9. Лишние люди (2/2)

— Нэйт, я не… — Хьюберт уже хотел возразить, что с этим стоило идти к Эвелин, но Нэйту, казалось, все равно.

— Был большой остров. Вернее, два. На одном жила молодая пара, имен не помню и не знаю. А на другом — одинокий мужчина, — она замялся, почесав затылок. Хьюберту опять попалась часть головы мальчика, где волос было меньше. Может, в сектах так принято?

«Сначала у тебя Нэйт родом из богатой несчастной семьи. Потом подвергается влиянию секты… — думал Хьюберт, с каждым словом все больше нарекая себя идиотом. — Может, уже хватит? Твой анализ, имеет много плюсов. Но сейчас ты придумываешь истории, которые в реальности почти невозможны».

— Нэйт, и все же я…

— Но вышло так, что первый мужчина, владеющий женщиной, любил ее сильно, всем сердцем, — Паттерсон продолжал гнуть свою палку, говорил не громко, но достаточно, чтобы Хьюберт услышал. — И в один день оказалось, что женщина влюблена в одинокого мужчину.

Рейз повернул голову, словно уловил что-то знакомое. Это могла быть абсолютно любая книга, ведь история «один любит одну, а та другого» очень популярна даже сейчас. Нэйт явно прочитал такое и рассказывает не столько сон, сколько сюжет книги.

— Но мужчина был не так прост, и не мог отдаться замужней женщине так быстро, — Нэйт медленно покружился вокруг себя и задрал голову, раскинув руки по сторонам, подавая себя солнечному свету, — потому что он был великим.

Рейз окончательно поднял подбородок и уставился на Паттерсона. Это точно был не собственно выдуманный сон, слишком много похожего между одной книгой и его историей.

— Великим? — переспросил Рейз. Он сжал ручку и хотел вытащить из блокнота, убрать совсем. — В каком смысле великим?

— Ну, у него большой дом, он приглашал гостей каждый вечер, я видел, — он особенно подчеркнул последнее. Подозрения, что Паттерсон просто читал книгу, подтверждались с каждым его словом. — Он был щедр и богат, поэтому великий.

— Ты говоришь о Гэтсби? Великий Гэтсби.

— Нет, его точно звали не Гэтсби, — Нэйт покосился на него, почти фыркнув.

Рейз же был уверен, что это работа Скотта Фицджеральда, а не просто фантазии. Все факты на лицо: женщина есть Дэзи, ее супруг сам Том, а предмет неприязни супруга и любви женщины — Гэтсби.

— Ты явно читал эту книгу, твой рассказ похож на нее…

— Не слышал, — перебил Нэйт и пошел дальше по тропе. Голос стал тише, мрачнее, — Не слышал о Гэтсби.

Хьюберт не ответил — спор такого вида можно продолжать до бесконечности. Да и чего это он так загорелся, хотя раньше только отмахивался? Рейз, пока Нэйт отвернулся, сжал переносицу пальцами, пытаясь вразумить собственный рассудок.

Однако Паттерсон заметно потух, теперь не кружился, а увлекся другим кустом, посаженным поодаль. Вообще рассадник роз был больше для медсестер — они любили эти цветы и часто срезали себе несколько, принося в ординаторскую и оставляя в бутылке из-под лимонада, если ваза уже была занята. Так там почти постоянно пахло свежей травой, но еще чаще — свежим воздухом.

Нэйт остановился возле бутонов и сел прямо на сухую траву, разметив ноги по сторонам. Он сразу ссутулился, будто атмосферное давление придавило его мысли и постепенно прислоняло голову к земле. Хьюберт подумал, что Паттерсон так реагирует на внешний мир и не коммуницирует с ним лишь потому, что ему все равно. Ему предельно все равно, что скажут люди, которых он, скорее всего, даже не заметил, полностью погруженный в свой мир. Даже не ругался с «ним», что было удивительно. Это побудило черкнуть в блокноте несколько строчек, чтобы позже переписать в характеристику.

«Пренебрежительное отношение к внешнему виду — ходит по земле босой».

«Изменение реакции на галлюцинации в зависимости от обстоятельств».

Хьюберт пригляделся к окружающим, которые держались группами в стороне. Сегодня Леи не было, только две девочки из ее палаты держались под локти дежурными. Их скорее поддерживали, чтобы они не упали, потому что общее безразличие и апатию они делили на двоих; казалось, им даже не интересна ясная погода, раз головы оставались поникшими, как завядшие цветы.

«Хедлстон права, — подумал Хьюберт, наблюдая за действиями Паттерсона и невольно сравнивая его с девушками, — некоторые выходят только подышать свежим воздухом».

Впервые он задумался о том, чем может быть так опасен мальчик, если сейчас он благоговейно смотрит на цветы? Хоть Хьюберт сквозь скрежет зубов принял, что детской глупости в нем почти нет, остались только симптомы заболевания и пока что слабые побочные эффекты таблеток, но разве плохо, когда человек на некоторое время стирает себя подчистую? Ведь Нэйт, как и многие другие, до заболевания был простым человеком, которому не требовалась такая помощь, и сейчас ему просто нужно опуститься на самое дно своих мыслей, обострить до абсурда реальность и уже потом, с помощью лечения, обратно обретать себя. Пусть не лечение в психиатрической больнице, но Хьюберт сталкивался с подобным.

— Скажите, доктор, — серьезно произнес Нэйт, повернувшись к нему. Его штаны уже были в пыли и пятнах от травы; придется вести его в душ после прогулки, — есть маленькие люди, верно?

— Да, маленьких людей много, — безучастно ответил Рейз, так как не говорить с Паттерсоном невозможно, он сам направляет диалог.

Хьюберта странно передернуло, когда он осознал, что они вели диалог. Хоть Нэйт больше рассказывал, но нить беседы прослеживалась. И Хьюберт боялся этого больше всего. Когда что-то внутри начинает спорить, это первые признаки того, что ты начинаешь противоречить вбитому в голову или выжженному на груди. Для него эти конфликты становились неконтролируемым бедствием, стоило вспомнить, как он извинялся перед Нэйтом.

— Может быть, они не маленькие, а лишние? — Паттерсон смотрел на него так, будто ожидал ежесекундной реакции.

— Нельзя оценивать людей по их телу, Нэйт, — неуклонно ответил Рейз, так и не обращая на него внимания.

Контроль был его всем и, как же жаль, что он вспомнил это только сейчас, а не когда позволил Паттерсону рассказать про сон.

— А я разве оценивал? Маленькие люди — люди, слабые характером, без цели и мотивации. Нельзя ли считать их лишними для общества?

— Они все еще люди… — Хьюберт нахмурился, в груди закололо и желания продолжать диалог не было.

Ком образовался в горле, захотелось отстраниться, развернуться, уйти от диалога, от Нэйта, от самого себя, в конец концов. Паттерсон невольно задел слишком глубоко расположенные струны, пусть и с совсем невинным интересом. Рейз, ранее державший блокнот, убрал его в карман совсем. Закусил губу, продолжая пепелить носок ботинка. Нельзя подавать виду, что тебя задели слова больного. Нужно оставаться на своем, ставить свою власть выше самих пациентов; по крайней мере, так говорили, а верить ему было больше не во что.

Будто сам вышел из секты.

— Нэйт, мне кажется, об этом тебе стоит поговорить с миссис Харпер, — несдержанно процедил Хьюберт, потирая ладони.

— И все же я жду ответа от вас, — Нэйт посмотрел ему прямо в глаза, в то время как Рейз понимал, что они заходят слишком далеко.

— Все люди важны для общества.

— Почему?

— У людей есть мечты, — ответил Хьюберт, скрепив руки впереди. Он лишь на секунду поймал его взгляд, проницательный, настойчивый, способный сломить кого-нибудь, но точно не Рейза в эту минуту. — Даже у, как ты их зовешь, «лишних» людей. Они позволяют им двигаться и стремиться к чему-то.

— А каков источник этих мечтаний? Разве нельзя назвать мечту человека без цели простой манипуляцией других? — Нэйт посмотрел наверх, будто только сейчас дошел до этой мысли. — Ведь тогда эту мечту ему внедрили, он не сам пришел к ней.

Эта беспечность, с которой Паттерсон ментально трепал Рейза, заставила второго выпустить то негодование, что копилось так долго. А может, это сам Хьюберт изводил себя мыслями, а слова Нэйта вставали отрывками как нельзя кстати?

— И с чего ты это взял? — не выдержал Хьюберт, подняв голос. Рейз заскрипел зубами, руки сжались в кулаки и на выдохе все полетело в одном вихре. — Знаешь, что? Ты здесь заперт с говорящим придурком в голове. Ты здесь больной, Паттерсон. Тебя упекли сюда, потому что обществу ты оказался не нужен! Как и твои мечты, твои цели и прочее. Ты — чужая манипуляция, с помощью которой от тебя избавились. Здесь только ты самый настоящий «лишний».

И потом, когда в груди жалостно отозвалось, заскрипело, Хьюберт осознал, что сказал и кому. Воспоминания, слова, тон и речь, которыми все было вылито, разбрызгано – это все было так похоже, так знакомо Рейзу. Но в этом был не он, будто кто-то на мгновение поменялся с ним местами. Конечно, Хьюберт мог вспылить, мог разозлиться и даже тонкий импульс, заставивший замахнуться на пациента, пару раз возникал, но ничего из вышеперечисленного он никогда не использовал на деле. Только холодная расчётливость, строгость и непроницаемость. Нет, Хьюберт уверен: это точно был не он.

Нэйт замолчал. Он покосился в сторону, с лица пропала хитрая усмешка, выбивающая из колеи своей смелостью. Паттерсон говорил все, о чем думал, делал то, что хотел, но он все такой же человек и его тоже можно сломать. Рейз прямым текстом назвал Нэйта человеком, чьи мечты являются манипуляцией других. Хьюберту словно перекрыли кислород, когда он встретился с пустыми глазами Паттерсона. Он перманентно застрял в них и теперь даже боялся оторвать. И пусть его история Хьюберту неизвестна, но он знает на своей шкуре, каково с этим жить.

— Дело в том, что… — начал Нэйт кусая тонкую губу и хмурившись. Одна рука тянулась к розам, а другая — пальцами кромсала траву, хотело дернуться назад и оттащить тело, противясь странным позывам.

— Такие сладкие цветы,

Я видел их у себя дома.

Там, где бескрайние просторы,

Там, где всегда…

Хьюберту показалось, что Паттерсон с кем-то воюет даже тогда, когда читает четверостишия. Паттерсон прервался и сглотнул, первым опустив голову. Хьюберт только позже, судя по дёрганьям и сдавленным глоткам понял, что он плачет.

Будь у него блокнот в руках, на пункте «Переменчивое настроение» он бы поставил галочку. Быть может, еще подписал «Влияние секты и последующего посттравматического расстройства\насилия\неблагополучной семьи (нужное подчеркнуть)», ведь были подозрения, что история Нэйта не стерта до основания, а наоборот, сочится из всех возможных мест.

— Где всегда гремит гроза, — прошептал Нэйт еле слышно, но Рейз отчетливо услышал последнее.

Когда ты успел так погрузиться в этого пациента, бестолочь? Что я тебе говорил о контакте с пациентами? Ни тактильной, ни, тем более, эмоциональной привязанности я не потерплю! Не в мою смену, Хьюберт!

Нэйт упал на колени и закрыл уши руками.

— Ма-м-ма… Мама, черт возьми! — закричал Паттерсон, съеживаясь в страхе. На лбу моментально появился пот, Нэйт упал на землю спиной и отчаянно замотал ногами. — Мама, вытащи его! Убери, пожалуйста…

Хьюберт подбежал к нему и дернул за плечи вверх, но тут же одернул, испугавшись просто-напросто сломать ему ключицу от крепкой схватки. Нэйт мотал всем телом и силой жмурил глаза, пока Рейз чувствовал удивленные взгляды, которые иглами врезались в спину. Он был уверен, что несколько из них бы уже взяли ремень и успокоили пациента тем способом, от которого сейчас у Хьюберта возник рвотный рефлекс.

«Нет, не Паттерсона. Особенно после произошедшего, только не Паттерсона, — громко билось в висках».

— Нэйт, — позвал Рейз мальчика, сам не заметив, как присел на колени. — Нэйт, посмотри на меня.

Нэйт уменьшался на глазах, то зарываясь в грязные колени, то ногтями проходясь по голове. Он сминал собственное лицо и, даже когда Хьюберт попытался — получилось весьма неумело — взять его руки и отвести в сторону, только противный крик разразился с новой силой, оглушив Рейз, поэтому тот быстро сдался.

— Уходи из моей головы, — рыдая навзрыд, произнес Нэйт, ложась на бок и пуская мелкую дрожь по телу.

«Дело плохо, я его точно не упокою, — подумал Хьюберт, рефлекторно отпрянув от парнишки, когда он навалился в его сторону».

Паттерсон ничего не говорил и просто плакал, пока остальные пациенты оглядывались, дежурные медленно шли к кусту. Могло показаться, что через рыдания он слышит очередные вздохни дежурных. Рейзу нестерпимо хотелось нагрубить им самим, потому что только он и Эвелин видели, насколько слаб мальчик. И Хьюберт знал, что не сможет спасти Нэйта из того кошмара, в который он сам его ввел. Но могла Эвелин. Он на секунду опешил, мысленно ударил себя по лбу за такую медлительность и даже рот приоткрылся. Оглядевшись по сторонам, Рейз увидел знакомую фигуру в красной блузке, что испуганно приближалась к Хьюберту.

— Лесли! Зови Эвелин! Бегом!

Лесли опешила на секунду, но потом так рванула с места, что чуть не сбила с ног выходящего дежурного.

Эвелин показалась спустя полминуты, пока Хьюберт держал Нэйта за плечо, чтобы он по неосторожности, хотя скорее полного отключения от происходящего, не задел им ветви с шипами. Сейчас он казался хрустальной вазой со сколом на ободке и, стоило только коснуться чего-то тяжелее и сильнее его, он рассыплется тут же.

«Впрочем, ты уже начал ломать его, да, ублюдок? — корил себя Рейз внутри. — В чем была проблема просто поменять тему? Пусть ты и не знал, но это вовсе не оправдание! Ты старше, Хью».

— Мам-ма… — рыдал Нэйт, начиная кашлять от крика на измотанных связках.

Эвелин оттолкнула Хьюберта, мельком извинившись, и сама часто дышала от суматохи. Харпер перевернула его на спину и стрелка на колготках сильно разошлась — она зацепилась за куст с розами. Она даже не заметила этого, садясь на колени перед Паттерсоном и восстанавливая дыхание, прорабатывая в голове план действий.

— Нэйт, — Эвелин обхватило его лицо, заставила посмотреть на себя, — почему ты заплакал?

Нэйт красный и весь в слезах смотрел на нее из-под еле открытых глаз, сильно щурясь, не в силах что-то сказать. Хьюберт видел, как Харпер аккуратно гадила его по щекам и продолжала спрашивать: «Что случилось, солнышко?». Хьюберту показалось, что сейчас и внутри него самого что-то взорвется, потому что теперь контроль утерян, а кошка опять вернулась в его грудь.

— Я не знаю, — продолжая рыдать, проскулил он, — голос в голове. Голос в голове что-то кричит! Я не могу его остановить!

Хьюберт поднялся и отошел еще дальше. Теперь картина стала знакомой ему.

Все было правильно. Все было так, как и должно было — Эвелин всегда прибежит и поможет своим пациентам, а Хьюберт Рейз будет стоять сзади нее, подавать таблетки и уносить обессиленные тела после анализов. Эвелин всегда вкладывала больше, чем делали остальные, всегда стремилась к лучшему, чем люди вокруг. Однако Хьюберт был другого склада, других надежд и мечтаний, поэтому ценнее для него уберечь себя, чем пытаться достучаться до парнишки и, тем более помочь ему разобраться с головой.

Влепив себе моральную пощечину, он не стал терпеть собственных сантиментов. Хьюберт отвернулся и ушел, чувствуя, что вести записи сейчас будет совсем лишним, а терзание внутри является непозволительным. Он широкими шагами преодолел путь до входа, где остался незамеченным остальными. Первая мысль — пойти покурить, но вторая была надежнее и лучше — скрыться в кабинете.

Он заварил кружку кофе, незаметно спустился на нижний этаж и громко закрыл дверь. В голове было абсолютно пусто, будто свет выключили, лампочки выкрутили, а кошки слезли с ребер. Какая-то удушающая тяжесть, навеваемая собственными мыслями, поглотила его обратно. Стало тревожно, что он опять вернулся в момент, когда напугал Нэйта. Как он будет извиняться сейчас?

«Думаешь, одним словом «прости» что-то изменится? — Хьюберт однозначно считал себя виновным в истерике, ведь с подвигнул он, нажал на спусковой крючок он и трусливо скрылся тоже он. — Как ты после этого будешь ему в глаза смотреть?»

Было такое ощущение, что принятие ответственности за Нэйта пришло к нему только сейчас. Пусть навязанного, пусть досаждающего ему, но это его работа. Да и…

«Кого-то он мне напоминает, — он горько усмехнулся, пальцем щелкнув светильник. — Испугался его, потому что он слишком близко подобрался?»

Мысль хотела продолжиться, уже тянулась дальше, оставалось ее только озвучить на сознательном уровне. Но трель звонка заставила его вздрогнуть и покоситься в сторону. Он резко поднял трубку, сглотнув слюну. Будто испугался, что его откровения услышат сквозь черепную коробку, и быстро прислонил телефон к уху.

— Хью?

— Да, — Рейз хотел расслаблено выдохнуть, когда это оказалась Харпер.

— Он тебя звал, — спустя несколько секунды тишины ответила Эвелин. Рейз молчал, Эвелин часто дышала в трубку, словно только прибежала к телефону. — Он назвал тебя Хью и просил вернуться.