страницы почернели. Неудивительно, ведь карта датирована 1965-м годом — такую старину выбрасывают даже не думая. Однако Хьюберт невольно усмехнулся — бумага разваливается, а он, с года своего рождения, каким-то чудом еще жив. Бумажка с шуршанием упала в мусорное ведро, будучи как следует скомканной.
Дальше все пошло быстрее: молодой парень, поддавшийся влиянию хропромазина (карта от 1959-го года, когда данный препарат был хорошо известен), девушка, голову которой все-таки успели повредить кюреткой в 1955-м. Старушка, которая пару лет назад смогла более-менее передвигаться без постоянных истерик, мужчина средних лет с параноидальной шизофренией (отчего он постоянно видел в темноте своих сестер и произвольные формы сущностей). Единственной девочкой-подростком была некая Сара Джейн, попавшая в больницу из-за неутонченного расстройства настроения (причем аффективного — F39). Сару лечили с помощью ЭСТ два раза в неделю и, судя по дате выписки, она все еще живет где-то. Возможно, ей до сих пор тяжело жить с расстройством, и воля оказалось совсем не нужной и лишней, но у нее были все шансы на счастье — она пока молодая и заболевание можно скорректировать мягкими препаратами. Казалось, что вероятность этого высока.
Но если подумать, это самые ценные документы в жизни этих людей. Хьюберт считал, что именно листы запоминают о человеке максимально много, да и сам всегда все записывал, будь то даже пустые стихи Нэйта. Это вряд ли поможет лечению, но оставит о парнишке мельчайший след. На лице появилась странная усмешка — ведь он…
Хьюберт не заметил, как его плечо накрыла теплая маленькая рука. Он слегка вздрогнул, так как не услышал скрип двери. В следующий раз стоило быть внимательнее к окружению, это могла быть совсем не милая стажерка. Сладким запахом повеяло со сторону, но Хьюберт смекнул, что это были какие-то популярные женские приторные духи, и сращу повел носом в сторону.
— Эвелин тебя ищет, — протянула девушка, но по голосу он сразу ее узнал, — сейчас без пятнадцати четыре.
Хьюберт, преодолевая дурманящий запах, дернул подбородком в сторону и встретился глазами с Джесси. Она вздрогнула, тут же убрала руку, видимо, испугавшись собственной смелости. Рейз заметно смягчился, оглядывая детально и стараясь игнорировать запах — вблизи она оказалась еще милее. Маленький носик, пара родинок у рта и густые пряди волос, что она постоянно заправляла. Джесси была… Она показалась Рейзу довольно привлекательной.
— Я задержался, — Хьюберт бросил листок в ведро и разгладил ладонями брюки. — Спасибо, что предупредила.
Джесси кивнула, ладошкой пробежала по волосам, чуть не прячась в них, и не сдержалась, развернулась, а Рейз продолжал ненароком разглядывать ее, делая вид, что усердно поправлял ткань на себе. В ушах Джесси были маленькие золотые сережки, какие сейчас носит молодежь — с камнями, цветочками и прочей мелочью — а на руке он заметил тонкий браслет. Наверное, стажерку пока не отправляли ловить сбежавших пациентов, потому пара украшений не будет ей мешать. Однако, как бы Хьюберт не пытался не обращать внимания, но слегка округлые щеки, пышная грудь и маленькие ножки в туфлях на скромном каблучке привлекали взор сильнее остального.
— Мне тебя подождать? — она остановилась у входа, словно эта мысль и правда только пришла ей в голову. — Ты же не ведешь никого на прогулку?
— Нет, на мне один пациент, — ответил Хьюберт, восстанавливая порядок на столе и толкая мусорное ведро вглубь стола, и только сейчас заметил, что чуть мешкал.
Джесси стояла в дверном проеме и поднимала голову к верхним полкам архива, пока Рейз собирался с мыслями. Девушек он видел часто, но Джесси сразу запала в голову, отчасти своей внешностью, отчасти маленькими шагами и круглыми глазками, смотревшими на все с неподдельным интересом. Казалось, она здесь лишняя, противоречащая всему настрою больницы, или же… Или же похожая на него самого, когда он проходил стажировку.
— Только один? — она удивленно дернула бровями. — Врача поставили на прогулку? Разве так может быть?
— Я скорее «врач-дежурный». Хедлстон сказала, что это единственный раз, — пожал плечами Хьюберт, пытаясь растянуть губы в ответ, но остановился: получилось бы очень неестественно.
Нэйт в нетерпении шастал по комнате вперед-назад быстрыми шагами. Хьюберт перевел взгляд на часы и измученно выпустил воздух сквозь приоткрытые губы, даже щеки надулись. Нет, смотреть этот спектакль одного актера могло быть интересно анализа ради, но в данных условиях хотелось поскорее вывести его на улицу. Паттерсон активно спорил с «ним» — Хьюберт устал придумывать ему новые определения, решая в голове называть его просто «он» — и доказывал, что его кофта белая, а стены чуть сероватые. Эти трепыхания, высокий, капризный тон и острый, сердитый взгляд на Рейза, застывшего у двери — все это медленно изводило, особенно, когда в руках совсем неожиданный предмет.
Хьюберт переминался с ноги на ногу, не веря, что реально открыл дома шкаф и достал их. Что реально сюда принес. Да и голос прорезался, принудив Нэйта поторопиться. Парнишка последний раз фыркнул на стену, без стеснения подтягивая штаны выше и направился к выходу.
«Уж больно часто он с ним пререкается, причем по мелочам, — быстро отметил Хьюберт про себя».
— Подожди, — Хьюберт пересилил себя, остановил Нэйта и как же хорошо, что ему не пришлось его касаться.
Он одним движением бросил потрепанные ботинки, его собственные, невольно найденные еще несколько дней назад. Хедлстон не заикнулась про обувь, поэтому Рейз решил хоть как-то улучшить ситуацию. Ссадины на ногах, если вдруг Паттерсон залезет куда не надо — это будет совсем лишним отягощением в нынешних условиях. Все-таки, Нэйту и так не сладко приходится, и уж это в Хьюберте отдавалось особенно
— Не надо, — пусто оглядывая ботинки, ответил Паттерсон, — на улице все еще весна, да?
Хьюберт утвердительно кивнул, недоуменно смотря на Нэйта: он не капризничал, не боролся с дежурными, что стояли от него в трех метрах. Казалось, что-то в нем переменилось, но что? Наверное, Харпер знает.
— Тогда я пойду так, — Паттерсон стянул носки и закатал штаны, хотя те еле-еле покрывали щиколотку.
Рейз спорить не стал: Нэйту не пять лет, чтобы заставлять что-то сделать. Однако обувь поставил на полку в его шкафу, так, на всякий случай.
На улице уже было около двадцати человек под присмотром дежурных и медсестер. Прогулка больных состояла из нескольких групп в зависимости от самих пациентов. На трех человек могла быть одна медсестра, а на одного мальчика из блока «7-11» — три дежурных. «Сегодня одна на трех» — примерно так медсестры говорили о прогулках. Хьюберт знал об этом больше понаслышке, ведь чаще находился в процедурной или писал отчеты по процедурам некоторых из пациентов нижнего этажа.
Но сейчас Хьюберт лишь скрестил руки и держал дистанцию с Паттерсоном, который в остолбенении оглядывался. В груди закололо: тонкая, быстрая мысль, что он не был на улице и до появления в больнице, мелькнула и забила ключом. Конечно, окружение скудное, ленивое, тягучее, да еще и пахнет иногда резиной из-за машин, но для Нэйта могло представлять наивысшую ценность. По крайней мере, это было первое, что прикинул Хьюберт, также наблюдая за происходившим: кто-то непрерывно ходил, доводя себя до истерики и закрывая лицо руками — обычно это пациенты с заболеваниями, связанными с галлюцинациями и высокой отстраненностью. Кто-то лежал на траве, смотря на небо и что-то нашептывая — это могло быть любое заболевание из группы F30-F39 — расстройства настроения. Пациентов, страдающих органическими психическими расстройствами (возникающие в результате поражения головного мозга) старались выводить на задний двор по утрам, так как контролировать их приходилось сильнее, чем остальных.
«Хотя Эвелин сегодня Стэна будет «выгуливать» как раз в наше время, — смотря на часы, показывающие начало четвертого, подумал Хьюберт. Однако Харпер даже не показалась, отчего хотелось жалостливо выгнуть брови. — Где же ты, когда так нужна».
Зданий двор был просторнее и по размерам равнялся с половиной больницы. Было несколько тропинок, посажены кусты и по бокам всю территорию больницы окружали деревья. Повсюду зелень, пустошь на сотню метров, освещенная солнцем, и опять зелень.
Нэйт оказал большую услугу Хьюберту, ведь пошел не к остальным больным, а сам по себе направился к дорожке, ведущей к небольшому залу, построенному для спортивных игр. Рейз держал блокнот наготове, пока парнишка изучал кусты и камни. Пустых страниц много, но мимолетно начерканные строчки стихотворения начинали привлекать свое внимание, и ничего другого не оставалось.
«Если конфеты бесплатны, то будет бесплатна свобода, — бегал взглядом Хьюберт. Последние четверостишия Нэйта в принципе не похожи на бред, да и, если оценивать каждое слово и читать между строк, ничего из его слов уже не звучало бессмысленно. Возможно, его стихи — пазлы, которые надо собирать по кусочкам и только в конце возможно увидеть целую картину. — Расшифровать бы все это сначала. Эвелин слышала последнее, но слышала ли она, например, про горе и радость, небосклон. Может, он из секты? Каждое утро на поклон…»
— Что ты постоянно там черкаешь? — внезапно возник Паттерсон, параллельно щипающий листочки кустов. Рейз отвлекся, рефлекторно прикрыл блокнот и цыкнул — вот он, нетерпеливый Паттерсон. А ведь стоило только на секунду отвлечься! — Посмотреть не даешь, стоишь вообще поодаль. Тебя так рьяно что-то не устраивает? Так выскажи!
— Я исключительно врач, слежу за твоими показателями, — спокойно ответил Рейз, глотая горячее недовольство. — Мне же надо где-то это фиксировать.
— То есть пишешь часть ты на листочках коричневых, а часть — здесь. Не кажется тебе это странным? — Нэйт с хитрым прищуром ходил медленными кругами вокруг проклятого куста, заведя руки за спину.
— Что?
Хьюберт покрутил блокнот, будто проверял, не держит ли сейчас его характеристику. Однако если вспомнить, последний раз ему такой вопрос задавали только пару лет назад. Сама записная книжка тех же времен, так что если полистать первые страницы, то можно заметить записи о каком-то мужчине с галлюцинациями. Рейз все еще помнил своего первого пациента, когда был на стажировке.
— Это тебя напрягает? — добавил Хьюберт чуть позже, начиная догадываться.
Вид у Паттерсона был предельно странный — можно даже сравнить его с охотником. Он гордо поднял голову и продолжал бесцельно мять траву вокруг куста. Казалось глупым, но его прямая спина, быстрый взгляд по сторонам, словно он следил за всем происходящим… Разве концентрация на самом себе, замкнутость, страх окружения — не симптомы шизофрении? Он в новом месте, а кажется, будто гулял здесь каждый день. Невольно Рейз начал приписывать парнишке новые симптомы.
— Эвелин не пишет в блокнотах. Она все говорит и спрашивает, что-то черкает аккуратненько, думает, я не замечаю… — сказал Паттерсон в пустоту, либо специально не смотря на Хьюберта, либо просто любуясь ясным небом. — Вы все думаете, что мы ничего не видим.
— Ты не можешь говорить за всех.
Нэйт босой, в белой одежде и с руками за спиной был очень похож на сектанта. Даже слишком, из-за чего Рейзу хотелось отойти еще на шаг.
— Мне приснился сон, — после секундного молчания произнес Паттерсон, дернув головой и продолжив ступать по траве.
Хьюберт же опешил. Вопросительно поднял бровь, на секунду покосившись в сторону: Паттерсон сейчас сменил тему?
«Да разве ведут себя так шизофреники? — хоть Рейз не был приверженцем сокращений и упрощений медицинских терминов, но сейчас начинал подозревать Хедлстон в халатности, а себя в крайней глупости. — Ведут, явно ведут. Болезнь гибкая, там же симптомы друг друга могут сменять и по кластерам обязательных/необязательных. Скорее всего, парнишка — частный случай».