7. Касание темно-синей птицы (1/2)

Любоваться закатом можно только с веранды и из оконцев в палатах. Небо заливалось то малиновым, то персиковым цветом, но для Рейза это оставалось однотонным оранжевым и красным. Все постепенно темнело, и легкая серая дымка в десятках километрах отсюда сгущалась. Со второго этажа было видно лес, которым окружен и город, по вечерам превращавшийся в большое темное пятно. Огни Трентона разбавляли тьму, но свет был искусственным, способным лишь делать вид благополучия.

Хьюберт топтался у кабинета Мел уже минут пятнадцать и ждал, пока та закончит прием одного мужчины в смокинге, и позволит жалкому врачу на побегушках с жалкой бумажкой уехать домой на пару дней. Так вышло, что недосып привел к низкому давлению, из-за чего Эвелин заставила его брать выходной. Благо, больничный на неделю не дали, а это значило, что можно спокойно взять часть работы на дом.

Вдруг темнокожий мужчина показался за порогом и прикрыл глаза, облегченно вздохнув. Хьюберт насмешливо фыркнул носом — все новички через нее проходят с такими же физиономиями. Мужчина взглянул на него с растерянностью, но Рейз лишь мотнул головой. Тот прокашлялся и без лишних движений прошел мимо. Хьюберт быстро оглядел его и подозрительно прищурился — у него в руках ни бумаг, ни даже сумки для них.

«Обычно всех Мел тщательно проверяет, а тут… — далее мысль он не развивал, решив просто забить и не строить теории на пустом месте».

Кабинет миссис Хедлстон был старомоден до ужаса, так что напоминал Рейзу время, когда он приходил сюда в юношестве. Хрустальная ваза стояла на подоконнике с давно завядшими, сухими и свернувшимися хризантемами. Рядом — еще пара горшков и с тоненькими умирающими ростками: Мелинда пыталась вырастить тут новую жизнь, но все цветы попеременно вяли. На стол была постелена белая кружевная скатерть, на подставке для бумаг стояла тонкая чашка.

— Миссис Хедлстон, — начал Хьюберт, прочищая горло. Она приподняла голову, сверкнула взглядом с вопросом «Что?» и параллельно что-то записывала. — У меня тут справ…

— Неделя уже прошла, Хьюберт. Как там 20609? — перебила Хедлстон, даже не заметив на листок, который Рейз тер пальцами. Ручкой она указала на стул напротив. — Садись.

Хьюберт слегка опешил, но сел, специально положил справку на край стола, чтобы она не потерялась среди остальной волокиты. Записи в папке Нэйта, которую он взял так, на всякий случай, были скудными и даже однотипными: «Принял таблетку; Галлюцинации; резкая смена настроения». И так из раза в раз.

— Жив, — лениво бросил Хьюберт, потому что говорить о Нэйте в тот момент не хотелось категорически, мысли и действия его оставили горячий след на внутренностях. Мелинда посмотрела на него с немым упреком, потому что заключение даже не смешное. Хотя Хью и не думал язвить: хотелось пива и поспать. — Не кричит, редко стучит в двери, за исключением моментов, когда просит стакан воды. Часто говорит со стеной. Я не увидел особой спутанности мыслей, скорее капризов много. Галлюцинации…

— Ты же знаешь, что мне нужно. Не затягивай, — не смотря на него, поторопила она.

Она активно что-то листала в справочнике на подставке. Весь ее стол был завален не лишними бумагами, а только самым необходимым — проверяемыми папками, парой книг, набором канцелярии и небольшой композицией из свечей. Свечи? Зачем ей на рабочем столе свечи? Электростанция, конечно, иногда проводит проверки и на ночь выключает свет, но Мел работает до шести-семи вечера… Однако некоторые из длинных, словно пальцы, восковых свечей были уже расплавлены наполовину.

Мел отвлеклась и даже подперла кулаками подбородок. Она с любопытством, скрытым под пеленой строгости лица, прожигала Хьюберта, отчего ему захотелось прокашляться.

— Принимает таблетки два раза в день. Тошнило пару раз. Жаловался на боли и порывы головокружения. Однако спустя неделю он все меньше бывает в той простра… — Хьюберт остановил себя — это были записи из блокнота, сделанные совсем недавно. Однако стоит ли говорить Мел об этом? Наверное, нет, ведь к клозапину это относится лишь косвенно, думал Хьюберт. — Единственная проблема — гиперкинезы тела в виде непроизвольных толчков в разные стороны, особенно головы. Это проявляется и при особо выраженных галлюцинациях.

— Это экстрапирамидные расстройства? — Мелинда выгнула бровь, покосившись и перевернув страницу справочника.

— Верно. Однако я не могу точно диагностировать ему вид этого гиперкинеза. Акатазия, дистония, да даже паркинсонизм — я не могу описать его состояние ни одним из этих диагнозов.

— Хочешь сказать, это расстройство не похоже на виденные тобою ранее? — она наклонила голову в сторону, прищурив глаза.

— Нет, безусловно, что-то похожее есть, — ответил Хьюберт, вспоминая своих пациентов.

Сразу вспомнилось, что у 02609 из шестнадцатой палаты брадикинезия — общая замедленность физических движений. Однако при этом состоянии наблюдается и повышения тонуса мышц (становятся твердыми, неподатливыми), а это в корне спорит с вялостью Нэйта. Да и у пациента болезнь Паркинсона, брать его как весомый пример Рейз не хотел, но они чем-то похожи.

— Тогда оставь этот вопрос. Мои специалисты передали мне слабую выраженность экстрапирамидных расстройств, и я буду верить им, — Мел закрыла справочник на подставке и потрепала брошь на груди. Маленькая темно-синяя птичка никогда не пропадала независимо от внешнего вида Мелинды. — У него это может быть простым проявлением шока от смены обстановки.

Хьюберт ужасно хотел усмехнуться, однако стоило сохранять самообладание. Замашки директора он знал, но чтобы доверять словам неизвестных Рейзу «специалистов»… Нет, он выше этого. С этими особенными гиперкинезами он так ничего не решил, а в записях Эвелин она обозначала это как «нервные тики».

— А что насчет анализов? — спросила Мелинда, откинувшись в кресле. Казалось, будто жесткая ткань обволакивала ее кровавой тенью, но, бесспорно, подходила к бордовому книжному шкафу сбоку.

Хьюберт нехотя отдал ей отчет о сдаче крови, лежавший в папке Нэйта. Делать выводы по короткому диалогу рано, но они целиком и полностью завладели им.

«Мне порой кажется, она знает намного больше, чем говорит. Несмотря на наш разговор, она ничего не переспрашивает, не задает вопросы углубленного характера по тем же гиперкинезам — частота, что-нибудь еще из расстройств. Либо она пытается создать образ врача, которому и так известны все эти термины, либо она знала все, что я скажу, — гадал Хьюберт, пока Мел манерно держала в воздухе листок, вытянув худощавые пальцы. В подтверждение второму предположению ее взгляд даже не бегал по строчкам».

Хьюберта напрягала эта таинственность, висевшая в комнате, висевшая на груди Хедлстон в виде птички из камешков. Именно этим чувством не была пропитана ни одна из комнат: Рейз знал стены здания наизусть. Но пятнадцатый кабинет всегда был неизвестным ни ему, ни окружающим. Мелинда хранила свои мысли внутри, ни с кем не говорила о личном и никогда никому не позволяла трогать вещи на полках. Смотреть — пожалуйста, сколько угодно, но стоит только тронуть…

Вернемся к анализам. Самым важным для Рейза был уровень лейкоцитов. Именно эти клетки крови отвечали за защиту от эндогенных (повреждения плода во время беременности) и экзогенных (механические повреждения человека) патогенов. Важность для Нэйта была большая — невозможно знать наверняка, чем он был болен в прошлом месте. И будь показатель ниже трех тысяч лейкоцитов на микролитр, можно бить тревогу. Агранулоцитозом болеть никто не хотел (как раз уменьшение количества лейкоцитов до семисот пятидесяти на микролитр).

«Семь с половиной тысяч… — вспомнил Хьюберт, пока Мелинда писала что-то карандашом на листке. Рейз углядел цифры и сокращения слова «тромбоциты». — Значит, анализы ей лично никто не приносил. Однако у мальчишки все более чем в норме, по крайней мере, с щитовидной железой проблем у него не будет, что тоже зависело от количества лейкоцитов».

— Показатели гематокрита низковаты, — пальцем проходясь по таблице, пробубнила Мелинда.

И правда, Рейз тоже заметил, что объем эритроцитов по отношению к жидкой части крови был не впечатляющим. Этот показатель часто уменьшался у больных при дефиците железа. Нэйт был слаб, упал в обморок на сдаче. Хьюберт был уверен, что у Паттерсона анемия при недостатке витаминов, но вкалывать что-то ему было бы опасно — кровь также медленно свертывалась, судя по показателям уже тромбоцитов.

— Да, у него явно недостаток витаминов, — произнес свои догадки Хьюберт вслух. — Может, прописать ему хотя бы витамины для детей?

— Не повлияют ли они на лечение… — пробубнила грубо Мел, видимо, тоже думая, как решить эту проблему. Однако в ее голове были явно другие способы, а не витаминки.

— Только если в лучшую сторону, — тут же ответил Рейз, пододвинувшись к ней. Он говорил строго, но надменность в голосе всеми силами старался убрать. Пальцем он нашел СОЭ (скорость оседания эритроцитов) и пару раз постучал по надписи, привлекая внимание женщины. — СОЭ тоже в норме, значит, проблем с гемоглобином и эритроцитами у него нет, это так. Однако показатели лейкоцитов лучше контролировать. Да и порезаться у нас в больнице легко, а кровь будет сложно остановить. С этим тоже нужно что-то предпринять. Витамины как раз способствуют…

— У нас нет таблеток для детей, мы взрослая больница, — выгнула бровь Мел, холодно ответив. — Хьюберт, несмотря на это, я не хочу, чтобы что-то влияло на его лечение. Есть и другие способы. Например, добавлять ему в еду побольше овощей или фруктов. Что там таким больным нужно?

Рейз нахмурился, деловито покусал щеки, и это была его первая ошибка.

«Я же привел ей все аргументы, чтобы Нэйту оказывали больше внимания. Он еще ребенок, Мел, хоть и считается твоей мышью! Он все еще ребенок, организм которого переживает огромный стре… — на этих громких мыслях он замялся и нахмурился сильнее. — А ты, придурок, этому лишь способствуешь».

— Но ведь обычные витамины для больных тяжелой анемией у нас точно есть, — убеждал Хелдстон Рейз, подняв голос.

Мелинда никогда не любила кричать. Истерика было вовсе не ее методом воздействия и, как не странно, действовала даже на Морриса в исключительных случаях. Сейчас она нарочито медленно наклонилась, выгнула бровь и посмотрела прямо в глаза Рейзу. Хьюберт сглотнул и невольно выпрямился.

— Хьюберт Рейз, не стоит давить на меня, — произнесла Хедлстон с нотками стали в голосе. — Сейчас я занята другим, но, так и быть, отыщу для него баночку.

Рейз поднялся, оставив напоследок справку. Теперь Хьюберт официально на больничном, а потому можно уйти, когда он сам того захочет — по крайней мере, фальшивая уверенность сейчас играл ему на руку.

— Вы делаете это не для меня, хоть я и попросил, — у двери он остановился и, повернувшись, выдал первое, что пришло в голову, пусть и глухо, — а по тому, что если он умрет, то никаких отчетов о вашем клозапине не будет.

И, кажется, он попал в самое яблочко.

Замочная скважина поддалась без скрипа или стона, дверь закрылась сиюжесекундно. Рейз силой сжал ручку, словно так выместить злость было легче. Кусая губу, он почти закричал на всю квартиру, но вместо этого бросил режущим уши звоном ключи на блюдце.

«Ни черта ни легче, — отозвалось в мыслях и тогда Рейз направился в ванную».

Хьюберт первым делом умыл лицо холодной водой. Кожу обожгла резкая смена температуры, но после рабочего дня, наполненного бесконечной нервотрепкой, это было то, что нужно. Живот скрутило стальной хваткой из-за пропущенного приема еды, поэтому Хьюберт выпил половину стакана с водой. Не дожидаясь, пока это чувство пройдет, Рейз зацепил полотенце с полки в спальне и, даже не закрывая дверь в ванную, пошел в душ.

«Это надо же было…!»

Горячая вода приятно обжигала тело, словно смывала остатки истерик, взглядов, шепота. Ванная соединяла спальню и кухню, которая находилась напротив прихожей. Вечер Рейза представлял собой походы скорее через ванную, чем гостиную, отчего та теряла свою ценность. Закончив тщательно натирать тело мочалкой, он быстро оглянулся в зеркало: красная кожа в районе груди и живота не доставляла дискомфорта, наверное, продолжительное время. Казалось, только у психов бывают ритуалы или галлюцинации, однако у Хьюберта были свои действия, которые он повторял из раза в раз, будто они, как мантра, будут воздействовать на него психологически.

«Нэйту тоже не мешало бы съедать котлеты на ужин, — подумал Хьюберт, грея еду, похожую на больничную — картофель и котлета из говядины. Он не стал дожидаться ужина в шесть часов вечера, да и сталкиваться с Нэйтом еще раз он не хотел. Эвелин приезжала как раз в без пятнадцати шесть, так что Хьюберт договорился с ней. Она благополучно принесла ему ужин и поговорила насчет состава чая, а Рейз благополучно сбежал».

Стук.

Кофе не разлился, звонко ударившись о стеклянный стол. Хьюберт подумал спросить самого себя, зачем он на ночь пьет бодрящий напиток, но ответ был очевиден — кофе сейчас далеко не бодрящий, а привычку поддерживать надо.

«Да кому сдались эти привычки? — его казалось, могло взбесить сейчас все, что угодно».

Одной рукой он потянулся к розетке, чтобы включить маленький телевизор на широком деревянном комоде, но первым взгляд зацепился за телефон. Обычный домашний телефон, серый, с довольно длинным проводом и удобным набором цифр. Хотя, Хьюберт был уверен, что когда-нибудь потом и такое расположение станет неактуальным.

«Может, рассказать ему? — мелькнула в голове мысль, стоило вспомнить простой номер, который он набирал не глядя. Сейчас Моррис должен быть дома, так как его смену пододвинули. — Ничего ужасного не случится, если я… Вкратце расскажу о пациенте».

Он помнил тот день, когда разумная мысль поделиться проблемой с другом казалось той самой, способной оставить лишнее волнение. Рейз продолжал настойчиво убеждать себя в непричастности его самого к состоянию Паттерсона и его проблем, однако порой смотрел на него, как в свои стажерские дни. Тогда он глядел на всех с интересом, был внимателен к мелочам, ставил диагнозы и сравнивал препараты сам, без помощи остальных. Мог до безобразия долго листать старые справочники, делать пометки и разбирать истории заболеваний людей, совершенно непричастных к нему. Его жизнь тогда была наполнена искусственным вдохновением, и он уже тогда знал, что скоро на его пути станет простое выгорание. Выгорание, причиной которого станет главный манипулятор.

Впрочем, Рейз сейчас все по-другому, и в ссоре с Нэйтом он понимал, чем закончилась их дуэль. Наверное, одержал победу все-таки Хьюберт — во всяком случае, власти у него больше, а значит, выигрыш и за ним.

— В принципе, Моррис не станет расспрашивать про диагнозы, побочные эффекты, полную симптоматику и протекание заболевания по дням, — оправдался Хьюберт, наклонившись к телефону. — Он же не как его жена, в конце концов.

И Рейз был прав — не нужно долго быть знакомым с Моррисом Харпером, чтобы разобрать его психологический портрет. Обычный в больницах дежурный, суровый, но с большой любовью к жене и ненавистью к пациентам. Харпер никогда не совмещал работу с личной жизнью, оставляя необходимую преграду в целости и сохранности. Многие из дежурных быстро ломались, начинали спиваться в реальной жизни, когда проблемы и тайны больницы смешивались с суматохой ночных баров, а он… Нет, удивительно, как разграничивал это.

«В какой-то степени, он меня лучше в этом, — с усмешкой подумал Рейз, прикладывая трубку к уху».

— Моррис Харпер у телефона, — произнес в трубку глухой голос и прокашлялся.

Хьюберт ухмыльнулся — они с давним другом так похожи. Рейз, решив составить ему компанию в приятном деле, вытащил сигарету из лежавшей на столе открытой упаковки.

— Опять куришь в квартире? Ай-ай-ай, Эвелин будет ругаться. — Рейз почти пропел «ай-ай-ай», держа трубку плечом, пока Моррис раздраженно буркнул: «Ага, вот была бы у тебя жена, ты бы так не сказал…».

Хьюберт закурил и откинулся назад, вытянув ноги перед собой. Провод о трубки был длинным, что позволяло даже положить голову на спинку дивана. Одной рукой он потянулся к керамической кружке и размешал кофе.

Рейз не пил кофе с сахаром, но сегодняшний вечер стал исключением. Весь день — это одно большое противоречие, не способное к существованию в хронологическом порядке, которое хочется вычеркнуть, закрасить перманентным маркером на линии жизни. Сахар уже растворился, сладость сразу осталась на губах, стоило прикоснуться к краям кружки. Хьюберт сморщился, почувствовал выедающую изнутри злость за то, что сам сделал кофе таким горьким. Сегодня его ничего не могло успокоить. Почти швырнул кружку в стену, но вовремя одумался: случайно разбить драгоценного друга, одобряющего его жизнь, не хотелось. Она была его спасением, вернее, ее содержимое. Постоянная горечь в горле то от табака, то от дрянного кофе, не проходила, и он хотел такой приторной сладостью заглушить ее. Волновало только одно: было это желание убрать горечь в себе настоящем или в этом образе?

— О чем хотел поговорить? — втягивая, спросил Моррис и выдохнул.

Хьюберт вздрогнул и вернулся в свою потрепанную временем гостиную. Он лишь утвердительно промычал и задумался на несколько секунд. Как преподать ему информацию о мальчике? Как назвать — пациент или подопытный? Что за лекарство? Новое или старое, просто в Америке пока не популярно? Эвелин знает или нет? Если знает, почему не сказала? И как быть?

Рейз пожал губы и долго смотрел в одну точку, разглядывая трещины на сером ламините. Линии были имитированные, Хьюберт сам укладывал их прошлым летом, но сейчас эти трещины казались ничем иным, как складками на одежде.

«Как на штанах у Норм… Что? — подумал Рейз, широко раскрыв глаза».