Скрытое от стен (2/2)

Она сделала шаг вперед и закрыла дверь, отчего Рейзу сразу стало не по себе. Ее смена заканчивается в семь, что она делала тут так поздно? Он сдавленно сглотнул: в этом слабом освещении, в этой тишине закладывало уши, яркие картинки в голове непроизвольно сменяли друг друга.

Мел стоит, словно тонкая струна, тянется куда-то вверх, пока прячет нож за спиной, хочет воткнуть то ли в коричневый диван, то ли в тело одного из пациентов соседних палат. Еще секунда и рубашка Хьюберта станет багровой, а взгляд Хедлстон — животным, диким.

Хьюберт оглядел ее и указал на место напротив. Напряжение возникло сразу, как только черты ее лица показались в свете. Хедлстон включила дополнительный свет в кабинете — две линии ламп загорелись белым светом, Хьюберт на секунду зажмурился. Медленной, но изящной походкой она прошла маленький столик слева, держа темную сумку. Ничего хорошего. Когда в двенадцать вечера к тебе приходит директор больницы, добра не жди.

— Я к тебе по делу, — директор села, растянув ноги на соседнем. Хьюберт не сказал ни слова. Нерешительно покрутившись на хлипкой мебели, она опустила ноги и развалилась на стуле на столько, насколько было позволено женщине. Теперь он смог мельком разглядеть и ее лицо с возрастными морщинами, и синие мешки под глазами, которые пудрой уже было не убрать, — и по делу серьезному.

— Да, миссис Хедлстон, — сложив руки на животе, он откинулся на кожаном кресле, однако спина была предательски напряжена.

Она опустила взгляд на мешок, сильнее облокачиваясь, словно наслаждаясь нервным видом Хьюберта. Рейз тут же отодвинул стопки бумаг и потащил к себе сумку. Она оказалась относительно легкой, но до боли знакомое шуршание заставило Хьюберта оцепенеть. Рейз бросил полный скептицизма взгляд на Хедлстон, когда потянулся к молнии.

Интерес накалился наравне с волнением, потому что там оказалась многочисленная партия белых коробочек. Маленьких, под таблетки. Рейз хотел потянуться к одной из упаковок, но рука рефлекторно отпрянула, как от кипящей воды.

Если он станет одной из ее игрушек, которых после неудачи выставляли за двери здания, это будет самый отвратительный исход.

— Что это?

— Таблетки от шизофрении, — миссис Хедлстон улыбнулась криво, хоть и пыталась быть непоколебимой. — Очень редкие, особенно в наших краях.

Кто в своем уме станет приносить таблетки от шизофрении под вечер? И именно Хьюберту?

«Значит ли, что об этом знаю только я? — подумал Рейз, от раннего спокойствия не осталось и следа. — Да разве реально выставлять упаковки без каких-либо опознавательных знаков за некий редкий препарат? Если так, то ни в справочнике не посмотришь, ни у коллег не спросишь…»

Хьюберт рывком открыл сумку и начал копаться в коробках, так не найдя даже клочка бумаги. Он закусил губу, смекая, что это всё не в целях знакомства персонала с новым препаратом.

— Но почему абсолютно пустая упаковка? — напряжение в плечах возросло. — Я же не дурак, в конце концов, не могу работать с таблетками без состава. Что за производство? Кто поставщик? Где документы? Что за препарат, его действия…

Он остановился на секунду и безумно посмотрел на нее, широко открыв глаза. Директор продолжала чуть ухмыляться, наклонив голову. Точно сумасшедшая, в самом деле.

— …Или вы решил контрабанду в больницу доставлять?

— Нет, конечно, нет, — низко засмеявшись, ответила Мелинда, — поставщики назвали его клозапином. Проник на американский рынок случайно, но его одобрили в этом году. Какой-то там атипичный нейролептик, о нем хорошо отзываются специалисты. Говорят, подходит для лечения шизофрении, не вызывает сильных… Каких-то там расстройств.

— Экстрапирамидных? — Хьюберт поднес ладонь ко рту, пробубнив. — Но это практически все двигательные нарушения: спазмы мышц, колебания тела … Может, вы ошиблись?

Хедлстон точно что-то спутала. В их больнице, да и в целом мире никогда не было нейролептиков, при которых экстрапирамидных расстройств не было бы. Они уже стали частью самих заболеваний, а не просто побочными действиями таблеток. Пусть и покажется смешным, что задача нейролептиков — подавить (скорректировать) деятельность условных и безусловных рефлексов, но их побочные действия вызывают новые рефлексы в виде дерганий или нескончаемых судорог.

— Атипичный? Разве бывают вообще такие… — Хьюберт подцепил ногтем уголок упаковки, покосившись на Мелинду. — Могу открыть?

— Да, ты ознакомься пока с ним, а я введу в курс дела. Скажем так, ко мне поступил приказ свыше…

«Вранье, — сразу понял Рейз. — Ты опять решила тестировать на людях свои прихоти. Только вот зачем страдать таким сумасшествием? А может, Эвелин права, у нее давно мужика не было».

— Следующий месяц ты будешь работать с одним пациентом, — она открыла один из больших внешних карманов, вытаскивая худенькую папку. — Диагноз как раз шизофрения. Мы выделим ему отдельную палату, будешь давать клозапин, фиксировать изменениями. Дневная доза — две таблетки, утром и вечером.

Работать с одним пациентом? В его план на май не входило наниматься подопечным для одного человека, ведь у него половина этажа под присмотром ежедневно. Однако за дополнительную плату… Хьюберт мотнул головой. Переработки пятнадцать часов ему и так достаточно. Да и звучит все это неубедительно. Рейз приподнял брови и шумно выдохнул. Внутри что-то разгоралось гневным пламенем — то ли недовольство от поручения, то ли от директора в принципе.

— Подождите. А как же побочные действия? Риск передозировки? Как рассчитывать таблетки на массу человека? — поток вопросов он не сортировал, разум считал их более чем правильным в этой ситуации. И если для него все было правильно и логично, то ситуация была полной противоположностью. — Препарат может вызывать аллергию? А что насчет процента смертности? Есть хоть какие-нибудь исследования этого клозапина в открытом доступе?

Мелинда резко ударила по столу кулаком, намекая, чтобы он заткнулся. Положила ладонь плашмя, надавливая на стол, поджав губы и подняв подбородок. Хьюберт почувствовал, как кулаки непроизвольно сжались.

— Хьюберт-Хьюберт, ты, видимо, еще не понял за месяцы работы, — она наклонилась ниже, смотря ему в глаза.

Захотелось плюнуть прямо в нее, но тогда заявление на увольнение уже лежит у него на столе. Хьюберт слегка опустил тяжелую голову и свободной рукой взял ручку. Пока Хедлстон поправляла волосы и опирала локоть на стол, тем самым наваливаясь, Хьюберт пару раз махнул ей по листу. Голова кричала о продолжении протеста, но это бессмысленно. Если все началось так, то изменить можно лишь часы дополнительной работы. Интересно, надбавка будет плюс два часа или сразу все пять? Ему же еще на операциях стоять на неделе.

— Никаких вопросов, выполняй то, что говорю. Или ты забыл, зачем ты тут? Ты будешь давать ему эти таблетки и следить за изменениями, каждую неделю сдавая отчеты. Забудь о противопоказаниях, аллергиях и рисках. Ты здесь лишь санитар и выполняешь все, что будет сказано, — прошипела она сквозь стиснутые зубы, — в противном случае тебе ничего здесь не светит.

— Простите за бестактность, миссис Хедлстон, — Хьюберт потупил, разглядывая упаковку еще раз.

Она оставалась все такой же неизвестной, оттого опасной. Будто он очутился в больнице как пациент и эти таблетки, размельченные в крошку и разведенные в растворе, будут вводить не другому человеку, а ему. Конечно, таблетки не используют в ампулах, но кто в жизни не грешил интересом к экспериментам? Напротив него сидела одна из таких.

Больше всего Рейз волновался за нового пациента. Кто? Совсем юноша или старик, бывшая проститутка или начинающий бизнесмен? Опасный бандит со двора или домохозяйка жена? Кому же не повезло так сильно, что вместо больницы где-нибудь в Пенсильвании или в самом Нью-Йорке его отправили сюда, в самое настоящее захолустье? Кто же настолько жесток: родные или сам человек, что отправился на добровольную каторгу?

Пугало и само задание — давать неизвестный препарат, этот клозапин. Похож на клобазам, но это транквилизатор.

— Умничка, — грубо потрепав его по щеке рукой, Хедлстон развернула бумаги и встала. Хьюберт обещал себе, что это первый и последний раз, когда он сжимает зубы, лишь бы не вылететь с места работы спустя пару месяцев. — Утром, в районе шести, его привезут сюда. Вы с Эвелин в паре, но про препарат знаешь только ты. Постарайся не проболтаться, и тогда я награжу тебя щедрой премией в конце месяца.

Когда он остался один в кабинете, только тогда почувствовал облегчающую тишину, уже не закладывавшую уши. Как только послышались быстрые шаги, Хьюберт резко откинул голову на спинку, из-за чего шея ответила пронзительно болью. Он шикнул, но остался в своем положении. Желания дальше смотреть на безличные упаковки не было, он вспомнил про томик детектива, оставленный в ординаторской. Стоит ли подняться туда сейчас, когда медсестры все еще тихо кружатся под Майкла Джексона? Разбирать бумаги и лекарства он решил ближе к утру — интерес к пациенту пропал так же, как и ушла Мел, да и своих дел было не мало.

Он поднялся с кресла, решив сходить за кофе, но тут же вздрогнул. Резко кто-то начал стучать в соседнюю дверь. Хьюберт посмотрел в стену, где стоял старый стеллаж с папками, и мысленно ругнулся. Впрочем, этого он и ожидал — полчаса как раз прошло. Звучало жутко — это было схоже со стуком о камень или бетон, совмещенным с сильным плачем и неразборчивыми голосами. Разносясь отголосками по коридору, они точно не предвещали ничего хорошего. Звуки начали усиливаться, били чаще, показалось, что заскрипела кровать там же, словно ее пнули ногой.

— Я никчёмная! — истеричным возгласом раздалось из-за двери, а грохот усилился. — Меня здесь нет! Верните меня обратно! Я сказала, верните! Воздух, воздух…

У нее был очередной приступ дереализации. Она случалась под вечер, когда еще была возможность успокоить ее простой техникой дыхания, лишь в последнее время она начала кричать по ночам. Единственным методом стали препараты — ее кололи чем-то неизвестным Хьюберту, и она спала больше половины дня. Хьюберт предположил на секунду, что история, рассказанная Эвелин, может стать реальностью. Стало вдруг не по себе, а после он еле сдержал гнилую усмешку.

— А ну-ка заткнись! — послышалось оттуда же, и балаган на секунду прекратился.

Послышался протяжный вой, а после вообще лай. Рейз цокнул, не выдержал и быстро набрал номер, чуть не раскидав все бумаги, пошатнув пару стопок. Слушая медленные гудки, ему казалось, что скрипнула не одна кровать. Шум раздался и справа — в одной из самых тихих палат, однако со специфическим расстройством у одного парня. Хоть они и спокойные, но трем дежурным их не усмирить в случае чего. Кровь застыла в жилах, и Хьюберт нервно постучал пальцами.

— Да, мистер Рейз?

— У 48608 из шестой палаты истерика, пару ампул феназепама, — быстро бросил в трубку Хьюберт. — И захватите веревки, пятая тоже встрепенулась, мало ли.

Спустя тридцать секунд в соседнюю дверь зашли, через пару минут девочка окончательно перестала кричать, а в пятой палате лишь скрипнула кровать.

Хьюберт поднялся в ординаторскую. Часть девушек ушла читать пенсионерам на ночь, некоторые молча махнули Рейзу, когда он зашел, и продолжили читать. Электрический чайник был горячим, так что он быстро заварил себе большую кружку кофе. Общий холодильник был набит банками сгущенки и бутылками сливок — почти никто из персонала не любил крепкий кофе.

— А где Эвелин? — внезапно спросила одна из медсестер Рейзу в спину.

— У себя, — сухо ответил он, даже не повернувшись.

Ночью лучше всего на втором этаже, потому что тихо. Повсюду горели оранжевые лампы, свет ложился на деревянную кладку на полу, кое-где слезавшую со стен краску. Мимо, из коридора в коридор, пробегали сонные мухи-врачи со стопками бумаг и рецептов таблеток. У двери в кабинет он заметил надпись: «Мистер Рейз» и чуть поднял уголок губ, ведь теперь, по крайней мере, дежурные не будут путать ее с палатами. Постоянный скрип и хриплое «Извините» уже изрядно раздражало, и Хьюберт бы даже не удивился, скажи ему, что Хедлстон все оттягивала момент с именной табличкой. Казалось, у нее уже бровь дергалась от его вида, хоть она, как подобало директору, сохраняла самообладание.

«Только вот теперь она за яйца схватить решила, — мысленно прикинул он, и хотелось как можно сильнее оттянуть момент, когда придется открыть папку, погрузиться в это грязное дело».

Дверь и в этот раз подала голос, но Рейз быстро ее закрыл, постаравшись не хлопнуть: ночной переполох был бы совсем не кстати.

Время подходило к часу ночи. Хьюберт поставил кружку на одну из стопок и включил светильник с цветочным торшером — чего только ни осталось от прошлого врача. Открыв увесистую папку пациентов из блока «12-18», он посмотрел список: и правда, тринадцатая палата пустовала уже пару месяцев, да и записана как одиночная. Скорее всего, там его разместит директор, потому пришла первым именно к нему. Но почему тогда не Фред стоял как психиатр, а Эвелин? Неужто под влиянием личной неприязни она решила ставить персонал на экспериментальных мышек? Хьюберт порой совершенно не поддерживал нравы Хедлстон, но еще со времен стажировки решил просто не попадать под горячую руку.

Что ж, она сама к нему пришла.

Папку новенького пришлось искать под остальными, но пальцы нащупали почти сразу: она была тоньше остальных. Немного потрепанная, внутри смятые листы и даже пятно от кофе на обороте — весьма обыденная картина.

«Слишком мало, — оглядев записи, начиная с рождения, подумал мужчина, — он подросток что ли?»

На листе был приложен мутный портрет, закрепленный скрепкой. Хьюберт сразу заметил, что лицом парнишке не больше шестнадцати, хотя по дате рождения относительно скоро восемнадцать. Щеки впалые, нос красный, а глаза слишком большие, даже выпуклые, уголки немного западали вниз. И как такой цветочек попал во взрослую больницу? Рейз выгнул бровь, ненароком дольше вглядываясь в фотографию и подкорка подсказала, что он похож на ягненка. Это заставило шумно вздохнуть: его родители не нашли места лучше, чем это место?

— Какие больные люди сдадут ребенка в психиатрическую больницу на опыты? Хотя, наверное, они не знают… — пробубнил он, сделав крупный глоток из чашки. Оглядев фотографию, он, будто проверяя, возможно ли такое, прошелся пальцами по заболеванию и возрасту. — Но тогда это незаконно.

Чувство злости охватило его еще сильнее. Мало того, что препарат неизвестен, так еще и парнишка теперь полностью под его ответственностью. А если он умрет? Рейз быстро успокоил себя, смотря на данные: он был близок, в этом году ему должно стукнуть восемнадцать.

Хьюберт снял фотографию, пробежал глазами по остальной пустой информации, заприметив лишь имя.

Нэйтен Паттерсон.