I crave your taste all night long (1/1)

Донхек два дня не приходил в школу, его номер телефона Уен не знал, адреса тоже, хоть желанием с ним связываться он горел не сильно, но беспокойство всё же порой одолевало его. Двое суток он провёл наедине с собой, и эта идиллия в тёмной, маленькой квартирке на четырнадцатом этаже, откуда он наблюдал за чужими окнами и оживлёнными улицами, опустошал кружки горячего шоколада и воодушевлённо работал над текстами – в него вселяла жизнь: совершенно новую, свежую и готовящую для него то, чего он был лишён все те годы. С внезапным ощущением лёгкости он понял, что сейчас его не тяготит в этом мире ничего. Он абсолютно свободен в своём безграничном кругу одиночества, которого он так желал с самых ранних лет жизни. Теперь он волен самостоятельно познать себя и не ждать колких отрицаний его сущности от других. Слова людей, даже близких, никогда не касались его души или того, что вместо неё там находилось, но перестать их слышать он не мог, поэтому его восприятие мира сталкивалось с чужим, вызывая противоречия. Сейчас же он подвластен себе самому и при желании может отключить ту сторону, которая ему мешала. Но даже несмотря на то, что ему одному было комфортно, где-то внутри всё же к нему подкрадывалось странное ощущение — будто он упускает что-то очень важное. То, что кардинально может изменить его самого. Но это чувство только-только начало проявлять признаки своего существования, и обратить на это внимание Уен не посчитал нужным. Уже год, как он работает автором в одном малоизвестном корейском интернет-журнале. За свои статьи парень ничего не получает, но на большее, чем на опыт, он пока не рассчитывает. И именно в этом доме ему комфортнее всего писать, и в какой-то степени, он счастлив находиться здесь. Он нашёл способ разгружать свою голову от бытовых проблем и полностью отдаваться во власть моменту, научился подавлять плохое настроение обыденными ритуалами — такими как чтение, уборка с музыкой, приготовление еды и тому подобное. Где-то давным-давно, начитавшись об этих способах, он только сейчас поистине смог оценить их важность в своей жизни, и ведь правда, каждый человек может выделить для себя такие мелочи, способные круто изменить взгляд на мир, и вместе с тем изменить себя. Уен убеждён: счастье не заключается в другом человеке – каждый создаёт своё счастье сам и поддерживает его только благодаря себе. Донхек пришёл в школу и уже сидел за партой, когда в аудиторию вошёл Уен, а когда тот увидел вошедшего друга, непроизвольно одарил его наивной, сияющей улыбкой и провожал взглядом, пока он шёл к нему. Рамка оправы очков с левой стороны была приклеена к дужке тонким скотчем, но трещин на линзах не было и у парня это не вызывало никаких беспокойств, однако почему-то Уен сразу обратил внимание именно на эту деталь, хотя лицо его только-только оправлялось от синяков, о чем стоило бы побеспокоиться. Уен не спрашивает о самочувствии, не расспрашивает о прошедших днях. И как приятно, думает Донхек, ему сейчас чувствовать его присутствие рядом – просто без лишних слов – это придаёт ему уверенность в себе. До начала урока они перекидываются несколькими фразами, и на этом их разговор заканчивается, но Донхек так и не стирает с лица улыбку, даже когда входит учитель и начинается урок. На обеде парни вместе идут в столовую, где их уже поджидает Джехен, и, как только те садятся за свободный стол, подходит к ним. Стоя позади ничего не подозревающего Уёна, он кивком указывает Ли убраться, который, сперва притупив глаза, удивлённо на него смотрит, и только несколько секунд спустя, ничего не объяснив другу, освобождает место. Парень нежно кладёт руку ему на плечо, и Уен, опешив от неожиданности, собирается встать, но рука начала давить, не позволяя пошевелиться. — Пообедаем вместе, — прошептал ему грубый голос старшего. Уен только закатил глаза, сделав незаинтересованный вид, когда понял кто это. Рука по-хозяйски скользит по опущенному плечу, и тот уже садится напротив, не сводя свои чёрные, горящие желанием глаза от холодного взгляда младшего. – Хочешь, поедем в лучший ресторан в городе, и я угощу тебя самыми изысканными блюдами?Это не первая попытка старшего привлечь к себе внимание. Он приходил к нему каждый день, надеясь хоть как-то его заинтересовать. Но тот, как непробиваемая сталь, холодно отвергал все его попытки, при этом никогда не показывая раздражения, злости или ненависти, из-за чего старший сам себе давал надежды. — Обойдусь, – ?балабол?, подумал у себя в голове Уен, но не желая влезать в неприятности, он только безразлично уворачивается от него. — Ладно-ладно, совсем забыл, что ты у нас благородного происхождения – тебя такими вещами не возьмёшь, — с улыбкой на лице говорит парень. – Ну давай же, Уен, хоть раз сделай вид, что тебе интересно, или же переступив порог этой школы, ты так и не понял, где оказался? — Хочешь потешить своё самолюбие — найди себе ровню и развлекайся. — Говоришь, что мы разного уровня? – с ухмылкой выгибает он бровь и медленно постукивает пальцами по столу, будто выжидая чего-то.— Не переживай – я на самом низу, – слова медленно, вытягивая каждую букву долетели до сознания Джехена, и его улыбка мгновенно спала с лица, на долю секунд выражая полную капитуляцию. Пальцы замерли в воздухе, не коснувшись основания. Отстранённость во взгляде Уена совершенно безжалостно била по его тщеславию, но ни перед ним, ни перед кем-либо другим он не мог потерять лицо и так легко сдаться. Эти слова и взгляд стали ключевыми частями пазла, составляющего мнение о младшем, и окончательно развеяли сомнения в его сердце, теперь отступать было поздно и то, что он любым способом должен получить этого парня, намертво пропечаталось в нём. Джехен улыбнулся. Все свои мысли он умело скрыл за приятной и немного даже невинной улыбкой.— Что же ты так себя принижаешь, мне-то прекрасно известно откуда ты, кто твои родители, где ты раньше учился, и ?низом? это не назовёшь, — улыбка так и сияет на его лице. – А что до меня, то я всего лишь президент этой скупой школы – ничего более, и не буду врать, мне хочется иметь связи с таким, как ты. — Какое имеет значение, как я жил раньше, если сейчас живу в Сонпагу, учусь, как ты сказал, в скупой школе и без родителей. Не трать время зря, то, что мне не нравится изначально, не понравится никогда, — не торопясь, взяв поднос с едой, он идёт к выходу. Донхек ждал его всё это время недалеко от выхода, облокотившись о стену и опустив голову. Увидев друга, Уен сразу подошёл к нему и предложил пройтись пока не начался урок. О чём они говорили, Донхек не спрашивал, уверенный в том, что тот сам расскажет, если захочет. Джехен, сидя за пустым столом, уставился куда-то в сторону, всё глубже уходя в свои мысли. В Сеуле есть хорошо обустроенный район Сонпагу, где находятся достаточно дорогие развлекательные и торговые центры, высотки с немалой стоимостью, да и в целом жизнь там очень дорогая. Но есть в городе ещё один Сонпагу – жилой комплекс, который расположен недалеко от школы. Этот комплекс был одним из первых многоэтажных домов, построенным в Сеуле после освобождения от японской оккупации. Президент компании спустя некоторое время после завершения строительства умер, и его наследники, разделив имущество, продали комплекс по отдельности. Семь многоэтажек упали в цене в одночасье, из-за чего собственники не следили за благоустройством и безопасностью. Он знал, что Сан живёт в одном из этих домов, но то, что возможно, рядом живёт и Уён, не могло не заинтересовать его. Ему ничего не стоило попросить личное дело парня и убедиться в своих догадках, но то, что он обнаружил, изучив документ, выбило его из колеи. Тот же дом, та же квартира и в строке ?опекун? стоит имя матери Сана. Пришлось проверить всё несколько раз прежде, чем точно быть уверенным в том, что это правда. Сан и Уен живут вместе. Чувства внутри сменяли друг друга невероятно быстро, всего его одолевала обида на Сана, он злился и ревновал, но больше всего он проклинал себя за наивное доверие. Сан ведь знал, что ему нравится Уен, но ни разу не упомянул о том, что они живут вместе. Джехен чувствовал, будто его водили за нос, и что наверняка они вместе смеялись над ним. ?Какой же я идиот?, не переставая ругал себя парень, и вся злость на себя медленно и плавно перешла на Сана. Во время прогулки Донхек рассказывает Уену о школе, рассказывает о самом здании, и не переставая критикует архитектора, взявшегося за это сооружение. ?Оно ужасно?, чуть ли не с отвращением утверждает парень, и Уен не без подсказки замечает все неровности и лишние детали в здании, соглашаясь с другом. Донхеку кажется, что прошла целая вечность с тех пор, когда он в последний раз был так воодушевлён и счастлив. Его слушают, не перебивая, с ним соглашаются без лести и при необходимости ему задают вопросы, на которые он так хочет отвечать. Снаружи Уен казался ему ужасно сложным и даже немного надменным, но теперь он видит, как точно утверждение, что внешность обманчива. Ему хочется говорить с ним, и как приятно становится на душе, когда он видит на чужом лице горящий интерес. Они не говорят об учениках, будто сейчас вокруг них строится новая система, оставляющая позади прошлую, к чему не прикладывает руку человек. Они не придерживаются одной темы, бегая от одного вопроса к другому – пробираются до самых потаённых закоулков давно нечистой власти. Но с особым трепетом говорят о состоявшейся культуре, а когда разговор забрёл к рисункам Донхека, он загорелся особым пламенем, он давно мечтал поговорить об этом с кем-то, кто по достоинству сможет оценить его идеи и стиль. Уен рассказал ему о сестре, которая незадолго до смерти устроилась в японскую компанию анимации, и этот факт настолько восхитил Донхека, что он не переставая расспрашивал о ней. Слушая друга, он вдруг поник в свои мысли, опустив голову, раздумывая о том, что рисует сам. Ему кажется, что его работы всецело состоят из неточностей, недоделанных деталей и грубых ошибок. Неуверенность так и клеится к нему тяжёлым магнитом, и от этого он никак не может избавиться. Раньше он не придавал этому ни малейшего значения, ибо сказать точно, что это дело всей его жизни, он не мог. Но с появлением Уена и его заинтересованностью, Донхек загорается мечтой – она почти заполнила его и вот-вот норовит всего его обуздать. На предпоследней перемене они поднимаются на крышу, где хранится весь школьный непригодный для работы инвентарь. Вид, открывшийся перед ними, не оставил равнодушным даже Уена, редко что-либо замечающего в красках природы. Небо с самого утра было затянуто тучами, а с каждым прошедшим часом мрачные оттенки вырисовывались на облаках всё четче, что вызывало ощущение сдавленности, будто земля это всего лишь мрачный бункер, где они были совершенно одни и никто не мог им мешать. — Если ты не будешь учиться на своих ошибках и становиться лучше, то нет смысла вообще что-то начинать, — говорит ему Уен, не смотря даже в его сторону. Донхек опустил голову, разбираясь в сказанных им словах. Он всегда всего боялся и никогда не брался за что-то, что может вызвать у людей неправильное представление о нём или их ненависть к себе. — Тебе легче – что подумают люди тебя не беспокоит.— Почему тебя это должно беспокоить? – всё с таким же спокойным, устремлённым вдаль взглядом, спрашивает он. – И вообще, причём тут другие люди? — Я это не контролирую – я думаю об этом постоянно. Это въедается в мою голову и не покидает меня, пока я не останусь один. Это как болезнь – ты не можешь не думать о ней. Даже если они все будут стоять спиной ко мне и не видеть меня – мне всё равно будет казаться, что они плохо думают обо мне. Оно всё тут, — указывает на голову чуть медля и поднимая глаза. – И мне кажется это неизлечимо, – Уен поворачивается к нему и, откинув голову набок, вопросительно на него смотрит, вглядываясь в самую глубь его светло-карих глаз.— Странный ты. Разве в первую очередь ты должен думать не о себе? Донхек не ответил. Ему сложно объяснить это состояние, потому что он видит, что тот просто напросто его не понимает. Приведи он самое точное определение своего чувства, Уен бы всё равно не смог его понять, а фальшивое сопереживание Донхеку от него не нужно. Даже когда люди говорят, что понимают, и пытаются поддержать, оставаясь рядом опорой – они лгут и это не их вина. Но благо, Уен оказался не таким.После школы Чон идёт в магазин закупить продуктов, и набрав всё необходимое, довольный спокойным днём, он идёт домой. Под вечер впервые за долгое время в Сеуле наконец пошёл прохладный дождь, который практически до нитки намочил парня, не успевшего добежать до подъезда. Лето в этом году намеревалось закончиться быстро – об этом предупреждали туманные утра и прохладные вечера, но днём, как обычно, бывало жарко. И этот дождь застал парня врасплох. Войдя в мрачный вестибюль, в котором очень редко горел свет, парень сразу идёт к лифту, находящемуся напротив входа. Консьержа на месте не бывает никогда, и Уен даже не уверен, есть ли он вообще в этом доме. Электричества не оказалось, и пришлось идти к лестницам на правой стороне от входа, между которыми стоят металлические решётки с открытыми дверьми. Смотря перед собой и держа в обоих руках продукты, он доходит до лестниц и видит сидящую на первой ступеньке плачущую женщину в огромном сером кардигане с большим картонным ящиком напротив, упирающимся об её колени. Она поднимает на него свои заплаканные глаза и на мгновение замолкает, встретившись с ним взглядом, и неожиданно снова пускается в плач. Уен поначалу теряется и на несколько секунд замирает, но сжав сильнее ручки от пакетов, он обходит ящик и женщину, пытается пройти сквозь маленькую щель между женщиной и перилами, но та неожиданно хватает его за кисть руки, от чего он вздрагивает. Их глаза встречаются вновь и некоторое время не сводятся друг с друга.— Я не могу поднять его наверх, — рыдает она. Уен расслабляется, медленно отдёргивает свою руку и спускается обратно. Кладёт пакеты на пол и берётся поднимать ящик, при этом он не произносит ни слова. На вид совсем лёгкий в реальности оказался слишком тяжёлым, чтобы попытаться одному его даже сдвинуть с места.— На какой вам этаж? – интересуется он, немного недоумевая от такой тяжести.— На восьмой, — перестав плакать, только спустя минуту отвечает женщина. На это он только вздыхает. – В этом доме одни пенсионеры, пьяницы да одинокие женщины живут – никто не поможет, — видя озадаченный вид парня, как бы отгоняя любые другие возможности ей помочь, говорит она. Уен достаёт телефон, набирает Сана, номер которого дала Сура. — Это Уен, – представляется парень, как только тот отвечает на звонок. – Ты долго ещё? – на вопрос Сан не отвечает и вешает трубку. Сильнее Уен удивился бы, если бы тот с энтузиазмом ответил ему или хотя бы с одолжением. Женщина следит за каждым его движением, будто по лицу его может читать, что ему ничего не стоит просто взять и бросить её здесь одну. Он бы бросил – для этого ему не помешает ни совесть, ни мораль, но он сам видел, какие люди живут в этом доме и может с уверенностью сказать, что ей тут никто не поможет, да и ящик этот всё-таки когда-нибудь нужно будет убрать. Несколько минут парень стоит, держа в руках телефон, а после садится рядом с ней. Женщина перестаёт плакать, некоторое время никак не реагирует на парня, но мешкаясь всё же начинает разговор:— Я никогда раньше тебя тут не видела, недавно переехал? — Да, — обхватив руками колени, он положил на них подбородок и опустил глаза на пол, надеясь, что её заинтересованность быстро пройдёт. — Там, в ящике, лежит посуда, которую я буду украшать на заказ, — объясняет она, хоть он и не просил. Уен не показывает безразличие, не пытается от неё отстраниться – он чувствует рядом с ней, с той, которую впервые увидел, покой, будто только сейчас можно вдоволь отдышаться и отдохнуть, потому как после, у него не будет на это времени. — А чего ты ждёшь? – неожиданно спрашивает она. Уен сам непонимающе поднимает на неё свои глаза, сам так и не зная ответ на этот вопрос. Прошло минут десять прежде, чем кто-то из них решился нарушить нависшую в помещении тишину. Что-то бессвязно пролетело по воздуху, но суть сказанных слов было не понять – они одновременно поднимают глаза и видят входящего в коридор Сана, с кем-то болтающего по телефону. Парень замирает в проходе, смотря на жалкий вид сидящих на лестнице двоих. Уен немного высох, но всё равно выглядит выжатым и растрёпанным, как бездомный щенок; глаза женщины распухли от слёз. Всё объяснив, Уен хватает ящик с одной стороны, а Сан с другой. Женщина берёт его пакеты и следует за ними, мельком подглядывая, чтобы они шли правильно. Когда парни берут ящик, их пальцы нечаянно соприкасаются, но Сан первым отодвигает их и делает это, пытаясь себя не выдать, не показывать своего презрения. Уже через пару этажей, они останавливаются отдышаться, размять руки и снова берутся за тяжесть. Наконец, добравшись на восьмой этаж, они со вздохами кладут его на пол, пока женщина возится с паролем в дверях. Сан в сторону младшего не смотрит, а тот в свою очередь становится безразличным и отстранённым от всего вокруг, лишь своим пустым взглядом наблюдает за действиями женщины. Ящик благополучно оказывается в квартире и тут женщина чуть ли не на коленях благодарит их и начинает предлагать несколько скомканных купюр. Уен сразу их покидает, даже выслушивать её благодарностей не стал, из-за чего Сан разозлился ещё сильнее, поклонившись идёт за ним. Помещение освещается только тусклым уличным светом, попадающим из маленьких окон напротив лестниц. Поменяться местами им пришлось, поднявшись на несколько этажей выше. Уен остановился размять руки из-за пакетов, а Сан в это время быстро обходит его, не забыв бросить в его адрес ехидное ?слабак?. На площадке тринадцатого этажа Сан замедляет шаги, почти останавливаясь, ожидая, пока тот поднимется выше и наконец потеряется из виду, но Уен не без интереса направляет на него свой взгляд, словно выжидая его дальнейшие действия. Когда он поднимается и встаёт на один уровень с ним, между ними остаётся расстояние в метр, которое Уен медленно, не задумываясь, сокращает. — Ты не пойдёшь домой? – младший имеет привычку задавать ему вопросы настолько наивно, что порой кажется, будто между ними царит что-то наподобие идиллии, вместе с уважением и взаимопониманием, свойственным любящим друг друга людям. Сан, еле сдерживаясь от злости, потирает виски и вздыхает, надеясь не потерять самообладание рядом с ним. Странно то, что каждое сказанное Уеном слово в его адрес моментально разжигает в нём ярость, смешанную со странным чувством собственного убожества. Младший не понимает, молча стоит напротив, и даже брошенный в его сторону угрожающий взгляд ни на секунду его не испугал. Другой бы давно опустил глаза, попытался бы улизнуть, лишь бы не быть под его прицелом, но не он – Уен словно ребёнок, который видит только то, что хочет видеть, и не имеет привычки усложнять то, что на самом деле сущий пустяк. Сан для него с первого дня был тем, кому он обязан своей хоть и не сладкой, но жизнью здесь – на свободе. Он тот, кто дал ему дом и в его представлении старший не сделает ему ничего, что могло бы его ранить, сколько бы тот не угрожал. — Иди один, — наконец бросает Сан, и ещё больший интерес заиграл в пустых глазах младшего, и явно показались смахивающие на улыбку изгибы губ.— Ты идёшь к ней? – указывает глазами на дверь позади Сана. Тяжелая рука старшего со всей силой толкает парня и этой же рукой сразу хватает его за рубашку, так что тот, сжав в руках пакеты, не успев ничего осознать, резко оказывается на краю площадки, нависая над подъёмом. Пакеты так и весят в его руках, которые он не может отпустить, то ли из-за страха, лавиной окутавшего его, то ли инстинктивно, не позволяя себе такой оплошности – испортить продукты. Сан держит парня чуть ли не на воздухе, давая ему понять в каком положении он находится и какой силой сейчас обладает старший. Глаза его непривычно расстроены, нежели злы – они смотрят с такой горечью и скорбью, будто вот-вот пустятся в плач. Рука непроизвольно сильнее сжимает чужую ткань, глядя в глаза Уена и наблюдая в его взгляде озадаченность. Всё произошло слишком быстро, чтобы младший давал отчёт происходящему, и свои эмоции он никак не может скрыть, как бы яро он не считал себя бесстрашным и безэмоциональным. Не столько страх упасть, сколько непредсказуемость его действий приводит Чона в замешательство, и, как он признаёт, вызывает у него страх. Секундная скорость действий Сана настолько поразила младшего, что ничего кроме восхищения он просто напросто не может испытывать к нему. Поразило его и то, с какой точностью он выхватил его, не дав упасть, ведь одно неверное движение могло привести к его гибели.Тишину вдруг нарушает усталый вздох Сана и в нём сейчас будто заканчивается сила, которую ему нужно восполнить, а Уен нарочито этому мешает, бесполезно расходуя его ресурсы на себя. Несколько долгих и тяжёлых минут практически прямого предупреждения со стороны Сана, топят между ними напряжение, находившееся с ними постоянно, с самой первой их встречи. — В следующий раз я могу и не удержать, будь осторожен, — наконец произносит он со спокойным голосом, опуская при этом глаза и притягивая к себе совсем лёгкое тело. Уен так и продолжал стоять, наблюдая, как теряется его силуэт за чужой дверью, набрав пароль и войдя в такой хозяйственной манере, словно это его квартира. Каждый пройденный шаг давался парню невероятно тяжело, полностью оказавшись во власти своей необузданной головы, внаглую отрицающей любое проявление внимания со стороны сердца. Двадцать восемь ступенек, на каждой из которых он оставлял своё безразличие, и единственное, что держало его сердце в бесчувственных кандалах – эгоизм. ?Неужели, — спрашивает он себя, — я могу чувствовать что-то подобное к человеку, желающему причинить мне одну только боль?. Сан вернулся к пяти часам и, как будто он точно знал время прибытия мамы, опередил её на двадцать минут. Запах ароматного ужина заполнял всю квартиру, и у самого входа Сан простоял некоторое время, прежде чем, собравшись, войти к занятому готовкой парню. Старший быстро сполоснулся и, переодевшись, сразу занял место за столом, который Уен к тому времени уже накрывал. Рисовые шарики и соусы одними из первых оказались на столе, на который с голодными глазами смотрел Сан, уже готовящийся наброситься на еду, хотя он быстро получает приказ ничего не трогать пока все не сядут за стол. Тушеную курицу с рисом и гарнирами парень подал в последнюю очередь, когда уже Сура присоединилась к столу. Дождь за окном прекратился, и к этому времени дали свет.— Я сегодня получила выписку из банка о погашении кредита, ничего не хочешь мне сказать? – так, невзначай начала женщина, прямо посредине трапезы. Сан моментально перестал жевать, но глаза поднять не торопился, подыскивая разумную отмазку у себя в голове. – Откуда у тебя деньги, Сан? — Собрал. Ты же знаешь, я подрабатываю иногда после школы, – произошло то, чего она боялась больше всего на свете – Сура замечает, как её сын на глазах угасает. Он будто тонет каждую прожитую минуту и каждый раз, выплывая, он теряет что-то очень ценное, для человека жизненно необходимое. ?Я его потеряла?, эхом доносится в её голове и будь она хоть чуточку посильнее, какой была раньше, ей бы ничего не стоило его вернуть, одним лишь словом его к себе подозвать и больше не позволять ему тонуть. Но только она знает, как много сил она потеряла на этом пути и, к сожалению, до сына она дойти не успела. — Подрабатываешь? – кладя приборы на стол, своим тихим голосом произносит она. – Я пашу как лошадь на трёх работах круглосуточно и не могу выплатить хотя бы один жалкий кредит, а ты одной подработкой смог погасить половину всего долга? Не лги мне, ответь, где ты взял деньги? Вчера…— Не начинай, — вырывается у парня, больше всего сейчас желающего покончить с этим бессмысленным разговором. А ведь вчера, говоря с ней так откровенно, он понимал, что рано или поздно это аукнется ему, и в какой из ситуаций она припомнит об этом инциденте, стоило только гадать. — Ты их украл? – подняв на неё свои полные злости глаза, парень несколько секунд молчит, не веря в услышанные от матери слова. Если есть на свете болевой порог, переступив который можно наконец закалить сердце, то Сан этот порог сейчас перешёл и, получив ещё один такой удар, он переживёт его без потрясений. Мама солгала ему вчера: она возненавидит его, как только узнает, чем он занимается, и эта правда бьёт его больнее, чем жизнь. И в этом нет её вины, она такая же жертва обстоятельств, о чувствах которой никто и никогда не спросит. Этого не сможет понять человек, не носивший под сердцем своего ребёнка девять месяцев и чьё биение сердца каждый божий день заставляло жить. Никто кроме самих матерей не сможет поистине понять, каково это, разрываться на части, где разум осуждает своё чадо, а сердце, с ним не соглашаясь, готово любую погрешность простить, только бы рядом быть. Сан уже готов был что-то ответить, как младший внаглую вступает в разговор, опережая его.— Это я ему их дал, — неожиданно для всех говорит Уен и оба направляют на него свои глаза.— Ты? – непонимающе смотрит на него женщина. Сан, до этого спокойно сидевший рядом с ним, теперь непроизвольно сжимает руку в кулак, продолжая сверлить его то ли вопросительным, то ли ненавистным взглядом. — Отель ведь продали… — пытаясь собраться, почти про себя мямлит парень. Ничего сильнее вранья он не призирает в жизни и никак себе признаться не может, что это потому, что сам этому, порой очень нужному в жизни, мастерству так и не научился. – Мне деньги всё равно не нужны. А мы… мы ведь семья.— Что значит не нужны? Как ты собираешься поступать в университет? — К тому времени Сан наверняка мне их вернёт, — увещевает младший, оказавшись будто в клетке, где каждый неправильно сделанный шаг может стоить ему жизни и самый хищный зверь сидит по левую руку от него в нескольких сантиметрах, так и норовя взглядом свернуть ему шею. А, когда женщина, расслабившись, ушла в свои мысли, продолжив кушать, Сан тянется к нему и совсем шёпотом на ушко произносит:— Ты нарываешься на… — Сан оцепенел, услышав столь приятный запах, исходящий от парня, совсем непривычный для такого места: запах свежести и морского бриза. То, что запахи могут переносить человека куда-то, Сан узнал только в это мгновение, когда каждый сделанный им вздох всё дальше, к лучшему, его уносил. Где-то там светит тёплое, летнее солнце, вокруг полно ярких красок природы и шумит морской прибой, ударяясь о высокие каменные валуны. Ему хватило секунды, чтобы оказаться там, где он не чувствует себя ничтожным, где может легко вздохнуть и ни о чём больше не думать. Сан почувствовал то, что не мог даже вообразить все эти годы – он всем нутром ощутил счастье. Голос старшего на удивление прозвучал тихо и лояльно, что в очередной раз топит в Уене былую уверенность в себе. Умеет ведь Сан говорить так, чтобы собеседник сомневался в смысле сказанных им слов и Уен не сразу улавливает их суть, только немного повернув голову и оказавшись не только под прицелом его глаз, но и в жалком сантиметре от его лица, чувствуя его дыхание, он приходит в себя. Пока способность разумно мыслить не покинула его, он отодвигается от старшего и опускает голову. Сан медленно отстраняется тоже, но полностью отойти от испытанного всё равно не может. Сура провела ночь дома и под утро, пока мальчики спали, ушла на работу. Мысли грызли её даже во сне, в каждом из которых она видела своего сына, и только с мольбой и со слезами на глазах она пробуждалась от кошмаров, прося высшие силы сохранить ей здравый ум. Почему, всегда думала она, люди так боятся умереть, ведь нет более щедрого божьего дара, чем упокоение души, которое можно обрести только в гробу. Покой – высшее из блаженств, роскошь, которая ей не по карману. И сколько бы она себя не переубеждала, внутри неё борются любовь и ненависть к сыну, который, не желая этого, лишает её этого покоя. Свет восходящего солнца льётся на влажный асфальт сквозь просветы между домами, но на окна домов не добирается, будто щадя бедных, сонных жителей. Рука Сана медленно скользит по чужому лицу, пока тот так крепко спит, что тело его не подаёт никаких признаков жизни. То, что Уен уснул в таком же положении, в каком спит сейчас, старший уверен, потому что сам последним лёг и подолгу уснуть не мог из-за разных дум. Даже касание холодных пальцев не заставило того пошевелиться и Сан начинает сомневаться дышит ли он вообще. Поднявшись на колени, старший неуверенно тянется к нему и, нависая над ним, оперевшись руками о матрас, прислушивается к его дыханию. Губы младшего изгибами сложены вместе, и Сану приходится почти вплотную прижаться к его лицу, чтобы хоть что-то почувствовать. Этот запах вновь истязает его рассудок, заполняет ими лёгкие и некоторое время старший так и стоит, закрыв глаза, вдыхая аромат и прибывая в иллюзии, но не успевает он вдоволь насладиться мгновением, как Уен в полусне еле-еле открывает глаза и озадачено наблюдает за его движениями. Их лица в жалких сантиметрах друг от друга, одно неверное движение, и губы их соприкоснутся. — Ты… чего, — бубнит младший. Сан облегчённо вздыхает, быстро садясь на свой матрас и только через пару секунд бьёт кулаком по его бедру.— Почему ты, блять, не дышишь, когда спишь? – кричит на него старший, наблюдая, как парень уже встаёт, держась за больное место, в недоумении и до сих пор, находясь в состоянии шока. Что именно заставило его так разозлиться, Сан не знает, но то, что в какие-то доли секунды, он за него испугался, признаёт без сопротивлений. Родители Уена часто беспокоились о том, что их сын не двигается во время сна и как будто не дышит, хотя самого Уена это никак не тревожило. Как оказалось, это всего лишь присущая ему поза для сна, и со временем к этому все привыкли. И дышит он нормально, только беззвучно и незаметно. — Как я, по-твоему, сплю, не дыша? – Тот ничего не объясняет, шипит на него, да убийственным взглядом прожигает. Уен только-только начал приходить в себя, но что от него хочет Сан, понять так и не может, лишь, зажавшись под одеялом, наблюдает за ним.Раздражённый, Сан выходит из комнаты и сразу идёт в душ. Уен уснуть так и не смог больше, поэтому идёт на кухню и на быструю руку жарит обоим яичницу и варит кофе, Сану покрепче. Некоторое время спустя парни меняются – Уен спешит в душ, пока другой накрывает готовый завтрак на стол. Не успевает младший забраться в душ и включить воду, как его вновь второпях прерывает Сан и, отдёрнув шторку, что-то невнятно спрашивает. Тот, не обращая внимания на вид парня и на льющуюся воду, протягивает руку и быстро отключает её. — Ты оставляешь воду включённой, когда пенишь голову? – выдаёт старший, чем не может не вызвать ещё большую озадаченность у парня. Сан закатывает глаза и демонстративно вздыхает, когда тот неуверенно-медленно кивает. – Жить с тобой, чёрт бы тебя побрал, слишком дорогое удовольствие. Старший не выбрасывал из головы слова Уена о проданном отеле, и он вполне обоснованно мог потребовать у него оплачивать половину платежей по квартире, по крайней мере, если бы захотел. Но сколько бы он не ругался с ним и не злился на него из-за, вроде как, мелочей – требовать от него чего-то большего, что он хотел бы отдать сам, Сан считает сверхнаглостью. Требуя от него денег, можно было бы смело загнать себя в угол и признать своё поражение перед ним, но даже не это сдерживало его – он не хочет жить с мыслью, что собственными руками потянул его с собой на самое дно, откуда никто и никогда не выбирался чистым. Уен вызывал у него чувство ненависти не потому, что он ему мешал или был лишним, а потому как тот априори не рождён для такой жизни в этом смраде бедности и отчаяния. И было бы печально смотреть на то, с какой скоростью гниёт его чистое сердце, потому что Сан своё уже испоганил.— Почему ты молчал о деньгах? Боялся, что я заберу их у тебя? – невзначай расспрашивает Сан, продолжая набивать рот едой. — Ещё чего, — фыркнул младший, делая глоток кофе. – Если бы ты даже захотел их забрать, не смог бы. — Ты плохо меня знаешь, я могу выбить деньги у кого угодно. — Ну-ну, — язвит тот. – Тогда тебе не составит труда выбить их у банка.— Что? — До совершеннолетия все деньги остаются на банковском счёте, и я не могу ими распоряжаться. — Какой лжец, — изумлённо выносит старший, будто тот совершил что-то постыдное и из ряда вон выходящее. – Ты меня хотел прикрыть несуществующими деньгами, вот придурок. — Ничего я не лжец, они ведь мои и через пару лет я смогу их снять, — обиженно говорит Уен, но не получив одобрительного ответа от старшего, всё продолжает увещевать о том, что он полноправный хозяин этих денег, и что они в любом случае окажутся у него. Парни вместе выходят и, спустившись на улицу, сразу замечают стоящий чуть ли не у самых дверей чёрный затонированный ?мерседес?. Из задней двери машины выходит Джехен, заметив парней. Сан идёт впереди, и увидев Джехена, останавливается и ждёт, пока тот подойдёт к нему, Уен же стоит позади него. Нежная улыбка парня держалась на его лице с того момента, как он вышел из машины и, одарив ею Сана, он здоровается с ним. — Ты ведь не будешь против, если я отвезу Уена в школу? – всё с той же невинной улыбкой спрашивает парень.— Пф, — закатив глаза бросает тот и уходит.— Я против, — в надежде быстрее потеряться из виду, Уен даже не смотрит в его сторону и спешит уйти, как парень хватает его за локоть и притягивает к себе. — Мне столько нужно тебе рассказать.— Я не хочу тебя слушать.— Даже если это касается Сана? – Уен замялся, и это выдало его с потрохами, что не могло не огорчить Джехена, но сияющая на лице улыбка всё тщательно от него скрыла. Лучше других понимая природу таких реакций, Джехен поторопился надавить на него, чтобы полностью стереть сомнения. – Как только ты узнаешь, что представляет собой Сан, ты навсегда изменишь о нём своё мнение, — некоторое время Уен провёл в раздумьях.Дорогой чёрный автомобиль, совершенно не вписывающийся в эту серую атмосферу слякоти и плесени, медленно проехал мимо спокойно идущего Сана. Разрываясь от сомнений, парень остановился, не решаясь развернуться и посмотреть, сел он к нему или всё-таки идёт за ним. На миг выключились все звуки вокруг и, слушая только разбушевавшееся сердце, сам не понимая отчего, он повернулся. Глаза вдруг округлились в растерянности и разочаровании, даже руки как-то безжизненно опустились. Позади никого не оказалось. Уен уехал. ?Он такой же, как и все?, пронеслось в голове парня прежде, чем тот успел принять тот факт, что невозмутимый и гордый Уен так легко принял его ухаживания. Сан мысленно бил себя по лицу и приказывал очнуться, не позволяя таким глупым мыслям застилать разум и оказывать на него влияние. В конце концов между ними ничего не было и не будет никогда, тогда с чего ради Уен не должен принимать чужие чувства, тем более, когда это человек с блестящим будущим и большими возможностями. ***Тишину в школьном коридоре заглушают быстрый и неуклюжий от волнения бег и громкое дыхание. Это Чон бежит, что есть силы, в надежде успеть прежде, чем его друга предадут расправе. Урок давно начался, а Донхека всё не было, и только спустя ещё некоторое время, парни на задней парте стали ехидно обсуждать ?суд? над Дон-Ттоном, который в этот раз точно получит от Сана. Уен вскочил и выбежал из аудитории, не обратив никакого внимания на объясняющего что-то у доски учителя. Сердце его бешено билось и лёгкие всё сильнее и сильнее сжимались, пока он, позабыв обо всём, отчаянно, еле волоча ноги, поднимался на крышу здания. Злость, ненависть, гнев – всё это он впервые почувствовал, отказавшись слушать свой эгоистичный разум, им полностью овладело неестественно редкое чувство ответственности за друга. Он знал Сана, и он мог его попросить не трогать больше Донхека, но Уен этого не сделал. Не сделал, приказав себе не вмешиваться в чужие дела. Но как он только раньше не понял, что тот ему далеко уже не чужой – он привязал его к себе, но так и не осмелился признаться, что до глубины души привязался сам. Выбежав на крышу, парня сразу ударил яркий солнечный свет, и только сделав несколько шагов вперёд он точно смог рассмотреть, что происходит. Внутри будто кипел котёл смолы, выжигая внутренние органы, дыхание его замедлялось и дышал он через раз, моментами сглатывая боль. Донхек лежит с открытыми глазами, со лба его стекает алая кровь, испачкав всё лицо. Он лежит, почти не подавая признаков жизни, а ребята, услышав его тихие стоны, загораются ещё большей радостью и продолжают топтать его, при этом не забывая как-то колко оскорбить. Пальцы Донхека медленно потянулись в сторону Уена, будто он увидел спасательный круг, который точно сможет вытащить его из этого моря страданий. Сан стоял в стороне и курил, оперевшись о сломанный письменный стол, на котором верх ногами стоял ещё один. Парней, избивающих Донхека, было трое, и каждый по очереди приступал к наказанию, а когда один из них увидел, как тот начал оживляться и протягивать руку к вошедшему другу, то со всей силой подошвой кроссовок наступил на пальцы, не забыв хорошенько их размазать. Несчастный, весь измазанный кровью и слезами, хрипя выдавил из себя протяжный крик. В бесконечной агонии метается сердце Уена, не способное смириться с тем, что видят его глаза и слышат уши. Парень вновь начинает бежать, не отрывая взгляда от мечущегося от боли и прижимающего к груди руку друга. И в паре шагов от его спасения, Уена хватают за запястье и силой волокут назад – ещё дальше от Донхека. Это Сан, озлобленный безрассудством парня. Лицо младшего скривилось от отвращения к тому, кто стоит рядом с ним и сжав руку в кулак он попытался выбраться из его хватки, но Сан настойчиво сжимает запястье так, что костяшки на руках побелели. Уен отрывает глаза от друга и презрительно переводит их на Сана. — Уходи, это тебя не касается.— Жалкая продажная шкура, – шипит он медленным и мягким голосом, и всего нескольких слов хватило, чтобы от головы до пят вызвать у того мурашки и бушующий шторм, уничтожающий всё на своём пути. Это была последняя капля, которая моментально взорвала в нём всю ту ненависть, которую он так долго копил и пытался в себе заглушить. Не успел Уен пожалеть о том, что сказал, как первый удар кулаком приходит ему по солнечному сплетению, от чего тот скрючившись от боли на мгновение перестаёт дышать, а после жадно хватает воздух ртом, не успевая сообразить куда и как попадает следующий удар. Крепкие руки Сана хватают его за ворот школьного пиджака и со всей силой, потянув к себе бьёт коленкой по животу. Поначалу, старший не даёт ему упасть, придерживая после каждого удара, не позволяя отдышаться и тем более увернуться. Всё его тело, казалось, состоит лишь из слабых костей да одной только кожи – тронь и сломается, но на деле, тот держался крайне мужественно и ноги его могли пока ещё твёрдо стоять на земле. Все, оцепенев, наблюдали за резнёй, не решаясь подойти и попытаться его остановить. Вокруг наступила настолько пугающая тишина, что никто не осмеливался издать хоть звука, боясь даже громко вздохнуть, и только звук ударов перебивал эту тишину. Донхек окончательно изнемог и не способен был даже повернуть голову, что уж говорить о попытке помочь другу. Лёжа на земле, смотря на чистое и ясное небо, он продолжал задыхаться в слезах, прислушиваясь к ним. Как хорошо, подумал он, что Уен настолько сильный, что не издаёт ни звука, и ему не приходится слышать то, какую боль он сейчас испытывает. Лицо Сана выражало одну лишь жестокость, на которую он только мог быть способен, зубы его скрипели, а рассудок окончательно помутился. Капилляры в радужках его глаз взрывались от ярости и расползались внутри, придавая ему ещё более устрашающий вид. Он похож был на кровожадного зверя, истязающего свою добычу после долгих лет голода. Младший уже потерял все силы и не способен был даже ползти по грязной земле, дрожа в ожидании следующего удара, которого приходилось ждать недолго. Всего его ломило от очередного пинка, ему казалось, будто он чувствует боль в каждой кости, в каждой клеточке своего истерзанного тела. Сан не скупился на силу ударов, щедро одаривая его раз за разом. Голова младшего кружилась и внутри чувствовались тошнотворные позывы, и даже неприятный металлический привкус крови во рту вызывал рвоту. Еле держащегося в сознании парня всё ещё кипящий от злости Сан как псину поднимает за шкирку, решив потащить к парапету. Он успевает сделать только пару шагов, прежде чем его вдруг останавливают, как недавно он сам остановил младшего. Джехен стоит, одну руку убрав в карман, другой держа его за запястье. Его пронизывающий до костей острый взгляд чёрных глаз в упор направлен на Сана, который ничуть ему не уступает. Ещё недавно, сплочённые одним делом, они покрывали друг друга после любого проступка – теперь стояли по разные стороны и шли друг против друга, невзирая на былое доверие. Один из них всё-таки позволил себе слабость и, поддавшись искушению осмелился предать другого. За что непременно будет наказан. И этим предателем был Джехен.После того случая в туалете, Чон Джехен несколько раз пытался завязать разговор с Уеном, но каждый раз терпел неудачу и в итоге, прибегнув к хитрости, просто напросто заманил младшего в свои сети. Ему пришлось хорошенько постараться, чтобы задержать его внимание на себе и хоть как-то изменить в нём это хладнокровное безразличие. Уен, в первое время строил из себя дурачка, который не понимает помыслов старшего, надеясь, что это заставит его отстраниться, но все его старания, как об стенку горох, не давали никаких результатов. Джехен настойчиво навязывал ему своё общество и требовал внимания, и будь Уен хоть чуточку послабее, то уже давно стал бы марионеткой в руках искусного кукловода, который никогда не сможет смириться с тем, что кто-то играет не по его правилам. С Саном, ещё при первой встрече, таких проблем не возникло. Джехен всегда находит что и кому предложить, и Сан в этом случае оказался золотой наживой, с которым со временем сложились даже дружеские отношения. Донхек, будучи умным и сообразительным парнем, ещё со средней школы был как кость в горле. Благо, он настолько труслив, что не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы попросту тереть об него ноги. Джехен давал ему денег взаймы, иногда чуть ли не насильно их ему пихал, а после насильно их требовал вернуть, в ином случае его жестоко избивали. И таких примеров было не счесть. Почти в каждом классе были такие невезучие ученики, которые всего навсего хотели прилежно учиться. В конечном счёте, никто не пытался стать лучшим, ведь это могло означать только одно: с отличными баллами они получают клеймо обречённого. Но даже несмотря на подлость его приёмов, Сан был ему верен и никогда ни о чём не спрашивал, а тот в свою очередь ему. До этого самого дня.— Я же просил тебя его не трогать, – пытаясь не показать, каких усилий ему требуется, чтобы сдержать себя и не наброситься на него, выдавливает из себя Джехен. — Разве ты не сказал, что разберёшься с ним? Какого чёрта он тут делает? Почему, мать твою, ты не держишь свою шлюху при себе? – обезумевшее лицо Сана медленно обретает более или менее человеческий вид. Дыхание его замедлилось, но руки продолжали дрожать, держа младшего железной хваткой. Уен почти потерял сознание, когда по воздуху пронеслось твёрдое ?отпусти его? и Сан, как послушная собачка, бросил слабое тело на землю. — Убери здесь всё и больше никогда не попадайся мне на глаза, — переступив через Уена, будто ненароком боясь испачкаться, Сан идёт к выходу, по пути встряхивая помятую одежду.