Don’t bury thoughts that you really want (1/1)

?Семья? — Сан произносил это слово с гордостью, когда в детском саду его просили рассказать о родителях. С совсем невинной детской улыбкой, в свои четыре года, он восхвалял своего высокого и сильного отца, на которого он хотел бы стать похожим. Он не знал столько слов, чтобы полностью описать всю любовь, испытываемую к матери – лучше человека он не знал. Их семья была самой простой: дом, машина, хорошая работа и всё, но в чужих глазах выглядела как идеал – пример для подражания, зависть всех соседей и родственников. Любовь и взаимопонимание, которые они излучали, приводили в восторг каждого, и это не могло не порождать, хоть и лестные, но всё же слухи. Но у всего есть обратная, никому не известная сторона:Отец не был сильным и храбрым, каким считал его Сан – он был трусом и слабаком, который, поддавшись мимолётному соблазну, связался с женщиной, обобравшей его до нитки, ввязавшей в долги, а после бросившей. Несмотря на все измены и предательства, Сура прощала мужа ради сохранения уже мнимой, но семьи, и всё сильнее грязла в кредитах, спасая его от коллекторов. Долги росли, проценты по кредитам тоже, а он, найдя утешение в алкоголе и развлечениях, всё бросал на её плечи и по несколько недель не появлялся дома. Пришлось продать машину, устроиться на несколько подработок, но в итоге пришлось продать и дом – она была одна в этих проблемах, хоть в паспорте красовался штамп о браке, которого по сути и не было. Сан рос, видя, как все его представления о мире рушатся одно за другим, и ничего не мог с этим поделать. Ещё вчера твёрдо уверенный в своих убеждениях о жизни, сегодня он с треском разбивал их. Он был не глупцом и далеко не безразличным к жизни, ребёнком, поэтому и далось всё это ему с большим трудом. Каждую ночь, когда мама не работала в ночную смену, он слышал её плач, и каждую ночь он клялся себе, что сможет навсегда стереть печаль с её лица. Но годы проходили, и ничего не менялось. Отец ушёл навсегда, а может быть и умер, об его участи ничего не было известно, после нескольких сообщений о том, что ему нужны деньги, он исчез. Сан ждал его очень долго. Ждал, даже несмотря на скандалы матери. Он надеялся, что папа вернётся, ведь всё стало плохо, когда он ушёл, он должен вернуться, чтобы всё исправить, говорил Сан. Говорил до тех пор, пока не возненавидел себя даже за жалкую мысль о нём. И в тот самый момент ему пришлось забыть о том, что он ещё ребёнок. В девять лет он стёр своё детство, так толком в нём и не побывав. С каждым новым переездом их место жительства становилось хуже предыдущего, но мальчик не жаловался, не капризничал, ему пришлось смириться. Сура была против, чтобы Сан работал в таком маленьком возрасте, и после её нравоучений с криками и рыданиями, он перестал палиться. Узнал, в какое время и где она работает, чтобы бывать дома, когда она возвращалась. Ему было трудно находить хорошую подработку в силу своего возраста, но мелкую быструю работу поручали именно таким, похожим на беспризорников мальчикам. Иногда он работал чистильщиком обуви на ярмарках и многолюдных рынках, где он мог легко потеряться, если кто-то из правоохранительных органов его увидит. Раздавал листовки, газеты, доставлял нетяжелые товары по месту, иногда его оставляли присмотреть за прилавком, пока сам хозяин куда-то отходил. Платили мало, а обманывали много. Его, как ненужную вещь, швыряли из одной точки в другую, пинали, ругали, бывало, хорошенько избивали, если огрызался или, что ещё хуже, давал сдачу. Очень многие им умело пользовались, уверенные, что тот совсем мал и ничего в этой жизни не смыслит, и были правы. В первое время он без колебаний верил каждому слову старших, но продолжалось это недолго. Уже к одиннадцати годам он научился сам хитрить, обманывать, обчищать чужие карманы, и действовал при этом всегда один. Он копил деньги, чтобы в подходящий момент отдать их матери и наконец избавить её от всех этих мучений. В четырнадцать Сан собрал хорошую сумму – один кредит с процентами легко можно было бы погасить. В это же время он познакомился с парнем на четыре года старше него и крепко с ним сдружился. Тот много знал о способах заработать, поэтому помогал младшему и всячески его подталкивал к новым возможностям, чему Сан был безмерно благодарен. Они проводили много времени вместе, больше ни с кем связей не водили, каждую свободную минуту отдавали друг другу, потому Сан доверял ему, как никому другому. Рассказывал обо всём, что с ним происходит, делился всеми переживаниями и слушал сам. Приводил его к себе – это было сверхдоверием с его стороны, пока однажды не пришёл домой и не обнаружил пропажу накопленных им денег. Сан запретил себе думать о нём как о воре, продолжал повторять, что он вернётся и всё ему объяснит. И ему снова пришлось ждать, но он так и не смог дождаться. Он потерял и друга, и столько лет, кровью и потом заработанные деньги, о которых он больше не вспоминал. Винить было некого – он тоже хотел лучшей жизни, как и Сан, и использовал для этого любые способы, а Сану у него остаётся только учиться, и он научился. Научился всегда получать выгоду от людей и никогда не растрачивать себя попусту. Нищета их съедала каждый день, и всё становилось только хуже, о чём ни мама, ни Сан не говорили никогда. Он несколько дней подряд мог голодать, а она не спать – ухудшалось здоровье, на что ни она, ни он не обращали внимания. Их жизнь держалась на купюре, которую, как с неба звезду, сложно достать, но ещё сложнее было удержать. Сура смирилась со своей участью, как и тысячи таких, как она – ставшие рабами заёмщиков и кредиторов. Государство от таких отворачивается сразу, бросает их в одиночное плаванье в бескрайний океан и, если удастся найти пригодный для жизни остров, то это фортуна, а, если нет, то и проблем у государства нет. Но Сан не мирился, не позволял себе отчаяться и поддаться такому безразличию к жизни, как мама. Он не мог ей перечить, у него на это не хватало духу – она для него как была богиней, так и осталась, пусть даже выглядела слабой, изнемождённой и побитой – она его королева, которую он до безумия хочет вознести до небес, чтобы нога её не касалась того дна, в котором они сейчас находятся. Он столько раз менял школы, что и позабыл их счёт, но это его беспокоило в последнюю очередь. Посещал уроки, только когда (в очень редких случаях) его ловили и силой загоняли в класс. Учителя как один повторяли, что образование является чуть ли не самым важным атрибутом в жизни любого человека, и что именно образование сможет помочь ему устроиться в этом нелёгком обществе. Он не слушал, дерзил, позволял себе относиться наплевательски ко всем, кого считал недостойным своего признания – так он относился ко всем, кроме матери. Верить он разучился ещё тогда и больше не делал попыток, не потому что предательство причиняло ему боль, а потому что он больше не хотел разочаровываться в себе – ненавидеть себя дальше было некуда. В семнадцать он впервые связался с подпольной группировкой, к которой примкнул чисто для своих целей: оставаться в одиночку, когда вокруг один за другим отбирают его точки для работы, становилось сложно. Заслужив доверие босса, он стал выполнять мелкие поручения и получать за них гроши, которых ему и на неделю не хватало. Он без возражений, с преданностью и покорностью терпел всё и никогда не огрызался. Самообладанием он был не обделён, чем и вызывал симпатию у старших, которые доверяли ему всё сильнее и сильнее. За два года работы на кого-то он хорошо прибавил в весе, подкачался, улучшил своё шаткое здоровье, и главное — многому научился. Те, кто работал вместе с ним, боялись его за ловкость рук и силу удара, которой он мог убить. Это было один раз, и этот случай дал повод насторожиться каждому: и другу, и врагу. В школу пришлось вернуться и на этот раз, за свои прогулы, дабы не быть отчисленным, он начал платить. Платил тем, что было – своим телом. И многих это устраивало, все были довольны, особенно сохнущие по нему учительницы, которые и мечтать не могли, что в свои-то годы могут иметь связь со столь красивым и молодым парнем. Сан никогда не бывает жертвой в чьей-либо игре, пусть даже они думают, что могут управлять им и всё время этим пользуются – он очень тонко и умело обходит стороной все чужие правила, при этом всегда оставаясь в выигрыше, и этому его научила улица, которая преподаёт урок грамотнее любого профессора. Перед мамой же, которая после более-менее улаженного ритма жизни решила взяться за воспитание сына, он стал примерным учеником. Сказать, как сложно ему и поделиться с ней своими проблемами он не мог, хотя очень хотел, ведь не было никого, кто был бы с ним не ради выгоды, кроме неё. Вместо жалости он испытывал ненависть к себе, и именно она помогала ему изо дня в день проживать эту жизнь, не сдаваясь. Он мог удовлетворять желания каждого, но на себя ему было всё равно.Работа на группировку дала свои плоды – ему хотелось командовать, быть во главе, решать вопросы самому, без чужих советов, но ему не позволяли, поэтому под его горячую руку попадались ребята из школы. Но и тут не обошлось без союзников с выгодными предложениями, от которых Сан не мог отказаться. Чон Джехен – президент школы, прилежный ученик и единственный сын богатого бизнесмена, который души в сыне не чает. Джехен предложил Сану приличную сумму денег, если тот будет помогать ему избавляться от соперников в школе по мере их появления. Без колебаний предложение было принято, и вот уже год как они сотрудничают на взаимовыгодных условиях. Если на Сана кто-то жалуется, то отец Джехена быстро решает вопрос, по просьбе сына, и каждая их общая выходка легко сходит им с рук по сей день. — Выйди и закрой дверь, — переборов себя, наконец говорит Сан. Голос, показалось ему, будто задрожал и осёкся, но кроме него никто этого не заметил. В Уене он не уверен. Джехен пришёл недавно и, только усмехаясь этой ситуации, обойдя новенького подходит к Сану.— Я уйду только с ним, — не теряет попыток младший и уже делает шаг к Донхеку, потом ещё один и ещё, и вот он уже вплотную стоит, не отрывая от него своего обычного пустого взгляда. Сан вне себя от ярости, кипит внутри и вот-вот пустит кулак в ход, но по каким-то непонятным для себя причинам он этого не делает. Его останавливает что-то неподвластное ему, и с этим ничего нельзя сделать, как бы сильно он этого ни хотел. — Считаю до трёх, и если ты не уберёшься, то…— Выбросишь через окно? – без намёка на сарказм перебивает его Уен. Парень не меняет выражения на лице, как только вошёл, его будто не заботит происходящее вокруг – он пришёл за своим соседом по парте и только с ним уйдёт, дал он себе указание. — Один! – тот не двигается с места. Остальные стоят в ожидании, предвкушая будущее кровавое месиво из новенького. Джехен же улыбается, наблюдая за странным поведением парня, и никак не может понять, о чём он думает, сколько бы версий ни мелькало в голове. Донхек уже сидит на полу, почти не дыша, надеясь, что его больше никто не заметит. – Два! – ровное дыхание и обычное медленное моргание устремлённых на него глаз – в нём не меняется ничего. – Три! – прозвенел звонок и парни разочарованно вздыхают, раздражённо бросают мат, и, собрав разбросанные портфели, начинают расходиться. Джехен сразу идёт за рюкзаком Сана, и, подойдя, протягивает ему его и бросив быстрое ?мы опоздаем?, уходит. Возможно, Сан никогда не признает, но где-то в глубине души, в самых потаённых её уголках, он был рад тому, что не пришлось бить того – скорее всего, к этому побуждало отстранённость Уена и безразличие к окружающему и, если бы ему пришлось пустить его кровь, то это не дало бы того приятного ощущения господства, когда он издевается над другими, кроме, как бесполезного внутреннего опустошения. Он ничего не сказал, немного задев плечом, последовал за другом и хлопнул дверью.— Не трогай его, ладно? — следуя в сторону аудитории, говорит Джехен.— Кого не трогать? – недоумевает Сан и поворачивается к нему.— Новенького. Корона ведь не пошатнётся, если ты просто закроешь на это глаза, – Джехен останавливается и говорит уже с более серьёзным выражением лица. — Корона нет, а вот моя репутация да. — Это можешь оставить на меня, об этом все забудут, обещаю. — Зачем он тебе? От него будет много проблем, сам же видел.— Может, мне нравятся такие привлекательные и сложные проблемы, — задумавшись, парень невольно улыбается, видя перед собой уверенный и спокойный взгляд Уена. Сану не нравится эта его забота о нём, не нравится, что он улыбается, думая о нём, и не солгал бы, сказав что теперь лицо Уёна ему хочется разбить ещё сильнее, чем раньше. Джехен — сообщник Сана, и его явный интерес к парню, которого сам Сан ненавидит, не приведёт ни к чему хорошему. — Если он ещё раз решит выделываться, то я за себя не ручаюсь. — Я могу сделать так, чтобы это его больше не касалось.— В этом я сомневаюсь, — увереннее, чем в собственных чувствах, выносит Сан. Кто-кто, но Уен явно не похож на того, кто будет делать так, как говорит подобный Джехену. Чон подходит к сидячему парню, когда они остаются одни. Губа разбита, и из носа не переставая течёт кровь, лицо почти всё измазано грязью и кровью (полы тут моют очень редко). Когда тот к нему подходит, парень невольно вздрагивает и отстраняется назад, и Уен, заметив это, останавливается в шаге от него и садится на колени перед ним. Донхек поднимает глаза на него, и не увидев в его взгляде ни намёка на жалость, ненадолго замирает, а после пускается в отчаянные рыдания. Пропуская всю скопившуюся боль внутри: физическую и душевную, он оплакивает своё жалкое существование и с горечью понимает, что ничего с этим сделать не сможет. Такова его участь – быть вечно лёгкой мишенью и не иметь шанса выбраться из чужих лап. Глаза затуманивают пелена слёз и безысходность положения, а потому впервые он осмелился искренне показать кому-то, как много скопилось в нём боли. Прижав колени к груди, Ли утыкается в них грязным лицом и продолжает плакать чуть ли не задыхаясь, а Уен так и сидит напротив него, молча за ним наблюдая. Ему и правда его не жаль, о чём не врут его глаза – наоборот, он в каком-то смысле им даже восхищается. Там, в классе, он видел, что это происходит часто и всегда с одинаковыми последствиями и то, что парень до сих пор не наложил на себя руки, что свойственно многим слабым личностям, о многом может говорить, и если ему помочь в этот самый момент — можно вытащить его из той бездны, куда так безжалостно они его бросают. Громкий плач прекратился, начались переменчивые всхлипы, после еле слышные вздохи и под конец, где-то через пол часа, он окончательно замолкает. Уен не говорит ничего, не беспокоит, так и сидит, ни разу не оторвав от него взгляд – поддерживает без лишних слов – одним лишь присутствием, которого Донхеку больше, чем достаточно. — Кто ты, чёрт подери? – выносит, наконец, тихий голос парня.— Чон Уен, — ободряюще улыбается Уен, когда тот поднимает голову. Эта улыбка не была фальшивой и являлась очень редким явлением на лице парня, о чём в будущем Донхек убедится сам. Парень достаёт из кармана свой немного скомканный платок и протягивает ему, некоторое время колеблясь, парень принимает его и начинает вытирать уже высохшую грязь с лица. – Пойдём в медпункт? — Нет, всё нормально.— Почему они это делают? — Потому что могут.— Почему могут?— У них спроси.— Спрошу.— Ты совсем спятил, они с такими, как ты, в два счёта расправляются. Им не нужна причина, чтобы найти жертву и преследовать её пока не надоест. — И ты ждёшь, что им надоест?— А что ещё остаётся делать, против них нельзя идти – это всегда заканчивается плохо, – голос становится всё тише и тише, словно боясь, что его могут услышать. Страх на его лице не исчезает несмотря на то, что он уже успокоился – он срабатывал рефлекторно, словно постоянно был при нём, и в любой из ситуаций он естественно начинал бояться. Донхек немного поправил свой внешний вид, отправился домой, а Уен вернулся в класс. Что последует за его поступком, он не задумывается, и как ни в чём не бывало просиживает до последнего урока. К нему никто не подходит, его никуда не зовут, о нём почти никто не говорит, если не брать в счёт сплетни девчонок. Первый день в школе закончился, как нельзя ?хорошо?. Дорога от автобусной остановки до их дома вся кишит бомжами, попрошайками и противным запахом свалки вокруг. Мусор повсюду, и это уже начинает раздражать Уена, но никаких признаков этого он не подаёт, в стороны не смотрит, следуя ровно намеченному маршруту. По тротуарной плитке расползаются глубокие трещины и отслаивается поверхность, что затрудняет передвижение, и приходится всё внимание уделять дороге. Всё, что произошло в школе, он оставил там и вовсе об этом не думал, но будто впитавшись в него, не мог стереть образ Сана: его, переполненные ненавистью глаза, его стойкий и уверенный голос, ни секунду не колеблющийся. Уена не интересуют люди, ему не важна история их жалкой, грустной, порой жестокой жизни – он не умеет думать о человеке, как о чём-то ценном. Но со странным привкусом неизвестности понимает, что мотивы действий Сана его интересуют более чем. Он не видит в его поступках желание казаться лучше в чужих глазах, и это Уену определённо нравится. Многие, ещё в то время, когда он жил с родителями, проявляли к нему симпатию, многие его обожали, но сам он причин для этого обожания в себе найти не мог. Его отстранённость и незаурядность являлась магнитом, притягивающим любого, кто его не боялся. Такие, как Уён, не руководствуются совестью и моральными принципами, они делают то, что считают нужным и всегда (в большинстве случаев) оказываются правы, в них главенствует рациональность, присущая далеко не многим. Есть в них то, что не может быть дано воспитанием, обстоятельствами жизни, потрясением или потерей – это их сложенный характер. Он формируется с самого рождения, и ничего извне не сможет его изменить, если только самовольно не избавляться от него. Уен об этом не думал никогда, он слушал родителей и поступал во благо им, и всегда считался примерным и любящим сыном. Его избегают и боятся, потому что он прямолинеен и в большинстве случаев не думает о чём говорит – ему это не нужно, любое его слово имеет смысл, и любой поступок имеет последствия. Многие, кто рисковал и пытался вызвать у него к себе интерес, в итоге либо возненавидели его, либо никогда больше не говорили с ним, но не могли получить желаемое, к каким бы методам не прибегали. Но Сан его заинтересовал не столько из-за характера, сколько из-за своих поступков. Что побуждает его причинять другим боль, при этом казаться, именно в глазах Уена, ищущим спасение сам. Чон слышал, как голос его дрогнул, но глаза продолжали гореть всеобъемлющим пламенем ненависти к нему, и только тогда Уен понял, что может что-то чувствовать. Зайдя в подъезд, он обнаруживает, что света в доме нет и лифт не работает, поэтому парень не торопясь поднимается по лестнице. Уен не любит спорт, и в школе он всеми способами любые физические упражнения избегал, предпочитая заниматься научной или творческой работой. И отсутствие в его жизни спорта сказалось на нём сейчас, уже на пятом этаже. Плюс ко всему, ступеньки оставляли желать лучшего, что делало передвижение ещё сложнее. Поднимаясь с площадки тринадцатого этажа, парень замедляет шаг ещё сильнее.— Сан, зайчик, придёшь сегодня ночью ко мне, я буду совсем одна? — улыбаясь и жуя жвачку, спрашивает девушка. Голос у неё совсем детский и не подходящий под смысл сказанных ею слов. Несколько секунд Уен стоит спиной к ней, ожидая, что она продолжит говорить. Но та подходит к нему, стоя на площадке – на две ступеньки ниже него. Рука её скользит по его спине медленно, двигаясь так, будто что-то рисует и не желает останавливаться. – Сан, — обиженно тянет она его имя, так и не поняв, кто стоит перед ней. Ростом и телосложением, если не замечать под школьной формой мускулатуру Сана, они оба похожи, и чёрные, в одной длине волосы, даже уложены немного одинаково — перепутать их со спины не составит никакого труда. Уен поворачивается к ней, оставаясь там же, но девушка немного удивляется, увидев совсем не того, кого ожидала. Лицо её озадаченно кривится в улыбке, а глаза загораются в интересе. — Это у нас кто? Что за красавчик поселился в столь убогом доме? – девушка прикусывает нижнюю губу, голодным взглядом осматривая его с головы до ног, пытаясь вызвать у него смущение. Он непробиваем. На вопрос он смотрит вопросом, не желая ей отвечать, лишь смотреть. Она красивая, пронеслось в его голове, если убрать жуткий, немного смазанный макияж; снять с неё эту вульгарную одежду и переодеть в более приличную. Она красивая, если перестанет говорить и выдавать свою легкомысленность. – Ты не Сан, но тоже можешь зайти ко мне. Я живу тут, — указывая на дверь с правой стороны, она продолжает флиртовать. – Какой ты напряжённый, – девушка начинает проводить своими длинными когтистыми пальцами по его груди, давя сильнее, спускаясь ниже к паху, но как только рука её коснулась той части тела, он оттолкнул её и убежал. – Невинный котёнок, — пронеслось вслед, но Уен уже был далеко и не слышал её истерический смех. Он не смутился и убежал не потому, что испугался её – он не любит, когда к нему прикасаются, но почему так долго стоял и позволял ей себя трогать, он понять не мог. Она говорила о Сане, а это значит, что между ними что-то есть, и Уен признаёт сразу, что ему захотелось почувствовать, как её руки касались тела Сана, но ничего кроме отвращения от её движений он не почувствовал. Зайдя в квартиру, он продолжает об этом думать и не замечает, что в комнате убрано, мусора нет и пахнет вкусно – едой. Он не ел со вчерашнего утра и ужасно был голоден, но происходящее вокруг него заставляло забывать о голоде, о котором сейчас напоминает ему урчащий желудок. — Мальчик мой, ты уже вернулся? – выходя из той отдельной комнаты, спрашивает Сура. Женщина одета в простую удобную домашнюю одежду, поверх которой повязан фартук. Она стоит со стеклоочистителем и сухой тряпкой, улыбаясь ему тёплой и такой приятной материнской улыбкой. – Проходи, проходи, мы сейчас покушаем, ты наверняка голоден, – она второпях бросает то, что в руке, на низкую деревянную тумбу и идёт на кухню. – Мне очень жаль, что тебе пришлось увидеть весь этот бардак, я очень редко бываю дома и совсем не слежу за ним, — накрыв небольшой стол в гостиной, женщина садится напротив него и, пожелав приятного аппетита, приступает к еде. — Как тебе первый день в школе? – пытаясь хоть как-то разрядить обстановку между ними, начинает Сура.— Неплохо, – Уен не умеет врать, поэтому не говорит лишнего, надеясь, что попыток разговорить его с её стороны больше не будет. — Прости, я знаю, что ты раньше учился в престижной международной школе, а я не могу это тебе дать, — наступает минута протяжной тишины, которую она боится перебить, но не сдерживается.— Я ему ничего не могу дать... – к глазам её подкатили слёзы, и голос непроизвольно задрожал и замолк. Она упирается лицом в тарелку, сглатывая остатки еды во рту. Момент быстрой слабости, нахлынувшей благодаря парню, сидящему напротив. В нём она видит человека, который ни за какие грехи её не осудит, и который сможет понять всё то, что ею овладевает. – Я ужасная мать и ужасный человек. Прости меня, пожалуйста, — повторяла она, так и не поднимая глаз. Эти слова Сура должна была произнести сыну, но не могла и ей ничего не остаётся кроме, как поддавшись моменту, выговорить их Уену. Перед ним хочется открыть всю душу наизнанку, чтобы он мог увидеть всё самое сокровенное, что нельзя показывать другим. В том, что он никогда не посмеётся над человеком, не сделает ему больно и что он никогда не воспользуется слабостью открывшегося перед ним, убеждаются при одном только взгляде его тёмно-карих глаз. — Я могу вернуться туда сам, если захочу, — позволив ей немного выплакаться, говорит парень. — Ч-что? – неожиданно поднимает она голову. — Я учился в той школе по гранту и мог вернуться, если бы захотел, — объясняется Уен, не напоминая ей о недавно сказанных ею словах о прощении.— Тогда почему ты не вернёшься? Это ведь хорошая возможность и для твоего будущего тоже. Ты сможешь поступить в хороший университет, если окончишь такую школу.— Меня там больше ничему не смогут научить. Всё, что мне было нужно, я освоил, теперь нужно брать выше, – слушая каждое сказанное им слово, Сура сомневается, была ли она старше него или наоборот. Ей хочется уменьшиться размере и покоиться у него на ладонях, чтобы переживать вместе с ним все трудности на пути. Она не может собраться с мыслями, когда он на неё смотрит и говорит такое. – Важна не бумага, которую я получу после окончания, а знания. Но сейчас не школа будет меня учить, а жизнь – в этом я очень плох. ?Он не прав?, — обиженно думает про себя женщина: он знает о жизни лучше неё, лучше любого другого, и им у него стоит поучиться. Она больше ничего не говорит и уже встаёт, чтобы убрать со стола и налить чай, когда возвращается Сан. Он бросает рюкзак и пиджак на пол, целует в щёчку улыбающуюся мать и садится рядом с Уеном. Никаких признаков того, что зол на Уена, он не подаёт, молча берётся опустошать тарелки и восхищённо благодарит маму за столь вкусную еду. Женщина расспрашивает о делах в школе, на что тот искусно ей врёт обо всём. Уен в разговор матери с сыном не влезает, как будто его тут вообще нет, и Сан порой забывает, что он сидит рядом с ним. — У тебя же сегодня ночная смена? – с набитым ртом еле выговаривает Сан.— Да, и завтра весь день буду работать над бумагами, — вздыхает она.— Иди и отдохни, я всё уберу сам, – Сура соглашается не сразу, прекрасно понимая, что сейчас ей необходимо хорошенько выспаться. Первым она целует Уена, немного оттянув поцелуй на его лбу, словно высасывая из него такую нужную ей энергию, а после Сана. Как только она теряется за дверьми комнаты, Уен ожидает, что парень набросится на него и приведёт в исполнение все свои угрозы, но минута тянется за другой, а тот продолжает молча сидеть и доедать оставшееся. Парни вместе убирают со стола и моют посуду, при этом никто из них не проронил ни слова — будто каждый из них находится в отдельном пространстве без другого. Сану не составляет труда не замечать его и Уену тоже, но думают они только друг о друге. Чон садится за статью, и окончательно её доработал, отправляет редактору на проверку, Сан в это время сидит в телефоне, но несколько раз с интересом разглядывает дорогой ноутбук парня, уже в голове прикинув его стоимость. К девяти часам Сура просыпается и, быстро перекусив, убегает на работу, оставив парней одних.Немного просидев, Уен идёт в ванную, наконец принять душ, о котором мечтал, как только вошёл в этот скудный дом. Тёплая вода смывает всю тяжесть прошедших двух дней и помогает парню легче вздохнуть. Вода всегда его исцеляла, и каждый раз, когда он не мог в чём-то разобраться, чего-то понять, он вставал под струю воды и мирился со всем, а когда ездил к родителям в Китай, то в любое время суток бежал к морю. Оказавшись в таких тёплых объятиях воды, он забывает о времени и даже не слышит, с какой яростью хлопает дверь в ванную, когда заходит Сан. Между ними висит прозрачная шторка, которую Сан отдёргивает сразу, как только подходит к нему, застав парня врасплох. Тот делает шаг назад, будто это чужой злой взгляд заставляет его. — Ты что, блять, совсем сдурел? Сейчас же выключи воду! Ты живёшь не один, чтобы тратить недельную норму за раз, – на обнажённое тело младшего Сан даже не смотрит, впервые заметив в чужом взгляде недоумение. — Что? – хлопает глазами Уен. Сан, толкнув того в сторону, при этом сам немного промокнув, выключает воду и злобно шипит, готовый вот-вот свернуть ему шею за наглость. — Поздравляю, придурок, теперь мы неделю будем без воды. Больше он ничего не говорит, только головой мотает да вздыхает, и выходит из ванной, так толком ничего и не объяснив. Уен хотел было начать оправдываться, что не знал и что в следующий раз будет внимательнее, но дёргать и так нервного парня ему показалось плохой идеей. Проходя мимо него, он лишь опустил голову и ушёл спать. Диван, который казался ему жутко неудобным, теперь вызывал только восторг — после проведённой на тонком матрасе ночи. Сан лёг рядом, на точно такой же матрас, уснул моментально и спал как убитый. И именно в тот момент, наблюдая за спящим парнем, который явно был доволен своим местом, Уен понял, что должен привыкнуть к такой жизни, сколько бы она ни продлилась.