Глава 14. (1/1)

"Если вы слышите песню, которая застав—ляет вас плакать, а вы этого больше нехотите, то вы просто выключаете магни—тофон. Но вы не можете сбежать от себя.Вы не можете просто взять и выключитьсебя. Не можете избавиться от роящихсяв голове мыслей".Джей Эшер "13 причин почему".

POV Давида.Я плохо спал сегодня, и поэтому всю дорогу до зала чувствовал себя ходячим зомби.Я буду первым, кто предстанет перед судьями Капитолия. Нервничаю ли я? Не особо, если честно. Больше меня волнует то, чтоб не упасть и не уснуть прямо на тренировочных матах. Нет, надо было всё-таки спать ночью, а не бегать по всему комплексу.Я натягиваю на лицо дежурную дружелюбную улыбку, с которой встречаю каждого подходящего трибута. Стараюсь не обращать внимания на злобные взгляды, которые бросает на меня Шерон? Интересно, она-то тут зачем, в такую рань? Или не хочет упустить ещё одну возможность показать мне, как бесится? Не собираюсь перед ней извиняться. Сама наломала дров, а теперь ещё и строит из себя обиженную невинность.— Эй, парень, — широкая лапа Барри ложится на моё плечо. Черт, я сейчас точно упаду, — Паршиво выглядишь, знаешь об этом? Спать не пробовал?Я криво усмехнулся. Толстяк как обычно, сама прямолинейность и тактичность.— Польщен твоей заботой. Но можно вопрос? Зачем вы все притащились так рано? — я красноречиво обвожу взглядом толпу трибутов.— Слышал такое слово — моральная поддержка? — парень расплылся в улыбке. Впечатление портил только выбитый передний зуб.— И что, все пришли поддержать друг друга? — если сейчас он скажет "да", то я чего-то уже добился.— Ну, как знаешь, в семье не без урода, — усмехается трибут из Десятого.Я уже догадываюсь о ком он и пробегаю глазами по трибутам.— Не ищи ты её, — усмехается Барри, — Она ещё не пришла.Расстроиться по этому поводу я не успел.— Давид! — о Боже, Зои из второго меня таки увидела. Попросить Барри спрятать меня уже поздно. На моей шее повисают пятьдесят кило живого энтузиазма. Иногда мне хочется сбежать от неё. Даже мысль об арене выглядит уже не столь пугающе.Парень пытается замаскировать смех под судорожным кашлем. Предатель!Каштановые волосы Зои лезут мне в рот и глаза, мешая видеть.— Что, лечишь нервы перед показом визготерапией? — поворачиваю голову, и в глаза бросается яркое красное пятно волос.— Ким, ты черт из табакерки! — пытаюсь изобразить обиду.— Ни ума, ни фантазии. Меня вгоняет в печаль убогость твоего воображения, — усмехается Ким, упирая руки в бока.Вот в этом вся она. Единственный способ общаться с ней нормально — вставить кляп в рот, а для пущей уверенности ещё и скотчем замотать.— Не приставай к нему, Ким! — возмущенно разворачивается к рыжей Зои, — Не видишь, Давид напряжен, он волнуется. Может, тебе нужен массаж?Судя по всему, последняя фраза относилась ко мне, но я уже юркнул между широкими спинами Лаэрта и Винсента из Третьего и Девятого. Ребята очень удачно закрывали меня собой от Зои.— Мэгги! — позвал я девочку, — Мэгги!На второй раз она, наконец-то, услышала и повернулась в мою сторону, удивленно распахнув глаза.— А почему шепотом? — поинтересовалась девочка, пробираясь ко мне, — Кстати, тебя искала Зои.— Нашла уже, — скривился я.— Ааа, — понимающе улыбнулась Мэгги, — Тогда понятно.Нет, я всё-таки обожаю этого ребенка. Единственный человек, который не спорит и всё понимает. И без острого языка.— Мэг, у меня к тебе дело, — быстро вытягиваю из кармана листок и карандаш.— Что ты делаешь? — удивляется Мэгги, смотря на то, как я прикладываю к стене бумажку и что-то пишу.— Ты же здесь надолго, так? Просто мне надо будет уйти сразу после выступления. Ты можешь это передать Прим?— Это любовная записка? — заговорщецки и восторженно шепчет мне на ухо девочка.Я лишь закатываю глаза.— Брось, Мэг, это по делу. Ну, так что, передашь?Она кивает. Я уже было хотел проскользнуть в сторону стоящей неподалеку Шарлотты, когда Мэгги меня окликнула. Почему я решил пойти к Шарлотте? Во-первых, это самый спокойный и флегматичный человек в мире, который не пытается насиловать мой мозг, а во-вторых — по какой-то неведомой мне причине Зои и на пять метров не приближается к трибутке из Третьего.— Ну, согласись, она симпатичная, — доносится до меня голосок Мэгги.— Да-да-да, — по инерции соглашаюсь я, даже не расслышав вопроса, — Конечно.— А ты видел её платье? — продолжает девочка из Восьмого, — Просто потрясающе.— Да-да, здорово, — киваю я, проходя мимо Лилит из Шестого, и дернув её на руку. Она оборачивается и сталкивается с Мэг. Думаю, им есть о чем поговорить.Эти две — неплохие девчонки, но способны всем вынести мозг одной темой — Примроуз Эвердин. Интересно, как бы Прим отреагировала на то, что у неё в рядах трибутов образовался своеобразный фан-клуб?Оставив девушек щебетать о своем, я, наконец, добрался до Шарлотты.— Привет, — кивнул я ей, оглядываясь, — Чего ты одна стоишь?— Репетирую роль спасительного щита, — усмехнулась девушка, одной затяжкой докуривая сигарету, отщелкивая бычок в угол и доставая новую, — Ведь именно для этого ты и подошел ко мне.— Возможно, — пожал я плечами, — Кстати, можно вопрос?— Только если скромный, — насмешливо заметила Шарлотта, закуривая. В лицо мне ударил мутноватый дымок с горьковатым привкусом.— Скромный, — заверил я её, — По крайней мере, всё будет зависеть от твоего ответа.— Попробуй, — согласилась девушка.— Почему от тебя Зои шарахается, как от прокаженной?Шарлотта на мгновение изумленно вскинули брови, а затем пожала плечами.— У твоей "попрыгуньи" аллергия на табачный дым. Знаешь ли, желтеть начинает, закашливаться. В общем, вокруг меня зона полной нейтрализации твоей подружки.Я недовольно поморщился.— Может, перестанешь называть её "моей"?— Что, раздражает?— Не то слово.— Договорились. Закурить не хочешь? Расслабляет, — трибут из Третьего протянула мне пачку с сигаретами.— Нет, спасибо. Где ты их берешь столько?— Мы трибуты, нам ни в чем не отказывают. Что, презираешь курильщиков?— Нет. Все вольны поступать так, как считают нужным. Но самому как-то не хочется. Ладно, мне пора, — я услышал, как объявили о начале просмотра. Я первый.— Удачи, — хлопнула меня по плечу Шарлотта, и я двинулся сквозь толпу ко входу.

■■■Воздух в зале был какой-то холодный и колючий. Думаю, организаторы перестарались с кондиционерами.За столом сидели четверо. Я знаю каждого из них, эта моя непосредственная задача. Первый — всем известный Сенека Крейн, главный распорядитель. Рядом с ним сидит, комкая в пухлых пальцах белоснежный носовой платок, Рудольф Патчи. Трое детей от двух браков, молодая любовница, восмикомнатная квартира в одной из центральных высоток Капитолия. Следующий — Мартин Зуборт. Успешный бизнесмен, крупный поставщик тканей ведущим модельерам столицы, светский человек, один из главных финансистов Голодных Игр. Личная жизнь — женат, детей нет. Ходят слухи, что в браке всё довольно сложно, а причиной тому служит увлечение мистера Зуборта мальчиками. Но, слухи есть слухи. Последний распорядитель, а точней, распорядительница — Кирстен Роучер. Профессионал, ответственный работник, знаток своего дела. Похоже, вся жизнь Кирстен — сплошная работа. Одинока, редко общается с родственниками. По характеристикам знакомых — фригидная стерва. Вот и всё. А самое главное — на каждого из этой четверики есть тонна компромата. Правда, доступ к нему имеют единицы. Мне и не снились те связи, которые должны быть для того, чтоб подержать его, хотя бы в руках.— Давид Шеридан? — уточняет Роучер, сверяясь с какими-то списками, — Восемнадцать лет, Дистрикт номер Один?— Да, — киваю я.Честно, я не совсем ещё пока уверен в том, что собираюсь сделать. У меня есть два варианта. Показать парочку боевых приемов, продемонстрировать хорошую физическую подготовку и смекалку, получить свою восьмерку и успокоиться. Или же сделать то, о чем я думал половину всего сегодняшнего дня. Я не готов мериться с первым вариантом. У меня иная цель.Это похоже на рулетку, игру в ва-банк. Все или ничего. Я рискую? Безумно. И в этом раунде я или стану победителем, или потерплю разгромное поражение.Я уже хотел было приступать к задуманному, но вдруг меня отвлек какой-то странный звук. Задрав голову к верху, я увидел маленькую птичку, влетевшую в небольшое окошко у самого потолка. Пташка постепенно спускалась вниз, и спустя три минуты уже сидела на верхней перекладине тренировочной лестницы, прикрепленной к стене.И это изменило мои планы. Возможно, даже судьбоносно. Опыт грозил стать провальным, если я не рассчитал, хоть какой-нибудь детали или ошибся, хотя бы в одном моменте своей теории. Но что такое жизнь без риска?— Однажды...На первом слове мой голос дрогнул, но это не имело значения, так как первая задача была достигнута. Судьи удивленно воззрились на меня, а главное, птичка, наконец, обратила внимание на мою скромную персону.— Однажды, я открыл глаза,Увидел свет, и правды чистые лучи,Увидел то, что скрыто под рутиной дня,Что заслоняют тучи лжи, — продекламировал я спокойным и размеренным тоном. Но это только внешнее спокойствие. Никто, кроме меня не знает, как в данный момент моё сердце учащенно бьется, трепещет от собственной наглости.Пташка заинтересованно склонила свою маленькую головку на бок, следя за мной темными глазами, чуть заметно подергивая хвостиком.Распорядители смотрели на меня, как на сумасшедшего. Они ещё пока не поняли, что я делаю. Ну, ничего, они все поймут чуть позже.— Что выдают нам всем за правду,Что мы хотим понять и оправдать,Мы все лишь принимаем свою карму,Кто не согласен — время умирать, — я замечаю, как глаза Кирстен распахиваются от удивления. Она, наконец, поняла смысл произносимых мною слов. И, кажется, Роучер сама испугалась этого своеобразного "богохульства" на столицу, вызова Капитлию, так что даже чуть отпрянула. Уже произнесенных мною строк вполне хватит на то, чтоб сейчас меня отвели на публичный расстрел. Но никто этого пока не сделал.Птичку же наоборот, мои слова привлекли. Она перепрыгнула на турникет, находясь все еще на приличном расстоянии. Но она уже сделала это, первый шаг на сближение, возможно, пока даже не осознавая этого.— Внимаем его гласу, смотрим во тьму,Мы принимаем его лик, за лик святого,Мы слышим сказки про счастливую страну,Но видя сумрак, превращаемся в слепого.Кому, как не этой птахе знать, что такое свобода, любовь к ней. Кто, как не она, сможет понять рвущуюся, бунтующую душу. Люди, птицы, животные — мы разные, но все мы творения одного бога, и наши души родственны, как вышедшие из рук одного творца. А птицы вольные передвигаться туда, куда им угодно, которым дан дар парить в бескрайних небесах — кто, если не они могут быть символом вечной и всепобеждающей свободы?— Так дальше жить нельзя, друзья,Нельзя винить во всем лишь бога, — уже тише продолжил я, и чтоб услышать мои слова, птичке пришлось подлететь ко мне ближе. Глупая. Да именно это мне и нужно, но с другой стороны... Мне жаль. Если бы я мог, я бы сказал ей об этом. Мне очень жаль...Она как завороженная следила за моими словами, словно они её загипнотизировали.Я взмахнул рукой, как бы для передачи эмоций, и чуть ли не прокричал:— Он не судьба нам, не судья!..Не знаю, не могу с полной уверенностью сказать, что все присутствующие в этом зале поняли, что произошло в следующие несколько секунд. Но попробуем разобраться...Я не увидел, но только почувствовал, как моей щеки коснулся порыв ветерка, образованный трепыханием маленьких крылышек, и легкое тельце приземлилось на мою протянутую руку.В следующее мгновение я воскликнул:— Нам нужно встать у нового истока! — и слова сопровождались одним четким, молниеносным движением.Все судьи разом вздрогнули, а потом замерли, не шевелясь и, кажется, не дыша.Видимо, произошедшее дошло до них постепенно. Они переводили взгляд на капельки крови на светло-зеленом покрытии зала, потом на безжизненное тельце птички у моих ног, и, наконец, на маленький перочинный ножичек в моей опущенной руке.Какое-то время все молчали. Мартин Зуборт был первым, кто решился сказать что-то после происшедшего:— Вы свободны.Он сглотнул эти слова, а я от них вздрогнул.

"Вы свободны". Мартин имел в виду то, что я могу идти. Но я услышал совсем другое. Возможно, это все от произошедшего только что представления, а возможно от того, что и так кроется в моей голове и душе.— Можно я заберу её? — спросил я, присаживаясь на корточки и кладя мертвую птичку на ладонь. Она ещё теплая, я чувствую это, и сердце начинает разрываться.— Да, конечно, — отмахивается Зуборт, — Идите уже.Я иду к выходу, держа птичку перед собой на ладони, провожу пальцем по её мягким перышкам.Подходя к двери, я понимаю — вот оно, то место и время, где уже нет уже наблюдающих за тобой судей и ещё нет трибутов, которые будут смотреть тебе в глаза и верить каждый в своё.Я, наконец, могу это сказать.— Прости. Мне очень жаль...