Часть 1 (1/1)

Погода здесь была отвратительная.Данковский вытаскивает ногу из машины, чтобы опустить ее прямо в лужу, и чертыхается сквозь зубы; опускает вторую ногу туда же – а что ж еще остается? – и, ухватившись за ручку саквояжа покрепче, захлопывает дверь такси. Довольный водитель, содравший с него совершенно немыслимую сумму за проезд до такой дыры, моментально уезжает прочь, на прощание, разумеется, окатив бакалавра грязными брызгами той самой лужи.И зачем только Исидор забрался в такую глушь? Если бы сам Даниил жил в подобном месте с рождения, по взрослении обязательно бы уехал как можно дальше, к шуму и огням большого города. Телефон он доставал еще в такси, и связи не было. Вообще. Оставалось только надеяться, что в городе ситуация будет другая – не лезть же ему на самое высокое дерево, в самом-то деле, чтобы заказать такси обратно до более… цивилизованного города.Что же; дело оставалось за малым. Адрес старого друга у него имелся и, ступая на улицы города на Горхоне, Данковский был уверен, что уже через несколько минут окажется в тепле чужого дома.Не тут-то было.Казалось, что местные дороги над ним насмехаются: заборы в самых неожиданных местах, странно понатыканные дома, и черт разберет, где была какая улица, а по другую руку вообще степь раскинулась. Последнего Даниил не ожидал точно; кажется, в степной дали виднелись даже чьи-то силуэты, но кто именно это был, ему бы и в сухую погоду проверять навряд ли захотелось. А дождь все лил. Брюки, его замечательные кашемировые брюки, были в грязи по колено; о состоянии ботинок и подола плаща он предпочитал не задумываться – и так был близок к отчаянию.Местным будто бы и плевать было совсем на дождь – нарезая, кажется, очередной круг у совершенно одинаковых домов, бакалавр видит играющих возле подъезда детей и тут же устремляется к ним. Живые люди, наконец-то! Пусть и маленькие совсем.— Девочка, ты знаешь, где Бурах живет? Врач ваш местный?Малютка кивает головой, смотрит заинтересованно. Нечасто, наверное, тут новые лица появляются.— А можешь показать, где?— Так вот же, – девчушка ведет головой куда-то вбок, и указывает ладошкой за спину бакалавра. – Пройдешь вон те дома, там к доктору и выйдешь. Ты мимо этого дома уже раза три прошел.С каменным лицом Данковский разворачивается к ?вон тем? домам, и, кажется, примерно понимает, что имеет в виду ребенок. Кинув сухое ?благодарю?, он стремительно направляется к возможному дому Исидора Бураха. Уже и не верится, что сегодня он правда туда попадет.— Как умер?!Бурах стоит, устало прислонившись к стене прихожей, и сверху вниз смотрит на незваного гостя. Вид у того плачевный: ниже колен – слой грязи, мокрые волосы прилипли ко лбу, и лицо такое ошарашенно-злобное.Не думал Артемий, что этим вечером, который он собирался, как и всегда почти, посвятить посиделкам со Спичкой и Мишкой, после тяжелого-то рабочего дня, к ним нагрянет внезапный друг его отца.— Уже год, как, – он не знает, что еще можно добавить. И, кажется, мужик перед ним начинает злиться все сильнее.— Целый год? И что же, нельзя было ни одной весточки из вашего города послать об этом? – тот начинает кипеть. – Да до вас пока доберешься, ноги переломаешь, и я даже не только о самом городе – еле дом чертов нашел – не улицы, а заворот кишок – да еще и вымок весь. И что за…Бурах, как бы, понимает, что бакалавр Данковский, как тот успел представиться до того, пока начал ругаться (на латыни, что ли?) навряд ли изначально хотел грубить ему с порога – как он уже успел отметить, выглядел тот и правда грязно и помято, да и погода сегодня с утра не заладилась. Так что, его настроение сейчас действительно было объяснимо. Но он-то, Бурах, тут причем? У него самого день тяжелый, и он по тем же лужам ногами ходил, бабка еще эта, приходящая к нему уже который день, жалующаяся то на одно, то на другое, ну а он что может поделать – старость… Все, чего хотелось сейчас – упасть на диван и слушать, что там у Спички в школе произошло и во что там играла Мишка. А не чужие ругательства.— Ну и что же вы за друг такой, раз о смерти своего товарища через год узнаете?Бакалавр прерывает свою гневную тираду, давится недосказанным словом, смотрит на Артемия с секунду, злобно вытаращив глаза.— Да как вы себе!...Слыша шорох где-то у себя за спиной, Бурах оборачивается и видит детей, выглядывающих из-за приоткрытой двери в комнату. Спичка смотрит воинственно, настороженно, Мишка же – испуганно. Вот черт столичный, еще и детей пугает!Данковский, поняв, что Бурах на него даже не смотрит, повышает голос, ругается, высказывает все, что думает. Надоел уже.— Да тихо ты, – рычит Артемий, дергает головой в сторону детей – смотри, что творишь, скотобаза. – Заходи давай, успокаивайся, обсохнешь хоть. Гость столичный.— Да пошел ты! – выплевывает бакалавр. – Ни на минуту больше в вашей глуши не задержусь!И хлопает дверью. Ой, дурак, ну и дурак – Бурах смотрит в окно, где силуэт нового знакомого исчезает в пелене дождя. — Назло теще вырву глаз, ага. Ну не особо и хотелось, – бормочет Артемий, возвращаясь к детям.Спичка гневливо морщит нос.— Ну и злобный дядька это был!Только хлопнув дверью, Данковский понял – зря разозлился, зря из себя вышел. Но возвращаться было уже глупо, да и гордость не позволит извиняться перед этим быком в куртке, так что единственное, что ему оставалось, это поплестись куда-то вперед: должна же быть в этом городе гостиница? Забегаловка какая-нибудь, на худой конец. Хоть дождь пересидеть, если он тут вообще заканчивался, конечно.Дальше вытянутой руки из-за стены дождя совсем не видно, будто бы небо с землей слились, и дома вокруг все одинаково серые, грязные, смотрят пустыми глазницами окон, будто бы насмехаясь над неудачливым столичным гостем.Все идет, идет Данковский, а виды вокруг и не меняются будто бы, словно он опять круги нарезает по городу. Плюнул, уже не смотрит по сторонам, не старается что-либо высмотреть, только под ноги глядит, обходя слишком уж глубокие лужи, и понимает в какой-то момент, что под ногами больше не асфальт – земля, голая земля.Поднимает бакалавр голову, оглядывается – и дома уже вокруг закончились тоже, остались где-то позади, и, надо же, дождь лить перестал. Умудрился как-то в степь забрести! Зато видимость стала получше: трава какая-то, камни разбросаны, а чуть поодаль – несколько оборванцев в кучку жмутся, и кто-то танцует, вроде бы. Завидели те его, какая-то девушка в обносках ему рукой махнула, крикнула что-то на непонятном наречии, очевидно, подзывая к ним.— И вам того же! – кричит Данковский в ответ, кивает головой, разворачивается тут же на пятках в противоположную сторону – в город, в город надо, там дома и асфальт, там какое-никакое подобие цивилизации, и нос к носу сталкивается с той, кого минуту назад за его спиной точно быть не могло.Странного вида женщина в лохмотьях только усмехнулась, когда бакалавр отпрыгнул от нее в сторону.— Прыткий-то какой, и не наш совсем, – скалится та, смотрит прямо в глаза своими, а те у нее тоже странные, разные.— И слава богу, что не ваш, – огрызается Данковский, одергивает плащ. Наговорился он с местными на всю оставшуюся жизнь.— А что тогда в степи забыл? – и стоит прямо перед ним, будто бы специально идти дальше мешает.Ну уж нет, не будет он с ней разговаривать. Данковский кивает в сторону оставшихся позади силуэтов:— Вам-то какое дело, идите, вон, к своим, – кривится. Женщина и не обиделась будто совсем на его резкие слова, наоборот – смеется хрипло, точно ворона каркает.— Эк лицо перекосило, не по нраву мы тебе пришлись? Лучше нас себя считаешь?Бакалавр, все еще надеющийся обойти незнакомку, думал до этого момента, что терпения у него уже не осталось; видимо, что-то все же было, потому что именно в этот момент оно лопнуло.— Лучше? Да вы себя со стороны видели? – цедит сквозь зубы, плюется ядом. – Зверье. И обычаи у вас звериные тоже. Про нравы так вообще молчу.А лицо у женщины такое спокойное, и бакалавр уже уйти хочет, как она открывает рот:— Ты наш Уклад не суди. Раз сердцем объять не можешь, то все, глупое, значит?— Да что вы вообще несете и причем тут сердце!.. – делает шаг в сторону, но та, все еще глядя на него с почти издевательской невозмутимостью, зеркалит его движение.— Просто сердце у тебя маленькое слишком для такого большого тела. Будто и нечеловеческое вовсе.Следующее, что видит Данковский – ее руку, тянущуюся прямо к его лицу; грязную, с землей под ногтями, и бакалавр отшатывается. Кажется, он неловко поскальзывается на мокрой траве, и мир вокруг будто сам собой переворачивается, меняется, теряет краски. Неужели так сильно ударился? Хочет выругаться, выпалить что-то из любимых ругательств на латыни, но изо рта вылетает только пронзительное…— Мя-ау?!Женщина, криво усмехнувшись, разворачивается в сторону остальных степняков.— Ну и горластые у нас кошки по степи бегают.Кроме того неожиданного события, вечер в доме у Бураха проходил спокойно: дети поволновались и забыли, кажется, про визит этого бакалавра Данковского. — Так вот, я его так! А потом она меня вот так вот! И, короче, того самого… Спичка, сидя на ковре, рассказывал, активно жестикулируя руками, как он сегодня в школе на большой перемене спас своего товарища от гнева девчонок, а потом, когда выяснилось, что их гнев был вполне оправдан, сам ему накостылял. Мишка приглушенно хихикала, уткнувшись в бок Артемия и попытавшись обхватить его своими маленькими ручками.Мальчик только успел подобраться к самой интересной, как он заверял, части своего повествования, как в дверь застучали, да и не просто застучали, а изо всей силы затарабанили, будто бы сразу всем городом к нему домой ломиться решили.Очень не хотелось покидать насиженное место, но выбора не было – гости, видимо, уходить не желали, и Бурах, шумно выдохнув через нос, тяжело поднялся с дивана, оставив на нем сжавшуюся в комочек Мишку.За дверью и правда оказалось достаточно много народу: городские, степные, все вперемешку.— Бурах, там этава… Мужик неместный, который с утра по городу ходил, все тебя искал!.. В степи! Помочь надо!Натягивая куртку, Бурах все еще не понимал, что же именно случилось с бакалавром в степи: быки его, что ли, забодали? И что вообще его туда занесло? Даже по пути к месту происшествия, он не дождался внятного объяснения от нескольких городских, оставшихся рядом с ним и показывающих дорогу, когда остальные зеваки отсеялись еще на городской черте: только что-то про одежду, столицу и степь. Да и когда они прибыли, ни хрена понятнее не стало: вот одежда бакалавра валяется, смятая, грязная, вот саквояж его чуть поодаль лежит, закрытый вроде, а сам бакалавр где?— А сам бакалавр куда делся? – вслух спрашивает Артемий, оглядываясь на своих спутников.— Бакалавр? А, этот, столичный?.. – мужик чешет затылок, тупо глядя перед собой. – Да никто не знает, поэтому решили за вами послать: если ж он тут по степи голый в такую холодину бегает, ему это, в первую очередь дохтырь требуется.— Так кого ж мне лечить, если никого и нет? – тяжело вздыхает Бурах, но все же нагибается, подбирает вещи Данковского – не бросать же тут, в самом деле. Удивительно, что еще ничего не сперли – побоялись, наверное, что их в похищении обвинят, когда продать краденое попытаются. – Вот найдете его, голого мужика-то, тогда и ведите ко мне. Огляделся вокруг – никакого бакалавра не видно рядом, ни голого, ни одетого, и домой пошел, что ж еще делать теперь. Дождь лить перестал, и на улицы высыпало народу, стоят рядом, а кто на лавках сидит, и все шушукаются, у всех уже на устах байка о столичном ?бакалавре?, рассекающим по степи в чем мать родила:— Это что ж он, на травяных невест насмотрелся? Присоединиться решил?— Ну и какая дрянь после такого из земли полезет вместо твири??Столичные нравы?, только и подумал Бурах, заходя в дом. И только хотел закрыть дверь за собой, как где-то внизу раздается оглушительный вопль, на который тут же из комнаты прибегают дети. Артемий опускает взгляд, видит – кошака чуть не прищемил, а кот худой, черный, грязный – страшенная морда. Уже выгнать хочет и дверь нормально закрыть, как вперед выходит Мишка, тянет ладошки к коту, приговаривает:— Котик, котенька… – и берет на руки, точнее, подхватывает звериное тельце под передними лапами, заставляя остальную котью часть нелепо вытянуться. И смотрит на Бураха восторженными глазами, вытягивает руки вперед, показывая ему кота, словно он сам его увидеть не успел.Бурах только вздыхает и закрывает за собой дверь. Ну и что еще ему от сегодняшнего дня ожидать надо?