IV.Ложь приходит потом (1/1)

*** Виолетта качала на руках ребёнка, отрывисто и как-то судорожно дергая его вниз-вверх. Мальчик уже давным-давно спал. Для чего она подняла его с постели и стала таскать, как кутенка за шкиряк? —?Скоро мы поедем домой,?— шептала она одно и тоже, смотря в одну точку?— тонкую дырку в полу, что словно смотрела на неё в ответ и зазывала темнотой,?— Скоро мы поедем домой. Взгляд её карих глаз был совсем безумным, подавленным. Виолетта потеряла из-за ничего не обещающих игр всё, что было для неё важно. Туманные очи всё устремлялись в пол, а руки дергались в одном такте старой колыбельной. Когда она познакомилась с евреем, он не был для неё чем-то роковым. Возможно и был, но таковым не казался. Просто высокий, широкоплечий и массивный мужчина примерно сорока лет. Чуть седоват на висках, чуть хмуроват до эмоций, чуть грубоват в манерах и общении. Что с него взять? Он же бандит. Все мужчины проходящие через гостиную их дома в Италии были совершенно одинаковы: кольца, цепи, пиджаки, пистолеты и первосортный мат, а ещё беглый и лукавый взгляд. Чем отличался от всех еврей? Манерами?— они у него были, просто были. А ещё харизма и имозантность хоть одним местом жуй. И Виолетта жевала, слушая его рассказы почти в полудреме за столом во время позднего ужина, не обращая внимания на третий вопль Луки об окончании детского времени. —?Да пусть ещё чуть-чуть посидит,?— просил Соломонс, и гостю не отказывали. Еврей с упоением рассказывал сказки, а Виолетта, опустив локти на стол, а на них голову, с трепетом их слушала и засыпала, легонько посапывая в полутишину. Свет в гостиной был блеклым, много свечей уже затухло, а Алфи всё клокотал, как старое радио где-то издали, рисуя для Виолетты чудесные сны. После он молил Луку позволить ему отнести ?сокровище? в её покои, и тот соглашался кое-как, оставляя их хоть на пару мгновений наедине. Алфи поднимал девушку, и та даже не просыпалась, настолько легки и нежны были его движения и касания. Еврей осторожно ступал по ступеням, избегая особо скрипучих, прогнивших и прогнутых, параллельно целуя спящую Виолетту в лоб, опуская на прохладную кровать, накрывая одеялом и закрывая дверь. И на душе его становилось как-то пустовато. Вроде, он ничего не потерял, но потеряет скоро, сразу после отъезда, но пока эта часть его души здесь, просто спит. И дом казался ему уже не таким шумным, и свет не таким ярким, и ночи казались темнее, а ужин?— более пресным. Виолетта помнила его глаза и его сходство с остальными. Но не хотела запоминать последнее. Ей хотелось верить и верилось в то, что еврей другой, что он ещё исправим. Что слово вендетта тоже мерзко режет его слух, что он за мир во всем мире, за дружбу и счастье. А он был, как и все, сам за себя. Алфи вёл дела, убивал людей, привычно расправлялся с ними почти публично, а вечером писал письма для Виолетты, раскрашивая благими делами свои однообразные бандитские будни. Никогда Виолетта не могла смириться с предназначением её семьи. Что их стезя?— постоянные межклановые войны, постоянный дележ территории, денег, женщин, алкоголя и прочей ерунды. А то, что из-за этого гибнут люди? Дети остаются без родителей? Родители остаются без потомков? Жены без мужей? Зачем им деньги, когда весь мир?— это могильный камень и место в метр на два? Ответа она найти не могла, а потому и чуралась брата, презирала его деятельность, обвиняла его в смерти отца и ещё одного брата. Лука на это гневался, и терпеть нападки малолетней Чангретты постоянно не мог. —?Хватит! Прекрати плакать! —?цедил он сквозь тонкие бледные губы, дергая сестру за грудки платья,?— Ты не можешь быть слабой, поняла? Ты?— Чангретта! —?А я больше не хочу быть Чангреттой! —?сжимала она кулаки и рычала, топая на месте,?— Быть такой?— означает всегда быть под прицелом! Значит всегда быть под огнём! Значит всегда быть несчастной и угнетенной! Я хочу мира! Лука притягивал девочку ближе к себе, задевая её нос своим. —?Сотри нахер слово мир и своего лексикона, пока это не сделал я! Твои рассуждения из розового дворца мне противны! Неужели ты ещё не поняла, что в мире есть только зло, а добро?— это лишь его мелкая составляющая, которая не осилит на себе 99% тёмной стороны лишь жалким 1% светлой? Мира,?— Лука скривился от отвращение и выплюнул это слово,?— Нет! Виолетта вытирала слезы рукавом. Как же тут не верить в добро, если библиотека забита славными сказками, где всегда происходит чудо? Значит, книги и подобные учения врут? Кому же тогда верить? Бывалому бандиту или потрепанным книжным страницам? —?Разве я виновата, что была рождена в такой семье? —?Нет,?— строго отрезал Лука, понимая, что никто не виноват, только они сами, удобряя сорняк злобы и вражды, что и без них в мире рос как на дрожжах,?— Не виновата,?— погладил он её по волосам, пытаясь словно извиниться за поспешный гнев. —?В это Рождество я попрошу у Санты новую хорошую семью! И новый мир! Где добро занимает хотя бы половину! —?обиженно лопотала она на весь дом, так что сидящий в гостиной Алфи лишь молча ворошил почти сгоревшие полешки в камине, желая сбавить их треск, надеясь лучше расслышать сестру мафиози. —?Ну, может Господь услышит твои вопли и подарит тебе в ближайшее время новую фамилию? Раз наша тебе причиняет страдания, то можешь поискать новую! Попроси своего Санту! Вдруг услышит? —?закончил Лука, и девушка убежала к себе, захлопнув дверь, проскочив все ступени и опускаясь на подушку, зарываясь в руки лицом отрывисто плача в тишине. А её брат так и остался внизу, потирая красные глаза и зарывая руки в голову. Сидящий у камина еврей поднял серый взор на полку, сдергивая с иголочки красный колпак, надевая его на макушку, продолжая с задумчивым и решительным видом ворошить поленья. Но даже несмотря на то, что брат ей пообещал лишь один процент света в мире тьмы, она смогла сохранить сквозь года в себе человечность и доброту. Что она и разглядела в Алфи, оценив на шее звезду Давида во время ужина. Он верит в добро, но, как и всегда, идёт через зло, играет со злом и делает зло. Может, он и не хотел? Может, в свое время Алфи просто сдалал неправильный выбор? Не сумел пронести этот один процент до взросления? С этими мыслями девушка переняла из рук домработницы?— женщины лет шестидесяти полотенце, свернутое в тугой свёрток, развернув который она поджала губы. Аналог джентльменского набора только для женщины: кусок мыла, лезвие для бритья, ножницы для ногтей, чистое нижнее белье и кружевной белоснежный халат, заколка для волос и тапочки в качестве дополнения. —?Обычно, я выдаю всем девушкам стандартный цвет халата?— бежевый, а вам было поручено передать?— белый,?— ворковала женщина, смотря на Виолетту с жалостью,?— Вы его не бойтесь, нашего Алфи, он на вид только очень строг, а в душе?— добрейшей человек. Понимающий, да никогда в беде не бросит. Голодного?— накормит, голого?— оденет. Абсолютный добряк?— вот и одинок по сей день. Меняются женщины, да не сменяется его одиночество. Женщина ласково улыбнулась одними серыми глазами и исчезла за дверью, оставляя Виолетту одну. Девушка встала под горячую воду, неуклюже прокручивая кранники, что были спутаны, обдавая себя то ледяной, то кипящей водой. Кое-как найдя баланс, Виолетта схватила кусок мыла, жадно намыливая тело. Оно пенилось, образуя на коже плотный белый слой, снимаемый острым и отливающим в свете яркой лампы лезвием вместе с лишними волосами. Руки дрожали, царапая тонкую кожу, пока по лезвию сбегала вода и светлая кровь. Виолетта глубоко вдыхала, не зная что предпринимать следующим этапом. Побег или растерзание? Соломонс же вытрясет ей душу, а на костях?— покатается! —?твердил разум, пока тело творило иное. Руки сами побежали на страхе подсознания к низу живота и покоились на мягкой коже, что не пропускала в себя ещё ничего, кроме еврейских обещаний и фантазий в блеклом бумажном письме. Всё, что писал Соломонс, всё, что она писала Соломонсу вынуждало Ливи терзать себя глубокими ночами не только морально, но и физически. Эти письма, что истлели прочно в себя хранят воспоминания. Воспоминание Виолетты Привет, дорогуша! О твоей просьбе. Я, конечно, не мастак писать красиво, но попробую сделать всё возможное. Я постараюсь передать свои мысли, но лучше бы я мог сделать это в реальности, да? Ты спросила меня, как я вижу нашу близость. Ну, признаюсь, Виолетта, что обычно я нетерпелив, но с тобой постараюсь сдерживать себя. Я уже завидую этому письму, потому что сейчас оно лежит в твоих тонких пальчиках, а чудесные карие глазки твои бегают и бегают по моей писанине, что ты нарекла кратко?— как курица лапой. Я представляю, как ты лежишь в своей тёплой чистой постели на больших белоснежных подушках и в свете тусклого ночника читая свой любимый роман , где главный герой врывается в спальню своей возлюбленной. Ты мечтательно прикрываешь глаза. И вдруг слышишь за окном шорох. Думаешь, что это ветер, отмахиваешься и утыкаешься в книгу, но тут окно распахивается, и в него просачивается мужская фигура. Ты в ужасе, вскрикиваешь и спрыгиваешь с кровати и отбегаешь к стене. Но это только лишь я. В глазах твоих узнавание и блеск, но ты все равно растеряна?— почему, откуда? Я осторожно приближаюсь, чтобы не спугнуть тебя окончательно и целую тебя?— так, как хочу поцеловать уже давно, не давая тебе задавать вопросы. Ты плавишься под моими губами, и я ловлю ртом твой стон. Но мы не хотим торопиться, да? Я плавно перехожу к твоей шее, ключицам, но не даю своим рукам воли. Пока. Шепчу, как давно хочу тебя, и прижимаюсь доказательством своего желания к тебе прямо туда, где у тебя сейчас зарождается трепет. Я продолжаю желанное тобой соблазнение. Я не дождусь того момента когда смогу снять с тебя одежду, обласкать нежными движениями и наконец-то взять. Тебе хорошо, тебя выдаёт легкая ухмылка и протяжные стоны. У тебя красивые волосы, жаль что они всегда строго собраны в пучок. Я запускаю пальцы в пряди, вынимаю тонкую шпильку и густая шевелюра твоя рассыпается по плечам, как волны океана. Я шепчу тебе на ухо, как сильно я хочу тебя, как мне нравится твое тело. Касаюсь губами шеи и твое дыхание становится глубоким. Тебе не хватает воздуха. Меня это мало волнует, потому что моя ладонь уже зашла под ткань твоего ночного платье и вовсю блуждает там, охватывает поочерёдно округлые груди и сжимает её до тихих вскриков. Прислонив тебя спиной к стене я снимаю твой наряд домашней девчонки, срываю его с тебя и швыряю на пол как тряпку. Может, эта ночнушка дорогая, но сейчас мне на неё все равно. Я снова рвусь к твоему телу и прохожусь как в спешке губами по твоей шее, ключицам и плечам. Веду влажную линию к уху и зарываюсь им в раковину, но ты смущена, ежисься от ощущений. Твои руки пытаются снять с меня рубашку, пуговицы никак не проходят сквозь пелти, потому что твои пальцы дрожат.Я убираю твои руки, рывком снимаю все сам и прижимаюсь к тебе голым торсом, а ты ко мне?— голой грудью. Я более расторопен и надменно развожу твои ножки в стороны своим коленом, фиксирую их так, как мне удобно, стягивая вымокшие насквозь трусики. Я готов уже разорваться от возбуждения, но вместо этого я веду пальцами между твоих мягких ягодиц и останавливаю их у тебя в промежности…Ты вздрагиваешь, хочешь чтобы пальцы уже сместились вперёд, но я сдаю назад, массирую средним пальцем другую точку и ты почти сводишь ноги, если бы не я между них. Ты не можешь расслабиться, пока мой палец навис над второй точкой. Тебя это пугает, волнует, но ты не можешь отказаться, как и найти себе дело. Я беру твои руки и кладу их на свою шею, чтобы ты обняла меня, прижилась сильнее. Твои прохладные ладони проходят по моей груди и по спине линии. Я быстро раздеваюсь до конца?— брюки, и белье летят в сторону.Взгляд игривый и любопытный бежит вниз и впивается в мой член. Я открываю тебя от изучения моей плоти, потому что я пока ещё веду эту игру с львиной жадностью набрасываюсь на свою добычу?— на тебя. Ты стонешь, царапаешь меня, прижимаешь и отталкиваешь одновременно. Тебе хорошо, и ты не знаешь как себя вести. Я осматриваюсь. Рядом с нами тумба. На ней мои письма, фотографии и ручки. Сметаю всё как хлам, вздергиваю тебя и усаживаю на неё, разводя твои ноги и вздергивая их выше. Я хочу посмотреть и смотрю, как маленькие губки набухли, как сочится сок и всё раскрывается в предвкушении чего-то нового. Я кладу горячую руку на твою девочку и начинаю гладить её, совершая отточенные и уверенные движения, доводя тебя до удовольствия и слез. Ты ловишь воздух, смотришь мне в глаза и шепчешь: ?Возьми уже меня!? Я не послушный, стою на коленях и обвожу твои лепестки языком, проникая внутрь, заставляя тебя сильнее плакать и стонать в переизбытке эмоций. Ты скрещиваешь ноги, дерешь мои волосы, а я отряхиваюсь от твоих рук как пёс после купания, и снова делаю движения языком. Ты все сильнее стонешь, всё чаще сжимаешь бедра, лезешь туда руками, чтобы помешать. Меня это злит и хватаю твои руки, сжимаю тонкие запястья, фиксирую тебя как на распятье и извожу до финала. Начинаешь содрагаться, бьёшься как рыба об лёд, вскрикиваешь, плачешь на вздрыд. В тебе бьют эмоции, чувства и гормоны. Изгибаешься на тумбе, тебе чертовски неудобно, а я читаю в твоих прикрытых глазах далёкую благодарность и желание уже сдать назад. Меня не провести, дорогуша. Ты ещё не отошла, а я уже перемещаюсь между твоих ног, поднимаю их высоко и медленно, но неумолимо мощно и резко вхожу в тебя… Давай не будем о любви, сейчас нас волнует чистый секс и ничего более. Ищешь в моих глазах пощады, жалости или терпимости. Ничего нет. Я увеличиваю темп, хоть и стараюсь не торопиться. Твои ноги опускаются, но я уверено подхватываю их и держу на ширине своих плеч. Ты снова начинаешь стонать, никакой боли и крови?— это пережиток, тупые установки и стереотипы пережеванные сотнями влюблённых пар. Я останавливаюсь, потому что ты ищешь опору, придвигаешься к стене и мы продолжаем заниматься друг другом. На секунду я выхожу и вижу лишь желаемое и желанное мною лоно, в то время как быть с тобой?— это наслаждение. Я снова двигаюсь, ты мне навстречу, мои движения уже не ритмичны, скорее хаотичны и резки. Ты стонешь, воешь и пищишь как мышь от полной заполенности, давящий на твоё нутро. Но, ты же можешь и хочешь потерпеть, чтобы угодить мне взаимно. С меня сбегает солёный пот. Жара за окном, да шум прибоя. Хоть бы была гроза,?— отвлекаю себя мыслями, чтобы не дать разрядку раньше, чем ты, ведь напряжение так велико, и всё ещё растёт с каждым моим толчком внутри тебя. Я не хочу спешить, выскальзывая и припадая к тому месту, что сейчас грело меня изнутри не хуже камина в мороз, разливаясь негой по телу. Я придерживаю на весу твои ножки, согнутые в коленях, а ты?— с интересом изучаешь новую себя под совершено другим обзором. Ты себя ещё не знала такой никогда до этого момента. Наконец, я накрываю тебя сверху и оказываюсь внутри, зажатым твоим страстным лоном, что через два моих рывка было залито чем-то новым для тебя. Это что-то в новизну для твоего тела, что с благодарностью принимает в себя всё без остатка. Тебе не противно и не страшно, тебе хорошо от моей лавы, остывающей в тебе после извержения. Не выпускаешь меня, пульсируешь в такт сердцебиению, одаривая этим чувством и меня. А я целую тебя в шею, щеки и ушки, постоянно нашептывая какие-то пошлости или глупости. А ты смеёшься, обнимая меня и прижимая к себе сильнее.*** Девушка всхлипнула, оперевшись рукой о кафель, вспоминая как металась между тем, чтобы швырнуть письмо в огонь, и спрятать его как можно дальше, в укромный уголок. Два действительно тонких музыкальных пальца пронзили её плоть, облюбованную, но так и неизведанную евреем, вызывая из пухлых девичьих губ вскрик. Она закусила щеку от такой боли, пока по бёдрам усиленно побежала темно-алая кровь, а шум воды заглушал её муки.*** —?Какая ещё вендетта? —?спросила Виолетта, теряя на последнем слоге голос, прокручивая в пальцах белоснежный кружевной халат с оборками. Альфред сидел в своём кресле, нагло откинувшись на спину и запрокинув сильные руки за голову, изучая её фигуру под нарядом. Всё то же самое?— цепочки, браслеты, кольца, на шее?— знак веры, на груди?— панцирная цепь с часами. Тот же тип рубашки?— свободная, хлопковая и мягкая для носки. Те же брюки и те же подтяжки болтались вдоль кресла. Алфи сделал совершенно злое лицо, дергая жвалами и нахмурив брови в негодовании играясь пальцами, что так и не коснулись тела Виолетты. —?Как ты похожа на брата,?— цедил он сквозь кривоватые зубы, кивнув одним пальцем на нож, лежащий на краю стола,?— Сходство тошнотворное. Вы словно близнецы,?— злился он,?— Подправим, хочешь, а? Лезвие сверкнуло в руках Алфи и он стал играться ножиком, делая однотипные движения весьма умело. Бабочка то раскрывалась, то закрывалась в его руках. Виолетта языком изучала небо, больно надавливая и стараясь не выдать страха, расслабляя веки и не уводя с малознакомого лица взор. —?Выпить хочешь? —?спросил он её неожиданно ласково, поднимаясь со стула и вынимая из ящика шкафа бокал, и девушка активно закивала, попадаясь в ловушечку,?— Даа? Пить захотелось, ага? А то небось устала по итальянским херам-то прыгать? —?сжал он в пальцах бокал, и тот треснул, осколок отлетел и ранил еврейский палец. Мужчина шикнул, швыряя стакан на стол, а Виолетта подошла к нему, пытаясь помочь. —?Съеби нахуй, где стояла, да! —?ругался он, собирая кровь губами, другой вынимая ещё один бокал,?— Что тебе налить? Джина, рома или моей крови, которую ты пьёшь, да, уже пару лет? Виолетта сделала два шага назад. —?Твоей крови, только без лжи, лицемерия и приторно-сладких невыполненных обещаний,?— прошипела она, поджав губы, и тонкое стекло пролетело над её головой, ударяясь о дверь и разбиваясь в дребезги. Девушка не шелохнулась, судорожно моргнув и сощурив веки. А еврей нарочно запустил в неё стакан чуть выше. Знал, что она не дернется. Так уж вырастили мисс Чангретту. —?По-твоему, я тебе врал, а? —?опустился он в кресло, отпивая светлый ром, держа бутылку раненной рукой,?— Я наёб на стороне ребёнка?! Я не отвечал на письма почти полгода?! Я забивал хер на тебя?! —?тыкал он в Виолетту пальцем. —?Зачем я здесь? —?сменила курс девушка, и Соломонс с отчаянием опустил глаза, зная, что не добьётся от неё честных ответов, не добьётся хотя бы сладкой лжи, если уж не горькой правды. —?Потому что я так захотел, а моё желание?— всегда закон,?— проговорил он, следя за её руками, что распахивают халат, и как обнажется незнакомое ему по сей миг тело. Альфред не почувствовал тепла или нежности, на него налетело отвращение. —?Я тебя просил оголяться, а? Скрой этот срам итальянской заносчивости! Отрастила пизденку, теперь думаешь, что мир у твоих ног? —?гавкал он неприязненно,?— Я тебя даже глазами обводить не желаю, не то что брать таки. Не заслужила ты чести на еврейский член присаживаться,?— ворчал он, стряхивая со стола невидимые крошки. —?Почему же? Для чего тогда были эти письма? Альфред приподнял взор. —?Когда мы ворковали, то ты была ещё чистенькой и хорошенькой девочкой. Слово ?девочкой??— ключевое. Я брезгую тебя отныне. В тебе были итальянцы,?— потёр он бороду, убирая бутылку,?— То, что натрахано макаронниками не вычистить и кюреткой, да? Виолетта стерпела оскорбление. —?Так,?— Алфи отпил из бутылки ром,?— Завтра тебя осмотрит повитуха,?— проследил он за её реакцией, что была определённо заметна, девушка занервничала,?— Вдруг ты там больная или беременная. Сдохнешь ещё, а мне за тебя отвечать потом перед инстанциями. Работа?— ничего личного, мисс,?— ехидно улыбнулся он. —?Какая ещё работа? —?задергалась Виолетта. —?Обычная. С десяти вечера и до трех утра?— ты будешь работать обычной стриптизершей здесь, внизу,?— указал еврей пальцем в пол. —?Нет,?— отчеканила твёрдо Виолетта. —?Да. Не спорь, не спорь со мной, блять, дорогуша. Не буди во мне зверя, глупышка! —?поддался он вперёд. —?Или что? Виолетта осталась отрицать, тогда Алфи нехотя встал из-за стола, натянув улыбку и поправив рубашку побрел в коридор, тихонько посвистывая и прикрывая за собой дверь. Грузными шагами он вошёл в спальню, где спал маленький Тед. Руки его вложенные в карманы так и остались там, пока сам Соломонс склонился над грудничком, изучая его вблизи, а после хватая того на руки держа за тело, возвращаясь уже вместе с ним в кабинет. Виолетта вскрикнула и попыталась забрать мальчика, но еврей ловко вскинул руку над собой в которой кряхтел новорождённый мальчик. —?Какой пацан слабенький,?— вертел его как щенка еврей, умело удерживая маленькую шею, что ходила бы иначе ходуном,?— Дохлик, жить хочешь? —?спросил он его, всматриваясь с интересом в тёмные глаза, притягивая ребёнка ближе к лицу, пытаясь обнаружить знакомые черты самой Виолетты и того мужчины, что был отцом этого ребёнка. Еврей бушевал внутри, в нём бились злость и обида, которых разнимали жалость и человечность. —?Хочешь? —?грубо пробасил он, испугав и без того напуганного ребёнка и тот заплакал,?— Слушай,?— поднял на Виолетту глаза еврей,?— Он жить хочет, а ты не хочешь раздеваться с десяти до трех, мм? Несостыковочка какая-то,?— Алфи положил мальчика себе на плечо,?— Чего ты уакаешь мне на ухо? —?спросил его еврей, покачиваясь из стороны в сторону,?— Разжалобить меня хочешь? Мамашу лучше свою проси впрячься за тебя. Она здесь решает за вас двоих,?— взял Соломонс в свободную руку бабочку, раскрывая её лезвием, крутя его в руке и Виолетта взвизгнула, подлетая к еврею, забирая из его руки мальчика, что стих на сильном плече Соломонса. —?Я… я-я согласна,?— подтвердила она,?— Буду раздеваться, только отпусти его,?— тянула она руки к малышу, а еврей все дальше отодвигался не позволяя ей взять ребёнка. Алфи был хозяином ситуации и его это тешило, поэтому он улыбался, водя ножом перед лицом некогда любимой девушки, плавно покачиваясь в кресле, продолжая придерживать Теда за маленькие и худенькие бедра, что согрелся и задремал в руке мужчины. —?Дай мне ребёнка!!! Я же согласна работать!!! Что тебе ещё надо?! —?нервы её сдавали. —?Он спит,?— заметил Соломонс приглушенно,?а малыш закричал от голоса Виолетты,?— А ты орёшь, как потерпевшая. Хуевая из тебя мать, однако,?— шёпотом заметил он и мальчик снова стих,?— Завтра у тебя экскурсия. Нава! —?позвал он в сторону двери и в ней через минуту появилась пожилая женщина,?— На! Забери ребёнка! Ей не давать! —?указал он пальцем на Виолетту, что держалась от слез, содрагаясь всем телом,?— Она на грани срыва! —?женщина осторожно переняла ребёнка, завернув в пелёнку,?— Он есть, наверное, хочет. Накорми, при необходимости помой там, прибаюкай! Алфи указал пальцем на Наву, после чего женщина спокойно удалилась. Еврей повернулся к Виолетте. —?А ты вали к себе. Утром тебя ждут первые трудности,?— хлопнул он слегка по столу, опускаясь в кресло и закрывая усталые глаза,?— Поблагодари за всё своего славного старшего брата.