Часть 2 (1/1)

Все смешалось в режущий глаза черно-белый калейдоскоп причудливых, смутных образов: вот чьи-то вроде и детские, но непомерно большие чумазые руки, вот другие – еще больше, грубые, неласковые совсем, запихнувшие его под воду, ставшую почему-то вдруг злой и опасной, он хочет возмутиться, закричать ?Что вы себе позволяете?!?, но изо рта вылетает только какой-то нечеловеческий вопль. А вот огромное и теплое полотенце, в которое его заворачивают; он шипит (?), вырывается, но в конце концов сдается – мокрым быть еще неприятнее.Последнее, что он чувствует перед тем, как провалиться в беспокойный сон – как кто-то, все такой же большой, сдавливает его поперек груди, будто бы в объятиях.Ну и злющий же кошак. Уродливый еще, тощий, черный, как глубокая цыганская ночь, и глаза у него колючие, бешеные, дикие совсем. Все руки Бураху расцарапал, пока тот пытался его от трех слоев степной грязи отмыть. И чего только этот кусок меха за ним увязался? Артемий даже подумывал от него избавиться – выкинуть за дверь, и дело с концом. Да только Мишка в него как клещ вцепилась, наглаживает, бормочет ему тихонько, какой он красивый, даже спать с ним легла.Утром кот добрее не стал: забился под кровать, зарывшись в пыль четвертьвековой давности – а ведь только помыли, глупая скотина – очевидно, пытаясь слиться с угрюмой темнотой, и не выходил, сколько Мишка его не упрашивала.— Да оставь ты его, – бросает ей Бурах. – Жрать захочет – сам вылезет.Не до кота сейчас – в скором времени должен был зайти сосед, занести всякого по мелочи в благодарность за лечение жены. После этого травы засушенные перебрать, да и в степь надо бы сходить, запасы пополнить. Дел много, а тут еще кошак этот.Так некстати вспоминается, что в степи-то бегает до сих бакалавр (голый, ага). Но если без шуток, нехорошо вышло: все же друг его отца. — А что с бакалавром? Нашли вы гостя столичного? – спрашивает Бурах, привалившись к косяку, пока сосед топчется в прихожей.— Да куда там! Смеялись все поначалу – носится, мол, голый по степи. А человек-то того, с концами, нет его нигде. Поговаривают уже, что шабнак его какой утащил. А может статься, – доверительно делится мужик, понизив голос, – что кто из степных сам его и сожрал и вину на чудищ своих перекладывает.Бурах рассеянно кивает, задумывается об услышанном, пока где-то в комнате начинает истошно орать кот. Горластый какой.Он прощается с соседом, хочет уже дверь закрыть, да тот вдруг вспоминает что-то, что спросить забыл, пока разговаривали о госте из столицы. Бурах ему головой кивает – заходи, мол, обратно, не в дверях же стоять. Тот отмахивается – дело-то секундное. Так и стоят, через порог разговаривают – а примета-то скверная.Наконец Бурах закрывает дверь уже насовсем и, размяв шею, направляется на кухню. Перебирать травы особо не нужно – он всегда их держит в порядке, это скорее для успокоения мыслей. А потом в степь, пока твирь не отцвела…— Бурах! – кричит Спичка, прибегая на кухню вместе с перепуганной Мишкой. – Кошак пропал!— Растворился, – кивает Мишка расстроенно.— Как пропал? – Бурах даже бровью не ведет, перевязывая пучок сушеной душицы. – Заснул, наверное, где-нибудь под кроватью.Но огромные перепуганные глаза Мишки заставляют его встать со скрипучей табуретки и пойти проверять. Под кроватью и правда никого не оказывается. Не то чтобы Бурах сильно за кота переживал, но мало ли куда он может залезть и застрять, помрет еще, чего доброго.Следующие полчаса они тратят на поиски: Бурах проверяет шкафы и высокие полки, Мишка заползает под стол и за диван, а Спичка в ванную направился – вдруг коту водные процедуры все же понравились. Когда его и там не обнаруживается, Бурах понимает – все, убежал. — Там же холодно, – тихонько причитает Мишка и сама тоже дрожит. – И он кушать скоро захочет, мы же его не кормили совсем.Артемий вздыхает: с одной стороны, черт с ним, с котом, жил же он как-то до этого на улице, не пропадет, а если детям так зверушку хочется, так можно кого поласковей, попушистей найти. А с другой стороны, Мишка едва не плачет.Он вздыхает еще тяжелее и натягивает куртку. Он не помнит, как здесь оказался. Помнит детские – большие – руки, пытающиеся достать его из его убежища, помнит голос Бураха и какого-то мужика: говорят, что бакалавр в степи этой, черт бы ее побрал, сгинул или сожрал его кто. Он хочет заорать, что здесь он, здесь, что какого хрена он кот, что расколдуйте его, язычники проклятые! Входная дверь была открыта, вот он и выскользнул. А потом несся, куда глаза глядят. Все вокруг слишком большое, слишком резкое и бесцветное. Громкое такое, все звуки громоздятся, наваливаются, он хочет закрыть уши руками, но руки – лапы, лапы – ему нужны, чтобы бежать.Неужели это не сон? Проснуться никак не получается, он даже сам себя укусить пробовал. Неужели он и правда… кот? Так не может быть, так не бывает, колдовства не существует, ведьм не существует, так не бывает, это… это в конце концов просто ненаучно!Он останавливается, обводит все большое, нависшее над ним. Все четыре ноги гудят, маленькое тельце крупно содрогается, а сердце, маленькое, звериное, колотится так быстро, будто еще чуть-чуть и выпрыгнет. Капли дождя разбиваются о серые камни, стекают по его шерсти. И это противно, так противно и неприятно, что хочется спрятаться и… вылизаться. Его передергивает и мутит. Все перед глазами вертится, будто насмехается. Внутренности то подскакивают, то опускаются.Это что же, взаправду получается?Он действительно… стал котом.Волосы промокают сразу же, и в усталости в страдальческом вздохе Бураха можно утопить если не весь мир, то весь город точно. Он вспоминает надежду и веру, которые вспыхнули в глазах Мишки, и шагает в пелену дождя.Долго идти не приходится – почти сразу же он слышит истошный мальчишеский вопль. Странные нынче игры у детей. Он спешит к ним, вдруг кота видели.Картину он застает интересную – вот и нашлась пропажа: несколько промокших до нитки пацанов, ругаясь, пытаются оторвать от еще одного мальчишки кота, который вцепился в него всеми когтями и повис в раскоряку на чужой груди, вереща ничуть не тише детей.— Он что, на вас напал? – Бурах хватает кошака за шкирку, по очереди отрывает каждую из лап и встряхивает легонько.— Да мы, – шмыгает пострадавший пацан, – мы просто поиграть хотели, в охоту.Бурах тут же меняется в лице, а кота прижимает к себе бережнее.— В какую еще охоту? – он вздергивает бровь. – Это ж как вы на него охотиться собрались?Мальчишки под его суровым взглядом тушуются, мямлить начинают:— Да просто он бы медведем был… а мы бы в него из палок стреляли… хотели у батьки ружье одолжить, да он заметил и Пернатому так всыпал, вот без него теперь играем…Кот про ружье услышал и как будто понял – завозился под рукой Бураха, прижался теснее и в куртку когтями вцепился.— Так это он вас еще легко покоцал, - рычит Артемий. – Шли бы вы дома в игры свои играть. Заболеете под таким дождем – кому вас потом лечить? Специально уколы побольнее сделаю, будете знать, как котов мучить.Пацаны бурчат что-то, но слушаются.Бурах смотрит на будто бы пытающегося срастись с ним дрожащего кота, а тот своими бешеными желтыми глазами глядит на него в ответ.— Ну, жить захочешь – и не так раскорячишься.Кот мигает. Снова грязный, оставляет на куртке коричневые разводы, пачкает руки.Воды не напасешься.— Как назвала-то? – спрашивает Бурах и морщится, поводя головой: в левом ухе до сих пор звон стоит от котячьих визгов.— Не знаю, ты придумай, – Мишка наглаживает торчащие из кокона полотенца черные уши.— Рыжик, – машет рукой Артемий, а Спичка, валяющийся на животе на ковре и старательно зубрящий таблицу умножения, фыркает:— А че не Тузик?— Рыжик, – серьезно повторяет Мишка и подносит тонкий пальчик к чужому шершавому носу. – Рыжик.В следующие дни кот сбежать больше не пытается, а к концу недели вообще оттаивает: дается погладить, позволяет брать на руки – ненадолго, правда, – и не ныкается по углам и за прозрачными занавесками, когда гости приходят.— До вас хрен доберешься, – радостно замечает Гриф, крутясь на маленьком коврике в прихожей и скидывая с себя промокшее пальто. Он разводит руки и оглядывает двери на кухню и в комнату. – Ну, где моя ягодка? Ягодка, оказавшаяся Мишкой, чей карий глаз подозрительно посверкивал из-за слегка отошедшего косяка, привычно проигнорировала чужие раскрытые для объятий руки (ну ниче, Гриф не из обидчивых) и, выйдя в прихожую с котом, висящим на ее вытянутых ручках, ткнула им в крючковатый грифов нос.— Вот. – Восхищайтесь, мол.Сказано – сделано. — Какой хорошенький! Где взяли, как назвали? Какой красивенький, шерстка блестит, лощеный.. И чай какой вкусный у тебя, хозяюшка! – он подносит пустую игрушечную чашечку ко рту и чуть ли не закатывает глаза от блаженства. – Каркаде? Мой любимый!Во второй руке у него старенький телефон размером, может, чуть поменьше кирпича, но зато намного превосходящий его по прочности - Спичка был уверен, что таким камни можно огранять.— Рыжиком и назвали, - запоздало отвечает Бурах, пытаясь уместить свои чересчур длинные ноги за чересчур крохотным детским столиком, куда они переместились, отужинав, и улыбается краешком губ - знает, что до кота Грифу и дела нет, но Мишке нравится, как он кривляется, вот он его и нахваливает.— В честь меня?! - растроганно всплескивает руками Гриф, и телефонная антенна - длиннючая, погнувшаяся немного под собственной тяжестью, замотанная у самого основания синей изолентой - со свистом рассекает воздух.— Да причём тут ты, не видишь, чёрный какой, потому и Рыжик.— Да будет тебе, не смущайся, - Гриф довольно машет на него рукой, но тут же отвлекается - последнее чудо техники в его руках разражается громкой, резкой мелодией. - Внимательно.Тёмные глаза Мишки счастливо блестят, она "наливает" всем по новой порции чая, а Рыжик у её коленей с громким чавканьем пьёт молоко из блюдца.— Что это значит - машинки на точку не пришли? Это где это такое видано?! - возмущается Гриф и тут же, отвернув телефон от уха, рассыпается в восхищении, - послевкусие-то какое! А эта кислинка в конце! В жизни чая вкуснее не пил!Теплота вечера кружится по комнате чем-то таким родным и уютным, прогревает изнутри вместе с мишкиным чаем. Бурах даже, следуя какому-то порыву души, не иначе, почесывает кота за ушами, и тот принимается чавкать с удвоенным усердием.— Да потому что в следующий раз этот ваш человечек должен просто кабанчиком подскочить. Ну все, добро. На созвоне, - Гриф театрально нажимает на кнопку отключения вызова и переводит глаза на Бураха.— Мне тут птичка напела, - доверительно начинает он, отхлебывая из чашечки. Вот беда, остыть успел, пока он вопросики обкашливал, - что приехал из столицы один доктор, да только и дня не прошло, как в степи пропал, и, что не менее важно, то ли голый, то ли одетый. И что приехал он как раз к тебе.— Не ко мне, а к отцу моему, - хмурится Бурах, - Сказал, что старый друг. Сам хотел тебя спросить, да раз уж ты первый разговор завел: уж не рук ли твоих молодчиков это дело?— А ты на моих ребят бочку-то не кати, - Гриф щурится одним глазом, и цепи на его груди недовольно блестят от такого поклепа. - Сами только сегодня узнали, как с деловой поездки вернулись.— Да верю-верю…Кот вяло мякает, точно поддержать беседу хочет, да замолкает, когда ладонь Бураха вновь опускается тому между ушей. Хороший, душевный вечер, ничего не скажешь.Еще бы не пропадал в степи никто.