Часть 2 (1/1)

Роберт откидывается на изголовье кровати, расслабляя шею. Он крепко зажмуривает глаза, непроизвольно открывает рот, а потом практически насильно пропихивает кислород глубоко в лёгкие и живот. Дауни зарывается пятернёй в собственные волосы, он сглатывает, когда перед глазами проносятся неприятные воспоминания. Сны, повторяющие события прошлого, — это деятельность глумливого подсознания. Роберт злобно думает о том, что его главный враг прячется не с ножом и вовсе не за спиной, а прямо внутри тела, в глубине нервной системы. Враг сплетается с каждой нейронной связью и показывает свою гнусную морду при любом действии, лишённом сознательного контроля.Вздох получается резким и шумным. Через двадцать минут ему станет легче. Озноб и холодный пот по спине исчезнут. Сердце, отбивающее тахикардический ритм, сбавит свои обороты и постепенно успокоится. Дауни подождёт. Он привык. Он справится. Всегда справлялся. Его демоны сидят в специально отведённых им клетках уже десятилетиями, тараканы в голове дрессированны и стоят по стойке смирно. Роберт сильный. Ему можно на себя положиться. Через полчаса он встаёт, шевелит уже послушными ногами и ковыляет в ванную. Ополаскивает лицо прохладной водой, чистит зубы, зачёсывает волосы. ?Небольшие синяки под глазами — это ничего страшного?, — думает он, мельком взглянув на своё отражение в зеркале.Из кухни доносится запах раскалённого масла, ягод и чего-то химического. Дауни застревает у порога: трёт переносицу, давая себе немного времени, чтобы собраться с духом. — Привет, — слабо улыбается он, когда входит в комнату и видит Индио, сидящего на полу, по-турецки подтянув к себе ноги и аппетитно уплетая что-то из тарелки. Индио делает неопределённый жест рукой, в которой держит вилку. Роберт расценивает это как знак приветствия.— Выглядишь паршиво. Дауни затрудняется с тем, как классифицировать посыл последних слов Индио: забота, беспокойство, констатация очевидного? — Ощущение, будто меня катком переехали, — чуть помедлив, признаётся Роберт и тянется к шкафчику, где хранится кофе. Индио шуршит пакетиком чипсов и ничего не отвечает, поэтому Роберт, сопротивляясь подступающему огорчению от его всё-таки привычного безразличия, заговаривает снова: — Как спалось? — Чудесно, почти как в ?Нирване?. Роберт замирает на секунду. Хватка пальцев на банке с молотым кофе становится сильнее. Это нарочное упоминание. Индио хочет его задеть, но Дауни не позволит ему этого сделать. У Роберта хватит на это терпения. И как минимум он заслужил подобное отношение к себе. В ?Нирвану? Роберт поволок сына практически насильно. Тогда Индио только исполнилось шестнадцать и отпраздновал он свой день рождения на вписке, после которой вернулся с багровыми засосами, тёмными синяками на спине и полопавшимися капиллярами в глазах. Роберт озверел, увидев сына в таком состоянии. Это было впервые, когда Индио решился с ним на открытый разговор, а Дауни, как последний непутевый кретин, проебал самый ответственный момент в их отношениях. Потому что в тот день он был готов разорвать собственными руками любого, кто посмел так грубо трогать Индио. Дауни долго допытывался, было ли это насильным принуждением к сексу, на что Индио отрицательно мотал головой, а потом и вовсе признался, что он гей и ему на самом деле всё понравилось. Роберту потребовалось много времени, чтобы принять данный факт. Сын-гей — это больше не табу в обществе, не клеймо и не позор для семьи. (Хотя какая из них с Индио семья?) Трудность состояла в том, что Роберт знал таких сказочных меланхоличных принцев, которые пользуются доверием солнечных наивных мальчиков вроде Индио. Дауни и сам блядствовал когда-то, клялся в любви до гроба — ?Луну, звёзды, моря, океаны — всё к твоим рукам; сердце, душу, ум, мысли — всё к твоим ногам? — и строил заведомо провальные планы на совместное будущее. Но чем же всё обернулось в итоге? Это стало развлечением, которое назойливыми клещами-присосками потянуло его на дно и усадило прямиком в лужу. Поэтому Роберту хотелось отгородить Индио от боли, бессмысленных разочарований и смытой молодости в унитаз. У Дауни в мозгу гудела навязчивая идея о расплате, которую он, по всей видимости, должен понести за свои прошлые ошибки, наблюдая, как кто-то повторяет тот же самый сценарий на его собственном сыне. Бумеранг, вернувшийся ебучим плевком в лицо, — именно этим всё тогда казалось.Первый импульс — самый безрассудный. В тот вечер Дауни схватил Индио под локоть и потащил в бордель, дорогой и роскошный, со множеством профессиональных, а главное — здоровых, проституток, чтобы доказать сыну, что он мог ошибаться. Скорее всего, Индио лишь жаждал экспериментов, искал себя или в крайнем случае был просто бисексуален. После того случая Индио больше не подпускал Роберта к себе ни на йоту. Едва приоткрытая створка его сердца с грохотом захлопнулась, рикошетом отбросив Дауни на бесконечно далекое расстояние и погружая в холодный вакуум, сродни космосу, который поселился внутри тягучей пустотой. Ответственность за сына переобулась во внезапную инъекцию одиночества, свербящую под рёбрами утомительной червоточиной. — Я обдумал твоё предложение, — сухо произносит Дауни, насыпая в кофемашинку несколько ложек кофе. И прежде чем запустить её, добавляет: — Помимо регулярных проверок в реабилитационном центре, я хочу, чтобы ты чаще виделся со мной. Все официальные праздники тоже ты должен проводить в кругу семьи. — Роберт говорит это твёрдо, тоном, не терпящим возражений. Индио сразу начинает смеяться. Не издевательски, не насмешливо, а, скорее, удивившись абсурдности пожеланий Роберта. Ну, что ж, попытаться всё равно стоило.— Ещё чего. Не хватало видеть рожи этих мелких пиздюков, лучше вскрыться. Дауни всегда нравился смех Индио. Весёлый, мальчишеский, задорный. Индио мог говорить об ужасных вещах, но смеяться при этом так, словно обсуждает нелепую историю из детсада, а не поносит весь свет желчной, избирательно грубой бранью. — Если хочешь пристроить своего бойфренда в Марвел, то принимай мои условия. Либо сматывай удочки. — Он не мой бойфренд, — с набитым ртом отзывается Индио. Роберт невольно фыркает. Дауни явно используют, чтобы пробить путь к чужому сердцу. Но он не сопротивляется: если это поможет завоевать доверие Индио снова, то Роберт готов применить свою власть, чтобы выполнить первую настоящую просьбу сына. Дауни наконец щёлкает по нужной кнопке, и помещение почти в ту же секунду погружается в жужжание заработавшей кофемашинки. Так Роберт даёт время Индио обдумать всё ещё раз.Когда через несколько минут раздается писк, уведомляющий, что кофе сварилось, и на кухню вновь возвращается тишина, Индио с обречёнными нотками в голосе гундосит: — Ебал я в рот эти ваши тупые посиделки, конечно, но лады. Роберт изо всех сил старается не выдать вздох облегчения. — Отлично. — Настроение резко ползёт вверх, воздух кажется свежее, плечи расслабляются, и губы упорно растягиваются в улыбку. — Как зовут этого рыцаря в белых доспехах? Индио поднимает на него удивлённый взгляд исподлобья, а потом вдруг беззлобно усмехается: — Да какой из него рыцарь, он дрыщ на скейте с идиотскими наклейками. Твоими товарищами, кстати. Красная дама, Зеленый боец, Летящий клюв... — Он ещё долго продолжает перечислять с пышущим высокомерием в интонации, отчего Роберту до зуда в кишках хочется поправить его: ?Алая ведьма, Халк, Сокол...?, — но он вовремя соображает, что Индио просто смеётся над ним, намеренно искажая прозвища коллег Тони Старка. — Имя. — Томасом зовут, вроде. — Таких Томасов, шлющих нам свои анкеты, тысячи. Фамилия? — Бля... Что-то на ?Х?. Хохланд, кажется. Что-то такое. — Как сыр? Индио немного обескураженно кивает:— Получается, да, как сыр. Он выглядит растерянно, будто сам не понимает, о ком речь. Роберт находит сей факт занимательным. Не мог же Индио просить за первого встречного? — Хорошо, найдём мы этого Тома Хохланда. — Дауни открыто улыбается. На секунду он думает, что было бы неплохо, если избранником Индио окажется наследник знаменитой компании по производству молочных продуктов. Хорошая вышла бы партия.— Он из Англии. Худой такой, лицо у него странное, но нормальное. В плане в вашем кино такую внешку любят. Родинка на подбородке есть ещё. — Понял, хорошо. — Я следил за ним минут двадцать, — внезапно говорит Индио, и по спине Роберта пробегает холодок. То, что его сын сталкерит кого-то, вызывает болезненное напряжение. — Он ловкий. За ним даже полиция гонялась, потому что он на скейте по встречке ехал. До сих пор не понимаю, как он не ёбнулся там нахуй.Дауни изо всех сил сдерживается от комментариев. Роберт что, сейчас вроде как должен подивиться такой любезной рекомендации? Прийти в восторг от чужих суицидальных потуг на трассе? Он внимательно глядит на Индио, и с ужасом отмечает, что тот выглядит каким-то чуть ли не восхищённым, пока рассказывает о Хохланде. — Он отлично впишется в вашу вендетта-тусовку. ?Мстители?, — хочет поправить его Дауни, но сглатывает негодование. Не получив никакой реакции со стороны Роберта, Индио продолжает с невеселым хмыком: — Приспичило же всем в эту супергеройскую жвачку. — Платят хорошо, — напоминает ему Роберт, пожимая плечами.У них уже пару лет не было такого долгого и относительно глубокого диалога. Это озадачивает и одновременно радует Роберта. Какой-никакой, а всё же новый уровень коммуникации. — Но тебе уже стукнул полтинник, а ты до сих пор играешь супергероя. Мне кажется, это смешно. ?Мне кажется, это тебя кормит?, — хочет съязвить Роберт, но тактично сдерживается. — У выдающихся учёных Нобелевская премия, у талантливых писателей — Пулитцеровская, а у тебя? Только табун фанатов-школьников. Эти слова больно бьют по самолюбию. Роберт и так знал, что за роль, в которую было вложено столько труда, ему никогда не дадут ?Оскар?. Странно быть самым высокооплачиваемым актёром и при этом не иметь Оскара. Будто он действительно — мейнстрим, который никогда не признает серьёзная аудитория. — Значит, буду развлекать молодёжь и дальше, — криво улыбается Дауни, совершенно не желая продолжать разговор. Однако Индио, ухмыльнувшись, добивает: — Ты предводитель этого стада. Но знаешь, в чём минус? В том, что ты — это просто мода, кинематографическая марионетка. Никакой ценности для общества ты не несёшь. Красивый, торчишь на цифровых билбордах и глянцевых журналах, культивируешь дешёвый романтизм, провоцируешь погоню за внешним лоском. Ты просто усугубляешь эксплуатацию фундаментальной социальной сущности этих людишек, которые смотрят на твои фоточки, как на икону. Тебя самого не тошнит от этого фарса?Роберта перекашивало от этой лютой ненависти Индио ко всему. Разговор с ним никогда толково не складывался: у Индио была своя система категоричных убеждений, которая никак не могла стыковаться с образом жизни и ценностями Роберта. Он хочет досчитать до десяти, прежде чем начнёт говорить, но получается лишь до шести. Его дыхание сбивается и становится поверхностным, и Дауни пытается сделать так, чтобы голос звучал ровно.— Идеальный мир, о котором ты так рьяно бредишь, — утопия. Выдумка мечтателей. Оправдание лености жить по правилам и наслаждаться процессом.Индио аплодирует ему и одобрительно кивает с саркастичной миной:— Ну да, ну да. Скажи ещё, что таков закон природы, что ты совершенно справедливо оказался в высшей касте, а те, кто не смог, — просто безынициативные, глупые и бездарные существа. Оправдай этим бесчеловечность рыночной экономики. Псевдодарвинист и толстосум, знаю я таких, как ты.Роберт перестаёт понимать, злится он или раздражается, но слова Индио режут по больному. Этот наезд просто охуительно обидный. — Ну а ты, Индио? А ты? Думаешь, заливаясь алкоголем, меняя подстилок, закидываясь таблетками и ненавидя весь мир, становишься от этого лучше? Пойми, ты рос в достатке, ты создаёшь проблемы, а я их потом решаю, убираю за тобой кучи дерьма, которые ты всюду накладываешь. Что ты можешь знать о том, как живётся остальным? Что ты вообще можешь понимать в этой жизни? Свою трусость отмазывать недостатками системы, уходить в эскапизм и наркотики — это твой метод борьбы? Благородный жизненный путь, с которого я должен брать пример?! — Бля, пап... Я не это имел в виду. — На удивление Индио отзывается очень спокойно, скрещивает руки на груди и пристально смотрит на Роберта. — Твой разум закрыт наглухо, прямо как детская пизда, ей-богу. — Дауни мимолётно морщится от этих слов и скрывает лицо за чашкой кофе, делая медленный глоток. — Ты всем своим нынешним существом поддерживаешь каноны капиталистической философии, тебе кажется, что это делает тебя свободным, но на деле ты заложник. Массы сходят с ума легко и вместе, а приходить в себя каждому суждено по отдельности. И пусть эта толпа любит тебя сегодня, она совершенно ненадёжна, а ты вкладываешь в её признание столько сил... Толпа его любит? Нет, она любит того, кем Дауни притворяется. Она любит в нём Тони Старка. И раз уж так сложилось — карты легли, карма распорядилась — то Роберт любит всё, что делает его богатым и неуязвимым. Роберт лишь играет супергероя, а становятся им пускай такие, как Илон Маск. Да и кому вообще всрались эти высокие моральные принципы? Кому вообще будет нужен Роберт, если он вдруг обнищает? Обличит перед публикой свою истинную натуру? Правильно, его взашей прогонят из Голливуда. Ещё и брезгливо подтолкнут носком ботинка. Индио прав — вся хвалебная ода вокруг Роберта была лишь временным явлением, за которым не останется ничего, стоит только ослабить хватку. Да его разнесут в два счёта, как деревянную куклу, и сделает это та самая влюблённая в него толпа; любовь и ненависть в сердце публики — это маятник, который меняет свою амплитуду даже при малейшем проступке. Дауни не тот, кто пытается сместить центр тяжести в этом шапито людского обожания. И он не тот, кто согласился на роль клоуна. Его увеселительная функция активируется только за чеки с нулями, количество которых непременно должно превышать сумму пальцев одной руки. Поэтому, если Роберту когда-нибудь захочется усвистать под гнётом СМИ, педантично анализирующей его проёбы, у Дауни будет, куда податься и чем обеспечить своё дальнейшее существование. Или Индио переживает, что Роберт недостаточно умён, чтобы осознавать обратную сторону своей медийной значимости? — Раз уж ты такой принципиальный, чего ж тогда провоцируешь меня заниматься кумовством? — Дауни всё же не удерживается от шпильки.?Видимо, этот Том Хохланд очень важен для него?, — деловито подсказывает сознание, и Роберт усмиряет свой пыл, пока не стало слишком поздно: — Да, у меня резиновая мораль, — ?и чхать я хотел на тех, кто меня за это осудит?. — Легко быть против системы, когда ты молод, — ?и у тебя нет ничего за спиной, что нужно защищать и можно запросто потерять?, — легко осуждать взрослых, политику, мир... — Ты просто оправдываешь своё бездействие солидным возрастом, — фыркает Индио без агрессии в голосе, поэтому Дауни внутренне расслабляется — конфликта они чудесным образом избежали. — Но то, что ты защищаешь австралийских коал, мне нравится. Это я одобряю, — вдруг улыбается он, и Роберт пару секунд пытается прийти в себя от такой внезапной доброжелательности в свою сторону. Или это ирония? — Хотя в целом ты всё равно остаёшься жадным буржуем.— Ага. Уж не такому подлецу, как я, менять конъюнктуру, — решает завершить бессмысленную полемику Роберт и залпом допивает свой остывший кофе. Индио молчит. Дауни ведёт плечом, словно пытается сбросить с себя его пытливый вгляд. Ввиду сферы своей деятельности и повышенного к себе внимания Роберт всегда чувствовал себя словно под микроскопом, но Индио смотрит даже слишком пронзительно, изучающе, с каким-то едким любопытством. Он закусывает губу, чуть хмурится, а Дауни вдруг внезапно осознаёт, что Индио, похоже, банально беспокоится о нём. Неужели он слышал, как Роберт кричал ночью? Дауни, превозмогая послевкусие неловкой паузы, нерешительно брякает: — Я буду в порядке. И завтра, и через двадцать лет. И прости, что психанул.— Ничего, — Индио поднимается на ноги и отряхивает задницу. Роберт следит за сыном. Вся его ядовито-жёлтая футболка заляпана крошками, на голове непонятный цветной платок, а на запястьях несчётное количество браслетов. Индио не выглядит сердитым, напротив, на его лице размазана какая-то мечтательность. — Куда ты собрался? — Буду шароёбиться в поисках приключений на свои седалищные бугры, — усмехается Индио, шутливо дёргая бедрами. Но затем добавляет: — Выступление у меня сегодня. Роберт кивает, трёт лоб и разминает затёкшую с ночи шею. Индио, сложив грязную посуду в раковину, поворачивается к нему.— Только это... Не говори Томасу, что я твой сын. Не хочу, чтобы он, ну, знал, что я к этому причастен. — Можешь не беспокоиться об этом. Секрет настроения сына разгадан. Роберт хмыкает себе под нос. Стоит ли сварить ещё эспрессо? Индио домывает тарелку, на ходу вытирает мокрые руки о ткань собственных джинсов, но на секунду останавливается на пороге, выдавая ошеломительно-трогательную для Роберта вещь: — Пей снотворное, что ли. Дауни подходит к большому окну и задумчиво следит за удаляющимся силуэтом Индио на улице, как вдруг внезапно его прошибает довольно комичной картинкой в воображении: вот сидит Тони Старк, этот гений, миллиардер, плейбой, филантроп в шалаше, пожертвовав всё своё имущество беднякам, и с пеной у рта проповедует защиту экологии, избавление от социальных неврозов и всеобщее равенство... Полнейший сюр, нелепый анекдот. Дауни вдруг начинает искренне смеяться в голос. Нигилизм — это тоже психологическая защита, но Роберт никогда не скажет об этом Индио. Пускай он думает, что действительно умнее всех. Дауни учится принимать сына с шестнадцати лет таким, каким тот хочет быть или казаться. Роберт усвоил урок. Роберт станет ему хорошим отцом и другом.Он достаёт из кармана телефон и набирает сообщение. Найди и пригласи завтра на кастинг Томаса Хохланда. Он из Англии. На следующий день, проснувшись с сильной мигренью после повторяющихся кошмаров, Роберт выпивает три чашки кофе. Он одевается, чертыхаясь и осуждая холостяцкую жизнь. На всякий случай проверяет все свои мессенджеры на наличие сообщений от Сьюзан, не находит там заветного приглашения в гости, закусывает щёку изнутри, шмыгает носом и в очередной раз шлёт всё к черту. Я заколебался жить один ([Сью]: Ну так найди себе кого-нибудь ??Роберт фыркает, натягивает брюки, всё ещё глядя на экран мобильного, а затем отправляет сразу три сообщения.Не хочу Лишний геморИ официально у меня уже есть жена, если что[Сью]: Ладно, приходи вечером, пообщаешься с детишками как разГолова, похоже, начинает болеть меньше, солнце светит чуть теплее, и только желудок обиженно булькает, уведомляя Роберта о том, что он не подкреплялся уже вторые сутки подряд. Я после работыСъем вас троих, если к моему приходу на столе не будет лазаньи, деткаДауни выключает телефон, берёт портфель, в последний раз оглядывает свой внешний вид, одобрительно хмыкает и вылезает из дома. По дороге в студию Роберт натыкается на глухую пробку. На часах уже почти полдень, проехать остаётся всего пару километров, но очередь из длинного ряда машин не внушает ничего оптимистичного. Он уведомляет коллег о своём опоздании и просит не начинать собеседование с Хохландом до его прихода. В соседней вкладке горит сообщение от Сьюзан с текстом о том, что Роберт сможет пройти фейс-контроль дома только с наличием хорошего вина. Как только Дауни собирается напечатать ответ, кто-то с противным скрежетом проезжается по дверце его ?Ауди?. Роберт роняет из рук телефон, распахивает глаза, опускает стекло и орёт вслед какому-то парню на скейтборде. Тот быстро скрывается из виду и даже не оглядывается. — Блядь! — рычит Роберт, сжимая руль до побелевших костяшек. Крутые тачки — это его самая большая гордость. Личная коллекция эксклюзивных автомобилей Дауни, если её выстроить в ряд, составила бы тридцать километров. Роберт, бывало, даже расстраивался, что он — не какой-нибудь многозадый бог Шива, чтобы ездить на нескольких авто одновременно. И вот какой-то сучок взял и поцарапал его машину. — Блядь! — снова гаркает Дауни, сокрушаясь, что день не задаётся с самого утра. И непонятно, что его взбудоражило больше: выброс ударной дозы кофеина в кровь или мелкий гад, безалаберно ездящий по шоссе. — Слепой идиот.Роберт надевает очки, выходит из машины и замечает, как вдалеке этот чертов скейтер цепляется рукой за кузов чужого грузовика. Даже если побежать за ним сейчас, Роберт бы не успел догнать.— Вон там, — Алекс тычет в сторону худой фигуры у стойки со сладостями. — Томас Холланд. Сын британского комика, мать — знаменитая фотограф. Гимнаст, на сцене с одиннадцати лет. Он...— Спасибо, Алекс. Дальше я сам. — Роберт хлопает помощницу по плечу и дружелюбно ей улыбается. — Твоя помощь незаменима. Женщина расцветает ответной улыбкой, расправляет плечи и словно бы становится на пару сантиметров выше. Она кивает Дауни напоследок и, цокая каблуками по кафельному полу, направляется в актовый зал.Роберт подходит к Томасу неспешной походкой из-за спины. Холланд сидит на корточках перед маленькой девочкой и что-то ей лепечет. Та громко плачет, а Том корчит перед ней рожицы. Потом он с нарочито хитрым прищуром достаёт что-то из своего кармана. Дауни подходит ближе и видит чупа-чупс. У самого Холланда изо рта тоже торчит палочка чупа-чупса. ?Два ребёнка?, — со вздохом думает Роберт и шагает на расстояние, при котором его будет уже хорошо заметно. — Сестрёнка? — интересуется он с открытой улыбкой. Холланд бросает на него беглый взгляд, а потом снова поворачивается к плачущей девочке. Дауни немного озадачивает такое пренебрежение к своей персоне. — Нет, она потерялась. — Том поджимает губы и нервно смотрит на левое запястье. Роберт замечает его дешёвые резиновые часы. — Я опаздываю на кастинг, но и её здесь одну оставить не могу... Может, вы знаете её родителей? — Холланд оборачивается на Роберта с нескрываемой надеждой, буквально мольбой о помощи. Дауни пожимает плечами, мол, нет, я вообще тоже без понятия. Девочка тем временем немного затихает, с любопытством косясь на протянутую ей сладость. Она всё ещё борется с нерешительностью, а Том в это время вдруг улыбается ей. Видно, что Холланд умиляется ребёнку, хотя сам он выглядит не намного старше — по подсчётам Роберта ему лет шестнадцать. Вконец обескуражив этим Дауни, Том начинает кривляться, показывая не особо удачные клоунские пантомимы. Он то кружится, то пританцовывает, то приседает, то закрывает лицо. Вся эта сцена выглядит довольно несуразно, но план срабатывает: девочка перестаёт плакать и принимает чупа-чупс. Холланд самодовольно улыбается: — Не думал, что даже с маленькими девочками так сложно. У меня трое младших братьев, и их я мог успокоить за три секунды. — Том подмигивает в сторону ребёнка. — Женщины — народ загадочный. Последнюю фразу Холланд произносит с такой уверенностью, будто бы действительно со знанием дела, панибратски толкнув Роберта локтем, отчего Дауни не знает, как ему отреагировать: удивиться или рассмеяться. Единственное, что известно Роберту, — так это то, что они оба прилично опаздывают. — Сэр! Мистер Дауни! — словно бы из ниоткуда вокруг Роберта возникают несколько пар глаз. — Мы обыскались! Нам сказали, что вы попали в аварию. Как вы себя чувствуете? — Это была не авария, — отмахивается Дауни, отстранённо отмечая, как почему-то вытягивается лицо Томаса, который стоит и смотрит на него, не мигая. — Кто-то поцарапал дверцу и бампер моей ауди. Надо сдать на ремонт. До Роберта доносятся вздохи облегчения. — И найдите родителей этой девочки. Нам с Томом давно пора на прослушивание. — Он кивает Холланду, взглядом веля идти за собой. Тот семенит следом, не произнося ни слова. Дауни не понимает, куда делся самодовольный парнишка, которого он видел ещё пару минут назад. — Опаздывать — это очень нехорошо, Томас, — строго произносит Роберт, слегка обернувшись к парню, когда они доходят до лифта. Тот выглядит бледным, и понурый, как в трансе. — Эй? — Так вы Д-дауни? Роберт Д-дауни? — заикаясь и весь сжимаясь, произносит Холланд. Роберт хмурится. — Он самый. В чём дело? — Я снова вас спутал. Думал, что говорю с вашим каскадёром, а когда говорил с каскадёром, думал, что это вы. Всё наоборот... Роберт рассмеялся. Теперь ситуация прояснилась.На пробном прослушивании у Холланда мелко подрагивают ноги. Роберт замечает это, когда садится на стул возле не очень аккуратно заправленной кровати. По сценарию Том должен встать, пройтись немного по комнате и вести диалог с Робертом. Дауни с пытливой внимательностью ястребиного ока следит за каждым его движением, оценивая и изучая парня. Или подростка. Сколько Томасу лет?— Сколько тебе лет? Холланд вздрагивает от поставленного вопроса. Его брови слегка приподнимаются, он хлопает глазами, и на его лице появляется откровенно дебильная улыбка. — Де-девятнадцать. Роберт улыбается в ответ. То ли снисходительно, то ли искренне забавляясь чужой нервозности. Редко у кого можно встретить такой яркий спектр эмоций, нескрытый десятками профессиональных масок.Том подаётся вперед, натыкается на свой рюкзак, спотыкается и уже практически валится с ног, но Дауни успевает среагировать. Одной рукой Роберт хватает его за плечо, а второй — за талию. Они с Холландом практически падают на кровать, но Роберт держит его крепко. Том весь напрягается, съёживается и бросает на него быстрый взгляд, пытается сделать шаг назад, слегка надавливает на грудную клетку Дауни, а Роберт от неожиданного толчка теряет равновесие. Он падает — Холланд валится следом. Кто-то из операторов смеётся, Дауни смеётся тоже. Том, отмечает про себя Роберт, весь заливается краской. Лицо, уши, шея. Роберта это по-настоящему веселит. На светлой, практически бледной, коже парня контраст очевиден. Молоко, разбавленное кровью. Нежная, красивая субстанция, олицетворяющая собой робость. Роберт не отводит внимательного взгляда от Холланда, который растерянно лежит в его случайных объятиях, и думает, как же повезло, как же, наверное, легко будет управлять этим парнем. Если всё получится, у Дауни появится хорошая правая рука в лице Томаса, который безропотно будет содействовать ему в слежке за Индио. Роберт сможет контролировать ситуацию и держать руку на пульсе. Но прежде, чем он начнёт вербовать Холланда, тот должен пройти самую главную проверку. Когда прослушивание заканчивается, Дауни просит одного из коллег одолжить ему пару сигарет и зажигалку. Он ловит Холланда почти у выхода и, по-дружески закинув ему руку на плечо, тянет за собой в курилку. К их большому везению там в этот поздний час уже безлюдно. — Ты молодец, хорошо этого Паркера отыграл, — нарушает тишину Роберт. Том издаёт странный звук, прежде чем отзывается, всё ещё не поднимая головы:— Легко играть неуверенного подростка, когда ты сам по себе неуверенный человек. Похоже, он не особо знаком с голливудским этикетом и правилами поведения: тут в первую очередь принято убедить всех окружающих, какой ты независимый, уверенный, самобытный человек, которому палец в рот не клади — по локоть откусит. — Это мы типа сейчас резко перескакнули на новый уровень близости? — Дауни пытается разрядить атмосферу и перевести всё в шутку. — Минуя стадию ?оказать впечатление? переходим сразу на ?обезоруживающую искренность?? — Мы не успели познакомиться, а я уже всё впечатление о себе испортил. — Том чуть застенчиво мнётся, а потом издаёт нервный смешок: — Мне терять уже нечего, наверное.Роберт в очередной раз оглядывает его. Сутулая спина, тощие ноги; скорее всего, и всё телосложение полностью у него не блещет маскулинностью, но Дауни не может этого знать наверняка — мешковатая одежда Холланда скрывает все очертания его фигуры. Кучерявый — даже, можно сказать, лохматый. Странный рот, будто он спрятал что-то за дёснами. Роберт даже задумывается пару раз, нет ли там никаких веществ: ну, так, для придачи уверенности. Однако быстро отбрасывает эту идею, потому что Том хоть и выглядит упоротым, вряд ли он глуп настолько, чтобы употреблять наркоту прямо на кастинге. Необычная генетика, ладно. Если парню повезёт пройти проверку Дауни, то, возможно, публика даже полюбит Томаса за его необычную челюсть.Роберт предлагает Холланду прикурить. Тот не успевает ничего ответить, потому что Дауни, вытаскивая две сигареты из внутреннего кармана пиджака, громко ругается, понимая, что одну он безбожно сломал, и только вторая — чудом уцелела. Том смотрит в замешательстве, не произнося ни слова. Роберт понимает это по-своему.— Что? Считаешь негигиеничным таскать раковые палочки за пазухой? — он хмыкает, поднося сигарету к губам. Дауни чиркает зажигалкой и прикрывает огонёк ладонью, боковым зрением наблюдая за Холландом. — Я никогда не покупаю целую пачку. — И каждый раз стреляете у кого-то? Дауни пожимает плечами и делает затяжку. Потом протягивает сигарету Холланду. Том скукоживается, но старается держаться спокойно, и наконец осторожно прикуривает. — Сын за глаза зовёт меня капиталистической свиньей, может, он даже прав, — отчего-то Роберту становится смешно. Но смех этот не радостный, больше похожий на горестную усмешку. — Только я не жирный. И пачку я не покупаю просто потому, что не хочу вернуть старую привычку. Одной-то в день мне явно не хватит. Холланд молча кивает. Что ж, о том, что этот парень не курит, Индио ясен красен соврал. — А к дури как относишься? — Простите? — Холланд глухо кашляет в кулак, и Дауни резонно соображает, что парня такой вопрос, по всей видимости, застал врасплох. — Торчать нравится, говорю? — Что? — Роберта забавляют эти круглые глаза. Будто они вот-вот выкатятся из своих орбит и запрыгают по полу недружным ходом. Том выжидает долгую паузу, растерянно бегая своими огромными глазищами по лицу Дауни, явно пытаясь выцепить оттуда хоть какую-нибудь эмоцию-наводку, но Роберт сохраняет спокойное, любезное выражение и даже улыбается краешком губ. Это помогает, и Холланд всё-таки решает говорить без обиняков: — Нормально. Я не считаю это чем-то ужасным, нет ничего плохого в том, чтобы попробовать наркоту хотя бы раз в жизни. С кем не бывает, — оправдывается парень и запинается, поэтому Роберт протягивает ему сигарету снова, чтобы тот немного успокоился. Холланд мешкает с секунду, берет её в рот, втягивает воздух, а потом вдруг заходится кашлем. Дауни терпеливо изучает его, хотя, признаться честно, так ничего особенного в нём и не находит. Обычный подросток из той своры барыг и торчков, с которыми якшался Индио. Когда-то Роберт и сам был таким: краснел, бледнел, кашлял и не мог соединить слова в единую фразу, если кто-то из взрослых напрямик задавал ему конкретные вопросы по поводу конкретных пристрастий. Ничего удивительного в нервозности Томаса нет. Наконец парень отдышался и, некоторое время пожевав нижнюю губу, нерешительно заканчивает свою мысль: — Главное завязать с этим вовремя, успех в жизни не зависит от того, принимал человек вещества или держался от них на расстоянии пушечного выстрела. — Я тебя понял, Томас, — мягко улыбается ему Роберт и хлопает парня по плечу. От Холланда следует немедленно избавляться. Наркоши в составе Мстителей никому не нужны, ещё и обвинят потом Роберта в акте содействия себе подобным. Дауни тушит бычок и выбрасывает в урну. Они с Томом прощаются, и Роберт возвращается в кабинет. Он просматривает анкету Холланда, по нескольку раз включает и перематывает видео с его акробатическими трюками, с сожалением думает о том, как жалко теперь, что такой талантливый парень решил губить своё будущее наркотиками. Он куритЭтот твой Хохланд, который оказался ХоЛЛандА ты говорил, что он чистИндио, я не могу рекомендовать его[Сын]: бля, па, он точно не употребляет, я проверял, что за фигня Он куритМы вместе курили[Сын]: вместе? типо чё, всм? [Сын]: зачем сказал тогда что поможешь [Сын]: хотя бля забей я так и знал [Сын]: что не поможешьРоберт надавливает пальцами на веки, мигрень усиливается. Почва снова уходит из-под его ног. Он откидывается на кресле и включает одно из рандомных выступлений Индио в каком-то затхлом баре, ощущая, как к горлу подступает ком.Отдаю реверанс, я твой стресс, диссонанс, дисбаланс, Посмотри мне анфас, я террор в ренессанс — декаданс.Анархист? Пацифист? Утопист? Эскапист? Похуист! Аферист! Эгоист! Атеист! Но порой иногда ненавижу себя, отвергаю себя,Моя боль — это ноль, презирайте меня, закопайте меня!Прекрати! Говорить, как мне жить, что любить, что искать, Принимать, выполнять, понимать!Твою ма-а-а-а-ать! Экзистенциальная мука от ебучей скуки. Суки! Уберите от меня свои липкие руки, приглушите звуки! Псевдозабота, как ботокс, парализует мышцы, замедляет мысли, Въедается в глотку, как ржавые спицы, а ведь в подкорку вшиты: ?Ты чужой, ты другой, ты больной и дурной, Ну не ной, погоди, не глупи, ты живой?!?Роберт резко выключает запись и кладёт голову на стол.